<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>>

 

Глава 31
Беседа со святой матерью

   – Почтенная мать, еще младенцем я был крещен вашим мужем-пророком. Он был гуру моих родителей и моего собственного гуру Шри Юктешвара. Не окажете ли вы мне милость, рассказав несколько случаев из вашей святой жизни?
   Я обратился к Шримати Каши Мони, подруге жизни Лахири Махасая. Оказавшись ненадолго в Бенаресе, я осуществил давнюю мечту посетить почтенную женщину.
   Она любезно приняла меня в старой усадьбе Лахири в районе Гарудешвар Мохулиа в Бенаресе. Несмотря на возраст, она была цветущей, подобно лотосу, испуская духовное успокоительное благоухание. Она была среднего роста, с тонкой шеей, нежной кожей и большими блестящими глазами.
   – Я рада тебе, сынок. Поднимись наверх.
   Каши Мони провела меня в очень маленькую комнату, в которой одно время жила она с мужем. Мне было приятно чувствовать себя удостоенным чести взглянуть на святое место, где материализовался несравненный учитель, сыгравший человеческую драму бракосочетания. Женщина жестом любезно показала на мягкое сиденье рядом с ней.
   "Это было за несколько лет до того, как я поняла божественность моего мужа, – начала она. – Однажды ночью в этой самой комнате у меня был яркий сон. Славные ангелы грациозно парили надо мной. Видение было так реально, что я проснулась. Комната была окутана странным ослепительным светом. Мой муж в позе лотоса левитировал среди комнаты, окруженный ангелами, поклонявшимися ему, воздев руки, сложенные ладонями. Безмерно изумленная, я решила, что еще сплю.
   – Женщина, – сказал Лахири Махасая, – ты не спишь. Забудь свой сон навсегда.
   Когда он медленно опустился на пол, я простерлась у его стоп.
   – Учитель, – воскликнула я, – я вновь и вновь склоняюсь перед тобой. Простишь ли ты меня за то, что я считала тебя своим мужем? Я сгораю от стыда, поняв, что пребывала закостеневшей в невежестве рядом с тем, кто пробужден божественно. С этой ночи ты больше мне не муж достойный, но мой гуру. Примешь ли ты меня, ничтожную, в ученицы?[¹]
   Учитель мягко коснулся меня:
   – Восстань, святая душа. Ты принята. – Он указал жестом на ангелов: – Поклонись, пожалуйста, каждому из этих святых.
   Когда я завершила скромные коленопреклонения, голоса ангелов зазвучали вместе, подобно хору из древнего Писания: «Супруга божества, ты благословенна. Мы приветствуем тебя». – Они склонились у моих ног, и вдруг их сияющие лики исчезли. В комнате потемнело.
   Мой гуру предложил тут же получить посвящение в крия-йогу.
   – О, конечно, – ответила я, – мне жаль, что я не была облагодетельствована ею раньше.
   – Не пришло время, – подбадривающе улыбнулся Лахири Махасая. – Я безмолвно помогал тебе переработать многое из твоей кармы. Теперь ты желаешь и готова.
   Он коснулся моего лба. Появились потоки вихрящегося света, сияние постепенно оформилось в опалово-голубой духовный глаз, обрамленный золотом, с белой пятиугольной звездой в центре.
   – Проникни сознанием через эту звезду в царство Бесконечного, – в голосе гуру был новый оттенок, мягкий, как далекая музыка.
   Одни виды накатывались на другие, подобно океанскому прибою на берега моей души. В конце концов эти панорамные сферы растворились в море блаженства, где я утратила себя. Когда через несколько часов я вернулась к осознаванию этого мира, учитель передал мне технику крия-йоги.
   С этой ночи Лахири Махасая никогда более не спал в моей комнате. С этого времени он вообще не спал, день и ночь пребывая в передней комнате нижнего этажа в обществе своих учеников".
   Славная женщина замолчала. Сознавая уникальность ее взаимоотношений с высшим йогом, наконец я попросил ее поведать мне о еще каких-нибудь воспоминаниях.
   – Да ты жадный, сынок. Но тем не менее будет тебе еще один рассказ, – застенчиво улыбнулась она. – Я исповедуюсь тебе в грехе, который совершила перед своим мужем и гуру.
   "Через несколько месяцев после моего посвящения, – начала она, – я стала чувствовать себя забытой и покинутой. Однажды утром Лахири Махасая зашел в эту комнату, чтобы взять какую-то вещь, я быстро последовала за ним и, охваченная заблуждением, неистовствуя, накинулась на него.
   – Ты проводишь время с учениками. А как же с обязанностями перед женой и детьми? Мне очень жаль, что тебя не интересует финансовое положение семьи.
   Учитель посмотрел на меня и вдруг исчез. Сильно испугавшись, я вдруг услышала голос, звучавший со всех сторон комнаты:
   – Все это – ничто, разве не видишь? Как может ничто вроде меня дать тебе богатство?
   – Гуруджи, – воскликнула я, – миллион раз прошу о прощении! Мои грешные глаза больше не могут видеть тебя, появись, пожалуйста, в своем святом облике.
   – Я здесь, – пришел ответ сверху. – Взглянув туда, я увидела, как учитель материализовался в воздухе, голова его касалась потолка, глаза были как ослепительное пламя. Вне себя от страха, рыдая, после того, как он спокойно опустился на пол, я повалилась ему в ноги.
   – Женщина, – сказал он, – ищи божественного богатства, а не жалкой земной мишуры. После обретения внутреннего сокровища ты найдешь и внешнее благополучие! – И добавил: Один из моих духовных сыновей обеспечит тебя.
   Слова гуру в самом деле сбылись: один ученик оставил нашей семье значительную сумму денег".
   Я поблагодарил Каши Мони за то, что она поделилась со мной своим чудесным опытом[²]. На следующий день вновь вернувшись в ее дом, я в течение нескольких часов наслаждался философской беседой с Тинкаури и Дукаури Лахири. Оба святых сына великого йога Индии пошли по его стопам. Оба красивые, высокие, крепкие, с густой бородой, мягким голосом и обаятельными манерами на старый лад.
   Его жена была не единственной женщиной среди учениц Лахири Махасая. Были сотни других учениц, в том числе и моя мать. Одна ученица попросила однажды у гуру фотографию. Вручив ее, он заметил: «Если ты будешь считать ее защитой, то так оно и будет, в противном случае это только изображение».
   Спустя несколько дней она с невесткой Лахири Махасая изучали Бхагавадгиту за столом, над которым висела фотография гуру. Вдруг внезапный порыв грозы ворвался в комнату. «Лахири Махасая, защити нас!» – Женщины склонились перед его изображением. Молния ударила в книгу, которую они читали, но обе последовательницы учителя остались невредимы. «Я почувствовала, как будто леденящий щит окружил меня, чтобы охранить от палящего жара», – пояснила чела.
   Лахири Махасая совершил два чуда с одной ученицей – Абхоей. Однажды она со своим мужем, юристом из Калькутты, отправилась в Бенарес навестить гуру. Из-за интенсивного уличного движения их экипаж задержался. Они добрались до главного вокзала в Ховре только лишь для того, чтобы услышать, как поезд на Бенарес известил свистком об отбытии.
   Абхоя спокойно встала у кассы. «Лахири Махасая, – я молю тебя задержать поезд, – тихо молилась она. – Я не могу перенести ожидания и не видеть тебя еще целый день».
   Колеса пыхтящего поезда вертелись, но не было никакого видимого движения. Машинист и пассажиры спустились на платформу взглянуть на этот феномен. Англичанин-кондуктор подошел к Абхое и ее мужу. Вопреки правилам, служащий предложил свои услуги. «Бабу, – сказал он, – давайте деньги. Я дам вам билеты, после того как вы сядете в вагон».
   Как только эта пара села и получила билеты, поезд тихо двинулся вперед. В панике машинист и пассажиры вновь вскочили в вагон, не понимая, как это поезд отправился и почему он стоял на одном месте.
   Прибыв в дом Лахири Махасая в Бенаресе, Абхоя молча простерлась перед учителем, пытаясь коснуться его стоп.
   – Успокойся, Абхоя, – заметил он, – как ты любишь меня беспокоить! Как будто ты не могла приехать следующим поездом!
   Абхоя навестила Лахири Махасая в другом памятном случае. На сей раз она жаждала его покровительства, но не с поездом, а с аистом.
   – Молю тебя благословить меня, чтобы мой девятый ребенок жил, – сказала Абхоя, – у меня родилось восемь детей, и все они умерли вскоре после рождения.
   – Дитя твое, которое должно родиться, будет жить, – сочувственно улыбнулся учитель. – Только, пожалуйста, выполни тщательно мои указания. Ребенок, девочка, родится ночью. Следи, чтобы лампада горела до рассвета. Смотри не усни, чтобы свет не погас.
   Девочка родилась ночью, в точности как предсказывал всеведущий гуру. Мать наказала няньке следить, чтобы в лампаде не иссякло масло. Обе женщины упорно бодрствовали до раннего утра, но в конце концов уснули. Масло в лампаде почти иссякло, свет слабо мерцал. Дверь спальни открылась с резким шумом. Женщины в испуге проснулись. Их изумленным очам предстал Лахири Махасая.
   – Абхоя, смотри, свет почти погас! – указал он на лампу. Нянька поспешила ее наполнить. Как только лампада снова ярко загорелась, учитель исчез. Дверь закрылась, замок защелкнулся сам собой.
   Девятый ребенок Абхои остался в живых. В 1935 году, когда я спрашивал о девочке, она была еще жива.
   Один из учеников Лахири Махасая, почтенный Кали Кумар Рой, рассказывал мне много удивительных подробностей из своей жизни с учителем.
   "Я часто неделями гостил в его доме в Бенаресе, – говорил Рой. – Я видел, как в ночной тиши появлялось множество святых данди свами[³], желавших посидеть у ног гуру. Иной раз они вступали в беседу, когда она касалась вопросов медитации и философии. С рассветом благородные гости уходили. Во время своих посещений я обнаружил, что Лахири Махасая ни разу не ложился спать.
   В ранний период общения с учителем я вынужден был бороться с враждебным отношением своего хозяина, у которого работал, – продолжал Рой. – Он был закоренелым материалистом. «Я не желаю, чтобы среди моих служащих были религиозные фанатики, – говорил он издевательским тоном. – Если я когда-нибудь встречу вашего шарлатана-гуру, то скажу ему такое, что он меня надолго запомнит».
   – Тем не менее эта тревожная угроза была не в состоянии воспрепятствовать моему обычному плану: почти каждый вечер я проводил в обществе гуру. Однажды ночью хозяин последовал за мной и грубо ворвался в гостиную, явно настроенный высказать обещанные им сокрушающие замечания. Но не успел он сесть, как Лахири Махасая обратился к группе учеников, человек в двенадцать:
   – Не хотите ли вы увидеть картинку?
   Когда мы закивали головами в знак согласия, он попросил нас затемнить комнату.
   – Сядьте кругом рядом друг с другом, – сказал он, – и положите руки на глаза человека, что пред вами.
   Я не удивился, когда заметил, что и мой хозяин последовал указаниям учителя, хотя и неохотно. Через несколько минут Лахири Махасая спросил нас, что мы видим.
   – Господин, – ответил я, – появилась красивая женщина. На ней сари с красной каймой, и она стоит у папоротника «слоновое ухо». Учитель обернулся к моему хозяину:
   – Знаете вы эту женщину?
   – Да, – человек этот явно боролся с чувствами, новыми для его натуры. – Я неразумно тратил на нее деньги, хотя у меня хорошая жена. Мне стыдно за те побуждения, что привели меня сюда. Простите ли вы меня и примете ли в ученики?
   – Если вы в течение шести месяцев будете вести нравственную жизнь, я приму вас, иначе не смогу посвятить вас, – ответил учитель.
   Три месяца мой хозяин воздерживался от искушения, но потом возобновил связь с этой женщиной. Спустя еще два месяца он умер. Тогда я понял скрытое пророчество гуру о невозможности посвящения этого человека".
   У Лахири Махасая был знаменитый друг свами Трайланга, которому, как полагали, было более трехсот лет. Оба йога часто сиживали вместе в медитации. Слава о Трайланге распространилась столь широко, что мало кто из индусов стал бы отрицать возможность истины в любом из рассказов о его удивительных чудесах. Если бы Христос вернулся на землю и ходил по улицам Нью-Йорка, проявляя свою божественную силу, это вызвало бы, вероятно, такое же возбуждение, какое создавал Трайланга несколько десятков лет назад, проходя по забитым людьми улицам Бенареса. Он был одним из тех сиддхов (совершенных существ), что цементировали Индию от разрушительного действия времени.
   Много раз видели, как свами без каких бы то ни было дурных последствий пил самые страшные смертельные яды. Тысячи людей, некоторые из них живы и по сей день, видели, как Трайланга плавал на водах Ганга. Целыми днями сидел он на поверхности воды или оставался сокрытый волнами в течение очень долгого времени. Обычным зрелищем на Маникарника гхате было недвижимое тело свами на покрытых водяными брызгами каменных плитах, целиком открытое немилосердному индийскому солнцу.
   Этим Трайланга стремился показать людям, что жизнь йога не зависит ни от кислорода, ни от привычных условий и предосторожностей. Был ли он над водой или под водой, подвергалось ли его тело действию свирепых лучей солнца или нет, учитель доказывал, что он жил божественным сознанием: смерть не могла коснуться его.
   Йог был велик не только духовно, но и физически. Вес его превышал триста фунтов (сто тридцать шесть килограммов) – по фунту на каждый год жизни! Поскольку он ел очень редко, тайна его большого веса возрастала. Учитель, однако, легко игнорирует все обычные правила сохранения здоровья, если он того желает по какой-либо особой, известной только ему самому, часто неуловимой причине.
   Великие святые, пробудившиеся от космического сна майи и осознавшие этот мир как идею о божественном разуме, с телом могут делать что хотят, зная, что оно является лишь управляемой формой конденсированной или замороженной энергии. Хотя ученые физики ныне понимают, что материя есть не что иное, как застывшая энергия, озаренные учителя в сфере контроля над материей давно перешли от теории к практике.
   Трайланга всегда оставался совершенно нагим. Измученной полиции Бенареса пришлось обходиться с ним, как с грудным ребенком. Дитя природы, свами, подобно древнему Адаму в Эдемском саду, абсолютно не сознавал своей наготы. Зато полиция вполне сознавала ее и бесцеремонно препроводила его в тюрьму. Последовало общее замешательство: громадное тело Трайланги во всей своей обычной полноте скоро оказалось на ее крыше. Его камера, все еще надежно запертая, не давала никакого ключа к разгадке того, каким образом он избавился от заключения.
   Обескураженные стражи закона еще раз выполнили свой долг. На этот раз у камеры был поставлен часовой. И вновь сила отступила перед правдой. Скоро Трайлангу узрели в непринужденной прогулке по крыше. У богини правосудия на глазах повязка. В случае с Трайлангой обескураженная полиция решила последовать ее примеру.
   Великий йог обычно сохранял привычное молчание[⁴]. Несмотря на круглое лицо и огромный, как бочка, живот, Трайланга ел лишь изредка. Проведя без пищи несколько недель, он, бывало, прерывал свой пост несколькими горшками кислого молока, предлагаемого ему поклонниками. Один скептик решил однажды изобличить Трайлангу как шарлатана. Перед свами было поставлено большое ведро раствора кальциевой извести, используемого при побелке стен.
   – Учитель, – сказал материалист с притворным почтением, – я принес тебе простокваши. Выпей ее, пожалуйста.
   Трайланга без колебаний осушил до последней капли сосудище со жгучей известью. Через несколько минут злодей в предсмертной агонии повалился на землю.
   – Помоги, свами, помоги! – вскричал он. – Я в огне! Прости мне мое злобное испытание!
   Великий йог прервал свое обычное молчание.
   – Насмешник! – сказал он. – Ты не понимал, когда предложил мне отраву, что жизнь моя едина с твоей. Если бы не мое знание, что Бог присутствует в моем желудке, как и в каждом атоме творения, известь убила бы меня. Теперь, когда ты знаешь божественный смысл бумеранга, никогда больше не разыгрывай ни на ком подобных трюков.
   Очищенный грешник, исцеленный словами Трайланги, жалко поплелся прочь.
   Перемещение боли не было результатом какого-то волевого акта учителя, но произошло через безошибочное применение закона справедливости[⁵], что поддерживает и самое дальнее небесное светило творения. Люди, познавшие Бога, подобно Трайланге, дают возможность мгновенного действия божественному закону. Они навсегда изгнали все перекрестные течения эго.
   Автоматические регулирования справедливости, зачастую оплачивающие совершенно неожиданной монетой, как в случае с Трайлангой-свами и его несостоявшимся убийцей, успокаивают наше опрометчивое возмущение человеческой несправедливостью. «...Мне отмщение, Я воздам, говорит Господь»[⁶]. Какая нужда в ограниченных возможностях человека? Вселенная должным образом устраивает возмездие.
   Ограниченные умы не доверяют божественному правосудию, любви, всеведению, бессмертию и относятся к ним, как к «пустым предложениям Писаний»! Такая бесчувственность, лишенная благоговения перед космическим зрелищем, приводит к действию цепи событий, которые проявляются во множестве последующих жизней и в конечном счете принуждают их к пробуждению мудрости.
   О всемогуществе духовного закона говорил Христос при Своем триумфальном въезде в Иерусалим, когда «все множество учеников начало в радости велегласно славить Бога... Говоря: благословен Царь, грядущий во имя Господне! мир на небесах и слава в вышних! И некоторые фарисеи из среды народа сказали Ему: Учитель! запрети ученикам Твоим. Но Он сказал им в ответ: сказываю вам, что если они умолкнут, то камни возопиют»[⁷].
   В этом ответе фарисеям Христос показал, что божественное правосудие не какая-то фигуральная абстракция и что человек мира, хотя бы язык у него был вырван с корнем, все же найдет свою речь и защиту в основании творения, самом вселенском порядке.
   «Вы считаете, что можно заставить замолчать мирных людей, – говорил Иисус. – Равно вы можете надеяться заглушить голос Божий, у Которого и камни поют славу Ему и воспевают Его вездесущность. Вам хотелось бы заставить людей не воздавать почести миру на небесах? Вам хотелось бы, чтобы они быстро собирались толпами только в случае войны на земле? Тогда будьте готовы, о фарисеи, опрокинуть основы мира, ибо не только честные люди, но и камни, земля, вода, огонь и воздух восстанут против вас, чтоб засвидетельствовать предопределенную им гармонию в творении».
   Мой седжо мама (дядя по матери) был одарен милостью Христоподобного йога Трайланги. Однажды утром дядя увидел у гхата в Бенаресе учителя, окруженного множеством поклонников. Ему посчастливилось оказаться рядом с Трайлангой и скромно прикоснуться к его стопам. Дядя был изумлен, ибо моментально излечился от одной мучительной хронической болезни[⁸].
 

 

Йогиня Шанкари Май Джи – единственная живущая ученица великого свами Трайланги. Сидящий прямо за ней мужчина в тюрбане – это свами Бенойананда, директор нашей школы йоги для мальчиков в Ранчи, Бихар. Снимок сделан в 1938 году на Кумбха Мела в Хардваре. Святой женщине тогда было 112 лет.

   Единственная из учениц великого йога известная ныне – Шанкари Май Джи. Дочь одного из учеников Трайланги, она училась у свами с раннего детства. Прожив сорок лет в уединенных пещерах Гималайских гор близ Бадринатха, Кедарнатха, Амарнатха, Пашупатинатха, эта брахмачарина (женщина-аскет), родившаяся в 1826 году, имеет возраст далеко за сто лет. Однако, она не стара на вид, сохранила темные волосы, отличные белоснежные зубы и удивительную энергию, покидая свое уединение раз в несколько лет для посещения периодически устраиваемых мела.
   Эта святая женщина часто навещала Лахири Махасая. Она рассказывала, что однажды в районе Баракпура, близ Калькутты, когда сидела рядом с Лахири Махасая, в комнату спокойно вошел его великий гуру Бабаджи и стал беседовать с ними. «Он благословил меня духовным советом», – сказала она.
   А однажды ее учитель Трайланга, оказавшись в Бенаресе, оставив свое обычное молчание, весьма подчеркнуто публично проявлял почтение Лахири Махасая. Один ученик Трайланги запротестовал:
   – Господин, зачем вы – свами, отреченный – оказываете такое почтение домохозяину?
   – Сын мой, – ответил Трайланга, – Лахири Махасая подобен божьему котенку, находящемуся там, куда его определила космическая Мать. Покорно играя роль мирского человека, он приобрел то совершенное самопознание, ради которого я отрекся даже от набедренной повязки!
 

Сноски

глава 31 (сноски)

   [1]. «Он лишь для Бога, она для Бога в нем», – Мильтон.

   [2]. Почтенная мать отошла в Бенаресе 25 марта 1930 г.

   [3]. Монашеский орден, члены которого носят бамбуковую палку с семью утолщениями – данда – по длине, символизирующую Брахма-данда – посох Брахмы, или позвоночный столб человека. Пробуждение семи цереброспинальных центров составляет истинную тропу к Бесконечности.

   [4]. Он был муни – монахом, соблюдающим мауна – духовное молчание. Санскритский корень муни родствен греческому монос – одинокий, единственный, от которого произошли слова монах и монизм.

   [5]. Сравните 4 Царств 2.19-24. После того, как Елисей совершил чудо «оздоровления воды» в Иерихоне, группа детей подняла его на смех. «...И вышли две медведицы из леса, и растерзали из них сорок два ребенка».

   [6]. К Римлянам 12.19.

   [7]. От Луки 19.37-40.

   [8]. Жизнь Трайланги и других великих учителей напоминает о словах Иисуса: «Уверовавших же будут сопровождать сии знамения: именем Моим будут изгонять бесов; будут говорить новыми языками; будут брать змей; и если что смертоносное выпьют, не повредит им; возложат руки на больных, и они будут здоровы». – От Марка 16.17-18.
 

Глава 32
Рама, воскресший из мертвых

   «Был болен некто Лазарь... Иисус, услышав то, сказал: эта болезнь не к смерти, но к славе Божией, да прославится через нее Сын Божий»[¹].
   Одним солнечным утром Шри Юктешвар изъяснял христианское Писание на балконе серампурского жилища. Его аудитория состояла из нескольких учеников, включая меня и небольшую группу моих студентов из Ранчи.
   – В этом месте Иисус называет себя Сыном Божьим. Хотя Он и был действительно един с Богом, здесь Его упоминание имеет глубокий безличный смысл, – объяснял гуру. – Сын Божий – это Христос, или божественное сознание в человеке. Смертный не может славить Бога. Единственное почитание, которое он в состоянии оказать своему Творцу, – это искать Его: человек не может славить некую абстракцию, которой не знает. Слава, или нимб вокруг головы святых, есть символическое свидетельство их способности воздавать истинное божественное почитание.
   Шри Юктешвар продолжал чтение удивительной истории о воскрешении Лазаря. По завершении ее учитель впал в долгое молчание с раскрытой священной книгой на коленях.
   – Мне тоже посчастливилось видеть подобное чудо, – проговорил он наконец торжественно, – Лахири Махасая воскресил из мертвых одного из моих друзей.
   На лицах ребят рядом со мной отразилась улыбка с выражением живого интереса. Во мне тоже было еще достаточно от мальчишки, чтобы обрадоваться не только философии, но и любому рассказу, который я мог услышать от Шри Юктешвара, о его чудесных общениях со своим гуру.
   "Мы с Рамой были неразлучны, – начал учитель. – Он был застенчив и любил уединение, поэтому предпочитал навещать нашего гуру только в часы полуночи и на рассвете, когда множество дневных учеников отсутствовало. Как самый близкий друг Рамы я был как бы духовной отдушиной, через которую он излучал все богатство своих духовных восприятий. В его идеальном товарищеском отношении я находил вдохновение. – Лицо гуру смягчилось под влиянием воспоминаний. – Внезапно Рама был подвергнут суровому испытанию, – продолжал Шри Юктешвар. – Он заразился азиатской холерой. Поскольку наш учитель никогда не возражал против услуг врачей во время серьезной болезни, были вызваны два специалиста. Неистово пытаясь помочь больному, я не переставал глубоко молиться Лахири Махасая о помощи. Поспешив к нему домой, рыдая, я все рассказал ему.
   – Врачи осматривают Раму. Он будет здоров, – весело улыбнулся гуру.
   С легким сердцем я вернулся к постели друга и нашел его умирающим.
   – Он протянет еще час-два, не более, – заявил один из врачей, безнадежно махнув рукой.
   Я снова помчался к Лахири Махасая.
   – Доктора – люди добросовестные. Я уверен, что Рама будет здоров, – весело успокоил меня учитель.
   У Рамы я обнаружил, что оба доктора уже ушли. Один из них оставил мне записку: «Мы сделали все, что могли, но он безнадежен».
   Друг и в самом деле имел вид умирающего. Мне было непонятно, как могут не сбыться слова Лахири Махасая, но тем не менее вид быстро угасающего Рамы вынудил меня подумать, что и в самом деле все кончено. Так в метаниях от веры к тревожному сомнению я чем мог помогал другу. Он очнулся и воскликнул:
   – Юктешвар, беги к учителю и скажи ему, что я отошел. Попроси его благословить мое тело перед последними церемониями.
   С этими словами Рама тяжело вздохнул и испустил дух[²].
   Около часа я поплакал над дорогим мне телом. Он всегда искал тишины и теперь достиг абсолютного покоя смерти. Пришел еще один ученик, я попросил его побыть в доме до моего возвращения и, ошеломленный, поплелся к гуру.
   – Ну и как Рама? – лицо Лахири Махасая расплылось в улыбке.
   – Господин, вы увидите его через несколько часов, – взволнованно выкрикнул я, – перед тем как его тело увезут в крематорий. – Не выдержав, я открыто застонал.
   – Юктешвар, возьми себя в руки. Посиди спокойно и помедитируй.
   Мой гуру ушел в самадхи. Вечер и ночь прошли в непрерывном молчании. Я безуспешно боролся за восстановление внутреннего самообладания. На рассвете Лахири Махасая бросил на меня утешающий взгляд.
   – Я вижу, ты еще взволнован. Почему же ты не сказал мне вчера, что хочешь, чтобы я оказал Раме осязаемую помощь в виде какого-нибудь снадобья? – Учитель указал на лампаду в форме чаши с неочищенным касторовым маслом: – Налей масло из этой лампы в пузырек и влей Раме в рот семь капель.
   – Господин, – возразил я, – он мертв со вчерашнего дня. Какой толк теперь в этом масле?
   – Неважно, делай то, что я прошу. – Веселое настроение Лахири Махасая мне было непонятно; я все еще пребывал в состоянии ничем не смягченной утраты. Отлив немного масла, я отправился в дом Рамы.
   Найдя тело друга застывшим в тисках смерти, не обращая внимания на это его страшное состояние, я приоткрыл ему губы указательным пальцем правой руки и ухитрился при помощи пробки левой рукой влить каплю за каплей масло сквозь стиснутые зубы. Когда холодных губ Рамы коснулась седьмая капля, он неистово задрожал. Мышцы его с головы до ног затрепетали, и, к моему изумлению, он сел.
   – Я видел Лахири Махасая в блеске света! – воскликнул он. – Он сиял, как солнце. «Восстань, оставь свой сон, – приказал он мне. – Приходи с Юктешваром навестить меня».
   Я не верил своим глазам, когда Рама оделся и оказался достаточно крепок, чтобы после этой роковой болезни прийти домой к нашему гуру. Там он простерся перед Лахири Махасая со слезами признательности. Учитель был вне себя от радости. Глаза его озорно мигнули мне.
   – Юктешвар, – сказал он, – теперь ты, конечно, не преминешь носить с собой пузырек касторового масла. Как увидишь труп, сразу давай масла! Семь капель лампадного масла наверняка должны одолеть силу бога Ямы![³]
   – Гуруджи, вы смеетесь надо мной. Я никак не пойму, в чем моя ошибка. Скажите, пожалуйста, в чем она.
   – Я тебе дважды сказал, что Рама будет здоров, и все же ты не совсем поверил мне, – пояснил Лахири Махасая. – Я не имел в виду, что доктора в состоянии будут вылечить его, а заметил лишь, что они находятся рядом. Между этими двумя замечаниями не было никакой причинной связи. Я не хотел помешать врачам: они тоже должны жить. – И голосом, в котором звучала радость, гуру добавил: – Всегда знай, что неистощимый Параматман[⁴] может исцелить любого доктора или не доктора.
   – Я понял ошибку, – с раскаянием сознался я. – Теперь понятно, что даже простое наше слово связано со всем космосом".
   Когда Шри Юктешвар закончил этот удивительный рассказ, один из зачарованных слушателей позволил себе вполне резонный для ребенка вопрос:
   – Господин, – сказал он, – а почему ваш гуру воспользовался именно касторовым маслом?
   – Дитя мое, масло не имело никакого значения, кроме того, что я ожидал чего-то материального, и Лахири Махасая выбрал бывшее рядом масло как вещественный символ для пробуждения у меня большей веры. Учитель дал Раме умереть, поскольку я отчасти сомневался. Но божественный гуру знал: раз он сказал, что ученик будет здоров, исцеление должно иметь место, даже если ему придется излечить Раму от смерти – «болезни», обычно неизлечимой.
   Шри Юктешвар отпустил маленькую группу и показал мне жестом, чтобы я сел на одеяло у его ног.
   – Йогананда, – сказал он с необычайной серьезностью, – ты от рождения был в окружении прямых учеников Лахири Махасая. Великий учитель прожил возвышенную жизнь в частичном уединении и наотрез отказывался позволить последователям создавать какую бы то ни было организацию вокруг его учений. Тем не менее он сделал одно значительное предсказание.
   «Лет через пятьдесят после моего ухода, – сказал он, – вследствие глубокого интереса к йоге, проявляемого Западом, о жизни моей будет написано. Провозвестие йоги обойдет весь земной шар и поможет установлению того братства людей, которое происходит от прямого восприятия Единого Отца».
   – Сын мой Йогананда, – продолжал Шри Юктешвар, – именно ты должен сыграть свою роль в распространении этой вести и в описании этой святой жизни.
   Пятидесятилетие со дня ухода Лахири Махасая исполнилось в 1945 году – году, когда настоящая книга была завершена. Я мог лишь поражаться тому совпадению, что год 1945-й возвестил также начало новой эры – эры, произведшей переворот в науке атомной энергии. Все мыслящие люди, как никогда ранее, обратились к насущным проблемам мира и братства, дабы непрерывное применение физической силы не уничтожило всех людей вместе с их проблемами.
   Если бы даже человеческая раса и дела ее под влиянием времени или бомб бесследно исчезли, солнце не сбилось бы со своего курса, и звезды неизменно бодрствовали. Действие космического закона невозможно остановить или изменить, и человек хорошо бы сделал, если бы привел себя с ним в гармонию. Если космос против силы, если солнце не воюет с планетами, а уходит в должное время, чтобы передать звездам их маленькую власть, то к чему нам бронированный кулак? Будет ли от него мир? Не жестокость, а добрая воля вооружает движущую силу вселенной, человечество в мире познает бесчисленные плоды победы, более сладкие, нежели те, что выращены на кровавой почве.
   Действительная Лига Наций станет естественной, безымянной силой человеческих сердец. Глубокие симпатии и проницательность, необходимые для исцеления земных ран, не могут проистекать от одного лишь интеллектуального рассмотрения отличия людей, в основе их должно быть сознание человеческого единства – его родства с Богом. Ради осуществления высшего идеала: мир через всеобщее братство – путь йога – учение о личном контакте с Богом распространяется своевременно среди всех людей всех стран.
   Хотя цивилизация Индии древнее всякой иной, немногие из историков заметили, что подвиг ее национального выживания ни в коем случае не является случайностью, он логически оправдан преданностью вечным истинам, которые Индия предлагала общему вниманию через лучших представителей, живших в каждом поколении. Благодаря непрерывности бытия, непреходящей перед лицом веков, в состоянии ли сухие ученые верно сказать нам, сколько веков, бросая вызов времени, Индия давала бесценный ответ всем народам!
   Библейская история моления Авраама к Богу[⁵] , чтобы пощадил Он город Содом, если найдутся в нем десять праведников, и в ответе Божьем: «...не истреблю ради десяти» – получает новый смысл в свете избежание Индией участи забвения ее современников – Вавилона, Египта, Греции, Италии.
   Ответ Бога ясно показывает, что страна живет не материальными достижениями, но в человеческих шедеврах.
   Пусть же слова Божьи вновь будут услышаны в этом, XX веке, дважды утопавшим в крови, не достигнув и половины: ни одна из наций, которая может создать десятерых великих в глазах Неподкупного Судии, не узнает смерти.
   Благодаря такого рода убеждениям Индия выстояла перед тысячею хитрых уловок времени. Во всех веках ее земля была освящена познавшими себя учителями; современные Христоподобные мудрецы, такие, как Лахири Махасая и его ученик Шри Юктешвар, явились возвестить о том, что для счастья человека и долговечности нации учение йоги жизненнее и важнее любого материального прогресса.
   В печать просочилась весьма скудная информация о Лахири Махасая и его универсальном учении[⁶]. За три десятилетия моего пребывания в Индии, Америке и Европе я обнаружил глубокий и искренний интерес к провозвестию освобождающей йоги великого учителя. Как он и предсказал, рассказ о его жизни в печати теперь необходим и на Западе, где достижения великих йогов современности известны мало.
   В благочестивой семье брахмана с древней родословной 30 сентября 1828 года родился Лахири Махасая. Место его рождения было село Гхурни в округе Надии близ Кришнанагара в Бенгалии. Он был единственным сыном Муктакаши, второй жены почтенного Гаури Мохана Лахири[⁷]. Мать мальчика скончалась, когда он был еще ребенком. Сверх того весьма показательного факта, что она была пылкой поклонницей Господа Шивы[⁸], определяемого в Писаниях как «Царь йогов», о ней известно мало.
   Мальчик, которого звали Шьям Чаран Лахири, провел ранние годы своей жизни в родовом доме в Гхурни. В три-четыре года его часто видели сидящим в йоговской позе в песках, скрывавших все тело, кроме головы.
   Имение Лахири было разрушено зимой 1833 года, когда протекающая вблизи река Джаланги, изменив русло, исчезла в глубинах Ганга. Один из храмов Шивы, основанный семьями Лахири, погрузился в реку вместе с фамильным домом. Один из поклонников спас из бурлящих вод каменное изваяние Господа Шивы и перенес его во вновь построенный храм, ныне хорошо известный как местонахождение Гхурновского Шивы.
   Гаур Мохан Лахири с семьей оставил Гхурни и стал обитателем Бенареса, где он тут же воздвиг храм Шивы. Ведя свое хозяйство по дисциплинарным правилам Вед, регулярно соблюдая церемониальное богослужение, он проявлял благотворительность и изучал Писания. Однако, будучи справедливым и непредубежденным, он не отвергал и благотворного потока современных идей.
   Мальчик Лахири брал уроки хинди и урду в ученых кругах Бенареса. Он посещал школу, руководителем которой был Джой Нараян Гхошал, обучаясь санскриту, бенгали, французскому и английскому. Принявшись за непосредственное изучение Вед, юный йог жадно прислушивался к дискуссиям ученых брахманов по поводу священных Писаний, в том числе и Махратского пандита Наг-Бхатта.
   Шьяма Чаран был добрым, честным и смелым юношей, любимым всеми товарищами. Хорошо сложенный, с сильным телом, он отличался в плавании и искусностью во многих видах ручного труда.
   В 1846 году Шьяма Чаран Лахири женился на Шримати Каши Мони, дочери Шри Дебнараяна Саньяла. Будучи образцом настоящей индийской женщины-домохозяйки, Каши Мони бодро взялась за домашние обязанности и исполнение традиционного долга домохозяйки – служение гостям и беднякам. Союз этот был благословлен двумя сыновьями и двумя дочерьми. В возрасте двадцати трех лет, в 1851 году, Лахири Махасая занял место бухгалтера в инженерно-военном ведомстве британского правительства. За время службы он получил много наград. Таким образом, перед очами Божьими он был не только учителем, но имел успех и в маленькой человеческой драме, где играл порученную ему роль служащего в миру.
   Поскольку управления военного департамента перемещались, Лахири Махасая переводили в Газипур, Мирджапур, Найнитал, Данапур и Бенарес. После смерти отца Лахири Махасая должен был взять на себя всю ответственность за семью, для которой купил тихой жилище в Гарудешвар Мохулле, по соседству с Бенаресом.
   В тридцать три года Лахири Махасая[⁹] увидел осуществление цели, ради которой вновь воплотился на земле: близ Раникхета в Гималаях он встретил своего великого гуру Бабаджи, который посвятил его в крия-йогу.
   Это был благоприятный случай не для одного Лахири Махасая, это был счастливый момент для всего человечества. Потерянное, давно исчезнувшее высочайшее искусство йоги было вновь возвращено свету.
   Как Ганг[¹⁰], согласно Пуранической истории, пришел с небес на землю, предлагая божественный напиток страдающему от жары набожному Бхагирату, так и в 1861 году небесная река крия-йоги начала течь из тайной цитадели Гималаев в пыльные убежища людей.
 

Сноски

глава 32 (сноски)

   [1]. От Иоанна 11.1-4.

   [2]. Жертвы холеры зачастую встречают смерть в полном сознании и разуме.

   [3]. Яма – бог смерти.

   [4]. Параматман Верховная Душа.

   [5]. Бытие 18.23-32.

   [6]. В 1941 г. появилась короткая биография Шри Шьяма Чаран Лахири Махасая, написанная свами Сатьнандой. С его страниц я перевел несколько эпизодов для данной главы о Лахири Махасая.

   [7]. Первая жена после рождения трех сыновей умерла во время паломничества.

   [8]. Один из Богов Троицы – Брахма, Вишну, Шива, вселенская деятельность Которых заключается соответственно в творении, сохранении и растворении-восстановлении. Шива, представленный в мифах как Господь отреченных, является Своим поклонникам в видениях в разных аспектах – как Махадев – аскет со спутанными волосами и Натараджа – Космический Танцор.
   Такой Бог, как Шива (или Разрушитель), сложен для понимания многих умов. В Махимнаставе – гимне, написанном Пушпадантой, он гротескно спрашивает божественного Шиву: «Зачем Ты сотворил миры, только чтобы разрушать их?» Отрывок из Махимнастава: «Поступь Твоих стоп внезапно привела землю к опасности, движение Твоих сильных, как железные пруты, рук разбросало звезды по небу. Небеса, по которым хлестали Твои распущенные волосы, взволновались. Поистине, Ты прекрасно танцуешь! Но тревожить мир, чтобы спасти его – что это за тайна?»
   Но древний поэт завершает: «Велико различие между моим умом, способным немного понимать и печалиться, и Твоей вечной славой, превосходящей все атрибуты!»

   [9]. Санскритский религиозный титул Махасая значит – широкий ум.

   [10]. Воды матери Ганга, святой реки индусов, берут начало среди вечных снегов и тишины, в ледяной пещере Гималаев. Веками тысячи святых с наслаждением оставались около Ганга; вдоль его берегов они оставили ауру благословения (см. сноску к главе 20).
   Чрезвычайная, возможно, уникальная черта Ганга – это его неизменная стерильность от бактерий. Миллионы индусов, не причиняя себе вреда, используют воду для омовения и питья. Этот факт ставит в тупик современных ученых. Один из них, доктор Джон Хауворд Нортроп, солауреат Нобелевской премии по химии за 1946 г., недавно сказал: «Мы знаем, что Ганг сильно загрязнен. Однако индусы пьют из него, купаются в нем, и это не них явно не влияет». И с надеждой добавил: «Возможно, реке придает стерильность бактериофаг» (вирус, поражающий и разрушающий бактерии).
   Веды передают благоговение перед всеми явлениями природы. Набожный индус хорошо понимает похвалу святого Франциска Ассизского: «Благословен будь, мой Бог, за нашу сестру Воду, такую полезную, скромную, простую и драгоценную».
 

Глава 33
Бабаджи – современный йог, равный Христу

   Утесы северных Гималаев близ Бадринараяна все еще освящены живым присутствием Бабаджи, гуру Лахири Махасая. Уединившийся учитель сохраняет физическую форму в течении столетий, а возможно, и тысячелетий. Бессмертный Бабаджи – аватара. В индусских Писаниях это санскритское слово означает – нисхождение божества в плоть; корни его – ава – вниз и три – пройти.
   – Духовное состояние Бабаджи выше способности человеческого понимания, – объяснил мне Шри Юктешвар. – Карликовое видение людей не в состоянии постичь его трансцендентность. Величие аватара тщетно пытаются постичь. Оно невообразимо.
   Упанишады тщательно классифицировали все состояния духовного развития сущности. Сиддха (совершенное существо) прогрессирует до состояния дживанмукта (свободный при жизни), а затем до состояния парамукта (в высшей степени свободный – имеющий власть над смертью), последний полностью избавился от рабства майи и круга ее перевоплощений. Потому парамукта редко возвращается в физическое тело, а если возвращается – он аватара, божественно предопределенный посредник высших благ миру. Аватара совершенно не подвержен вселенской математике, его чистое тело, выглядящее, как световой образ, свободно от долга природе.
   Случайный взгляд может не заметить ничего особенного в теле аватара, но иногда он не отбрасывает тени или не оставляет следов на земле. Это внешние символы, доказывающие внутреннее отсутствие темноты и материальной зависимости. Только такой богочеловек видит истину за относительностями жизни и смерти. Омар Хайам, столь извращенно понимаемый, в бессмертном сочинении Рубаи так воспел освобожденного человека (перевод А.С.Рапопорт):

О неизбывная луна моей отрады!
Восходит месяц вновь над нашим садом,
Но тщетно станет он потом, взойдя,
Искать меня за этою оградой!
 

   «Неизбывная луна моей отрады» – это Бог, никогда не устаревающий, вечный Поларис. «Восходит месяц вновь над нашим садом» – это внешний космос, связанный законом периодического возвращения. Оковы его были навсегда разбиты персидским провидцем благодаря его самопознанию. «Но тщетно станет он потом, взойдя, искать меня за этою оградой!» Тщетны будут попытки удивленной вселенной отыскать того, кто исчез навсегда!
   Христос высказался по поводу Своей свободы иначе. «Тогда один книжник, подошедши сказал Ему: Учитель! я пойду за Тобою, куда бы Ты ни пошел. И говорит ему Иисус: лисицы имеют норы, и птицы небесные – гнезда; а Сын Человеческий не имеет, где преклонить голову»[¹].
   Разве можно было последовать за вездесущим Христом кому-либо, кроме как покрывающему все своим сводом Духу?
   Кришна, Рама, Будда и Патанджали были среди древних индийских аватар. Значительная поэтическая литература на тамильском языке выросла вокруг Агастьи, аватара Южной Индии. Много чудес сотворил он в века, предшествующие христианству и последующие. Ему приписывают сохранение физической формы и по сей день.
   Миссия Бабаджи в Индии – помогать пророкам в выполнении особо предназначенного им. Таким образом, он подходит под классификацию Писаний как Махаватара (великий аватара). Он говорил, что передал йоговское посвящение Шанкаре[²], реорганизатору Ордена Свами, и Кабиру, знаменитому учителю средневековья. Главным учеником Бабаджи в XIX веке явился, как мы знаем, Лахири Махасая, возродивший утраченное искусство крии.
   Бабаджи находится в постоянном общении с Христом, они вместе излучают вибрации спасения и вместе намечают духовные методы для спасения человечества на текущий период. Дело этих двух в полной мере озаренных учителей – одного с телом, а другого без – вдохновлять народы на отказ от гибельных войн, расовой ненависти, религиозного сектантства и бумеранга зла материализма. Бабаджи хорошо понимает тенденцию нашего времени, в особенности влияние и сложность западной цивилизации, и осознает необходимость распространения йоговского самоосвобождения в равной степени как на Западе, так и на Востоке.
   Пусть нас не удивляет отсутствие каких бы то ни было исторических упоминаний о Бабаджи. Великий гуру ни в одном из веков не являлся открыто, сбивающий с толку блеск известности не нашел себе места в его тысячелетних планах. Подобно Творцу – единой, но тихой силе – Бабаджи действует в скромной безвестности.
   Великие пророки, такие как Христос и Кришна, приходят на землю ради особой и зримой цели, и уходят, коль скоро она осуществлена. Другие же аватары, как Бабаджи, предпринимают труд, который связан с медленным эволюционным прогрессом человека в ходе веков, а не с каким-либо выдающимся событием истории. Такие учителя всегда скрыты от большой публики и обладают способностью становиться невидимыми по своей воле. По этим причинам, а также потому, что обычно они наказывают своим ученикам сохранять полное молчание о них, многие из могучих, вздымающихся ввысь духовных фигур остаются неизвестными миру. На этих страницах я даю лишь маленький набросок жизни Бабаджи – всего несколько фактов, которые он считает подобающим и полезным сообщить.
   Никогда не было открыто столь дорогих сердцу летописца конкретных фактов о семье или месте рождения Бабаджи. Говорит он обычно на хинди, но легко беседует на любом языке. Он принял простое имя – Бабаджи, другие почтительные наименования, данные ему учениками Лахири Махасая, – Махамуни Бабаджи Магарадж (великий экстатический святой), Маха йог (величайший из йогов), Трамбак Баба или Шива Баба (титулы аватар Шивы). Однако разве имеет значение, что мы не знаем родового имени вполне освобожденного учителя?
   «Когда бы и кто бы ни произнес с почтением имя Бабаджи, – говорил Лахири Махасая, – этот поклоняющийся немедленно привлекает его духовное благословение».
 

 

Махаватар Бабаджи.

Гуру Лахири Махасая.

Я помог одному художнику нарисовать подлинный портрет йоговского Христа современной Индии.

 

 

Одна из пещер в горах Дрангири (Гималаи) около Ранихета, которую занимал Бабаджи.

Ананда Мохан Лахири – внук Лахири Махасая (второй справа в белом) и три других ученика посещают святое место.

   Тело бессмертного гуру не несет никаких признаков возраста; он выглядит не старше двадцатипятилетнего юноши. Светлокожий, среднего роста, с красивым и сильным телом, Бабаджи излучает заметное свечение. Глаза его темные, спокойные и нежные; волосы длинные, блестящие, цвета бронзы. Странным является большое внешнее сходство Бабаджи с его учеником Лахири Махасая. Сходство это столь поразительно, что Лахири Махасая в последние годы жизни можно было принять за отца юно выглядевшего Бабаджи.
   Свами Кебалананда, святой репетитор по санскриту, провел некоторое время с Бабаджи[³] в Гималмях.
   "Несравненный учитель передвигается со своей группой в горах с места на место, – рассказывал мне Кебалананда, – в его маленькой группе есть двое высокоразвитых учеников американцев. После того как Бабаджи пробыл в одном месте некоторое время, он говорит: "Дера данда утхао« – Снимем-ка наш лагерь и поднимем посох». (Он носит символический данда.) Эти его слова являются сигналом для мгновенного передвижения всей группы на другое место. Он не всегда пользуется этим методом астрального путешествия, а иногда ходит пешком с пика на пик.
   Бабаджи можно увидеть или узнать лишь тогда, когда он того пожелает. Известно, что разным поклонникам он являлся во многих слегка различающихся формах – иногда без бороды и усов, а иногда с ними. Поскольку его не подверженному разложению телу не требуется никакой пищи, учитель ест редко. Из вежливости к посещающим его ученикам он изредка употребляет фрукты или рис, сваренный в молоке, и очищенное масло.
   Мне известны два удивительных случая из жизни Бабаджи, – продолжал Кебалананда. – Однажды ночью ученики его сидели вокруг огромного костра, пылавшего для проведения одной священной ведической церемонии. Вдруг учитель выхватил из костра пылающий чурбан и слегка ударил им по голому плечу одного чела, сидевшего близко к огню.
   – Как жестоко, учитель! – выразил свой протест присутствовавший там Лахири Махасая.
   – Ты предпочел бы видеть его превратившимся у тебя на глазах в пепел в соответствии с его прошлой кармой? – с этими словами Бабаджи положил свою целящую руку на изуродованное плечо чела: – Этой ночью я спас тебя от мучительной смерти. Закон кармы удовлетворен твоим незначительным страданием от огня.
   В другом случае группу Бабаджи потревожило появление незнакомца, который с удивительной ловкостью взобрался на почти неприступный выступ близ лагеря учителя.
   – Господин, должно быть, вы и есть великий Бабаджи. – Лицо человека было озарено невыразимым почтением. – Несколько месяцев непрестанно разыскивал я вас средь этих грозных скал. Умоляю вас принять меня в ученики.
   Великий гуру не отвечал, тогда человек указал на глубокую расселину у своих ног.
   – Если вы мне откажете, я прыгну с этой горы. Если я не обрету вашего руководства к божественному, дальнейшая жизнь не имеет для меня цели.
   – Так прыгай, – сказал Бабаджи бесстрастно. – Я не могу принять тебя в твоем теперешнем состоянии развития.
   Человек тут же бросился с крутого обрыва. Бабаджи приказал пораженным ученикам принести его. Когда они вернулись с искалеченным телом, учитель возложил свою божественную руку на мертвеца. И вот он открыл глаза и скромно простерся перед всемогущим учителем.
   – Теперь ты готов для ученичества, – Бабаджи с сияющей улыбкой нежно смотрел на воскресшего человека. – Ты смело прошел трудное испытание[⁴]. Смерть более не коснется тебя, теперь ты один из нас. Затем он произнес обычные слова отбытия: "Дера данда утхао«, – и вся группа исчезла с горы».
   Аватар живет в вездесущем духе, для него не существует понятий обратно квадрату расстояния. Следовательно, лишь одна причина может побуждать Бабаджи сохранять из века в век физическую форму – желание показать людям конкретный пример человеческих способностей. Не удостойся человек увидеть хоть мельком божество во плоти, он остался бы угнетенным тяжким заблуждением майи, будто он не в состоянии превозмочь свою бренность.
   Иисус с самого начала знал последовательность Своей жизни. Он проходил через все события не ради Себя и не вследствие кармического принуждения, но исключительно ради духовного подъема мыслящих человеческих существ. Четыре евангелиста – Матфей, Марк, Лука и Иоанн – записали невыразимую драму на благо будущих поколений.
   Для Бабаджи также не существовало относительности прошлого, настоящего, будущего. С самого начала ему известны были все этапы его жизни. Приспосабливаясь к ограниченному пониманию людей, он разыграл многие акты своей божественной жизни в присутствии одного или более свидетелей. Так, один ученик Лахири Махасая присутствовал, когда Бабаджи решил, что для него настало время заявить о возможности телесного бессмертия. Он высказал эту перспективу Раму Гопалу Музумдару, чтобы это могло в конце концов стать известным и вдохновить другие ищущие сердца. Великие говорят свои слова и принимают участие в кажущемся естественном ходе событий исключительно на благо человеку, как и сказал Христос: "Отче!.. Я и знал, что Ты всегда услышишь Меня; но сказал сие для народа, здесь стоящего, чтобы поверили, что Ты послал Меня"[⁵].
   Во время моего посещения Рама Гопала – «неспящего святого» – в Ранбаджпуре[⁶] он рассказал чудесную историю о своей первой встрече с Бабаджи.
   "Иногда я покидал свою уединенную пещеру, чтобы посидеть у ног Лахири Махасая, жившего в Бенаресе. Однажды в полночь, когда я медитировал с ним и группой его учеников, учитель обратился ко мне с неожиданной просьбой:
   Рам Гопал, скорее отправляйся к месту омовения – Дасасамедхскому гхату.
   Я скоро добрался до этого укромного местечка. Была ясная лунная ночь, мерцали звезды. Просидев некоторое время в терпеливом молчании, я обратил внимание на огромную каменную плиту лежавшую у моих ног. Она мало-помалу поднималась, открывая подземную пещеру. Камень каким-то непонятным образом оставался в равновесии, а из пещеры высоко в воздух вознеслась изящно одетая молодая и исключительно привлекательная женщина. Окруженная мягким сиянием, она медленно опустилась передо мной, оставаясь неподвижной, погруженная во внутреннее состояние экстаза. Наконец она пошевелилась и мягко сказала:
   – Я Матаджи[⁷] – сестра Бабаджи. Я попросила его, а также Лахири Махасая прийти этой ночью сюда, чтобы обсудить вопрос большой важности.
   Неясный свет быстро промелькнул над Гангом, странное свечение отразилось в темных водах. Он приближался все ближе и ближе до тех пор, пока с ослепительной вспышкой не оказался рядом с Матаджи и мгновенно сгустился в человеческую фигуру Лахири Махасая. Он скромно склонился у ног святой женщины. Не успел я оправиться от удивления, как был вновь поражен, увидев кружащуюся массу таинственного света, движущуюся по небу. Быстро спустившись, водоворот пламени приблизился к нашей группе и материализовался в тело прелестного юноши, который, как я сразу понял, и был Бабаджи. Он выглядел, как Лахири Махасая, отличались же они в основном тем, что Бабаджи казался много моложе, у него были длинные волосы и не было усов.
   Лахири Махасая, Матаджи и я преклонили колена у святых стоп гуру. Когда я коснулся его божественной плоти, неземное ощущение блаженного восторга затрепетало во всех фибрах моего существа.
   – Благословенная сестра, – сказал Бабаджи, – я намерен сбросить свою форму и погрузиться в Поток Бесконечного.
   – Я уже уловила твое намерение, любимый учитель, и хотела обсудить его с тобой этой ночью. Зачем тебе оставлять тело? – Чудесная женщина испытующе посмотрела на него.
   – Какая разница, надену ли я зримую или незримую волну на океан моего духа?
   – Бессмертный гуру, – с необычайным остроумием ответствовала Матаджи, – если в этом нет никакой разницы, тогда не оставляй никогда, пожалуйста, своего тела[⁸].
   – Да будет так, как ты сказала, – торжественно проговорил Бабаджи. – Я никогда не оставлю свое физическое тело. Его всегда смогут увидеть хотя бы немногие люди на этой земле. Господь высказал свое желание твоими устами.
   Поскольку я с благоговейным трепетом внимал беседе между этими возвышенными существами, великий гуру милостиво обратился ко мне.
   – Не бойся, Рам Гопал, – сказал он, – ты благословен быть свидетелем этого бессмертного обещания.
   Когда ясный, мелодичный голос Бабаджи отзвучал, его тело и тело Лахири Махасая медленно вознеслись и двинулись обратно через Ганг. Ореол ослепительного света обрамлял их тела, исчезнувшие в ночном небе. Матаджи уплыла к пещере и опустилась в нее, каменная плита сама собой, как на незримых рычагах, закрылась.
   Безмерно воодушевленный, я направился в дом Лахири Махасая. Когда на заре я склонился пред ним, гуру понимающе улыбнулся.
   – Я счастлив за тебя, Рам гопал, – сказал он. – Желание встретиться с Бабаджи и Матаджи, которое ты часто мне высказывал, наконец нашло свое осуществление.
   Мои соученики сообщили, что Лахири Махасая не двигался со своего места со вчерашнего вечера.
   – Он провел чудесную беседу о бессмертии после того, как ты ушел к Дасасамедхскому гхату, – сказал один чела. Я впервые вполне осознал истинность стихов священных Писаний, утверждающих, что познавший себя человек может являться в разных местах в двух или более телах в одно и то же время.
   Позже Лахири Махасая изъяснил мне многие метафизические моменты, касающиеся скрытого божьего плана для этой земли, – завершил Рам Гопал. – Бабаджи был избран Богом, чтобы оставаться в своем теле в продолжение этого отдельного мирового цикла. Пройдут века, а бессмертный учитель[⁹], созерцая драму веков, все еще будет пребывать на этой вечной арене".
 

Сноски

глава 33 (сноски)

   [1]. От Матфея 8.19-20.

   [2]. Шанкара был учеником Говинды Джати и получил посвящение в крия-йогу от Бабаджи в Бенаресе. Подробно рассказывая эту историю очарованным Лахири Махасая и свами Кебалананде, Бабаджи привел множество прелестных деталей общения с великим монистом.

   [3]. Бабаджи (почтенный отец) – это распространенное имя. Так в Индии обращаются ко многим известным учителям. В индийских книгах, новых и старых, время от времени находят упоминание о том или ином Бабаджи – но ни один из них не есть Бабаджи, гуру Лахири Махасая. Существование Махаватара было открыто миру впервые в 1946 г. в книге Автобиография Йога.

   [4]. Послушание, связанное с жестом. Когда посвященный учитель сказал: «Прыгай», человек послушался. Если бы он усомнился, то отверг бы собственное утверждение, что считает свою жизнь без руководства Бабаджи бесполезной. Если бы он колебался, то обнаружил бы, что ему недостает полной истины в гуру. Поэтому это испытание, хотя и было радикально и необычно, является наилучшим в данных обстоятельствах.

   [5]. От Иоанна 11.41-42.

   [6]. Тот самый йог, чье вездесущее око узрело, что я не склонился перед Таракешварской святыней, – глава 13.

   [7]. Матаджи – Святая Мать. Она тоже прожила много веков, и столь же развита духовно, как ее брат. Она пребывает в экстазе в скрытой подземной пещере расположенной близ Дасасамедхского гхата в Бенаресе.

   [8]. Случай этот напоминает Фалесский. Великий греческий философ учил, что нет никакой разницы между жизнью и смертью.
   – Тогда почему же ты не умираешь? – спросил один критик.
   – Потому, что в этом нет никакой разницы, – ответил Фалес.

   [9]. «...Кто соблюдает слово Мое (пребывает непрерывно в сознании Христа), тот не увидит смерти вовек». – От Иоанна 8.51
   В этих словах Христос не имеет в виду бессмертность жизни в физическом теле – однообразное, как в тюрьме, существование, на которое едва ли обрекут грешника, я святого и подавно! Озаренный человек, о котором говорит Христос, – это тот, кто пробудился от смертного транса неведения Вечной Жизни. (См. главу 43.)
   Существеннейшая природа человека – бесплотный вездесущий Дух. Принудительное, или кармическое, воплощение является результатом авидьи – неведения. Смерть, как и рождение, есть продукт майи, космической иллюзии, оба состояния принадлежат лишь миру относительности.
   Бабаджи не ограничен физическим телом или этой планетой, но по желанию Бога он выполняет особую миссию на земле.
   Великие учителя, такие как свами Пранабананда (см. главу 27), возвращающиеся на землю в новых воплощениях, делают это по причинам, которые лучше всего известны им самим. Их инкарнации на этой планете – это не вопрос жестких ограничений кармы. Такие сознательные возвращения называются вьюттхана, или возвращение к земной жизни после того, как майя прекратила ослепление. Каков бы ни был способ его ухода, обычный или феноменальный, учитель, полностью осознавший Бога, может воскресить свое тело и появиться в нем перед глазами жителей земли. Материализуясь, атомы физического тела едва ли могут злоупотреблять силами того, кто объединен с Самим Богом, Чьи солнечные системы отрицают любые расчеты!
   «...Я отдаю жизнь Мою, чтобы опять принять ее, – провозгласил Христос. – Никто не отнимет ее у Меня, но Я Сам отдаю ее: имею власть отдать ее и власть имею опять принять ее». – От Иоанна 10.17-18.
 

Глава 34
Материализация дворца в Гималаях

   «Первая встреча Бабаджи с Лахири Махасая – это захватывающая история, открывающая один из фрагментов образа бессмертного гуру».
   Эти слова свами Кебалананды были преамбулой к чудесному рассказу. Когда он рассказал мне это впервые, я был буквально ошеломлен. Впоследствии я много раз уговаривал моего дорогого репетитора по санскриту повторить этот рассказ, который позже, по существу теми же словами, рассказал мне Шри Юктешвар. Оба ученика Лахири Махасая слышали эту внушающую благоговейный трепет историю непосредственно из уст своего гуру.
   "Первая встреча с Бабаджи произошла на тридцать третьем году моей жизни, – рассказывал Лахири Махасая. – Осенью 1861 года я был определен в Данапур, где работал бухгалтером инженерно-военного ведомства. Однажды утром меня вызвал управляющий.
   – Лахири, – сказал он, – только что пришла телеграмма из нашего главного управления. Тебя должны перевести в Раникхет, где сейчас организуется военная почта[¹].
   Я и один служащий отправились в поездку за восемьсот километров. Передвигаясь на лошадях и в экипаже, через тридцать дней мы въехали в Раникхет[²] с гималайской стороны.
   Мои служебные дела не были обременительны, и я часами бродил по величественным горам. До меня дошли слухи, будто великие святые своим присутствием облагодетельствовали это место, и я испытывал сильное желание увидеть их. Однажды, слоняясь ранним вечером, я был удивлен, услышав, что меня зовет по имени какой-то отдаленный голос. Я продолжал энергично подниматься на гору Дронгири. При мысли, что я, возможно, не смогу вернуться до того времени, когда на джунгли опуститься мгла, мной овладело легкое беспокойство. Наконец я добрался до площадки, по сторонам усеянной пещерами. На одном каменном выступе стоял улыбающийся молодой человек с поднятой в виде приветствия рукой. С удивлением я заметил, что, за исключением бронзового цвета его волос, он удивительно похож на меня.
   – Ты пришел, родной! – святой дружелюбно обратился ко мне на хинди: – Отдохни здесь, в этой пещере. Это я тебя звал.
   Я зашел в маленькую опрятную пещеру, в которой было несколько шерстяных одеял и несколько сосудов для воды.
   – Лахири[³], ты помнишь это место? – йог указал на сложенное в углу одеяло.
   – Нет, господин, – ответил я и, несколько ошеломленный странностью произошедшего, добавил: – А теперь мне надо идти, пока не настала ночь. Утром у меня есть дела на службе.
   Таинственный святой ответил по-английски: работа была создана для тебя, а не ты для работы.
   Я был ошеломлен тем, что этот лесной аскет не только заговорил по-английски, но еще и перефразировал слова Христа[⁴].
   – Я вижу, что моя телеграмма к тебе возымела действие. – Это замечание йога мне было непонятно, и я спросил, что он имеет в виду. – Я имею в виду ту телеграмму, что вызвала тебя в эти уединенные места. Это я безмолвно предложил уму твоего начальника перевести тебя в Раникхет. Если кто-то ощущает свое единство с человечеством, умы всех людей становятся передающими станциями, через которые он может влиять на них по своей воле. – И тихо добавил: – Лахири, в самом деле тебе эта пещера не кажется знакомой?
   Поскольку я был в замешательстве, святой приблизился и мягко шлепнул меня по лбу. При его магнетическом прикосновении мозг пронзил чудесный ток, освобождая плодородные зерна воспоминаний прошлой жизни.
   – Я помню! – голос прервался от радостных рыданий. – Вы мой гуру Бабаджи, вы всегда были моим! Картины прошлого ожили в уме: здесь, в этой пещере, провел я много лет прошлого воплощения! – Меня переполняли невыразимые воспоминания, и я в слезах обнял стопы учителя.
   – Больше трех десятилетий я ждал тебя здесь, ждал, когда ты вновь вернешься ко мне, – в голосе Бабаджи звучала небесная любовь. Он продолжал: – Ты ускользнул и исчез в буйных волнах жизни по ту сторону смерти. Магический жезл твоей кармы коснулся тебя, и ты ушел! Хотя ты и утратил меня из виду, я никогда не упускал тебя! Я последовал за тобой через сверкающее море астрала, где летают славные ангелы, через мрак, бурю, смешения и свет, как птица-мать, следящая за своим птенцом. Око мое всегда было на тебе: и тогда, когда ты проходил положенный человеку период внутриутробного развития и младенцем появился на свет. Я незримо присутствовал в детстве, когда ты в позе лотоса укрывал свое крошечное тельце в песках Гхурни. Терпеливо, месяц за месяцем, год за годом, я наблюдал за тобой, ожидая этого дня. Теперь ты со мной! Взгляни, вот твоя пещера, давным-давно любимая тобой! Я всегда сохранял ее в чистоте и готовности для тебя. Вот чтимая тобой подстилка для асан, где ты сиживал, чтобы наполнить Богом свое ширящееся сердце! Взгляни, вот твоя чаша, из которой ты часто пил приготовленный мной нектар. Смотри, как я отполировал этот медный кубок, чтобы ты мог вновь пить из него. Теперь ты вспомнил все это, родной мой?
   – Гуру, что я могу сказать? – пробормотал я прерывистым шепотом. – Где кто когда-либо слышал о такой бессмертной любви? – Долго и восторженно я смотрел на вечное сокровище, на гуру в жизни и смерти.
   – Лахири, тебе нужно очищение. Выпей масла из этого кубка и полежи у реки. – Практическая мудрость Бабаджи, подумал я, всегда была начеку.
   Я повиновался его указаниям. Хотя спустилась ледяная гималайская ночь, успокоительная теплота в виде какого-то внутреннего излучения начала пульсировать в каждой клетке тела. Я был удивлен: не было ль неизвестное масло наделено космическим жаром?
   – Резкие порывы ветра во тьме бушевали вокруг меня, завывая свирепо и вызывающе. Студеные волны реки Гогаш время от времени выплескивались на тело, простертое на каменистом берегу. Где-то близко ревели тигры, но в сердце не было страха, лучистая энергия, порожденная во мне недавно, давала уверенность неприступной защищенности. Несколько часов прошли незаметно, увядшие воспоминания другой жизни слились в блестящий узор настоящего – узор нового соединения с моим божественным гуру.
   Уединенные мысли были прерваны звуком приближающихся шагов. Человеческая рука во мраке заботливо помогла встать и дала сухую одежду.
   – Идем, брат, – сказал сопровождающий. – Учитель ждет тебя. – Он повел меня через лес. За поворотом тропы темная ночь в отдалении вдруг озарилась ровным сиянием.
   – Может ли это быть восходом солнца? – спросил я. – Действительно ли ночь еще не кончилась?
   – Сейчас полночь, – тихо засмеялся проводник. – Этот свет – сияние золотого дворца, материализованного здесь этой ночью несравненным Бабаджи. В далеком прошлом ты однажды выразил желание насладиться красотами дворца. Наш учитель ныне удовлетворяет это желание, таким образом освобождая тебя от оков кармы[⁵]. Этой ночью этот великолепный дворец, – добавил он, – будет местом посвящения тебя в крия-йогу. Все твои братья, находящиеся здесь, объединились в приветственном песнопении, радуясь окончанию твоего продолжительного изгнания. Смотри!
   Перед нами был огромный дворец, сверкающий золотом. Усеянный бесчисленными драгоценными камнями, среди живописных садов, он представлял собой зрелище несравненного величия. Вздымающиеся арки были инкрустированы огромными бриллиантами, сапфирами и алмазами. Святые с ангельскими лицами расположились у сверкающих ворот, почти покрасневших от блеска рубинов.
   Я последовал за попутчиком в просторный приемный зал. Воздух был наполнен ароматом ладана и роз, матовые лампы излучали разноцветное сияние. Небольшие группы посвященных – одни светлокожие, другие темнее – мелодично исполняли песнопения или сидели в медитации, погруженные во внутренний покой. Трепетная радость наполняла всю окружающую атмосферу.
   – Полюбуйся, насладись помпезным блеском этого дворца, ибо он возник исключительно в твою честь. Когда у меня вырвалось несколько восклицаний изумления, мой проводник понимающе улыбнулся.
   – Брат, – сказал я, – красоты этого сооружения превосходят границы воображения. Поведай мне, пожалуйста, тайну его возникновения.
   – Я охотно просвещу тебя в этом, – темные глаза моего спутника искрились мудростью. – На самом деле, в этой материализации нет ничего необъяснимого. Весь космос есть спроецированная мысль Творца. Эта тяжела глыба земли, плавающая в пространстве, есть греза Божья. Он извлекает все из Своего сознания точно так же, как человек во сне воспроизводит в своем сознании и оживляет творение собственных грез.
   Господь, сначала сотворив землю как идею, оживил ее: атомная энергия пришла в движение. Он сконцентрировал атомы в этот плотный шар, удерживая все молекулы вместе Своей волей. С изъятием Его воли земля снова дезинтегрируется в энергию. Энергия растворится в Сознании, идея земли исчезнет с объективного плана. В сущности, – продолжал он, – она удерживается материализованной подсознательной мыслью Спящего. Когда же эта связующая мысль изымается в бодрствовании, она и ее элементы рассеиваются. Человек закрывает глаза и воздвигает творенье сна, которое он по пробуждении безо всякого усилия дематериализует. Он следует божественному архетипу. Аналогичным образом, пробуждаясь в космическом сознании, он безо всяких усилий дематериализует иллюзии этого космического сна.
   Будучи единым с бесконечной, все свершающей волей, Бабаджи может преобразовывать созданные атомы в любых сочетаниях и проявлениях в различных формах. Этот золотой дворец, созданный мгновенно, реален точно так же, как реальна земля. Бабаджи создал это роскошное здание своим умом и удерживает его атомы вместе силой своей воли, как Бог создал эту землю и сохраняет ее в целости. Когда это строение послужит своей цели, – добавил он, – Бабаджи его дематериализует.
   Поскольку, объятый благоговейным трепетом, я сохранял молчание, мой проводник сделал широкий жест рукой.
   – Этот сияющий дворец не был построен человеческими усилиями, и золото с драгоценностями не добывалось трудом. Здание это прочно стоит монументальным вызовом человеку[⁶]. Кто бы ни осознал себя сыном Божьим, как Бабаджи, может достичь любой цели бесконечными возможностями души. Точно так же, как самый обычный камень заключает в себе тайну грандиозной атомной энергии, так и самый ничтожный из смертных является аккумулятором божественного[⁷].
   Мудрец взял с соседнего столика изящную вазу, ручка которой сверкала алмазами.
   – Наш великий гуру сотворил этот дворец, уплотнив мириады свободных космических лучей, – продолжал он. – Потрогай эту вазу и ее алмазы, они удовлетворят любую проверку чувственным опытом.
   Я осмотрел массивную золотую вазу и провел рукой по гладким блестящим стенкам. Каждый драгоценный камень, щедро усыпанный по ней, был достоин места в царской коллекции. Глубокое удовлетворение овладело мной. Скрытое желание, прятавшееся в подсознании со времен прошедших жизней, казалось и удовлетворенным, и погашенным.
   Мой спутник, преисполненный достоинства, провел меня через богато украшенные арки и коридоры по целому ряду комнат, меблированных в стиле императорского дворца. Мы вошли в огромный зал. В центре стоял золотой трон, украшенный драгоценностями, переливающимися разными цветами. На нем в позе лотоса сидел высочайший Бабаджи. Я преклонил колени у его святых стоп.
   – Лахири, ты все еще услаждаешься иллюзорными желаниями золотого дворца? – Глаза моего гуру сверкали, как сапфиры. – Очнись. Все твоя жажда земного вот-вот погаснет навсегда. – Он прошептал какие-то непонятные слова благословения. – Восстань, сын мой. Получи посвящение в Царство Божие через крия-йогу.
   – Бабаджи вытянул руку – появилось священное пламя хома (жертвенное), окруженное плодами и цветами. Пред этим пламенеющим алтарем я и получил освобождающую йоговскую технику.
   Церемонии были завершены рано на рассвете. Я не ощущал нужды во сне – в экстатическом состоянии я бродил вокруг дворца, переполненного со всех сторон сокровищами и предметами изысканного искусства. Спустившись к благоухающим садам, я поблизости заметил те же пещеры и голые выступы гор, которые вчера не могли похвастаться соседством с каким-либо дворцом или цветущей террасой.
   Вновь зайдя во дворец, сказочно сверкающий на холодном гималайском солнце, я искал общества моего учителя. Он все еще был на троне, окруженный множеством безмолвных учеников.
   – Лахири, ты голоден, – сказал учитель и добавил: – Закрой глаза.
   Когда же я снова открыл их, чарующий дворец и его живописные сады исчезли, мое собственное тело, тела Бабаджи и учеников располагались на голой земле как раз на месте исчезнувшего дворца, невдалеке от освещенных солнцем входов в каменные пещеры. Я припомнил, как мой проводник заметил, что дворец дематериализуется, его плененные атомы высвободятся в мысль вещество, из которых они возникли. Несмотря на потрясение, я доверчиво смотрел на гуру, и не знал, чего еще ждать в этот день чудес.
   – Дворец послужил той цели, для которой был создан, – объяснил Бабаджи. Он взял с пола глиняный сосуд. – Сунь туда руку и возьми еду какую хочешь.
   Едва я дотронулся до просторного пустого кувшина, он наполнился горячими, вареными лючи с маслом, кари и редкостными сладостями. Я ел, замечая, что сосуд всегда был полон. Покончив с едой, я осмотрелся в поисках воды. Гуру указал на тот же кувшин. Удивительно! Пища исчезла, вместо нее была вода, чистая, как будто из горного ручья.
   – Немногие знают, что Царство Божие включает и царство земных свершений, – заметил Бабаджи. – Божественная сфера простирается до земной, но последняя, будучи иллюзорной, не может заключать в себе сущность реальности.
   – Возлюбленный гуру, прошедшей ночью вы продемонстрировали мне связь красоты на небе и на земле. – Я улыбнулся воспоминаниям об исчезнувшем дворце, поистине ни один простой йог никогда не получал посвящения в высокие мистерии духа в окружении более впечатляющей роскоши! Однако я спокойно взирал на резкий контраст теперешней сцены. Обнаженная земля, крыша из небес, примитивный приют пещер – все это казалось привлекательным естественным окружением для серафических святых, находившихся вокруг меня.
   К вечеру я уселся на свою подстилку, освященную связью с воспоминаниями прошлой жизни. Божественный гуру приблизился ко мне и провел рукой над головой. Я вошел в состояние нирвикальпа самадхи, оставаясь непрерывно в его блаженстве в течение семи дней. Пересекая следующие один за другим уровни самопознания, я проник в бессмертные сферы реальности. Все иллюзорные ограничения одно за другим отпали, душа моя прочно утвердилась на вечном алтаре Космического Духа. На восьмой день я упал к стопам гуру и умолял его позволения остаться с ним навсегда в этом святом неприступном месте.
   – Сын мой, – сказал Бабаджи, обняв меня, – свою роль в этом воплощении тебе должно играть на сцена внешнего. Благословенный прежде рождения множеством жизней уединенных медитаций, ты должен теперь вращаться в мире людей. Глубокий смысл кроется в том факте, что в этот раз ты не встретил меня до тех пор, пока не стал уже женатым мужчиной со скромными деловыми обязанностями. Ты должен оставить свои мысли о присоединении к нашей скрытой в Гималаях группе. Жизнь твоя должна проходить на людных площадях, в служении образцом идеального йога-домохозяина.
   Вопли многих зашедших в тупик мирских людей не остались без внимания Великого Единого, – продолжал он. – Ты избран принести духовное утешение множеству серьезных ищущих – через крия-йогу. Миллионы обремененных семейными узами и тяжелыми мирскими обязанностями получат от тебя обновление сердце – такого же домохозяина, как и они. Ты должен направить их к пониманию, что высшие йоговские достижения не закрыты для семейного человека. Даже в миру тот йог, который честно исполняет свои обязанности без личностного мотива или привязанности, идет по пути озарения.
   Тебе нет никакой нужды оставлять мир, ибо внутренне ты уже отделился от всех его кармических уз. Не от мира сего, ты тем не менее должен быть в нем. Много лет еще предстоит тебе сознательно выполнять семейные, деловые, гражданские и духовные обязанности. Новое, свежее дыхание надежды на божественное проникнет в иссохшие сердца мирских людей. Из твоей гармоничной жизни они уяснят, что освобождение зависит скорее от внутренних, нежели от внешних отречений.
   Как далеки казались мне моя семья, служба, мир, когда я внимал гуру в уединении высоких Гималаев. Но несокрушимая истина звучала в его словах, я смиренно согласился покинуть этот благословенный приют мира. Бабаджи обучил меня древним строгим правилам, которыми руководствуются при передаче йоговского мастерства от гуру к ученику.
   – Даруй ключ крии только достойным ученикам, – сказал Бабаджи. – Кто дает обет пожертвовать всем на поиски Бога, достоин разгадать конечные тайны жизни через науку медитации.
   – Ангельский гуру, поскольку вы уже облагодетельствовали человечество, воскресив утраченное искусство крии, не увеличите ли вы это благо, ослабив свои суровые ограничения для ученичества? – Я умоляюще посмотрел на Бабаджи. – Молю вас позволить передавать крию всем ищущим, если даже они вначале и не в состоянии дать обета – завершить внутреннее отречение. Измученные мужчины и женщины, живущие в миру, преследуемые тройным страданием[⁸], нуждаются в особом поощрении. Быть может, они никогда и не попытаются вступить на путь спасения, если посвящение в крию будет скрыто от них.
   – Да будет так. Можешь передавать крию свободно всем, кто скромно попросит помощи. Божья воля выразилась через тебя, – этими простыми словами милосердный гуру исключил суровые ограничения, которые веками скрывали крию от мира.
   После некоторого молчания Бабаджи добавил:
   – Повторяй каждому из обучающихся это величественное обещание из Бхагавадгиты: «Свальпампьясья дхармасья траяте махато бхаят»[⁹].
   Когда следующим утром я склонился у стоп Бабаджи за его прощальным благословением, он почувствовал мое глубокое нежелание покидать его.
   – Милое дитя, для нас нет разлуки! – Он с любовью коснулся моего плеча. – Где бы ты ни был, когда бы ты ни позвал меня, я тут же буду с тобой.
   Утешенный его чудесным обещанием, обогащенный вновь найденным золотом мудрости Божьей, я направил свой путь вниз с гор на равнину. На службе меня с радостью встретили сослуживцы, которые вот уже десять дней считали меня заблудившимся в гималайских джунглях. Вскоре из главного управления пришло письмо: «Лахири должен вернуться в Данапур. Его перевели в Раникхет по ошибке. Принять на себя служебные обязанности пришлют другого человека».
   Я улыбнулся, подумав о скрытом перекрестном ходе событий, приведшем меня в эту удаленную точку Индии.
   Перед возвращением в Данапур[¹⁰] я провел в Морадабаде несколько дней в одной бенгальской семье. Там собралось шестеро друзей, чтобы повидаться со мной. Когда я перевел разговор на духовные вопросы, хозяин мрачно заметил:
   – О, в наши дни в Индии нет святых!
   – Бабу, – горячо запротестовал я, – не подлежит сомнению то, что в нашей стране есть великие учителя!
   В состоянии духовного подъема я ощутил побуждение рассказать о своих чудесных переживаниях в Гималаях. Маленькая компания проявила вежливое недоверие.
   – Лахири, – успокаивающим тоном сказал один из них, – ты перенес большое нервное напряжение, находясь в разреженном горном воздухе. Ты рассказал какой-то сон наяву.
   – Если я его позову, мой гуру явится прямо в этом доме, – вспыхнув от жажды истины, безрассудно сказал я.
   У всех в глазах отразился интерес – не было ничего удивительного в том, что все жаждали увидеть святого, материализовавшегося столь странным образом. Почти нехотя попросил я тихую комнату и две новые шерстяные подстилки.
   – Учитель материализуется из эфира, – сказал я. – Побудьте тихо за дверью, скоро я позову вас.
   Я погрузился в медитативное состояние, скромно призывая своего гуру. Затемненная комната наполнилась эманацией матового лунного света, вскоре возникла светящаяся фигура Бабаджи.
   – Лахири, ты позвал меня попусту. – Взгляд учителя был суров. – Истина для серьезных искателей, а не для тех, кто испытывает лишь праздное любопытство. Легко поверить, когда видишь, тогда уже нечего отрицать. Сверхчувственную истину заслуживают лишь те, кто преодолеет свой естественный материалистический скептицизм. – И тяжело добавил: – Отпусти меня!
   Я с мольбой упал к его стопам: – Святой гуру, я осознал серьезность ошибки и скромно прошу о прощении. Я решился позвать вас для того, чтобы вызвать веру в этих духовно ослепленных умах. Поскольку вы милостиво явились по моей просьбе, прошу, не уходите, не даровав благословения моим друзьям, хотя и неверующим, но, по крайней мере, желающим исследовать истинность моих странных убеждений.
   – Хорошо, я останусь ненадолго. Я не желаю, чтобы слово твое дискредитировало перед друзьями. – Лицо Бабаджи смягчилось, но он мягко добавил: – С этих пор, сын мой, я буду являться тогда, когда ты будешь нуждаться во мне, а не всякий раз, как ты позовешь меня[¹¹].
   Напряженное молчание царило в маленькой группе, когда я открыл дверь. Не веря глазам, мои друзья уставились на сияющую фигуру учителя, сидящего на шерстяной подстилке.
   – Это какой-то массовый гипноз! – нервно засмеялся один. – Никто не мог войти в эту комнату без нашего ведома!
   Бабаджи, улыбаясь, вышел и подошел к каждому, чтобы все коснулись теплой, прочной плоти его тела. Сомнения рассеялись, мои друзья простерлись на полу в трепетном раскаянии.
   – Пусть приготовят халву[¹²], – попросил Бабаджи, как я понял, чтобы еще больше убедить присутствующих в своей физической реальности.
   Пока варилась каша, божественный гуру непринужденно беседовал. Велико же было превращение этих Фом неверующих в благочестивых святых Павлов. Когда мы поели, Бабаджи благословил каждого из присутствующих. Резкая вспышка – и мы стали свидетелями мгновенной аннигиляции электронных элементов тела Бабаджи в рассеивающийся туманный свет. Связанная с Богом сила воли учителя отпустила эфирные атомы, удерживаемые вместе в качестве его тела, триллионы крошечных жизнетронных искр сейчас же исчезли в Бесконечности.
   – Своими глазами видел я победителя смерти, – почтительно сказал один из группы по имени Майтра[¹³]. Лицо его преобразилось от радости недавнего пробуждения. – Высочайший гуру играл временем и пространством, как ребенок мыльными пузырями. Я видел человека с ключами от небес и земли.
   Вскоре я вернулся в Данапур. Прочно встав на якорь в гавани Духа, я вновь взялся за множество деловых и семейных обязанностей домохозяина".
   Лахири Махасая рассказывал также свами Кебалананде и Шри Юктешвару историю другой встречи с Бабаджи при обстоятельствах, подтверждавших обещание гуру: «Я явлюсь, когда ты будешь нуждаться во мне».
   "Это случилось на кумбха мела в Аллахабвде, – рассказывал Лахири Махасая ученикам. – Я поехал туда в короткий отпуск для отдыха от служебных обязанностей. Когда я бродил в толпе монахов и садху, пришедших издалека, чтобы посетить святой праздник, то заметил посыпанного пеплом аскета, протягивающего чашу для подаяния. У меня в уме возникла мысль, что он лицемер, носящий символы отречения без соответствующего внутреннего содержания. Не успел я пройти мимо этого аскета, как с изумлением заметил Бабаджи. Он стоял, преклонив колени, перед одним отшельником со спутанными волосами.
   – Гуруджи! – бросился я к нему. – Что вы здесь делаете? – Я омываю стопы этого отреченного, а потом почищу его кухонную посуду. – Бабаджи улыбнулся мне, как малое дитя, я понял, что он имел в виду. Он хотел, чтобы я никого не критиковал, но видел Господа обитающим равно во всех телесных храмах – как самого высокого, так и самого низкого человека. Великий гуру добавил: – Служа мудрым и невежественным садху, я обучаюсь величайшей из добродетелей, приятной Богу, которая превыше всех других добродетелей, – скромности"[¹⁴].
 

Сноски

глава 34 (сноски)

   [1]. Ныне военный санаторий. К 1861 г. британское правительство уже организовало некоторую телеграфную связь в Индии.

   [2]. Раникхет находится в Алморском округе, расположенном у подножья одного из высочайших пиков Гималаев – Нанда Дэви (7821 метр над уровнем моря).

   [3]. На самом деле Бабаджи сказал Гангадхар – имя, под которым Лахири Махасая был известен в своей предыдущей инкарнации. Гангадхар (буквально – тот, кто держит реку Ганг) – одно из имен Бога Шивы. Согласно пуранической легенде, святая река Ганг стекает с небес, и, чтобы земля могла удержать силу ее мощного потока, Бог Шива удержал воды Ганга в Своих запутанных волосах, откуда затем выпустил их слабым потоком. Метафизическое значение слова Гангадхар – тот, кто имеет контроль над потоком «реки» жизни в позвоночном столбе.

   [4]. «...Суббота для человека, а не человек для субботы». – От Марка 2.27.

   [5]. Кармический закон требует, чтобы всякое человеческое желание получило окончательное осуществление. Таким образом, недуховные желания являются цепью, приковывающей человека к колесу реинкарнаций.

   [6]. Что есть чудо? – Это укор, Безмолвная сатира на человечество. – Эдвард Янг Ночные мысли.

   [7]. Теория атомного строения материи была изложена в древних индийских трактатах Вайшешики и Ньяйя. «Существуют огромные миры, все размещенные в пустотах всякого атома, многообразные, как пылинки в солнечном луче», – Йога Васиштха.

   [8]. Физическим, психическим и духовным, проявляющимися соответственно в болезнях, психической неполноценности или «комплексах» и в неведении души.

   [9].

"То, что сделано, здесь не гибнет,
здесь помех на пути не бывает;
этой дхармы (религиозный обряд или правильное действие) даже частица
от великого страха избавит".
 

   Колоссальные страдания свойственны все время повторяющимся переживанием рождения и смерти. – Глава 2.40.

   [10]. Город близ Бенареса.

   [11]. На пути к Бесконечному даже такие озаренные учителя, как Лахири Махасая, могут страдать избытком рвения и подвергаться дисциплинированию. В Бхагавадгите мы читаем немало эпизодов, где божественный гуру Кришна налагает взыскание на принца поклоняющихся – Арджуну.

   [12]. Каша из сливок, пшеницы, жаренной в животном жире, сваренная в молоке с сахаром.

   [13]. Этот человек – Майтра Махасая, о котором упоминает здесь Лахири Махасая, впоследствии высоко продвинулся в самопознании. Я встретился с ним вскоре после получения аттестата об окончании средней школы, когда он посетил Махамандалскую обитель в Бенаресе. Он рассказал мне тогда о материализации Бабаджи перед группой в Морадабаде. «В результате этого чуда, – объяснил мне Майтра Махасая, – я на всю жизнь стал учеником Лахири Махасая».

   [14]. «Кто, как Господь, Бог наш, Который, обитая на высоте, приклоняется, чтобы призирать на небо и на землю» – Псалом 112.5-6. «Ибо кто возвышает себя, тот унижен будет; а кто унижает себя, тот возвысится». – От Матфея 23.12.
   Смирить эго, или ложное я, – значит открыть чье-то вечное тождество.
 

Глава 35
Христоподобная жизнь Лахири Махасайя

   «... Ибо так надлежит нам исполнить всякую правду»[¹]. – Этими словами к Иоанну крестителю с просьбой крестить Его Иисус признал божественные права своего гуру.
   Из благоговейного изучения библии с восточной позиции[²], а также посредством интуитивного восприятия я убедился, что Иоанн креститель в прошлых жизнях был великим гуру Христа. Многие эпизоды Библии подразумевают, что Иоанн и Иисус в своем последнем воплощении были Элиах и его ученик Элиша[³].
   В самом конце Ветхого Завета имеется предсказание нового воплощения Илии и Елисея: «Вот, Я пошлю к вам Илию пророка пред наступлением дня Господня, великого и страшного»[⁴]. Таким образом, Иоанн (Илия), посланный «пред... днем Господним», был рожден немного раньше, чтобы служить вестником Христу. Отцу Захарию является ангел засвидетельствовать, что сын, родившийся у него, будет не кто иной, как Илия. Ангел же сказал ему: "Не бойся, Захария, ибо услышана молитва твоя, и жена твоя Елисавета родит тебе сына, и наречешь ему имя: Иоанн... И многих из сынов Израилевых обратит к Господу Богу их; И предъидет пред Ним (то есть пред Господом) в духе и силе Илии, чтобы возвратить сердца отцов детям, и непокорливым образ мыслей праведников, дабы представить Господу народ приготовленный"[⁵].
   Иисус дважды недвусмысленно отождествляет Илию с Иоанном: «...Илия уже пришел, и не узнали его... Тогда ученики поняли, что Он говорил им об Иоанне Крестителе»[⁶]. И еще Христос сказал: «Ибо все пророки и закон прорекли до Иоанна. И если хотите принять, он есть Илия, которому должно придти»[⁷].
   Когда Иоанн отрицает, что он пророк Илия[⁸], то имеет в виду, что в скромном одеянии Иоанна он более не имеет отношения к Илии, к его высокому внешнему положению великого гуру. В своем предшествующем воплощении он отдал милость славы и духовное богатство ученику своему Елисею. "...И сказал Елисей: дух, который в тебе, пусть будет на мне вдвойне. И сказал он: трудного ты просишь. Если увидишь, как я буду взят от тебя, то будет тебе так... И взял милость Илии, упавшую с него..."[⁹].
   Роли переменились, так как Илие-Иоанну больше не надо быть очевидным гуру Елисея-Иисуса, ныне божественно совершенного.
   Когда Иисус пережил преображение на горе[¹⁰], Он вновь видел своего гуру Илию с Моисеем. И снова в последний свой час на кресте Иисус восклицал божественное имя: «Или, Или! лама савахфани? ...Некоторые из стоявших там, слыша это, говорили: Илию зовет Он... посмотрим, придет ли Илия спасти Его»[¹¹].
   Вневременная связь гуру и ученика, существовавшая между Иоанном и Иисусом, была также налицо и у Бабаджи и Лахири Махасая. С нежной заботливостью переплыл бессмертный гуру бездонные воды, кружащиеся между двумя последними жизнями своего чела, и направлял стопы ребенка, а затем мужчины – Лахири Махасая. Не ранее чем по достижении учеником тридцати трех лет Бабаджи счел, что настало время открыто восстановить никогда не прерывающуюся связь.
   Затем, после их краткой встречи близ Раникхета, бескорыстный учитель отослал любимого ученика из небольшой группы в горах для миссии во внешнем мире. «Сын мой, я явлюсь, когда бы тебе ни понадобился». Какой смертный любящий может даровать такое безграничное обещание?
   Незаметно для общества великое духовное возрождение начало восхождение в 1861 году из отдаленного уголка Бенареса. Как нельзя скрыть аромат цветов, так не мог скрыть своего прирожденного величия и Лахири Махасая, тихо живущий идеальным домохозяином. Потихоньку со всех сторон Индии пчелы благоговения отыскивали божественный нектар освободившегося учителя.
   Англичанин-управляющий был одним из первых, заметивших странную трансцендентную перемену в служащем, которого он ласково называл «экстатический Бабу».
   – Вы как будто печальны, сэр. Что с вами? – с участием спросил однажды утром Лахири Махасая начальника.
   – Жена моя в Англии опасно больна. И я очень беспокоюсь.
   – Я попытаюсь вам что-нибудь сообщить о ней. – Лахири Махасая вышел из комнаты и посидел немного в уединении. Вернувшись, он утешительно улыбнулся:
   – Вашей жене лучше, сейчас она пишет вам письмо. – Всеведущий йог процитировал один из эпизодов послания.
   – Экстатический Бабу, я уже знаю, что вы необыкновенный человек. И все же я не в состоянии поверить, что вы по своей воле можете рассеять время и пространство.
   Обещанное письмо наконец пришло. Изумленный управляющий обнаружил, что в нем не только были хорошие вести о выздоровлении жены, но и те же самые фразы, которые неделями раньше воспроизвел великий гуру.
   Жена приехала в Индию через несколько месяцев. Встретив Лахири Махасая, она с почтением пристально всмотрелась в него.
   – Господин, – сказала она, – это ваш образ, окруженный чудесным сиянием, видела я несколько месяцев назад в Лондоне у своей постели во время болезни. В тот же миг я совершенно исцелилась! Вскоре после этого я была в состоянии предпринять долгое путешествие в Индию через океан.
   Каждый день один-два жаждущих просили высокого гуру о посвящении в крия-йогу. В дополнение к этим духовным обязанностям и обязанностям деловой и семейной жизни великий гуру проявлял живой интерес к воспитанию. Он организовал много учебных групп и играл активную роль в создании большой средней школы в Бенгалитольском районе Бенареса. Его еженедельные беседы по поводу Священных Писаний, называемые «Собрания Гиты», посещались многими искателями истины.
   Этой разносторонней деятельностью Лахири Махасая стремился ответить на общий вызов: «Где найти время для благочестивых медитаций после выполнения деловых и общественных обязанностей?» Гармонично уравновешенная жизнь великого гуру-домохозяина стала безмолвным вдохновением для тысяч вопрошающих сердец. Зарабатывая лишь скромное жалование, бережливый без показухи, доступный для всех, учитель естественно и счастливо проводил жизнь в миру.
   Несмотря на то, что Лахири Махасая уютно устроился в гнезде Всевышнего, он оказывал почтение всем, независимо от их достоинства. Когда его приветствовали последователи, он в свою очередь кланялся им. С детским смирением учитель часто касался стоп других, но редко позволял им воздавать себе ту же честь.
   Примечательной чертой жизни Лахири Махасая было его дарование посвящения в крия-йогу людям любой веры. Не только индусы, но и мусульмане, и христиане были среди его любимых учеников. Монистов и дуалистов, людей всякой веры или безо всякой определенной веры – всех беспристрастно принимал и обучал универсальный гуру. Одним из высокоразвитых его учеников был мусульманин Абдул Гафер Хан. Со стороны Лахири Махасая было большой смелостью то, что он, невзирая на свою высокородную касту брахмана, всеми возможными силами стремился разбить суровый кастовый фанатизм своего времени. Люди с любым положением в жизни находили укрытие под вездесущими крылами мудрости учителя. Как и все боговдохновенные пророки, Лахири Махасая давал новую надежду отверженным и угнетенным.
 

 

Лахири Махасая.

Ученик Бабаджи и гуру Шри Юктешвара

   – Помните всегда, что вы никому не принадлежите и вам не принадлежит никто. Подумайте, что когда-нибудь вам придется внезапно оставить все в этом мире, так что заводите теперь знакомство с Богом, – говорил великий гуру ученикам. – Готовьте себя к астральному путешествию смерти ежедневным катаньем на воздушном шаре боговосприятия. Вследствие заблуждения вы воспринимаете себя как котомку из мяса и костей, которая в лучшем случае является гнездом бед[¹²]. Медитируйте непрестанно, чтобы скорее увидеть себя бесконечной сущностью, свободной от всякого горя. Перестаньте быть пленниками тела; пользуйтесь тайным ключом крия, учитесь уходить в Дух.
   Великий гуру поощрял своих разнородных учеников к строгому придерживанию добрых традиций их веры. Подчеркивая всеобъемлющую природу крия-йоги как практического метода освобождения, Лахири Махасая предоставлял затем чела свободу выражения в жизни в соответствии с их средой и воспитанием.
   – Мусульманин должен совершать намаз[¹³] пять раз в день, – указывал учитель, – индус – несколько раз в день садиться для медитации, христианин – несколько раз в день преклонять колена, молясь Богу, а потом читать Библию.
   С мудрой проницательностью гуру направлял последователей по пути бхакти (преданности), карма (деятельности), джняна (мудрости) и раджа (царственной, совершенной) йоги в соответствии с естественной склонностью каждого. Учитель долго не давал разрешения набожным людям вставать на формальную тропу монашества. Он всегда советовал им прежде всего хорошо подумать о суровости монашеской жизни.
   Великий гуру учил своих учеников избегать теоретических дискуссий по поводу Писаний.
   – Лишь тот мудр, кто посвящает себя реализации, а не одному лишь чтению древних откровений, – говорил он. – Разрешайте все проблемы через медитацию[¹⁴]. Замените бесполезные религиозные размышления подлинной связью с Богом.
   Очищайте ум от догматических теологических дебрей; погружайтесь в свежие, целящие воды прямого восприятия. Приводите себя в созвучие с подлинным внутренним руководством; у голоса Божьего есть ответ на всякую дилемму в жизни. Несмотря на то, что человеческое искусство способности ввергания себя в беду кажется бесконечным, безграничная помощь Бога оказывается не менее находчивой.
   Вездесущность учителя однажды была проявлена перед множеством учеников, слушавших его толкование Бхагавадгиты. Объясняя смысл Кутастха Чайтанья или Сознания Христа во всех вибрациях творения, Лахири Махасая вдруг задыхаясь воскликнул:
   – Я утопаю недалеко от берегов Японии в телах многих душ!
   На следующее утро чела из газет узнали о гибели множества людей, плывших на судне, которое потерпело крушение вчера близ Японии.
   Ученики Лахири Махасая, жившие далеко, часто сознавали его оберегающее присутствие. "Я всегда с теми, кто занимается крией, – утешал он тех чела, которые не могли находиться рядом с ним. – Я буду направлять вас в Космический Дом через ваше ширящееся восприятие".
   Шри Бхупендра Нат Саньял[¹⁵], выдающийся ученик великого гуру, рассказывал, что в молодости в 1892 году, не имея возможности поехать в Бенарес, он молился, чтобы учитель дал ему духовное руководство. Лахири Махасая явился перед Бхупендрой во сне и дал ему дикша (посвящение). Позже юноша поехал в Бенарес и попросил у гуру посвящения. «Я уже посвятил тебя во сне», – ответил Лахири Махасая.
   Если какой-нибудь ученик пренебрегал какой-либо из мирских обязанностей, учитель мягко поправлял и дисциплинировал его.
   – Слова Лахири Махасая были мягки и целительны, даже если он был вынужден открыто указать на недостатки чела, – сказал мне однажды Шри Юктешвар. И печально добавил: – Ни один ученик не смог избежать колкостей нашего учителя.
   Я не мог удержаться от смеха, но честно заверил Шри Юктешвара, что всякое его слово, резкое или нет, было музыкой для моих ушей.
   Лахири Махасая тщательно разделил крию на четыре последовательных посвящения[¹⁶]. Он даровал три высших технических приема лишь после того, как приверженец проявлял определенный духовный прогресс. Однажды один чела, убежденный, что его не оценили по достоинству, стал высказывать свое недовольство.
   – Учитель, – сказал он, – несомненно, я уже готов для второго посвящения.
   В это мгновение дверь открылась, чтобы впустить одного скромного ученика Бринду Бхагата, работавшего почтальоном в Бенаресе.
   – Бринда, присядь-ка рядом. – Великий гуру тепло улыбнулся ему. – Скажи мне, ты готов ко второму методу крия?
   Маленький почтальон умоляюще сложил руки.
   – Гурудев, – сказал он тревожно, – больше не надо посвящений, прошу вас! Как я могу усвоить более высокие учения? Ныне я пришел просить вашего благословения, ибо первая божественная крия исполнила меня таким опьянением, что я не в состоянии разносить письма!
   – Бринда уже плавает в море духа.
   При этих словах Лахири Махасая другой его ученик поник головой.
   – Учитель, – сказал он, – я вижу, что я жалкий работник, жалующийся на свои инструменты.
   Необразованный почтальон впоследствии благодаря крие развил проницательность до такой степени, что некоторые ученые время от времени интересовались его толкованием запутанных вопросов Писания. Невинный младенец по части игреков и синтаксиса, маленький Бринда завоевал славу в среде ученых пандитов.
   Помимо многочисленных бенаресских учеников к Лахири Махасая приезжали сотни людей из дальних концов Индии. Сам он совершал путешествия в Бенгалию несколько раз, посещая дома отцов жен двух своих сыновей. Таким образом, благословенная его присутствием Бенгалия стала медовым ульем с сотами крия. В особенности в Кришнанагарском и Бишнупурском округах многие безмолвные последователи и по сей день удерживают незримый поток духовного течения медитации.
   Среди множества святых, получивших крию от Лахири Махасая, можно упомянуть знаменитого свами Бхаскарананду Сарасвати из Бенареса и деогарского высокочтимого аскета Балананду Брахмачари. Некоторое время Лахири Махасая служил частным репетитором у сына магараджи Ишвари Нараяна Сингха Бахудра из Бенареса. Поняв духовное величие учителя, магараджа, его сын и магараджа Джотиндра Мохан Тхакур искали посвящения в крию.
   Многие из учеников Лахири Махасая с влиятельным мирским положением очень желали расширить круг крии гласностью. Гуру не разрешал. Один чела, придворный врач у властителя Бенареса, стал распространять имя учителя как Каши Баба (Вдохновенный из Бенареса)[¹⁷]. И опять гуру не позволил этого.
   – Пусть аромат цветка крия разносится естественно, – говорил он. – Семена ее, попав на почву духовно плодородных сердец, пустят крепкие корни.
   Хотя великий учитель не разделял методов проповедования посредством образования обществ или через печать, он знал, что сила его провозвестия будет возрастать как непреодолимый поток, затопляющий собственной силой берега человеческих умов. Переменившаяся и очищенная жизнь последователей была простой гарантией бессмертия крии.
   В 1886 году, спустя двадцать лет после Раникхетского посвящение, Лахири Махасая ушел на пенсию[¹⁸]. Когда его день оказался свободным, ученики устремились к нему во все возрастающем количестве (Лахири Махасая посвятил в крия-йогу около пяти тысяч учеников. В это число входят несколько человек – англичан, европейцев и американцев). Теперь великий гуру большую часть времени сидел в молчании, скрестив ноги, в спокойной позе лотоса. Он редко выходил из своей комнаты даже затем, чтобы погулять или пройти в другие части дома. Тихий поток учеников почти непрестанно прибывал на даршан к гуру.
   К изумлению всех очевидцев, обычное физиологическое состояние Лахири Махасая приобрело сверхчеловеческие черты: бездыханности, бессонности, прекращения сердцебиения, часами немигающие глаза и глубокая атмосфера покоя. Никто из посетителей не уходил, не возвысившись духовно, все сознавали, что получили безмолвное благословение истинного человека Божия.
   Только теперь учитель позволил ученику Панчанону Бхаттачарье открыть в Калькутте общество «Миссия ариев». Бенгальский центр распределял йоговские растительные лекарства[¹⁹] и публиковал первые недорогие издания Бхагавадгиты. Ария Миссия Гита на хинди и бенгали нашла путь в тысячи домов.
   В соответствии с древней традицией с целью лечения самых разных болезненных состояний учитель в основном применял масло дерева ним[²⁰]. Когда гуру просил кого-нибудь очистить масло, тот легко справлялся с задачей, однако если это пытался сделать кто-либо иной, он сталкивался со странными необъяснимыми трудностями, обнаруживая, что после прохождения через требуемые процессы дистилляции лечебное масло почти совсем испарялось. Очевидно, благословение учителя было необходимым ингредиентом.
 

 
   Выше приводится факсимиле и подпись Лахири Махасая на бенгали. Эти строки из письма к одному чела. Великий учитель следующим образом трактует один санскритский стих: "Кто достиг состояния покоя, когда веки у него не мигают, тот достиг самбхави мудра"[²¹]. Подпись внизу слева «Шри Шьяма Чаран Дэва Шарман».
   Общество «Миссия ариев» опубликовало многие из комментариев гуру к Священным Писаниям. Подобно Иисусу и многим другим пророкам, Лахири Махасая сам не писал книг, но его проницательные интерпретации записывались и обрабатывались разными учениками. Мой дорогой друг Шри Ананда Мохан Лахири, внук учителя, составил интересную брошюру о крие.
   "Текст Бхагавадгиты является частью величайшего индийского эпоса Махабхараты, в которой есть определенные узловые моменты (вьяс-кутас). Оставим эти узловые моменты без объяснения, и мы не найдем ничего, кроме мифических историй странного и сбивающего с толку характера. Оставьте эти узловые моменты без объяснения, и мы утратим учение, которое Индия сохраняла со сверхчеловеческим терпением после поиска и тысячелетних опытов[²²].
   Эти комментарии Лахири Махасая выявили свободное от аллегорий истинное учение религии, которое было столь искусно спрятано за загадкой букв и образов Писаний. Более нет изощренного жонглирования словами и многих других бессмысленных культовых формул Вед, которые, как доказал учитель, исполнены глубокого научного значения.
   Мы знаем, что человек обычно беспомощен против мятежных вибраций страстей, но они становятся бессильными, и человек не нуждается в потакании им, когда на него сходит сознание возвышенного и неизменного блаженства через крия-йогу. Тут отказ, отрицание низших страстей происходит одновременно с принятием, утверждением блаженства. Без такого оборота сотни моральных систем, связанных с одними отрицаниями, для нас бесполезны.
   За всеми феноменальными проявлениями лежит Бесконечность, океан энергии. Наша потребность активности в миру убивает в нас чувство духовного благоговения. Вследствие того что наука рассказывает нам, как применять и формами понять Великую Жизнь. Чем ближе знаешь природу, тем меньше чтишь ее конечные секреты, наши отношения с ней имеют характер практичного бизнеса. Мы, так сказать, пристаем к ней, для того чтобы принудить служить нашим целям, используя ее энергию, источник которой пока остается неизвестным. В науке наши отношения с природой подобны отношению между самонадеянным человеком и его слугой или, в философском смысле, природа подобна пленнику в зале суда. Мы подвергаем ее перекрестному допросу, бросаем вызов и ежеминутно взвешиваем показания, полученные от нее, на человеческих весах, не способных измерить ее скрытых ценностей.
   С другой стороны, когда собственное я находится в общении с высшей силой, природа без напряжений или надрывов автоматически послушна воле человека. Эту не требующую усилий власть над природой непонимающий материалист называет чудом.
   Жизнь Лахири Махасая явилась примером, изменившим ошибочное мнение, что йога – это таинственная практика. Несмотря на прозаичность физической науки, каждый человек может найти способ понять через крия-йогу его истинные отношения с природой и почувствовать духовное благоговение перед всеми явлениями[²³], мистическими или повседневными. Нам следует помнить, что многие вещи, необъяснимые тысячу лет тому назад, больше таковыми не являются, и то, что кажется таинственным сейчас, может стать понятным через несколько лет.
   Закон крия-йоги вечен. Она верна, как математика, как простые правила сложения и вычитания, закон крия никогда не может быть уничтожен. Сожгите все имеющиеся в мире книги по математике – расположенные к логике всегда откроют вновь эти истины, уничтожьте все священные книги о йоге – ее основные законы будут открыты в любом случае, когда появится настоящий йог, который носит в себе чистое благословение, а следовательно, и чистое знание".
   Как Бабаджи средь величайших из аватар – Махааватара, а Шри Юктешвар – Джнянаватара – воплощение мудрости, так Лахири Махасая справедливо можно назвать Йогаватарой – воплощением йоги[²⁴].
   Примерами добра он повышал духовность общества в количественном и качественном отношениях. Будучи способным поднимать непосредственных учеников до уровня подобного Христу и широко распространять истину среди людей, Лахири Махасая занимает видное место среди спасителей человечества.
   Уникальность его как пророка кроется в практическом акцентировании конкретного метода крии, впервые открывающего двери йоговской свободы для всех людей. Не говоря уж о чуде его жизни, Йогаватара поистине достиг самого верха чудес, сведя древнюю путаность йоги к действительной простоте, не лежащей за пределами обычного понимания.
   Относительно же чудес Лахири Махасая часто говорил: «Действие тонких, неизвестных людям законов вообще не следует публично обсуждать или публиковать без должного объяснения». Если на этих страницах я как будто пренебрег этими предостережениями, то это потому, что он дал мне в этом отношении внутреннюю уверенность. Однако я опускаю описания множества чудесных случаев из жизни Бабаджи, Лахири Махасая и Шри Юктешвара. К тому же я едва бы смог включить эти необыкновенные истории, не написав и целого тома труднодоступных для понимания философских пояснений.
   Как йог-домохозяин, Лахири Махасая принес практическое провозвестие, соответствующее нуждам современной Индии. Отличных экономических и религиозных условий древней Индии больше не существует. Поэтому великий йог не поддерживал старого идеала йога – бродячего аскета с чашей нищего. Он скорее подчеркивал преимущество для современного йога самому зарабатывать на жизнь, не завися от жесткого давления общества в делах жизни, и заниматься йогой в уединении своего дома. Этот совет Лахири Махасая подкрепил собственным ободряющим примером. Он был современным образцом йога. Его образ жизни, как он был задуман Бабаджи, должен был стать ориентиром для устремившихся йогов всех частей света.
   Новая надежда для новых людей! "Божественное единение, – провозгласил Йогаватара, – возможно благодаря собственным усилиям и не зависит ни от теоретических убеждений, ни от деспотической воли Космического Диктатора". Пользуясь ключом крия, люди, не способные заставить себя поверить в божественность всякого человека, в конце концов узрят всю божественность самих себя.
 

Сноски

глава 35 (сноски)

   [1]. От Матфея 3.15.

   [2]. Многие библейские эпизоды открывают, что закон перевоплощения понимался и принимался. Циклы перевоплощения являются более разумным объяснением различных состояний эволюции, в которых находится человечество, нежели теперешняя западная теория, предполагающая, будто

   [3]. Таково правописание Ветхого Завета. Греческие переводчики превратили эти имена в Елиас (Илия) и Елисеус (Елисей); В Новом Завете они появляются в этом измененном виде.

   [4]. Малахия 4.5.

   [5]. От Луки 1.13-17.

   [6]. От Матфея 17.12-13.

   [7]. От Матфея 11.13-14.

   [8]. От Иоанна 1.21.

   [9]. 4 Царств 2.9-14.

   [10]. От Матфея 17.3.

   [11]. От Матфея 27.46-49.

   [12]. «Сколько разных смертей в нашем теле! Нет там ничего, кроме Смерти» – Мартин Лютер, Застольная беседа.

   [13]. Намаз – основная молитва магометан, повторяемая пять раз в день.

   [14]. «Ищи истину в медитации, а не в заплесневелых книгах. Для того, чтобы увидеть луну, смотри в небо, а не в пруд» – Персидская пословица.

   [15]. Шри Саньял умер в 1962 г. – Примечание американского издателя.

   [16]. Поскольку крия-йога поддается множеству подразделений, Лахири Махасая мудро отобрал четыре ступени, которые, по его мнению, должны содержать самое существенное и представляют огромную ценность для действительной практики.

   [17]. Другие титулы, которыми наделяли ученики Лахири Махасая, были – Йогибар (величайший из йогов), Йогирадж (царь йогов) и Мунибар (величайший из святых), к которым я прибавил – Йогаватара (воплощение Бога в аспекте йоги).

   [18]. В общей сложности он провел на службе тридцать пять лет.

   [19]. Медицинские труды на хинди называются Аюрведа. Ведические врачи пользовались изысканными хирургическими инструментами, применяли пластическую хирургию, поняли, каким образом противостоять действию ядовитого газа, выполняли кесарево сечение и операции на мозге, имели опыт активизации действия лекарств. Гиппократ (IV век до Р.Х.) в своей Materia Medica многое взял из индийских источников.

   [20]. Дерево маргоза (индийское название ним) произрастает в восточной Индии. Его медицинское значение признано теперь на Западе, где горькую кору этого дерева использовали как тоник, а масло из семян и плодов давали больным проказой и другими заболеваниями.

   [21]. Самбхави мудра означает фиксацию взгляда на точке между бровями. Когда йог добивается определенного этапа умственного покоя, его веки не мигают, он погружен во внутренний мир.
   Мудра (символ) – это ритуальный жест пальцами и руками. Древние писания тщательно классифицировали нади – 72000 путей в теле и их связь с умом. Таким образом, мудры, применяемые в богослужении, в йоге, имеют научное обоснование. Разработанный язык мудр, или жестов, также существует в иконографии и ритуальных танцах Индии.

   [22]. «На множестве печатей, недавно раскопанных на археологических участках долины Инда, датированных третьим тысячелетием до Р.Х., изображены фигуры, сидящие в медитативных позах, ныне применяемых в системе йоги, и это подтверждает предположение, что даже в то время некоторые из элементов йоги были уже известны. Мы можем не без основания сделать вывод, что систематическая интроспекция с помощью специальных методов практиковалась в Индии в течение пяти тысяч лет...» – Professor W.Norman Brown, in Bulletin of the American Council of Learned Societis, Washington, D.C. Однако, по свидетельству индийских Писаний, наука йоги была известна Индии с незапамятных тысячелетий.

   [23]. «Человек, который не может удивляться, не способен удивляться (и поклоняться Богу), будь он президентом многочисленных королевских обществ, пусть он носит... в одном своей голове конспекты результатов всех лабораторий и обсерваторий, это лишь очки, за которыми нет глаз». – Carlyle, Sartor Resartus.

   [24]. Шри Юктешвар говорил о Парамахансе Йогананде, как об инкарнации божественной любви. После кончины Парамахансаджи его главный ученик Раджарши Джанакананда (мистер Джеймс Дж. Лини) наделил Йогананду прелестным и глубоко соответствующем именем Премаватара – воплощение любви. – Примечание американского издателя.
 

Глава 36
Интерес Бабаджи к Западу

   – Учитель, вы когда-нибудь встречали Бабаджи?
   Была тихая летняя серампурская ночь, я и Шри Юктешвар сидели рядом на балконе второго этажа его дома, огромные звезды тропиков мерцали у нас над головой.
   – Да, – учитель улыбнулся моему прямому вопросу, глаза его выразили почтение. – Три раза я был благословен лицезрением бессмертного гуру. Наша первая встреча произошла в Аллахабаде на кумбха мела.
   Религиозные праздники, устраиваемые в Индии с незапамятных времен, известны как кумбха мела, они постоянно сохраняли духовные цели в поле зрения масс. Миллионы набожных индусов собираются раз в двенадцать лет для того, чтобы встретиться с садху, йогами, свами и аскетами всякого рода. Есть много отшельников, которые никогда не покидают своих уединенных убежищ, исключая лишь посещение мела (ярмарки), чтобы даровать свое благословение мирским мужчинам и женщинам.
   "Во время первой встречи с Бабаджи я еще не был свами, – продолжал Шри Юктешвар, – но уже получил посвящение в крию от Лахири Махасая. Он надоумил меня посетить мела, собиравшуюся в январе 1894 года в Аллахабаде. Я впервые видел кумбха и был немного ошеломлен шумом и гомоном толпы. Ищущим взглядом озираясь по сторонам, я не заметил ни одного лика озаренного учителя. Перейдя через мост, на берегу Ганга я заметил одного знакомого, стоящего поблизости и протягивающего чашу нищего.
   «О, этот базар не что иное, как хаос шума и нищих, – разочарованно подумал я. – Я не удивлюсь, если западные ученые, терпеливо расширяющие границы своего познания для практического блага человечества, милее Богу, чем эти бездельники, исповедующие религию, но больше всего думающие о подаянии».
   Мои размышления по поводу социальных реформ были прерваны голосом саньясина, остановившегося предо мной.
   – Господин, – сказал он, – вас зовет один святой.
   – Кто он?
   – Подойдите и посмотрите сами.
   Не без колебания последовав этому лаконичному совету, я вскоре оказался около дерева, ветви которого укрывали гуру с небольшой группой учеников. Необычный с виду учитель, светлый, с темными, но яркими глазами, поднялся при моем приближении и обнял меня.
   – Добро пожаловать, свамиджи, – нежно сказал он.
   – Господин, – настойчиво возразил я, – я не свами.
   – Те, которым я божественно указал даровать титул свами, никогда не отвергают его.
   Святой обратился ко мне просто, но в словах его звучала глубокая уверенность истины, и я был тут же охвачен волной духовного блаженства. Улыбнувшись внезапному возвышению в древний монашеский орден[¹], я склонился у стоп явно великой и ангельской сущности в образе человека, воздавшего мне такую честь.
   Бабаджи – а это был именно он – жестом показал мне на место под деревом рядом с собой. Он был крепок и молод и походил на Лахири Махасая. Хотя я часто слышал о необычайном сходстве внешности двух учителей, оно не поразило меня. Бабаджи способен воспрепятствовать возникновению любой конкретной мысли в уме человека. Видимо, великий гуру хотел, чтобы я чувствовал себя непринужденно в его присутствии и не был одержим благоговейным страхом, узнав, кто он.
   – Что ты думаешь о кумбха мела?
   – Я весьма разочарован увиденным, господин, – сказал я и поспешно добавил: – Пока не встретился с вами. Святые и эта суета как-то не подходят друг другу.
   – Дитя мое, – сказал учитель, хотя на вид я был в два раза старше его, – за ошибки многих не осуждай всего. Все на земле смешанной природы, как смесь сахара с песком. Будь как мудрый муравей, который отбирает лишь сахар, а песок оставляет нетронутым. Хотя многие садху, находящиеся здесь, еще блуждают в иллюзии, тем не менее мела благословлена немногими осознавшими Бога.
   Ввиду своей собственной встречи с этим возвышенным учителем я охотно с ним согласился.
   – Господин, – заметил я, – мне думалось о людях науки Запада, намного превосходящих разумом большинство из собравшихся здесь, они живут в далекой Европе и Америке, исповедуя разные веры и не ведая о подлинном значении такого мела, как теперешний. Это люди, которые могли бы извлечь огромную пользу из встреч с учителями Индии. Но, несмотря на высокие интеллектуальные достижения, многие представители Запада преданы неприкрытому материализму. А другие, знаменитые в науке и философии, не признают единую основу разных религий. Вера их служит непреодолимым барьером, грозящим отделить их от нас навсегда.
   – Я видел, что Запад тебя интересует так же, как и Восток. – На лице Бабаджи отразилось одобрение, – Я чувствовал, как сердце твое болит за всех людей, восточных или западных. Именно поэтому я и призвал тебя сюда. Восток и Запад должны найти золотую середину – путь активности в соединении с духовностью, – продолжал он. – Индии есть чему поучиться у Запада в отношении материального прогресса, в свою очередь, Индия может научить Запад универсальным методам, благодаря которым он будет в состоянии упрочить религиозные убеждения на неколебимых основах йоговской науки. Ты, свамиджи, должен сыграть определенную роль в наступлении гармоничного взаимообмена между Востоком и Западом. Через несколько лет я пошлю тебе одного ученика, которого ты сможешь обучать для распространения йоги на Западе. Вибрации множества духовно ищущих душ оттуда текут ко мне. Я чувствую потенциальных святых в Америке и Европе, ожидающих пробуждения".
   В этом месте рассказа Шри Юктешвар обратился ко мне и, посмотрев в глаза, сказал улыбаясь в свете луны:
   – Сын мой, ты и есть тот самый ученик, которого несколько лет назад Бабаджи обещал мне послать.
   Я был счастлив узнать, что Бабаджи направил мои стопы к Шри Юктешвару, но мне все-таки было трудно представить себя на далеком Западе, вдали от любимого гуру и простого мира его уединенного жилища.
   "Потом Бабаджи заговорил о Бхагавадгите, – продолжал Шри Юктешвар, – к моему удивлению, несколькими словами похвалы он показал, что ему был известен факт написания мною толкования Гиты.
   – По моей просьбе, свамиджи, сделай, пожалуйста, еще одно дело, – сказал великий учитель, – Не напишешь ли ты небольшую книгу о единой основе Христианского и Индусского Писания? Покажи параллельными ссылками, что вдохновенные сыны Божии говорили одни и те же истины, не затуманенные сектантскими разногласиями людей.
   – Магарадж[²], – неуверенно возразил я, – в состоянии ли я буду выполнить это указание?
   Бабаджи тихо засмеялся.
   – Сын мой, к чему сомнение? – уверенно сказал он. – Чьих рук все это дело и кто свершитель всех действий? Что бы Господь ни побудил меня сказать, это обязательно претворится в жизнь как Истина.
   Я счел себя уполномоченным на это благословением святого и согласился написать книгу. Чувствуя, что пора уходить, я неохотно поднялся со своего сиденья из листьев.
   – Ты знаешь Лахири? – спросил учитель, – Он великая душа, не правда ли? Расскажи ему о нашей встрече. – Затем он передал мне весть для Лахири Махасая.
   Когда я скромно преклонил колени, прощаясь, святой по-доброму улыбнулся.
   – После того как книга будет закончена, я навещу тебя, – пообещал он. – А пока до свидания.
   На следующий день я оставил Аллахабад и сел на поезд в Бенарес. Придя домой к моему гуру, я без промедления рассказал историю о чудесном святом на кумбха мела.
   – О, неужели ты не узнал его? – В глазах Лахири Махасая играли смешинки. – Я вижу, что ты не мог узнать, так как он воспрепятствовал тебе. Он и есть мой несравненный гуру, небесный Бабаджи!
   – Бабаджи! – повторил я, охваченный благоговейным трепетом. – Йоговский Христос Бабаджи! Видимый невидимый спаситель Бабаджи! О, если бы я мог вернуть прошлое и еще раз побыть в его присутствии, чтобы ощутить блаженство у его лотосных стоп!
   – Ничего, – утешительно сказал Лахири Махасая. – Он же обещал повидать тебя вновь.
   – Гурудев, божественный гуру просил передать вам весточку: «Скажи Лахири, что запас силы на эту жизнь истощается, он почти кончился».
   Едва я произнес эти загадочные слова, тело Лахири Махасая затрепетало, как от электрического разряда. В один миг все в нем стихло, улыбающееся лицо стало невероятно суровым. Тело побледнело и стало как деревянная статуя, сидящая мрачно и недвижно. Я был смущен и встревожен. Никогда в жизни я не видел, чтобы это радостная душа являла такую суровость. Другие присутствующие ученики со страхом впились в него глазами.
   Три часа прошло в молчании. Потом Лахири Махасая вернулся к своей естественной бодрой манере поведения и тепло обратился к каждому из чела. Все облегченно вздохнули.
   По реакции учителя я понял, что весть Бабаджи, несомненно, была сигналом, по которому Лахири Махасая узнал, что тело его скоро умрет. Внушавшее ужас молчание доказывало, что мой гуру, контролируя свою сущность, отсек последнюю ниточку привязанности к материальному миру и ушел в вечно живое тождество в Духе. Замечание Бабаджи выражалось иными словами: «Я всегда буду с тобой».
   Хотя Бабаджи и Лахири Махасая были всеведущи и не имели необходимости общаться друг с другом через меня или кого-либо иного, но великие часто снисходят до исполнения той или иной роли в человеческой драме. Время от времени они передают пророчества через посланцев обычным путем, для того чтобы впоследствии у широкого круга людей, узнавших об этом, осуществление этих слов могло вызвать большую веру в Бога.
   Вскоре я оставил Бенарес и в Серампуре взялся за работу над книгой о Писаниях, о которой просил Бабаджи, – продолжал Шри Юктешвар. – Не успел я приняться за дело, как уже был в состоянии сочинить стих, посвященный бессмертному гуру. Мелодичные строки без усилий текли из-под пера , хотя никогда ранее я не брался за санскритскую поэзию. В ночной тиши я занялся сравнением Библии и Писаний Санатана дхармы[³]. Приводя слова благословенного Господа Иисуса, я показывал, что учения Его по существу едины с откровениями Вед. К моему утешению, книга Святая наука была закончена в короткое время, это привело меня к пониманию, что такая скорость была следствием милостивого благословения моего парамгуру[⁴] магараджа.
   Утром, после своих литературных усилий, – продолжал учитель, – я отправился сюда на Рай гхат, чтобы искупаться в Ганге. Гхат был пуст, и я немного постоял, наслаждаясь живительным покоем. После погружения в искрящиеся воды я собрался домой. Единственным звуком в тишине было шуршание и шлепанье в ритм каждому шагу омытой в Ганге ткани. Когда я прошел мимо большого баньянового дерева у реки, какой-то сильный импульс заставил меня оглянуться. Там, в тени баньяна, в окружении нескольких учеников сидел великий Бабаджи!
   – Приветствую тебя, свамиджи! – прозвучал чарующий голос учителя, убедив меня, что я не сплю. – Я вижу, ты успешно завершил работу над книгой. Как я и обещал, я здесь, чтобы поблагодарить тебя.
   С бьющимся сердцем простерся я у его стоп.
   – Парам-гуруджи, – умоляюще сказал я, – не почтите ли вы и ваши чела своим присутствием мой находящийся поблизости дом?
   Высочайший гуру, улыбаясь, отказался.
   – Нет, дитя, – сказал он, – мы люди, которым нравится тень деревьев, это место для нас вполне удобно.
   Подождите пожалуйста, немного, учитель, – я умоляюще взглянул на него, – Я мигом вернусь с кое-какими сладостями[⁵].
   Когда через несколько минут я вернулся с блюдом различных лакомств, увы, баньян более не укрывал своей тенью небесную группу. Я все обыскал вокруг гхата, но сердцем знал, что маленькая группа уже улетела на крыльях эфира.
   Я обиделся до глубины души. «Если даже мы снова встретимся, то не стану с ним разговаривать, – уверял я себя. – С его стороны нехорошо было оставить меня так внезапно». Это была, конечно, обида любви, и ничто иное. Несколько месяцев спустя я посетил Лахири Махасая в Бенаресе. Когда я вошел в его маленькую гостиную, гуру, улыбаясь, сказал:
   – Заходи, Юктешвар. Не встретил ли ты только что на пороге моей комнаты Бабаджи?
   – Да неужели? Нет, не встретил, – удивленно ответил я.
   – Иди сюда, – Лахири Махасая мягко коснулся моего лба, и я тут же увидел у двери фигуру Бабаджи, подобную цветущему лотосу.
   Я вспомнил прежнюю обиду и не поклонился. Божественный гуру смотрел на меня непроницаемым взглядом:
   – Я тебе неприятен? – Господин, как же мне будет приятно? – ответил я. – Из воздуха вы появились с вашей магической группой и в воздухе рассеялись.
   – Я сказал тебе, что увижусь с тобой, но не говорил, сколь долго я с тобой пробуду, – тихо рассмеялся Бабаджи. – Уверяю, ты был так возбужден, что от взрыва твоего неистовства я совсем растворился в эфире.
   Меня сразу удовлетворило это нелестное разъяснение. Я склонился к его стопам, всевышний гуру доброжелательно похлопал меня по плечу.
   – Дитя мое, ты должен больше медитировать, – сказал он. – Взгляд твой еще небезошибочен – ты не можешь видеть меня за солнечным светом. – С этими словами, сказанными голосом небесной флейты, Бабаджи исчез в скрытом сиянии.
   – Это было одно из последних моих посещений Бенареса, имевшее целью увидеть любимого гуру, – заверил Шри Юктешвар. – Как и предсказал Бабаджи на кумбха мела, воплощение домохозяина Лахири Махасая приближалось к завершению. Летом 1895 года на спине его крепкого тела появился незначительный нарыв – он перерабатывал в своей плоти дурную карму некоторых из учеников. Вскрыть нарыв он не соглашался. Наконец несколько чела стали очень настаивать, на что учитель загадочно ответил: «У тела должна найтись причина для отдыха; я соглашусь на все, что вам угодно».
   Через непродолжительное время несравненный гуру в Бенаресе оставил свое тело. Мне больше не нужно было искать его в его маленькой гостиной, я убедился, что всякий день моей жизни благословен вездесущим руководством учителя".
   Через несколько лет из уст свами Кешабананды[⁶], одного из продвинутых учеников, я услышал множество чудесных деталей, рассказанных очевидцами, об отходе Лахири Махасая.
   "За несколько дней до того как гуру оставил свое тело, – рассказывал мне Кешабананда, – он материализовался передо мной, когда я сидел в своем жилище в Хардваре. «Приезжай сейчас же в Бенарес», – сказал Лахири Махасая и исчез. – Я немедленно поехал в Бенарес. У дома учителя я увидел многих собравшихся учеников. В тот день в течение нескольких часов учитель изъяснял Гиту, потом просто обратился к нам: «Я ухожу домой»[⁷].
   Тут же разразились горестные вопли. «Утешьтесь, я еще восстану». Сказав так, Лахири Махасай трижды обернулся по кругу и, обратившись лицом на север в своей позе лотоса, славно вошел в окончательное махасамадхи[⁸].
   Красивое тело Лахири, столь дорогое поклонникам, было кремировано с торжественными обрядами у святого Ганга на Маникарника гхате, – продолжал Кешабананда. – На следующий день в десять утра, когда я еще был в Бенаресе, мою комнату залил яркий свет. И вот предо мной стоит Лахири Махасая из плоти и крови. Тело его было такое же, как прежде, только моложе и светлее. Божественный гуру заговорил: «Кешабананда, это я. Из дезинтегрированных атомов своего кремированного тела я воссоздал его форму. Мое дело домохозяина в мире сделано, но я оставляю землю не насовсем. Я проведу некоторое время с Бабаджи в Гималаях и с Бабаджи в космосе».
   С несколькими словами благословения мне трансцендентальный учитель исчез. Чудное воодушевление исполнило мое сердце от возвышения в Духе, как учеников Христа и Кабира[⁹], увидевших своих гуру живыми после их физической смерти.
   Возвратившись в уединенное жилье в Хардваре, – продолжал Кешабананда, – я принес с собой святой пепел моего гуру. Я знаю, что он избавился от временно-пространственной клетки, птица вездесущности освободилась. Тем не менее хранение его святых останков успокаивало мое сердце".
   Другой ученик, благословенный лицезрением воскресшего гуру, был святой Панчанон Бхаттачарья[¹⁰]. Я навестил Панчанона в его калькуттском доме и с удовольствием выслушал рассказ о его многолетнем общении с учителем. В заключение он рассказал мне о самом изумительном случае в его жизни:
   «Здесь, в Калькутте, после кремации в десять утра мне в живом величии явился Лахири Махасая».
   Свами Пранабананда – «святой с двумя телами» – также поведал мне детали собственного высокого переживания.
   "За несколько дней до того как Лахири Махасая оставил тело, – рассказал мне Пранабананда во время посещения школы в Ранчи, – я получил от него письмо с просьбой сразу выехать в Бенарес. Но я задержался, ибо сразу выехать не мог. Занимаясь приготовлениями к поездке, в десять часов утра я вдруг, к своей радости, увидел сияющую фигуру моего гуру.
   – Зачем спешить в Бенарес? – улыбаясь, сказал Лахири Махасая. – Ты больше не найдешь меня там.
   Когда до меня дошел смысл его слов, от горя я разрыдался, думая, что вижу его лишь в видении. Учитель приблизился ко мне с утешением.
   – Вот, коснись моего тела, – сказал он. – Я живой, как всегда. Не плачь, разве я не всегда с тобой?"
   Из уст этих трех великих учеников выяснялась история чудесной истины: в десять часов утра, день спустя после того, как тело Лахири Махасая было кремировано у священного Ганга, воскресший учитель в разных городах в настоящем, но преображенном теле явился пред тремя учениками.
   "Когда же тленное сие облечется в нетление и смертное сие облечется в бессмертное, тогда сбудется слово написанное: «поглощена смерть победою». «Смерть! где твое жало? Ад! где твоя победа?»[¹¹]".
 

Сноски

глава 36 (сноски)

   [1]. Шри Юктешвар был позже официально посвящен в Орден Свами махантом (главой монастыря) в Буддх Гайя в Бенгалии.

   [2]. «Великий царь» – титул уважения.

   [3]. Буквально – вечная религия – название, данное основному ядру ведических учений. Санатана дхарму со времен греков, которые жителей берега Инда называли индусами, или хиндус, стали называть индуизмом. Слово хиндус, верно произносимое, относится лишь к последователю Санатана дхармы, то есть индуизма. Термин индийцы в равной степени применим к индусам, магометанам и другим обитателям земли индийской (а также в результате сбивающей с толку ошибки Колумба – к американским монголоидным аборигенам; по-русски индейцам).
   Древнее название Индии – Арьяварта (буквальный перевод – Обитель ариев). Санскритский корень арья значит достойный, святой, благородный. Позже неверное этимологическое использование слова арии для обозначения не духовных, а физических черт заставили выдающегося востоковеда Макса Мюллера своеобразно высказаться: «Для меня этнолог, говорящий об арийской расе, арийской крови, арийских глазах и волосах, столь же великий грешник, как лингвист, говорящий о долихоцефальном словаре или брахиоцефальной грамматике».

   [4]. Парамгуру – буквально верховный гуру, или гуру выше, обозначает цепь или преемственность учителей. Бабаджи, гуру Лахири Махасая, был парамгуру Шри Юктешвара.
   Махаватара Бабаджи – это верховный гуру в ряду индийских учителей, он принимает на себя ответственность за духовное благосостояние всех членов, правоверно практикующих крия-йогу.

   [5]. В Индии считается непочтительным не предложить угощение гуру.

   [6]. Мое посещение ашрама Кешабананды описано в главе 42.

   [7]. 26 сентября 1895г. – день, когда Лахири Махасая покинул тело. Еще через несколько дней ему исполнилось бы 67 лет.

   [8]. Трижды повернуть тело и обратиться лицом к северу – это части ведического ритуала, применяемые учителями, заранее знающими, когда вот-вот пробьет последний час для физического тела. Последняя медитация, во время которой учитель погружается в космический Аум, называется маха, или великое, самадхи.

   [9]. Кабир был великим святым XVI века, среди его многочисленных последователей были и индусы, и мусульмане. Когда он умер, ученики перессорились из-за обряда похоронной церемонии. Раздраженный учитель восстал от своего последнего сна и дал им инструкции. «Половину моих останков следует похоронить по мусульманским обычаям, – сказал он, – а другую половину кремировать по индусскому обряду». После чего исчез. Подняв саван, которым было покрыто тело, ученики не обнаружили ничего, кроме множества красивых цветов. Половину из них мусульмане послушно похоронили в Магхаре, где и по сей день чтут эту святыню. Другую половину кремировали на индусский лад в Бенаресе. Храм Кабир Чеура был построен на этом месте и привлекает огромное число паломников.
   В юности к Кабиру обратились двое учеников, которые желали подробного интеллектуального руководства по мистическому пути. Учитель просто ответил: «Путь предполагает расстояние. Если цель рядом, тебе вообще не нужен никакой путь. Поистине у меня возникает улыбка, когда я слышу о рыбе, испытывающей жажду в воде!»

   [10]. См. главу 35. Панчанон воздвиг храм Шивы в Деогаре, штат Бихар, в саду площадью семь гектаров, в который поместил портрет Лахири Махасая, написанный маслом. – Примечание американского издателя.

   [11]. 1 Коринфянам 15.54-55. «Что же? Неужели вы невероятным почитаете, что Бог воскрешает мертвых?» – Деяния 26.8
 

Глава 37
Я еду в Америку

   «Америка! Наверняка эти люди – американцы!» – подумал я, когда перед моим внутренним взором прошло панорамное видение западных лиц[¹].
   Погруженный в медитацию, я сидел за какими-то пыльными ящиками в кладовке школы в Ранчи[²]. В эти беспокойные годы трудно было найти уединенное местечко.
   Видение продолжалось: множество людей, внимательно глядя на меня, прошли подобно актерам по сцене сознания.
   Дверь кладовки отворилась: как обычно, один из ребятишек обнаружил мое укрытие.
   – Пойди сюда, Бимал, – весело сказал я. – У меня для тебя новость: Господь призывает меня в Америку!
   – В Америку? – мальчик повторил мои слова таким тоном, как будто я сказал – «на луну».
   – Да! Я уезжаю в Америку, открывать Америку, как Колумб. Он думал, что нашел Индию; определенно между этими двумя странами существует кармическая связь!
   Бимал умчался прочь, вскоре вся школа была сбита с толку известием этой двуногой газеты.
   – Я знаю, вы будете хранить всегда на высоте идеалы воспитания йоги Лахири Махасая, – сказал я. – Я буду часто вам писать. Бог даст, я когда-нибудь вернусь.
   На моих глазах были слезы, когда я бросил последний взгляд на ребят и озаренные солнцем земли Ранчи. Я знал, что ныне завершился определенный период моей жизни, с этого времени я буду обитать в далеких странах и выехал в Калькутту через несколько часов после видения. На следующий день от одного бенгальского друга я получил приглашение быть делегатом от Индии на Международном Религиозном Конгрессе, собиравшемся в этом году в Бостоне под покровительством Американской Унитарианской Ассоциации
   Моя голова пошла кругом, и я разыскал учителя в Серампуре.
   – Гуруджи, меня только что пригласили выступить на религиозном конгрессе в Америке. Ехать мне или нет?
   – Все двери для тебя открыты, – просто ответил Шри Юктешвар. – Теперь или никогда.
   – Но, господин, – сказал я с тревогой, – что я знаю о публичных выступлениях? Я редко читал лекции, а по-английски – никогда
   – По-английски или не по-английски, но твои слова о йоге должны услышать на Западе.
   Я засмеялся.
   – Но, дорогой гуруджи, я думаю, американцы едва ли станут изучать бенгали. Прошу вас благословить меня на попытку взять барьер английского языка[³].
   Когда я осторожно сообщил новости о своих планах отцу, он был поражен. Ему Америка казалась невероятно далекой, он боялся, что никогда больше не увидит меня.
   – Как ты сможешь поехать? – спросил он. Поскольку всю мою жизнь расходы на мое воспитание с любовью нес он, то, несомненно, надеялся, что этот вопрос поставит преграду в осуществлении сообщенного ему.
   – Господь, безусловно, будет финансировать меня. – Ответив так, я подумал о подобном же ответе, который давным-давно дал брату Ананте в Агре. И безо всякой подоплеки добавил: – Отец, может быть, Бог внушит тебе помочь мне.
   – Нет, никогда! – Он с жалостью посмотрел на меня.
   Поэтому я был весьма удивлен, когда на следующее утро он вручил мне чек на большую сумму.
   – Я даю тебе эти деньги, – сказал он, – не как отец, я как ученик Лахири Махасая. Поезжай же в эту далекую страну Запада, распространяй там не связанное с религией учение крия-йоги.
   Я был бесконечно тронут самоотверженностью, с которой отец смог быстро справиться со своими личными желаниями. В эту ночь он осознал истину, что никакое заурядное желание не было мотивом моей поездки.
   – Может, мы уже не встретимся в этой жизни, – с грустью сказал отец, которому в то время было шестьдесят семь лет.
   Какая-то интуитивная уверенность заставила меня ответить:
   – Несомненно, Господь еще сведет нас вместе.
   Собираясь покинуть учителя и родину ради незнакомых берегов Америки, я испытывал немалую тревогу, ибо приходилось много слышать о материалистической атмосфере Запада, весьма отличной от духовной почвы Индии, многие века проникнутой аурой святых.
   «Восточный учитель, который решается на атмосферу Запада, – думал я, – должен быть смелее, чем решившийся на испытание лютых гималайских холодов!»
   Однажды рано утром я начал молиться с твердым решением не останавливаться, пока не услышу голос Божий, даже если умру. Я жаждал Его благословения и уверенности, что не потеряюсь в тумане современного утилитаризма. Сердце мое готово было на поездку в Америку, но прежде еще раз решило получить божественное соизволение.
   Я молился, молился, заглушая вздохи. Ответа не было. Моя безмолвная просьба возрастала в мучительном крещендо, пока к полудню не достигла зенита, – голова больше не могла выдержать бремени мук. Если б я со все возрастающей глубиной внутренней страсти воззвал еще хоть раз, мне кажется, голова моя разлетелась бы вдребезги.
   В этот момент из вестибюля, примыкающего к комнате на Гурпар Роуд, в которой я сидел, донесся стук. Отворилась дверь, и я увидел молодого человека в странном одеянии отреченного. Он вошел, закрыв за собой дверь, и, отказавшись от моего приглашения сесть, показал жестом, что желает беседовать со мной стоя.
   «Должно быть, это Бабаджи!» – подумал я, изумленный, ибо у этого человека были черты молодого Лахири Махасая. Он ответил на мою мысль.
   – Да, я – Бабаджи, – мелодично сказал он на хинди. – Отец наш Небесный услышал твои молитвы. Он велел мне сказать тебе: последуй веленью гуру и поезжай в Америку. Не бойся, ты будешь под защитой.
   После волнующей паузы Бабаджи снова обратился ко мне:
   – Ты тот, кого я избрал для распространения провозвестия крия-йоги на Западе. Когда-то много лет назад на кумбха мела я встретился с твоим гуру Юктешваром, тогда я сказал, что пошлю тебя ему для обучения.
   Я не сказал ничего, потрясенный благоговейным трепетом от его присутствия и глубоко тронутый тем, что из его собственных уст услышал, что он направил меня к Шри Юктешвару. Я простерся перед бессмертным гуру. Он милостиво поднял меня с пола. Рассказав многое о моей жизни, он дал кое-какие личные указания и сказал несколько сокровенных пророчеств.
   – Крия-йога – научная техника Богоосознания, – в завершение торжественно заявил он, – в конце концов распространится по всем странам на земле и будет способствовать согласию народов через личное трансцендентальное восприятие Безграничного Отца человеком.
   Одним величественным взглядом учитель наэлектризовал меня светом своего космического сознания.

Если тысячи солнц свет ужасный
в небесах запылает разом -
это будет всего лишь подобье
светозарного лика Махатмы[⁴].
 

   Через некоторое время Бабаджи направился к двери.
   – Не пытайся следовать за мной, – сказал он, – ты не сможешь этого сделать.
   – Бабаджи, прошу, не уходи! – восклицал я. – Возьми меня с собой!
   – Не сейчас. Как-нибудь в другой раз, – ответил он оглянувшись.
   Охваченный трепетом, я не услышал его слов и, попытавшись последовать за ним, обнаружил, что ноги как бы приросли к полу. Бабаджи от двери бросил последний теплый взгляд, поднял руку в виде благословения и вышел, сопровождаемый моим прикованным к нему жадным взглядом.
   Через несколько минут ноги освободились. Я опустился на пол и вошел в глубокую медитацию, непрестанно благодаря Бога за то, что Он не только ответил на молитву, но и благословил на встречу с Бабаджи. Все мое тело как бы светилось от прикосновения этого древнего, вечно юного учителя. У меня давно было пылкое желание увидеть его.
   До сих пор я никому никогда не рассказывал историю этой встречи с Бабаджи. Оберегая как самое святое из своих человеческих переживаний, я хранил ее в сердце. Но мне пришла мысль, что читатели моей автобиографии будут более склонны поверить в реальность уединенного Бабаджи с его интересами к миру, если я расскажу, что видел его своими глазами. Я помог одному художнику нарисовать подлинный портрет йоговского Христа современной Индии, который и приводится в этой книге.
   Вечер накануне моего отбытия в Соединенные Штаты я провел в святом присутствии Шри Юктешвара.
   – Забудь, что ты родился среди индусов, и в то же время не перенимай всех американских обычаев. Возьми лучшее от обоих народов, – в спокойной мудрой манере сказал учитель. – Будь самим собой, дитем Божьим. Ищи и вбирай лучшие качества всех твоих братьев, рассеянных по всей земле в разных расах.
   Затем он благословил меня:
   – Все, кто придет к тебе в поисках Бога и с верой, – получат помощь. Когда ты посмотришь на них, духовный ток, текущий из твоих глаз, проникнет в их мозг и изменит материальные привычки, сделает их более чувствующими Бога. Твой жребий – привлекать искренние души – очень хорош, – продолжал он. – Куда бы ни лежал твой путь, ты найдешь друзей, даже если это будет в пустыне.
   Оба эти благословения позже получили достаточно полное подтверждение. Приехав в Америку один, как в пустыню, без единого друга, там я нашел тысячи сподвижников, готовых получить вневременные учения души.
   Я оставил Индию в августе 1920 года на первом пассажирском судне, отплывавшем в Америку после окончания первой мировой войны. Оно называлось Город Спарта Мне посчастливилось взять билет только после чудом удавшегося устранения многих бюрократических затруднений, связанных с признанием моего паспорта.
   Плавание продолжалось около двух месяцев. Один из попутчиков обнаружил, что я – индийский делегат, следующий на бостонский конгресс.
   – Свами Йогананда, – сказал он с тем своеобразным оттенком произношения, с которым мне впоследствии довелось слышать свое имя из уст американцев, – будьте столь любезны, в ближайший четверг вечером прочесть пассажирам лекцию. Я думаю, нам всем будет полезно услышать беседу о «Битве Жизни» и о том, как ее провести.
   Увы! Как обнаружил я в среду, мне предстояло провести битву в своей собственной жизни. Я предпринимал отчаянные попытки сгармонизировать мысли в лекцию на английском языке, в конце концов я вовсе оставил все приготовления: мысли же, подобно дикому жеребенку, завидевшему седло, отказывались от какого бы то ни было взаимодействия с правилами английской грамматики. Однако всецело полагаясь на недавние уверения учителя, я явился в четверг пред аудиторией в салоне парохода. Молчаливое стояние перед собранием не прибавило красноречия моим устам. После состязания на терпение, продолжавшегося минут десять, аудитория поняла мое затруднение и начала смеяться.
   Мне же тогда было не до смеха, призывно я послал учителю безмолвную мольбу.
   – Ты можешь! Говори! – в тот же миг прозвучал его голос в моем сознании.
   Мысли сразу вошли в дружескую связь с английским языком. Спустя сорок пять минут публика все еще сохраняла внимание. Эта беседа принесла в дальнейшем множество приглашений на лекции перед различными собраниями в Америке.
   Впоследствии мне никогда не удавалось вспомнить ни слова из того, что я говорил. Благодаря осторожным расспросам множества пассажиров, я услышал: «Вы прочитали вдохновляющую лекцию на динамичном и корректном английском языке». При этом вдохновляющем известии я скромно поблагодарил гуру за его своевременную помощь, вновь осознав, что он всегда со мной, пренебрегая всеми барьерами времени и пространства.
   Время от времени в остаток океанского путешествия я испытывал мучительные предчувствия от предстоящего испытания – лекции по-английски на бостонском конгрессе.
   – Господи, – молил я, – да будешь Ты, а не новые взрывы смеха в аудитории моим вдохновением!
 

 

Группа делегатов Конгресса религиозных либералов в Бостоне, 1920 год. На этом Конгрессе я произнес свою первую речь в Америке.

Слева направо: преподобный Клэй МакКаулей, преподобный Т.Ронда Вильямс, профессор С.Ушигасаки, преподобный Джейбс Т.Сандерланд, я собственной персоной, преподобный Час В.Вендт, преподобный Самуэль А.Элиот, преподобный Вазил Мартин, преподобный Кристофер Дж.Стрит, преподобный Самуэль М.Кротерс.

   Город Спарта пришвартовался близ Бостона в конце сентября. 6 октября 1920 года я обратился к конгрессу с первой лекцией в Америке. Ее хорошо приняли, и я вздохнул с облегчением. Великодушный секретарь Американской Унитарианской Ассоциации в опубликованном сообщении о работе конгресса написал следующее, озаглавив заметку Новые паломничества Духа[⁵]: «Свами Йогананда, делегат из ашрама Брахмачари в Ранчи, передал конгрессу приветствия от своего Общества. На свободном английском языке с динамичной речью он обратился к слушателям с лекцией философского характера об „Учении религии“, которая издана в виде брошюры для широкого распространения. „Религия, – утверждает он, – универсальна и едина. Мы не можем универсализировать те или иные обычаи и верования, но это возможно в отношении религии, и мы можем просить всех в равной мере следовать этому“».
   Благодаря щедрому чеку отца я был в состоянии остаться в Америке и после завершения конгресса. Четыре года прошли в Бостоне в стесненных обстоятельствах. Я читал публичные лекции, обучал классы и написал книгу стихов Песни души с предисловием Фредерика Б.Робинсона, доктора колледжа города Нью-Йорка[⁶].
   Начав межконтинентальное путешествие летом 1924 года, я выступил перед тысячами людей во многих крупных городах Америки. Из Сиэтла на корабле я отправился отдохнуть на прелестный север, на Аляску.
   С помощью великодушных учеников в конце 1925 года в Лос-Анджелесе я основал Американский Центр Общества, расположенный в имении Маунт Вашингтон. Это и было то здание, показанное мне в Кашмире за много лет до этого дня в видении. Я поспешил послать Шри Юктешвару снимки этих далеких американских центров деятельности. Он ответил открыткой на бенгали, которую я здесь перевожу:
   11 августа 1926 года.

О, дитя моего сердца, Йогананда!

   При виде фотографий школы и учеников я не могу выразить словами ту радость, что наполнила мою жизнь. Я весь растворен в счастье, видя твоих учеников йоги из разных городов.
   Узнавая напев утверждений твоего метода в целительных вибрациях и целительных молитвах Богу, я не могу удержаться от сердечной благодарности тебе.
   При виде холма, извилистой дороги вверх и прелестного пейзажа близ имения Маунт Вашингтон я жажду увидеть все это своими глазами.
   Здесь все идет хорошо, милостью Божией да пребудешь ты всегда в счастии.
   Шри Юктешвар Гири
   Прошли годы. Я читал лекции во всех уголках моей новой страны и выступал в сотнях клубов, колледжей, церквей и обществ разных наименований. Десятки тысяч американцев получили посвящение в крия-йогу. В 1929 году всем им я посвятил новую книгу молитвенных мыслей Шепоты из Вечности с предисловием Амелиты Галли Курчи.
 

 

Перед занятием по йоге в Вашингтоне, округ Колумбия. Присутствует более тысячи студентов. Я стою на сцене.

   Иногда, обычно первого числа очередного месяца, когда так и сыпались счета за содержание Маунт Вашингтонского и других центров Общества Самопознания, появлялась страстная ностальгия о простом покое Индии. Но с каждым днем я видел возрастающее взаимопонимание между Америкой и Индией, и душа моя радовалась.
   Джордж Вашингтон, «отец страны», жизнь которого была отмечена магическими видениями и сознанием Божьего водительства, высказал следующие слова духовного вдохновения об Америке: «Будет достойно свободной, просвещенной и за недолгий период ставшей великой нации дать человечеству великодушный и необычайный пример людей, всегда направляемый высокой справедливостью и благожелательностью. Несомненно, что со временем она превзошла всякие временные преимущества, которых можно было бы достичь отсутствием постоянной приверженности к этому. Может ли быть, чтобы Провидение не связало неизменное благосостояние нации с ее достоинством?»
   Уолт Уитмен «Гимн Америке»
   («Ты матерь со своей Семьей Равных»)

Ты в своем будущем,
Ты в своей более обширной и здоровой семье женщин и мужчин,
Ты в своих атлетах, нравственных, духовных, на юге, севере, западе, востоке,
Ты в своем нравственном богатстве и нравственной цивилизации
(в сравнении с которой самая броская материалистическая цивилизация – пуста),
Ты в своем всеудовлетворяющем, всезаключающем поклонении,
Ты не в единственной Библии и не в одном лишь Спасителе,
Твои спасители неисчислимы, скрытые внутри тебя, равные всякому, божественные, как и всякий...
 

 

Сноски

глава 37 (сноски)

   [1]. Многие из тех лиц я впоследствии видел на Западе и тут же узнавал.

   [2]. В 1959г. Шри Дайя Мата, президент Общества Самопознания в Америке и Индийского Общества Йогода Сатсанга, торжественно открыла Йогананда Дхьяна Мандир (Храм медитации), построенный на месте бывшего склада в Ранчи, где было видение Парамахансаджи. – Примечание американского издателя.

   [3]. Мы с Шри Юктешваром обычно говорили на бенгали.

   [4]. Бхагавадгита 11.12.

   [5]. Boston: Beacon Press, 1921.

   [6]. Доктор и миссис Робинсон посетили Индию в 1939 г. и были почетными гостями в Калькуттской ветви организации Йогода Сатсанга.
 

Глава 38
Лютер Бербанк – святой средь роз

   – Секретом лучшего разведения растений, помимо научного знания, является любовь, – эту мудрость Лютер Бербанк высказал во время прогулки в его саду в Санта-Роза. Мы задержались у клумбы съедобных кактусов. Он продолжал: – Проводя опыты по выведению кактусов без колючек, я часто говорил с растениями, чтобы создать вибрации любви: «Вам нечего бояться. Вам не нужны колючки для защиты. Я защищу вас». Постепенно появилась новая разновидность этого полезного растения пустыни – без колючек.
   Я был очарован этим трудом.
   – Дорогой Лютер, дайте мне, пожалуйста, несколько листов кактуса, я посажу их у себя в саду на Маунт Вашингтон.
   Стоящий рядом рабочий хотел было их сорвать для меня, однако Бербанк его удержал.
   – Лучше я сделаю это сам. – Он вручил мне три листа, которые я потом посадил и радовался их буйному росту.
   Великий садовод рассказал, что его первым триумфом был огромный картофель, ныне известный под его именем. С неутомимостью гения он продолжал одаривать мир сотнями скрещенных улучшенных пород – новыми бербанковскими видами помидоров, зерна, кабачков, вишни, сливы, гладких персиков, ягод, маков, лилий, роз.
   Я приготовил свой фотоаппарат, когда Лютер подвел меня к знаменитому дереву грецкого ореха, благодаря которому он доказал, что естественная эволюция может быть значительно ускорена.
   – Всего за шестнадцать лет, – сказал он, – это ореховое дерево дало обильный урожай орехов, чего природа могла бы достичь лет за тридцать.
   Приемная дочка Бербанка Бетти забежала в сад, шумно играя со своей собакой Ионитой.
 

 

Mой дорогой друг Лютер Бербанк и я в саду Санта-Роза

   – Она – мое человеческое растение, – Лютер ласково помахал ей рукой, – Я теперь смотрю на человечество как на одно огромное растение, нуждающееся для наивысших свершений только в любви, естественных благах чудесного открытого пространства, а также разумном скрещивании и отборе. За небольшую часть своей жизни я наблюдал такой чудесный прогресс в эволюции растений, что, видя здоровый, счастливый мир, смотрю вперед оптимистично, коль скоро дети его научатся принципам простой и разумной жизни. Мы должны вернуться к природе и к Богу, создавшему ее.
   – Лютер, вам понравилось бы в моей школе в Ранчи с ее занятиями на свежем воздухе и атмосферой радости и простоты, – сказал я.
   Слова мои затронули самую близкую сердцу Бербанка струну – воспитание детей. Интерес заблестел в его глубоких ясных глазах.
   – Свамиджи, – сказал он наконец, – школы подобные вашей являются единственной надеждой будущего тысячелетия. Я возмущен системами воспитания нашего времени, оторванными от природы и подавляющими все индивидуальные качества. Я с вами в ваших практических идеалах воспитания сердцем и душой.
   Когда я покидал любезного святого, он надписал один томик своей книги и подарил его мне[¹].
   – Вот моя книга Воспитание человеческого растения[²], – сказал он. – Необходимы новые методы воспитания – бесстрашные эксперименты. Временами самые дерзкие опыты приводили к успеху в выявлении лучшего во фруктах и цветах. Новаторства в воспитании детей точно так же должны стать более многочисленными и более смелыми.
   В ту же ночь я с интересом прочитал его книжку. Предвидя славное будущее человеческой расы, он писал: "Самое упрямое из существ в мире, раз и навсегда упрочившееся в некоторых привычках, что труднее всего убрать с пути, – это растение... Вспомните, что растения сохранили индивидуальность на протяжении веков. Быть может, за ними можно проследить эпохи до самых камней, не изменившихся в сколько-нибудь значительной степени. Вы полагаете, что после веков повторения, если вы предпочитаете так это называть, растение не выработало волю неколебимой твердости? В самом деле, есть растения, как, например, некоторые из пальм, столь стойкие, что никакая человеческая воля не смогла изменить их, воля человека слаба в сравнении с волей растений. Но посмотрите, как все это пожизненное упорство растения ломается простым смешением с ним новой жизни, производя в результате скрещивания в его жизни полную и властную перемену. В таком случае, при наступлении перелома, закрепите его поколениями терпеливого наблюдения и отбора, и новое растение встанет на новый путь и никогда более не вернется к старому. Его твердая воля, наконец, сломлена и изменена.
   Когда же это касается столь чувствительного и податливого предмета, как природа ребенка, проблема значительно облегчается".
   Влекомый обаянием этого великого американца, я навещал его вновь и вновь. Однажды я пришел утром одновременно с почтальоном, сложившим в кабинете у Бербанка около тысячи писем. Садоводы писали ему со всех концов света.
   – Свамиджи, ваше присутствие является для меня поводом, чтобы выйти в сад, – сказал он. – Посмотрите на то, как я путешествую. – Он открыл большой выдвижной ящик письменного стола, в котором были сотни проспектов различных путешествий. – Видите, – продолжал он, – так я и путешествую. – Связанный растениями и корреспонденцией, взглянув иной раз на эти картинки, я удовлетворяю жажду странствий.
   Моя машина стояла у ворот, мы с Лютером поехали по улицам города Санта-Роза, сады которого пестрели его собственными разработками, имеющими персиковый цвет, – розами Бербанка.
   Великий ученый получил посвящение в крия-йогу во время одного из моих прежних посещений.
   – Я занимаюсь этой техникой с благоговением, свамиджи, – как-то раз спокойно заметил он. Задав мне множество глубоких вопросов относительно разных аспектов йоги, Лютер медленно сказал: – Восток действительно располагает безграничными сокровищами, которые Запад едва начинает исследовать[³].
   Тесная связь с природой, открывавшая многие из ревностно хранимых тайн, сообщила ему безграничное духовное почтение.
   – Иногда я почти чувствую себя близким к Безграничной Силе, – робко открылся он. Его чуткое, красивое лицо озарилось воспоминаниями. – Тогда я в состоянии лечить больных людей из моего окружения, а также и многие больные растения.
   Он рассказал мне о своей матери, искренней христианке.
   – Много раз после ее смерти, сказал Лютер, – я был благословен общением с ней в видениях, она говорила со мной.
   Мы нехотя возвратились в его дом к ожидающей там тысяче писем.
   – Лютер, – заметил я, – через месяц я начну выпускать журнал, чтобы даровать через него истины Востока и Запада. Помогите мне, пожалуйста, выбрать хорошее название для журнала.
   Некоторое время мы обсуждали название и, наконец, сошлись на Восток-Запад (East-West)[⁴]. Когда мы вернулись в его кабинет, Бербанк вручил мне статью, написанную им, – Наука и цивилизация.
   – Она выйдет в первом номере журнала Восток-Запад, – с благодарностью сказал я.
   Наша дружба становилась все больше, я называл Бербанка «американским святым». «...Вот подлинно израильтянин, в котором нет лукавства»[⁵], – часто цитировал я. Сердце его было неизмеримой глубины, ему хорошо были знакомы скромность, терпеливость, самопожертвование. Домик среди роз отличался суровой простотой, Лютер понимал никчемность роскоши, радость обладания немногим. Скромность, с которой нес он бремя ученой славы, вызывала во мне ассоциацию с деревьями, склонившимися под тяжестью созревающих плодов, – в пустом хвастовстве лишь бесплодное дерево поднимает голову.
 

 

Лютер Бербанк

   Когда в 1926 году я был в Нью-Йорке, мой дорогой друг скончался. «Я с радостью прошел бы пешком весь путь отсюда до Санта-Роза, чтобы еще хоть раз увидеться с ним», – со слезами думал я, проведя сутки в уединении, запершись от своих секретарей и посетителей.
   На следующий день я провел ведический погребальный ритуал у большого портрета Лютера. Группа моих американских учеников, облаченных в индийские церемониальные одежды, пропела древние гимны, совершив приношение из цветов, воды и огня – символов телесных элементов и их освобождения в Бесконечный Источник.
   Хотя тело Бербанка лежит в Санта-Роза под ливанским кедром, посаженным им несколько лет назад, для меня душа его в каждом распустившемся цветке, цветущем близ дороги. Вовлеченный на время во всеобъемлющий дух природы, не Лютер ли это шепчет в ветерке, гуляет на заре? «Когда я уйду, не воздвигайте мне монумент, посадите дерево», – завещал Бербанк с характерной скромностью и человечностью. Недавно калифорнийцы отметили день памяти Лютера Бербанка посадкой рощи красного дерева близ Эврики. Эти стометровые деревья принадлежат к числу древнейших живых творений на земле. День рождения Бербанка... отмечается по всей Калифорнии как Весенний Праздник Посадки Деревьев.
   Теперь его имя у всех на устах. Причисляя слово «бербанк» к переходным глаголам, Новый Международный Вебстерский словарь определяет его так: «Скрещивать или прививать растение. Отсюда, улучшать что-либо, как то: процесс или нечто установленное отбором хороших качеств и устранением отрицательных или же добавлением положительных свойств».
   – Милый Бербанк, – воскликнул я, прочитав это определение, – само имя твое теперь синоним добра!
   Здесь я привожу перевод текста отзыва Бербанка о системе йогода:
   Лютер Бербанк, Санта-Роза,
   Калифорния, США.
   Я исследовал систему Йогода свами Йогананды, и, по моему мнению, это идеал воспитания и гармоничного развития физической, психической и духовной природы человека. Цель свами – основание школ, обучающих «как жить» во всем мире, в которых воспитание не ограничивается одним лишь интеллектуальным развитием, но развивает также тело, волю и чувства.
   Благодаря физическому, психическому и духовному развитию по системе Йогода, простым и научным методам концентрации и медитации, можно разрешить большинство сложных проблем жизни, и на землю снизойдет мир и добро. Идея свами о правильном воспитании – явное проявление здравого смысла, свободна от всякого мистицизма и непрактичности, иначе она бы не получила моего одобрения.
   Я рад этой возможности от души присоединиться к свами в его призыве к созданию международных школ искусства жизни, которые в случае их основания столь же приблизят наступление золотого века, как и все, с чем я знаком.
   22 декабря 1924 года.
   Лютер Бербанк.
 

Сноски

глава 38 (сноски)

   [1]. Бербанк вручил мне также собственный портрет с автографом. Я ценю его так же, как один индийский купец ценил портрет Линкольна. Этот индиец, живший в Америке в годы гражданской войны, испытывал такое восхищение перед Линкольном, что не желал возвращаться в Индию, пока не достанет портрета Великого Освободителя. Непреклонно усевшись перед Линкольном на дороге, купец отказывался уйти, пока изумленный президент не позволил ему прибегнуть к услугам известного нью-йоркского художника Даниела Хантингтона. Когда портрет был закончен, индус с триумфом увез его в Калькутту.

   [2]. N.Y.: Century Co., 1922.

   [3]. Доктор Джулиан Хаксли, известный английский биолог и председатель ЮНЕСКО, недавно заявил, что западным ученым следует изучать восточные методы вхождения в состояние транса и контроля за дыханием. "Что из этого получится? Как добиться такого состояния?" – спрашивает он.
   В заметке Associated Press из Лондона от 21 августа 1948 г. сообщалось: «Доктор Хаксли на заседании новой Всемирной Федерации Психического Здоровья заявил, что, возможно, нужно заглянуть в мистические знания Востока. Если бы можно было провести научное исследование этих знаний, – то, я думаю, был бы сделан огромный шаг в вашей области».

   [4]. Основан в 1925 г., в 1948 г. переименован в Журнал Самопознания.

   [5]. От Иоанна 1.47.
 

Глава 39
Тереза Ньюмен – католичка-стигматка

   «Возвращайся в Индию. Я терпеливо ждал тебя пятнадцать лет. Скоро я выплыву из тела и пойду в Сияющую Обитель. Йогананда, приезжай!»
   Голос Шри Юктешвара поразительно звучал во мне, когда я сидел в медитации в управлении на Маунт Вашингтон. Преодолев десять тысяч миль в мгновение ока, его весть как вспышка молнии проникла в мое существо.
   Пятнадцать лет! Да, сейчас 1935-й, осознал я. Я провел пятнадцать лет в распространении учений гуру в Америке. Теперь он зовет меня обратно.
   В тот же вечер я рассказал о случившемся мистеру Джеймсу Дж.Линну. Его духовное развитие в результате ежедневных занятий крия-йогой было столь заметно, что я звал его «Святой Линн», вспомнив пророчество Бабаджи о том, что и западные страны будут давать мужчин и женщин божественного осознания благодаря древнему йоговскому пути.
   Мистер Линн и многие другие великодушно настояли на сборе денежных пожертвований для моей поездки. С разрешением таким образом финансовой проблемы я договорился об отплытии в Индию через Европу. В марте 1935 года по законам штата Калифорния я даровал «Товариществу Самопознания» права нерелигиозного и неприбыльного общества.
   – Мне нужно вернуться, – сказал я своим ученикам. – Я никогда не забуду Америку.
   На прощальном банкете, устроенном в Лос-Анджелесе любящими друзьями, я долго смотрел на их лица и с благодарностью думал: «Господи, тот, кто помнит Тебя как Единственного Подателя, никогда не будет испытывать недостатка в сладости дружбы среди смертных».
   Я отплыл из Нью-Йорка 9 июня 1935 года на судне Европа. Меня сопровождали двое учеников: мой секретарь, мистер Ч.Ричард Райт, и пожилая дама из Цинциннати, мисс Этти Блетч. Мы целыми днями наслаждались спокойным океаном в противовес последним неделям спешки. Наш досуг был недолговечен, ибо скорость современных судов имеет и некоторые прискорбные качества!
   Подобно всякой другой группе назойливо любопытных туристов, мы провели первый день в Лондоне в беглом осмотре достопримечательностей. На другой день я был приглашен выступить с речью перед большим собранием в Кэкстон Холл, где сэр Френсис Янгхазбент представил меня лондонской аудитории.
   Наша группа приятно провела день в гостях у сэра Карри Лаудера в его имении в Шотландии. Так как я хотел поехать в Баварию, вскоре после этого мы пересекли Ла-Манш, переправившись на континент. Я чувствовал, что для меня это, возможно, единственный шанс посетить великого католического мистика – Терезу Ньюмен из Коннерсройта.
   Несколькими годами раньше я прочитал интересное сообщение о Терезе Ньюмен. Информация, приведенная в этой статье, была такого рода:
   1. Тереза, родившаяся в Страстную пятницу 1898 года, в результате несчастного случая ослепла и была парализована в возрасте двадцати лет.
   2. Молитвами к Святой Терезе из Лисье – «Маленькому цветочку» – она чудесным образом вернула себе зрение в 1923 году. Позже мгновенно исцелились конечности Терезы Нюмен.
   3. С 1923 года Тереза полностью отказалась от еды и питья, за исключением ежедневного употребления маленькой освященной облатки.
   4. Стигматы, то есть святые раны Христовы, появились в 1926 году у Терезы на голове, груди, руках и ногах. С того времени по пятницам[¹] каждую неделю она проходит через страсти Христовы, вынося на своем теле все Его исторические муки.
   5. Зная в обычном состоянии лишь простую германскую речь своей деревни, во время трансов по пятницам Тереза произносит фразы, которые ученые отождествляли с древним арамейским языком. В соответствующие моменты в видениях она говорит на иврите или по-гречески.
   6. С разрешения церкви Тереза несколько раз находилась под пристальным научным наблюдением. Доктор Фриц Герлик, редактор протестантской немецкой газеты, отправился в Коннерсройт, чтобы «разоблачить католическое мошенничество», но это закончилось тем, что он почтительно описал ее биографию.
   Как всегда, на Востоке или на Западе, я был жаден до любых встреч с каким бы то ни было святым и был очень рад, когда шестнадцатого июля наша маленькая группа выехала в небольшую тихую деревеньку Коннерсройт. Крестьяне-баварцы проявили живой интерес к «форду», прибывшему с нами из Америки, и соответствующей ему группе людей – молодому американцу, пожилой даме и оливковому жителю Востока с длинными волосами, заправленными за воротник.
   Но, увы, чистенький, опрятный домик Терезы с цветущей геранью у простого колодца был заперт. Ни соседи, ни даже сельский почтальон, проходивший мимо, не могли нам ничего сказать. Начался дождь, мои спутники предложили уехать.
   – Нет, – упорно возразил я, – я останусь здесь, пока не найду ключа, ведущего к Терезе.
   Два часа спустя мы все еще сидели в автомобиле под наводящим уныние дождем. «Господи, – пожаловался я вздыхая, – зачем Ты привел меня сюда, если она исчезла?»
   Около нас остановился один человек, говорящий по-английски, и вежливо предложил помощь.
   – Я не знаю наверняка, где Тереза, – сказал он, – но она часто бывает в доме у профессора Вутца, учителя семинарии в Эйхштадте, миль за восемьдесят отсюда.
   На следующее утро мы приехали в селение Эйхштадт, рассекаемое узкими вымощенными булыжником улочками. Доктор Вутц сердечно приветствовал нас у себя дома: «Да, Тереза здесь». Он послал сказать ей о посетителях. Посланный скоро вернулся с ответом от нее: «Хотя епископ и просил меня не встречаться ни с кем без его позволения, я приму божьего человека из Индии».
   Глубоко тронутый, я последовал за профессором Вутцем наверх в гостиную. Тереза тут же вышла, излучая атмосферу мира и радости. На ней было черное платье и белый, без единого пятнышка, головной убор. Хотя ей в то время было тридцать семь лет, она казалась намного моложе, отличаясь поистине детской свежестью и обаянием. Здоровая, бодрая, хорошо сложенная и с розовыми щеками – вот святая, которая ничего не ест!
   Тереза приветствовала меня очень милым рукопожатием. Мы оба, улыбаясь, смотрели друг на друга в молчаливом согласии, и каждый сознавал, что рядом с ним человек, любящий Бога.
   Доктор Вутц любезно предложил свои услуги в качестве переводчика. Когда мы сели, я заметил, что Тереза смотрит на меня с наивным любопытством, очевидно, индийцы в Баварии бывали редко.
   – Вы ничего не едите? – Я хотел услышать ответ на этот вопрос из ее собственных уст.
   – Нет, кроме гостии[²] ежедневно в шесть часов утра.
   Как велика гостия?
   – Тонкая, как бумага, величиной с маленькую монетку, – ответила она и добавила: – Я ем ее по причине ее святости, если она не освящена, я не в состоянии есть и ее.
   – Разумеется, вы не смогли бы прожить этим целых двенадцать лет?
   – Я живу Светом Божиим! Какой по-эйнштейновски простой ответ! – Я вижу, вы сознаете, что энергия вливается в ваше тело из эфира, от солнца и из воздуха.
   По лицу ее скользнула улыбка:
   – Я так счастлива узнать, что вы понимаете, как я живу.
   – Ваша святая жизнь является каждодневной демонстрацией истины, высказанной Христом: «...Не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих»[³].
   И снова она обнаружила радость при моем объяснении.
   – Это действительно так. Одна из причин, по которым я ныне на земле, в том, чтобы доказать, что человек в состоянии жить незримым Светом Божиим, а не одной лишь пищей.
   – Можете ли вы научить других, как жить без пищи?
   Это ее как будто шокировало.
   – Я не могу этого делать, Богу это не угодно.
 

 

Знаменитая католичка-стигматка Тереза Ньюмен, которая в 1935 году вдохновила меня на паломничество в Коннерсройт.

   Когда мой взгляд упал на ее крепкие изящные руки, Тереза показала мне квадратные, только что залеченные раны на тыльной стороне рук. На ладонях она указала на недавно затянувшиеся раны поменьше, в форме полумесяца. Каждая рана проходила прямо через кисть. Вид этих стигматов вызвал у меня воспоминание о больших квадратных железных гвоздях с кончиками в виде полумесяца, все еще используемых на Востоке, но которых я не припомню на Западе.
   Святая кое-что рассказала мне о еженедельных трансах. Как беспомощный зритель наблюдал я всю страсть Христову. Каждую неделю с полуночи в четверг и до полудня – часа дня в пятницу все раны открываются и кровоточат; она теряет четыре с половиной килограмма обычного веса в пятьдесят пять килограммов. Также страдая в полной сочувствия любви, Тереза тем не менее с радостью ожидает этих еженедельных видений Господа.
   Я сразу понял, что ее странная жизнь предназначена Богом для того, чтобы вновь убедить всех христиан в исторической достоверности жизни Иисуса и Его распятия на кресте, как это записано в Новом Завете и драматично показать вечно живую связь между Учителем-галилеянином и поклоняющимися Ему.
   Профессор Вутц рассказал несколько случаев, бывших со святой в его присутствии.
   – В компании нескольких человек, включая Терезу, с целью осмотра достопримечательностей мы часто предпринимали многодневные экскурсии по всей Германии, – рассказывал он. – Это поразительный контраст: в то время как мы едим трижды в день, Тереза не ест ничего. Она остается свежей, как роза, которой не касается усталость, сказывающаяся на нас в результате путешествия. Когда мы голодны и рыщем по пригородным постоялым дворам, она весело смеется.
   Профессор добавил несколько интересных физиологических деталей:
   – Поскольку она не принимает никакой пищи, ее желудок уменьшился. У нее нет естественных выделений, но потовые железы функционируют, кожа ее всегда нежна и упруга.
   Во время отъезда я сказал Терезе о желании присутствовать во время одного из ее трансов.
   – Пожалуйста, приезжайте в Коннерсройт в следующую пятницу, – любезно сказала она. – Епископ позволит вам. Я буду очень рада, если вы навестите меня в Эйхштадте.
   Тереза неоднократно кротко пожала нам руки и проводила до ворот, мистер Райт в автомобиле включил приемник, святая осмотрела его, восторженно улыбаясь. Тут же собралось столько мальчишек, что Тереза удалилась. Мы увидели ее у окна смотрящую на нас и машущую рукой, как дитя.
 

 

Два брата Терезы Ньюмен.

Я стою с ними в Коннерсройте, Бавария

   На другой день из беседы с двумя братьями Терезы, очень добродушными и приятными, мы узнали, что святая спит лишь час-два. Она активна и полна энергии, несмотря на множество ран на теле. Она любит птиц, следит за аквариумом и часто работает в саду. Ее корреспонденция велика, набожные католики обращаются к ней за молитвами и целительными благословениями. Благодаря ей многие ищущие исцелились от серьезных болезней.
   Ее брат Фердинанд, молодой человек двадцати трех лет, сказал, что Тереза обладает способностью при помощи молитвы переносить на свое тело болезни других. Отказ святой от пищи берет начало с того времени, когда она молилась, чтобы болезнь горла у одного молодого человека из ее прихода, готовящегося принять духовный сан, перешла на ее собственное горло.
   В четверг вечером наша группа поехала к дому епископа, который с некоторым удивлением взглянул на мои распущенные волосы. Он с готовностью дал необходимое разрешение[⁴], не требовавшее никакого вознаграждения. В пятницу около половины десятого утра мы прибыли в Коннерсройт.
   Я заметил, что в домике Терезы есть специальное место, крытое стеклом, чтобы было больше света. Мы рады были видеть, что двери более не закрыты, а широко и гостеприимно распахнуты. В число посетителей, представивших разрешение, которых было около двадцати, входили многие пришедшие издалека, чтобы увидеть мистический транс.
   Тереза прошла мое первое испытание на интуитивное знание в доме профессора вовсе не для того, чтобы удовлетворить преходящее любопытство.
   Мое второе испытание было связано с тем фактом, что как рез перед тем как подняться в ее комнату, чтобы быть единым с нею в телепатической и телевизионной связи, я привел себя в состояние йоговского транса. Я вошел в ее комнату, полную посетителей. Она в белом одеянии лежала на кровати. Вместе с неотступно следующим за мной мистером Райтом я остановился на пороге, пораженный странным и весьма жутким зрелищем.
   С нижних век Терезы тонкой и непрерывной струйкой текла кровь. Взгляд ее был устремлен вверх на духовное око в центре лба. Ткань, которой была обернута голова, промокла от крови, сочившейся из ран-стигматов тернового венца. На ее белом одеянии было красное пятно над сердцем от раны в боку, в том месте, где тело Христа когда-то пострадало от последнего унижения – удара копьем.
   Руки Терезы были простерты в материнском молящем жесте, на лице ее было мученическое и вместе с тем божественное выражение. Она казалась более худой, чем обычно, изменившейся не только физически, но и в более тонком отношении. Бормоча слова на каком-то чужом языке, она слегка дрожащими губами обращалась к лицам, видимым ее внутренним зрением.
   Поскольку я был в состоянии единения с нею, я видел те сцены, которые открывались ей в это время. Она смотрела на Иисуса, Который средь глумящейся толпы нес крест из бревен[⁵]. Вдруг она в ужасе подняла голову: Господь упал под нещадной тяжестью. Видение исчезло. Тереза тяжело откинулась на подушку, изнеможенная горячим состраданием.
   В этот момент я услышал позади себя какой-то громкий стук. Обернувшись, я увидел двоих людей, выносящих тело упавшего. Я не сразу его узнал, поскольку выходил из глубокого сверхсознательного состояния. Я снова устремил глаза на лицо Терезы, смертельно бледное, в ручейках крови, но теперь спокойное, излучающее чистоту и святость. Оглянувшись затем, я увидел, что мистер Райт стоит, прижав руку к щеке, из которой течет кровь.
   – Дик, – с тревогой спросил я, – это вы упали?
   – Да, от этого жуткого зрелища я потерял сознание.
   – Ну, ну, – утешил я его, – вы были достаточно смелы, чтобы вернуться и вновь смотреть на это.
   Вспомнив о терпеливо ожидающей группе паломников, мы с мистером Райтом безмолвно простились с Терезой и оставили ее святое общество[⁶].
 

 

Мистер Райт, я и мисс Блетч в Египте

   На следующий день наша маленькая группа двинулась на юг, ибо не зависела от поездов и могла остановить «форд», в любом месте, где пожелает. Мы получили удовольствие от нашего турне по Германии, Голландии, Франции и Швейцарским Альпам. В Италии в честь апостола скромности святого Франциска мы специально заехали в Асию. Тур по Европе кончился в Греции, где мы осмотрели афинские храмы и видели тюрьму, в которой благородный Сократ[⁷] выпил смертельный напиток. Зритель был наполнен восхищением, видя художественный талант, с которым древние греки повсюду воплощали в мраморе самые смелые фантазии.
   Мы поплыли пароходом через солнечное Средиземное море, высадившись в Палестине. Днем за днем странствуя по святой стране, я более чем когда-либо убедился в ценности паломничества. Для чувствительного сердцу дух Христа пронизывает в Палестине все. Я почтительно посетил Его Вифлеем, Гефсиманию, Калвири, святую Оливковую гору, реку Иордан и Галилейское море.
   Наша маленькая группа посетила и осмотрела ясли, где Он родился, плотницкую мастерскую Иосифа, могилу Лазаря, дом Марфы и Марии, зал тайной вечери. Древность раскрывалась, я видел божественную драму, которую Христос когда-то сыграл на века.
   Дальше – в Египет с его современным Каиром и древними пирамидами. Затем на судне по обширному Красному морю, через огромное арабское море, и вот – Индия!
 

Сноски

глава 39 (сноски)

   [1]. С военных лет Тереза не переживала крестные муки каждую пятницу, а лишь по определенным святым дням в году. Книги о ее жизни: Тереза Ньюмен, стигматка наших дней; Дальнейшая хроника о Терезе Ньюмен, обе Фридриха Риттера фон Лама, и Рассказ о Терезе Ньюмен А.П.Шимберга (1947) – опубликованы издательством Bruce Pub. Co., Milwaukee, Wisconsin; и Тереза Ньюмен Джоана Штейнера, опубликованная издательством Alba House, Staten Island, N.Y. Книга Шимберга описывает жизнь Терезы во время войны, когда нацисты тщетно пытались ее убить.

   [2]. Евхаристическая облатка из муки.

   [3]. От Матфея 4.4. Батарея тела поддерживается не одной лишь грубой пищей (хлебом), но вибрацией космических энергий (Словом, то есть Аум). Незримая сила вливается в тело чрез врата продолговатого мозга. Этот шестой центр тела локализуется в задней части шеи поверх пяти спинных чакр (санскритское наименование «колес», или центров излучающейся энергии). Продолговатый мозг – это главный вход для снабжения тела универсальной жизненной силой (Аум), непосредственно связан с силой воли человека, сосредоточенной в шестом центре, или центре Сознания Христа (Кутастха) – в третьем глазу между бровями. Космическая энергия затем накапливается в мозге в качестве резервуара бесконечных потенций, часто упоминаемого в Ведах как «тысячелепестковый лотос света». Когда авторы Библии говорят об Аум как о Слове, или Амине, или Духе Святом, они неизменно имеют в виду Аум – ту незримую силу, что божественно поддерживает все творение. «Не знаете ли, что тела ваши суть храм живущего в вас Святаго Духа, Которого имеете вы от Бога, и вы не свои?» – 1 Коринфянам 6.19.

   [4]. До 1934 г. никакого разрешения не требовалось, после чего Гитлер приказал прекратить пятничные паломничества, привлекавшие тысячи людей.

   [5]. В часы, предшествовавшие моему прибытию, Тереза прошла уже через множество видений последних дней в жизни Христа. Транс ее обычно начинается со сцен тех событий, что последовали за Тайной Вечерей, и заканчиваются смертью Иисуса на кресте или иногда Его погребением.

   [6]. Официальное сообщение INS news Германии от 26 марта 1943 г. извещало: «Германская крестьянка лежала в эту страстную Пятницу на своей кровати с обагренной кровью головой, кистями и плечами в тех местах, где тело Христово кровоточило от гвоздей креста и тернового венца. Тысячи исполненных благоговейного трепета немцев и американцев в молчании прошли мимо постели Терезы Ньюмен».
   Великая стигматка скончалась 18 сентября 1962 г. в Коннерсройте – Примечание американского издателя.

   [7]. Один отрывок из Эвзебия рассказывает об интересной встрече Сократа с индийским мудрецом. Этот отрывок гласит: Аристоксен, музыкант, рассказывает следующую историю об индийцах. Некто из этих людей встретил Сократа в Афинах и спросил его, какова цель философии. «Исследование феномена человека», – ответил Сократ. Индиец при этом расхохотался. «Как может человек исследовать феномен человека, – сказал он, – когда не имеет понятия о феноменах божественных?»
   Идеал греков отразился в философии Запада: «Человек, познай себя сам». Индиец сказал бы: «Человек, познай свое Я». В глазах индийцев знаменитое выражение Декарта: «Я мыслю, значит, существую» – не является обоснованным. Мыслительная способность не в состоянии пролить свет на окончательную сущность человека. Человеческий ум, подобно миру феноменов, который он познает, находится в непрестанном изменении и не может дать ничего окончательного. Интеллектуальное удовлетворение не есть высшая цель. Ищущий Бога – подлинный приверженец неизменной Истины – видья; все прочее есть авидья – относительное знание.
 

Глава 40
Я возвращаюсь в Индию

   С благодарностью вдыхал я благословенный воздух Индии. Наше судно Раджпутана пришвартовалось 23 августа 1935 года в огромном порту Бомбея. Даже этот первый день вне судна был неким предвкушением последующего года – двенадцати месяцев беспрерывной активности. Друзья собрались на пристани с венками из цветов и приветствиями. В наших комнатах в отеле «Тадж Махал» мы приняли несколько групп.
   Бомбей был для меня городом новым, я нашел его энергично преобразующимся, с множеством западных нововведений. Вдоль просторных бульваров тянулись ряды пальм, величественные государственные сооружения резко контрастировали с древними храмами. Однако осмотру достопримечательностей было уделено очень мало времени, я горел от жгучего нетерпения увидеть возлюбленного гуру и других дорогих мне людей. Сдав «форд» в багажный вагон, наша группа уже спешила на восток поездом на Калькутту[¹].
   К нашему прибытию на станцию Ховра пришло столько друзей, собравшихся нас встретить, что мы некоторое время не в состоянии были сойти с поезда. Молодой магараджа из Кашимбазара и мой брат Бишну возглавляли комиссию по встрече. Я был не готов к такому теплому и пышному приему.
   Предводимые целой колонной из автомобилей и мотоциклов, средь множества радостный звуков барабанов и раковин, мисс Блетч, мистер Райт и я, в цветах с ног до головы, медленно подъехали к дому моего отца
   Мой постаревший отец обнял меня будто восставшего из мертвых. Без слов, с радостью мы долго смотрели друг на друга. Братья и сестры, дяди и тети, двоюродные братья и сестры, ученики и друзья давно прошедших лет сгруппировались вокруг меня, ни у кого из нас глаза не были сухими. Отошедшая ныне в архивы воспоминаний, эта сцена сердечного единения вновь неизменно наполняет мое сердце. Что же касается встречи со Шри Юктешваром, то у меня не хватает слов, удовольствуюсь следующим описанием из дневника моего секретаря.
 

 

Мой брат Бишну, Мотилал Мукхерджи из Серампура – сильно продвинутый ученик Шри Юктешвара, мой отец, мистер Райт, я сам, Тулси Нараян Босе, Свами Сатиянанда из Ранчи.

 

 

Мой почтенный отец сидит в позе лотоса, Калькутта .

   В тот день, исполненный самых высоких предвкушений, я повез Йоганандаджи из Калькутты в Серампур. Проехав мимо каких-то причудливых лавок, в одной из которых в годы обучения в колледже Йоганандаджи любил перекусить, мы наконец выехали на узкую обнесенную стеной улочку. Внезапный поворот налево – и вот перед нами простой, невнушительный двухэтажный уединенный дом с выступающим на верхнем этаже балконом в испанском стиле. Все создавало впечатление мирного уединения.
   С почтением вошел я за Йоганандаджи во внутренний дворик, расположенный за стенами дома. С сильно бьющимся сердцем мы проследовали вверх по старым цементным ступеням, истоптанным, без сомнения, бесчисленным множеством искателей истины. По мере того как мы поднимались, напряжение возрастало. Перед нами у верхней ступеньки в достойной позе мудреца спокойно предстал великий человек – свами Шри Юктешварджи.
   Сердце мое было взволновано и переполнено чувствами, когда я ощутил себя благословенным привилегией пребывания в его возвышенном присутствии. Слезы затуманили мой взор, когда Йоганандаджи с преклоненной головой, припав к его коленям, коснулся рукой его стоп, а затем своей головы, выразив в смиренном послушании душевную признательность. Потом он поднялся и оказался в объятиях Шри Юктешварджи.
   Вначале не было слов, но самое сильное чувство выразилось в немых фразах души. Как горели их глаза, выражая тепло возобновленного душевного единения! Какая-то нежная вибрация прошла по патио, и даже солнце выскользнуло из-за туч, чтобы добавить внезапного величественного сияния.
   Преклонив колена перед учителем, я передал свою собственную невыразимую любовь и признательность, коснувшись его стоп, огрубевших от времени и служения. Затем я встал и встретился взглядом с парой прекрасных глаз, в которых ощущалась внутренняя глубина и в то же время искрилась радость.
   Мы вошли в его гостиную, одна из сторон которой целиком открывалась на внешний балкон, тот самый, что был виден с улицы. Учитель сел на подстилку, постеленную на цементном полу. Чтобы облегчить позу, Йоганандаджи и я сели, опершись на подушки оранжевого цвета, лежащие на соломенной циновке у стоп гуру.
   Я все пытался проникнуть в беседу на бенгали между двумя свами. Английский язык, как я обнаружил, теряет свою законную силу, когда они вместе, хотя свамиджи магарадж, как называют другие великого гуру, зачастую говорил и на нем. Но я через согревающую сердце улыбку и сверкающие глаза воспринимал святость великого человека. Одно свойство, легко различимое в его радостной, серьезной беседе, – решительная определенность утверждения – признак мудрого человека, знающего то, что он знает, ибо знает Бога. Его великая мудрость, сила устремленности и решительность, проявлялись во всем.
   Одет он был просто: в обыкновенное дхоти и рубашку, выкрашенные когда-то в яркий цвет охры, но теперь вылинявшего оранжевого цвета. Почтительно время от времени изучая его, я отметил, что у него крупное, атлетическое тело, закаленное испытаниями и жертвами отречения. Осанка величественная. Ходит он достойно и прямо. У него веселый раскатистый смех, очень радостный и искренний, исходящий из глубины груди, заставляющий его дрожать и сотрясаться всем телом.
   Лицо и тело его, как и пальцы, имеют поразительную силу. Волосы посреди расчесаны на пробор, начинаясь серебром и переходя в серебряно-золотистые и серебристо-темные пряди, они как бы подчеркивают его черты и характер – в одно и то же время глубокие и светлые. Борода и усы поредели и, казалось, укрупняли черты лица. Высокий, как бы устремленный в небо лоб властвует в его божественном лике. Радужки властных темных глаз окружены светло-голубым кольцом. У его довольно большой и незаурядный нос, которым он забавляется в праздные минуты, щелкая и теребя его пальцами, как дитя. В покое его губы сдержаны, однако едва уловимо тронуты нежностью.
   Оглядевшись вокруг, я заметил довольно обветшавшую комнату, которая наводит на мысль о непритязательности ее владельца к материальным удобствам. Выцветшие белые стены длинной спальни имели полосы обесцветившейся синей штукатурки. В одном конце комнаты висел портрет Лахири Махасая, благоговейно украшенный цветами. Там же был старый снимок Йоганандаджи, стоящего среди делегатов Конгресса Религий во время своего первого прибытия в Бостон.
   Я отметил странную гармонию современности и старомодности. Большая хрустальная люстра для свечей без употребления покрылась паутиной, а на стене – яркий ультрасовременный календарь. Вся комната излучала аромат мира и покоя.
   За балконом росли кокосовые пальмы, которые как безмолвные стражи вздымались над жильем.
   Учителю достаточно было одного легкого хлопка в ладоши, как тут же к его услугам был какой-нибудь маленький ученик. Между прочим, мне очень понравился один из них – худенький мальчик по имени Прафулла[²], с длинными черными волосами до плеч, парой весьма проницательных глаз и небесной улыбкой. Глаза его блестели, уголки рта поднимались, как звезды и растущая луна, появляющаяся в сумерках.
   Понятно, что свами Шри Юктешварджи очень рад возвращению своего «детища» и, кажется, несколько интересовался мной – «детищем детища». Однако преобладание мудрости в натуре этого великого человека препятствовало внешнему выражению его чувств. Йоганандаджи, по обычаю ученика, возвратившегося к своему гуру, преподнес кое-какие дары. Позже мы отведали простую, но хорошо приготовленную еду. Все блюда были сочетанием овощей с рисом. Шри Юктешварджи было приятно соблюдение мною многих индийских обычаев, например, еды пальцами.
 

 

Шри Юктешвар и я в Калькутте, . Он опирается на трость для зонтов, которую я ему подарил.

   Через несколько часов, наполненных летучими бенгальскими фразами и обменом теплыми улыбками и веселыми взглядами, мы выразили свое почтение у его стоп, простились с пранамом[³] и уехали в Калькутту, навсегда унося с собой память о святой встрече. Хотя я в основном описываю внешние впечатления от святого, тем не менее все время сознавал, что его подлинное основание – духовное величие. Я чувствовал его силу и пронесу это чувство как свое божественное благословение.
   Из Америки, Европы и Палестины я привез подарки для Шри Юктешвара. Ничего не сказав, улыбаясь, он принял их. В Германии для самого себя я купил набор тростей для зонтов, а в Индии решил подарить их учителю.
   – Вот этот подарок я ценю! – При этом непривычном замечании глаза гуру были обращены на меня с нежностью. Изо всех подарков он решил показать посетителям именно трости.
   – Учитель пожалуйста, позвольте мне достать новый коврик для гостиной. – Я заметил, что его тигровая шкура лежала на какой-то совершенно истлевшей тряпке.
   – Сделай так, если тебе хочется, – в голосе гуру не было энтузиазма. – Посмотри, моя тигровая подстилка приятна и чиста. Я – монах в маленьком царстве, за ним – огромный мир, интересующийся лишь внешним.
   Когда он произнес эти слова, я почувствовал, что годы отошли куда-то и я снова ученик, очищаемый в повседневном огне дисциплинированности!
   Когда наконец я с трудом оторвался от Серампура и Калькутты, мы с мистером Райтом выехали в Ранчи. Какой прием, какая трогательная овация! Со слезами на глазах я обнял самоотверженных учителей, которые держали знамя школы поднятым в течение пятнадцати лет моего отсутствия. Веселые лица и счастливая улыбка учеников были достаточным доказательством ценности их заботливого воспитания в школе и обучения йоге.
   Но увы! Учебное заведение в Ранчи было в большом материальном затруднении. Сэра Маниндра Чандра Нанди, старого магараджи, чей кашимбазарский дворец был обращен на центральное школьное здание и который сделал много царственных пожертвований, теперь не было в живых. Вследствие недостатка необходимой общественной поддержки школа ныне находились в серьезной опасности.
   Я не потратил годы в Америке напрасно и научился кое-чему из ее практической мудрости, ее духу неустрашимости перед препятствиями. Неделю я оставался в Ранчи, борясь с проблемами. Затем последовали интервью в Калькутте с выдающимися лидерами и воспитателями, продолжительная беседа с молодым магараджей Кашимбазара, обращение к отцу за финансовой поддержкой – и вот шаткие основания Ранчи стали поправляться. Много пожертвований, в том числе один большой чек от моих американских учеников, прибывший как раз вовремя.
 

 

Группа учащихся и учителей школы Ранчи с почтенным Махараджей Касимбазара (в центре). В 1918 году он отдал свой касимбазарский дворец и земли в Ранчи для создания моей школы йоги для мальчиков.

   После немногих месяцев пребывания в Индии я имел счастье увидеть школу в Ранчи признанной официально. Мечта всей моей жизни о навсегда обеспеченном центре йоговского воспитания осуществилась. Она владела мной еще тогда, когда у меня была группа из семи ребят, в скромных начинаниях 1917 года.
   Эта школа, Йогода Сатсанга Брахчамарья Видьялая, проводит занятия по предметам начальной и средней школы под открытым небом. Как ученики, живущие в школе, так и ученики, живущие дома, кроме изучения основных предметов получают определенное профессиональное воспитание.
   Через комитеты самоуправления ребята сами регулируют большую часть своей учебной и общественной деятельности. В начале преподавательского пути я открыл, что ребята, проказливо радующиеся тому, что провели учителя, охотно принимают правила дисциплины, установленные их соучениками. Сам никогда не быв образцовым учеником, я всегда с сочувствием относился ко всем проказам и проблемам ребят.
   Спортивные состязания и игры поощрялись, поля оглашались возгласами детей во время тренировок по хоккею и футболу. Учащиеся Ранчи часто выигрывали кубки в соревнованиях с другими школами. Гимназия под открытым небом была широко известна. Перезарядка мышц волевым усилием и мысленное направление энергии в любую часть тела – характерная черта йогоды. Ребята обучаются также асанам, фехтованию и латхи (палка). Обученные приемам первой помощи, студенты Ранчи оказывали ценную услугу своей области в трагические периоды наводнения или голода. Мальчики работают в саду и выращивают собственные овощи.
   Предметам начальной школы на хинди обучаются колы, санталы и мунды – народности, населяющие эту область. В ближайших селах организованы классы для девочек.
   Уникальная черта Ранчи – посвящение в крия-йогу. Ребята ежедневно занимаются духовными упражнениями, распеванием Гиты и обучаются наставлениям и примерам добродетелей скромности, самопожертвования, искренности и правдивости. Они учатся тому, что зло – это то, что приносит горе, а добро – это действие, ведущее к счастью. Зло можно сравнить с отравленным медом, соблазнительным, но пропитанным смертью.
   Победа над беспокойством тела и ума методами концентрации приносит удивительные результаты. В Ранчи не в новинку увидеть трогательное маленькое тельце лет девяти-десяти, целый час сидящее в неизменной позе с немигающим взглядом, направленным на духовное око.
   Госпиталь Йогода Сатсанга Севашрам (Дом Службы) в Ранчи предлагает бесплатную медицинскую помощь тысячам индийских бедняков.
   Во фруктовом саду стоит храм Шивы со статуей благословенного учителя Лахири Махасая. В саду под манговыми деревьями каждый день занимаются молитвами и изучением Святых Писаний.
   Ранчи расположен на высоте шестисот метров над уровнем моря, климат мягкий и ровный. На участке в одиннадцать гектаров, рядом с большим бассейном, расположен один из лучших фруктовых садов Индии – пятьсот плодовых деревьев манго, гуавы, личи и финиковые пальмы.
   В библиотеке Ранчи множество журналов и около тысячи томов на английском и бенгали, подаренных жителями Запада и Востока. Есть коллекции Священных Писаний мира. Тщательно классифицированный музей выставляет археологические, геологические и антропологические экспонаты, являющиеся в значительной степени трофеями моих странствий по разнообразной земле Господней[⁴].
   Открыты и ныне процветают средние школы-филиалы с проживанием в школе и дома, сохранившие характерные черты Ранчи. Это – Йогода Сатсанга Видьяпитх, школа для мальчиков в Лакшманпуре в Западной Бенгалии и обитель в Эджмаличаке, в Миднапуре (Бенгалия)[⁵].
 

 

Йогода матх – ашрам Общества Самопознания в Дакшинешваре на берегу Ганга. Основан в 1938 году и служит мирным приютом для восточных и западных студентов, занимающихся йогой. 

   Величественный Йогода матх был освящен в 1938 году в Дакшинешваре у Ганга. Всего в нескольких милях к северу от Калькутты новая обитель представляет мирный приют для жителей города.
   Дакшинешвар матх – центральный орган Общества Йогода Сатсанга в Индии и его школ, центров и жилищ в различных частях Индии. Общество Йогода Сатсанга в Индии официально присоединилось к международному центру Общества Самопознания расположенному в Лос-Анджелесе. Деятельность Йогода Сатсанга[⁶] включает издание ежеквартального журнала Йогода и рассылку каждые две недели уроков студентам во всех уголках Индии. В этих уроках даются подробные инструкции Общества Самопознания к методам энергизации, концентрации и медитации. Их благоговейная практика составляет основу для высшей инструкции в крия-йогу, которая дается преуспевающим студентам в последующих уроках.
   Образовательная, религиозная и гуманитарная деятельность Йогода требует служения и преданности многих учителей и сотрудников. Я не привожу здесь их имен, так как их много, но в моем сердце для каждого имеется теплое место.
   Мистер Райт прочно сдружился с ребятами Ранчи. Одетый в простое дхоти, он некоторое время жил среди них. В Бомбее, Ранчи, Калькутте, Серампуре – повсюду, куда бы ни поехал мой секретарь, обладающий даром живописания, он вынимал свой путевой дневник, для того чтобы записывать все, что пережил. Однажды вечером я спросил его:
   – Дик, каково твое впечатление от Индии?
   – Мир, – сказал он задумчиво. – Аура расы – мир.
 

Сноски

глава 40 (сноски)

   [1]. Мы прервали свою поездку в центральных провинциях в Вардха на полпути через континент, чтобы повидать Махатму Ганди. Эти дни описаны в главе 44.

   [2]. Прафулла – это тот мальчик, который был с учителем, когда к ним приблизилась кобра (см. гл. 12).

   [3]. Пранам, или буквально – полное приветствие, от санскритского корня нам – приветствовать и префикса пра – полностью. Полное приветствие оказывается, главным образом, монахам и другим уважаемым людям.

   [4]. Музей на Западе с подобными экспозициями, собранными Парамахансой Йоганандой, находится в Обществе Самопознания, расположенном на озере Шрайн в Калифорнии. – Примечание американского издателя.

   [5]. Из этого первоначального корня растут многие образовательные учреждения Йогода Сатсанга для девочек и мальчиков в нескольких местах Индии. Их учебный план имеет диапазон от начальной школы до уровня колледжа.

   [6]. Йогода – это производное от йога – союз, гармония, равновесие и да – то, что дает.
   Йогода – это слово, созданное Парамахансой Йоганандой в 1916 г., когда он открыл принципы перезарядки человеческого тела энергией из космического источника (см. гл. 27). Шри Юктешвар называл свое жилище Сатсанга, его ученик Парамахансаджи, естественно, захотел оставить это название.
   Индийское общество Йогода Сатсанга – это не прибыльное учреждение, созданное, чтобы жить бесконечно. Под этим именем Йоганандаджи объединил свою работу и устои Индии, которые теперь умело определяются Советом директоров в обители Йогода матх в Дакшинешваре. В различных уголках Индии теперь процветают центры медитации Йогода Сатсанга.
   На Западе, избегая санскритских слов, Парамаханса Йогананда проводил работу под названием «Общество Самопознания». С 1955 г. президентом как Общества Йогода Сатсанга в Индии, так и Общества Самопознания является Шри Дайя Мата. – Примечание американского издателя.

 

<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>>