Глава двадцать пятая

В эту пору своей деятельности в должности работника областного органа контроля Алексей Сафонов, обревизовал за многие годы кропотливого труда несчитанные десятки районных звеньев потребкооперации и, что называется, потеревшись бок о бок с их руководителями, ни с того ни с сего вроде бы как загрустил: неужто его пути так и не скрестятся с человеком, от общения с которым у него посветлело бы на душе и ему, подражая знаменитому русскому поэту Некрасову, захотелось бы воскликнуть:

Есть личности в русских селеньях...

Надо ли говорить, как возликовала душа отчаявшегося было россиянина-патриота, когда его пылкая мечта сбылась, и произошло это знаменательное событие не в каком-либо сказочном граде Китеже, а в одном из рядовых селений области - таком же, как и многие десятки других, и даже немного более скромном, чем его родные Кустари, где, по его мнению, было гораздо больше строений, крытых жестью.

Однако для Алексея в ту пору в любом селении, где он делал ревизию, гораздо более важным мерилом достоинств, чем архитектура тамошних строений, были люди труда, их темперамент, их отношение к делу, ответственность за которое они несли на своих плечах.

Именно такого человека - Василия Петровича Карпинского, председателя правления райпотребсоюза, Алексею посчастливилось встретить, когда он прибыл к нему на ревизию в его родное селение Степнодольск.

 

К счастью ревизора Сафонова ему, чтобы добраться до этого медвежьего угла - Степнодольска, на этот раз не пришлось прибегать ни к услугам так называемых перекладных, век которых давно отошел, ни к мнимым удобствам железнодорожного сообщения с его бесконечными пересадками, в результате пользования которыми, поколесив по станциям соседней области, оказываешься, в конечном итоге, вынужденым ночевать в каком-нибудь забытом Богом, неотопляемом даже в лютый мороз пристанище, а утром бегать по перекресткам улиц пристанционного селения в поисках какой-нибудь захудалой грузовой машины, а то и просто повозки в одну лошадиную силу. А там еще как повезет... Общение-то хозяйственное между областями всегда было намного слабее, чем внутри административных подразделений. Не исключалась и перспектива добираться до места командировки и на своих двоих, а это ни много ни мало где-то около сорока километров.

Принимая во внимание, что во второй половине двадцатого столетия охотники до служебных турне пешедралом перевелись, областное начальство на родине Алексея кое-как наладило сообщение со своими медвежьими углами на получивших в то время заметное распространение одноместных бипланах "У-2", которые в народе прозвали кукурузниками.

Ревизор Сафонов тогда этому обстоятельству обрадовался: в кои-то веки рядовому сотруднику учреждения, пускай даже областного, пофартит добраться до пункта командировки, по-барски проплыв меж облаков по небесной лазури!.. Правда, мчал тогда самолет с Алексеем, примостившимся в кабине позади пилота, не ахти с каким ветерком. Когда впервые очутившийся в небесах авиапассажир попытался определить скорость полета по ориентирам на земле, ему показалось, что они с пилотом торчат на месте. Алексей даже вспомнил вдруг, как прошлым летом один знакомый кооператор катал его по только что сданному в эксплуатацию шоссе на мотоцикле. Вот это была скорость! Седоку пришлось тогда даже снять и сунуть за пазуху фуражку - ее могло запросто сорвать с головы встречной струей воздуха, и все же именно во время этого своего первого авиапутешествия путник впервые предметно осознал значение присловья "время пробежало как в полете". Тем более, что когда самолет пошел на посадку, и Алексей посмотрел на циферблат своих часов, ему пришлось приятно удивиться: расстояние в полторы сотни километров пилот и его пассажир покрыли менее чем за пятьдесят минут. Огорчило довольного пассажира только одно обстоятельство: сойдя на грешную землю, он увидел, как авиатор закуривает тонюсенькую, самую дешевую в то время папироску, которая в просторечии именовалась "гвоздиком".

Не сумев побороть любопытства, Алексей спросил своего "кучера": - Простите, вы не скажете, во что начальство оценивает ваш труд на этих летательных аппаратах? - пассажир кивнул в сторону самолета. Пилот в ответ назвал сумму, которая составляла чуть больше половины заработной платы инструктора-ревизора облпотребсоюза. "Вот тебе и сталинские соколы..."- с горечью подумал обескураженный совслужащий, вспомнив, что именно так уважительно величали во время Великой Отечественной войны боевых летчиков России.

 

Поскольку в организации, куда он направлялся, о его прибытии не знали - по крайней мере так он полагал - Алексей старался заявиться туда инкогнито, до поры, до времени не раскрывая свою ревизорскую сущность.

Расспросив первого встречного, где находится контора райсоюза, приезжий нанес свой первый инспекторский визит в длинное приземистое здание из красного кирпича, которое, как он и ожидал, оказалось оптовым складом кооперативного хозяйства. Встретил ревизора, когда он вошел в открытые двери помещения - почему-то испуганным взглядом - молодой человек лет около тридцати, в поношенном черном костюме и такой же кепке.

Испуг заведующего складом - а это был он - был вызван, по мнению приезжего, скорее всего, тем обстоятельством, что одет Алексей был в форменный - милицейский, как он сам его называл - китель и брюки-галифе из темно-синей диагонали, то есть по вынужденной моде, которой в то время следовали почти все чиновники и которая роднила их с энкавэдэшниками. К тому же в руках у гостя был канцелярский портфель. Впрочем, струхнул новый знакомый областного гостя и еще по одной, пожалуй, более важной причине, но об этом - по ходу дела.

- Я - инструктор-ревизор облпотребсоюза, - представился Алексей, проходя к конторскому столику, приставленному к одному из окон помещения. Положив на него свой портфель, он достал свое командировочное удостоверение и предъявил его заведующему складом, которому ничего не оставалось, как тоже соответственно отрекомендоваться.

К удивлению опытного кооператора, каковым Алексей считал себя, довольно вместительное помещение товарного склада - а это был именно он - было почти пустым. Во всяком случае, никакого имущества, похожего на товар, чиновный гость в нем не обнаружил. А его новый знакомый, завскладом, вдруг засуетился - то отойдет от стола, то вернется - потом вдруг быстро засунул руку в грудной карман своего пиджака, вынул какую-то бумажку и протянул ее ревизору:

- Вот, посмотрите документ, - нервно проговорил он, ударяя на "у".

- Что это? - не понял ревизор, который пока не имел намерения проводить документальную проверку склада.

- Это мне должен старший бухгалтер нашего, Степнодольского сельпо, - сбивчиво начал объяснять складской работник. - Тридцать метров тонкого сукна...

- А почему он его не возвращает - ведь судя по дате на расписке, прошло уже больше пяти месяцев?

- Говорит, сейчас у них нету... Обещал вернуть со следующего завоза.

Ревизор Сафонов, который столкнулся с такой "филькиной", как он ее называл, товарной операцией впервые, почувствовал подвох: почему товар был отпущен не в магазин, как это было принято, а счетному работнику подчиненной райсоюзу организации?

- Хорошо... - бесстрастным голосом проговорил он, засовывая расписку в портфель. - Я забираю этот документ для предъявления вашему руководству.

Председатель райсоюза Карпинский оказался на месте, в своем кабинете. Когда Сафонов, постучав в дверь, зашел в помещение, он сидел за большим письменным столом, правая рука его с зажатой в ней авторучкой быстро двигалась по листу бумаги. Увидев входящего в дверь областного работника, хозяин кабинета встал, широко, даже, как показалось гостю, образованно улыбнулся, протянул через стол руку:

- А! Вышестоящее начальство! А мы, признаться, вас ожидали... Алексей невольно залюбовался статью хозяина кабинета: мужчина в расцвете сил, хорошего роста, поджарый. По характеру, видать, живой, общительный, не бука. Больше всего впечатлял открытый, смелый взгляд внимательных светло-серых глаз, в процессе дальнейшего общения запомнились также по-мужски симпатичное лицо, которое при нормальном состоянии духа не покидала благожелательная улыбка, и энергичная манера говорить, подчеркиваемая выразительными и вместе с тем экономными жестами правой руки.

- Как это ожидали? - Алексей, наконец, нашелся-таки, о чем спросить председателя. - Неужто кто из наших настучал? А мы так рассчитывали на внезапность...

- Да нет, что вы... Просто у нас уже давно никого из области не было.

- Но этому же радоваться надо: работать не мешают!

- Так-то оно так... Но я на этом посту новичок. Был бы не против, если бы товарищи из области приехали, уму-разуму поучили, помощь оказали, особенно в организации учета.

Позже Карпинский признается: о приезде к ним "какого-то гостя из области" его предупредил по телефону работник заготуправления облпотребсоюза, которого, как вспомнилось Алексею, он перед отъездом расспрашивал, как ему добраться до Степнодольска.

Подумав, ревизор согласился с мнением хозяина кабинета.

- Что касается учета, а особенно контроля, то вы, пожалуй, правы. Вот, полюбопытствуйте, что я обнаружил на вашем складе, - сказал Алексей, подавая председателю только что врученную ему бумагу. - Довольно странный документ, не правда ли?

Карпинский сел на свой стул, положил бумагу перед собой на стол. Подперев голову руками, довольно долго не то вчитывался в текст документа, не то предавался размышлениям.

- Постойте, постойте! - с воодушевлением заговорил он вдруг.- Так ведь это сукно, которое я на той неделе сам привез с областной базы.

Председатель встал, прошел мимо сидевшего у стола ревизора, открыл дверь в бухгалтерию, занимавшую соседнюю комнату.

- Иван Иваныч! - громко позвал он. - Можно тебя на минутку? В кабинет через минуту-другую вошел мужчина лет пятидесяти с иссиня-седой шевелюрой и усталым худощавым лицом. Алексей встал, подал руку, представился.

- Сухоткин, бухгалтер, - бесцветным голосом назвал себя вошедший. Обращаясь к председателю, он спросил:

- В чем дело, Василий Петрович?

- Да вот, почитай...

Сухоткин пробежал глазами по тексту странного документа, потер лоб, не очень уверенно произнес:

- Надо вызвать Мухитдинова, бухгалтера сельпо, пусть объяснит...

- Лады, вызывайте. А вы, Алексей...

- Петрович, - подсказал ревизор.

-...Вы не возражаете, если мы займемся этой "цидулей"?

- Нет, конечно. Напротив, буду очень вам признателен.

- А отдохнуть с дороги не желаете? У нас есть на примете адресок. Вас проводят...

- Мне бы вашего инструктора в помощь, - вместо ответа попросил Сафонов. - Я должен опечатать магазины в районном центре...

- Опечатать?- озабоченно проговорил Карпинский. - Вот это хуже. А надолго? Ведь мы еще не распродали товары, которые я завез в конце той недели... Понимаете - у нас напряженка с финансами, мы должны как можно быстрее реализовать товар и вернуть Госбанку ссуду, иначе нас снимут с кредитования.

Ревизор задумался: надо обязательно отыскать выход - такой, чтобы не страдали интересы ни его, ревизора, ни ревизуемых.

- Хорошо, - наконец решился он, - давайте закрывать магазины поочередно... Только чтобы никаких фиктивных перебросок товаров, которыми обычно камуфлируют недостачи. Пусть ваш инструктор-ревизор проследит.

- А в наших лавках перебрасывать нечего. Товар - последняя партия - весь ходовой. В противном случае мы бы сели в финансовую лужу...

Карпинский опять подошел к двери, ведущей в бухгалтерию, позвал:

- Володя! Зайди на минутку!

В кабинет вошел худощавый молодой человек. Хорошо отглаженные брюки, свежая белая рубашка, исполненные скромного достоинства манеры - такое впечатление произвел он на приезжего, когда же Володя повернул к нему довольно симпатичное лицо с выражением приветливости на нем, Алексей обмер: вместо правого глаза на него смотрела пустая впадина, затянутая нежно-розовой кожицей.

От Володи, по-видимому, не ускользнуло облачко легкого смятения, неловкости на лице областного ревизора - он быстро отвернулся, спросил председателя, который искал что-то в ящике своего письменного стола:

- Василий Петрович, я вам нужен?

- Да, пойдешь с областным ревизором, опечатайте магазины, кроме раймага. Заберите у продавцов товарные и денежные документы.

Обернувшись к Сафонову, Карпинский сказал:

- Я сейчас должен пойти на сессию райисполкома. Увидимся завтра. У вас есть еще ко мне вопросы?

- Я бы хотел, чтобы вы вообще забыли о моем присутствии,- сказал Алексей, стараясь придать своему голосу как можно больше сердечности.

Василий Петрович внимательно посмотрел в глаза Алексею, проговорил с чувством:

- Я вас понял. Постараемся отплатить взаимностью...

Но дороге к магазинам местный ревизор Володя, фамилия которого была Пеночкин, по просьбе Сафонова поведал кое-что о своем председателе. То, что он услышал, невольно заставило его проникнуться чуть ли не восхищением. Симпатию же к Карпинскому Алексей почувствовал с первых же минут общения с ним, наверное отчасти и потому, что в отличие от бесед с председателями других райсоюзов, в которых он успел побывать, он не услышал от Карпинского никаких сетований и жалоб, хотя из бесед со своим начальством перед отъездом ревизор знал, что охотников бездумно взвалить на свои плечи это разоренное гнездо среди претендентов долгое время не находилось.

От Володи Сафонов узнал, что Карпинский - бывший военный летчик, воевал на своем истребителе в одном полку с сыном Сталина Василием. После войны медицинская комиссия по какой-то причине комиссовала однополчанина сына вождя. Он вернулся в Степнодольск, к своей матери. Отдыхать не стал, через неделю после приезда домой, как коммунист пошел в райком партии, попросил, чтобы ему помогли устроиться на работу. Партийное начальство рекомендовало своего коммуниста на пост председателя правления Степнодольского райпотребсоюза. Областное кооперативное начальство утвердила его кандидатуру без проволочек уже по одному тому, что нужда в кадрах после жестокой войны, как в кооперации, так и в других отраслях хозяйства была в то время невообразимо жестокая.

Хозяйство вчерашнему сталинскому соколу досталось разоренное и запущенное до того, что дальше-то вроде бы и некуда: ни денег на счету в Госбанке, ни транспорта, ни знающих свое дело, инициативных работников. Руководил райсоюзом завторг - инвалид войны, бывший колхозный бригадир, ничего в торговле не смысливший. Только и славы, что член партии.

Бывали случаи, когда в лавках района даже такие элементарные, но жизненно необходимые товары как соль, спички и керосин по месяцам отсутствовали. Продавец хозмага Кузьмин не раз бывал вынужден собирать у продавцов всех торговых точек райцентра нищенскую выручку и ехать в соседний район и покупать в тамошних лавках соль за наличные...

- Как же Василию Петровичу удалось выкарабкаться из такой катастрофической ситуации?- спросил областной ревизор.

Володя, немного подумав, извиняющимся тоном признался:

- Василий Петрович, он... но мне как-то неудобно об этом говорить... Я уверен, что наш председатель вам захочет рассказать обо всем лично. Он у нас мужик прямой, открытый. Да и слово у него живое, доходчивое - вам будет что послушать.

С помощью районного ревизора Сафонов без проволочек, но достаточно вежливо выпроводил из лавок продавцов, среди которых, как следствие кровопролитной войны, не оказалось ни одного мужчины, успокоил их импровизированной краткой речью.

- Уважаемые коллеги, - сказал он, - пожалуйста, не надо нервничать... Василий Петрович, ваш уважаемый председатель, заверил меня, что у вас в райпотребсоюзе с сохранностью кооперативной собственности полный порядок, так что снятие остатков, которое я как ревизор обязан у вас провести, будет простой формальностью. Поэтому успокойтесь, сосредоточьтесь и помогите работникам конторы, которые придут к вам, правильно пересчитать и перемерить все имеющиеся у вас товары.

...Хотя к участию в инвентаризации кроме работников бухгалтерии удалось привлечь членов лавочных комиссий, выбранных в свое время из служащих районных учреждений, переучет удалось закончить лишь в двенадцатом часу ночи. Все участники ревизии не на шутку устали, всех больше, естественно, областной ревизор, потому что он, боясь опоздать на самолет, поднялся утром с постели, как говорится, ни свет, ни заря. Поэтому он был весьма признателен Володе, когда тот привел его к месту ночлега - небольшому, крытому соломой домику в тихом переулке, который всем своим видом звал путника к отдохновению, к покою.

 

Хозяином жилища оказался бойкий дедок лет семидесяти, с заросшим редкой седой щетиной лицом, с которого не сходила странная улыбка - будто у него попросили что-то, а он просьбу удовлетворить хотел бы, да не может. Поскольку кроме него Алексей в хате никого больше не увидел, он спросил у хозяина первое, что пришло в голову:

- Слушай, Сидорыч, - так хозяин отрекомендовался гостю, - а где же твоя хозяйка?

- Хозяйка-то? - переспросил старик. - Дык они, хозяйки бишь, от сырости не заводятся, ёлки-моталки...

- Вы что же, так и не женились ни разу?

- Хотел было, когда в парнях ходил, елки-моталки... Да мне матушка, царство ей небесное, рассоветовала. Твоя невеста, говорит, еще в зыбке качается. Вот я и жду, елки-моталки, когда ей, невесте-то, качаться надоест.

Пока Алексей, достав из портфеля полотенце и наклонившись под рукомойником, с наслаждением плескал в разгоряченное лицо прохладной влагой, Сидорыч не спеша собирал на стол.

- Приглашаю вас отужинать со мной, - с простецкой улыбкой улыбкой предложил он. - Как раз картошка поспела. Огурчики прямо с грядки.

Гость тоже решил не мешкать.

- С удовольствием, - проговорил он, открыв свой портфель и выкладывая на стол припасы, без которых не рисковал пускаться в дальнюю дорогу.

- Ага, городского лакомства попробуем! - обрадованно воскликнул Сидорыч, наблюдая, как Алексей открывает банку с маринованной сельдью.

- А что - у вас на селе это редкость?

- Дык просил я племяша - Ваську Карпинского... Ведь каждую неделю в область мотается. Порадуй, говорю, хоть разок, привези чего-нибудь солененького...

- А он что?

- Нету, говорит, этих... как их, ёлки-моталки?

- Фондов, что-ли?

- Вот-вот... Ране и слов-то этаких никто не знал. А селедки было - ешь от пуза, елки-моталки... И не только ее.

Алексею было жаль старика. И хотя он был уверен, что если Карпинский за год сумел поднять райсоюз почти из развалин, то радо или поздно ему удастся ликвидировать и товарные дефициты, особенно, если речь идет об удовлетворении спроса населения на рыбу ведь в России в этом товаре никогда не было недостатка. Однако сказать об этом старику гость постеснялся. Он понимал, что его уверенность для Сидорыча будет слабым утешением. Ему сейчас бы синичку в руки, чем в неопределимом грядущем журавля - да и то лишь в небе...

Несмотря на такой неутешительный вывод, сделанный им под занавес дружелюбной беседы с хозяином ночлега, ревизор Сафонов в эту ночь довольно быстро заснул на предложенной ему Сидорычем старенькой тахте. На тахте, которая после хлопотного дня показалась гости мягче пуховой перины. Заснул со спокойным сознанием, что сегодня он добросовестно проделал всё, что запланировал еще по дороге в Степнодольск.

 

Когда Алексей на следующее утро зашел в кабинет председателя райсоюза Карпинского, чтобы поздороваться, тот, пристально посмотрев ему в глаза, спросил:

- Слушайте, товарищ ревизор, вы в порядке исключения мне - я подчеркиваю, лично мне - не раскроете секрет?

Ревизор недоуменно пожал плечами:

- Да я вроде всё выложил - всё, что касается моего визита в ваш райсоюз…

- Нет, не все... О растрате в нашем сельпо вам кто настучал?

- Простите, о какой растрате?

- Которую вы вчера выявили. Сафонов быстро смекнул, в чем дело.

- Это что же, - спросил он, - та расписка, что я вчера реквизировал у вашего завскладом, была филькиной грамотой?

- Вот именно! - энергично подтвердил Карпинский. - Ею бухгалтер головного сельпо в ихнем сельмаге растрату замаскировал...

- Значит, воришки действуют всё более изобретательно? И большая сумма?

- Не очень... Но для нас и эта прореха - весьма чувствительна. Мы вот-вот опять сползем в финансовое болото... И все-таки как вы проникали об этой махинации? у вас в области что - все ревизоры - шерлок холмсы?

- Спасибо за комплимент. Только рассыпать похвалы надо не в мой, а в ваш адрес. Ваша скромность похвальна, но я еще в области был наслышан, каких титанических усилий вам стоило - вытянуть доставшееся вам разваленное хозяйство из прорухи...

-Вы преувеличиваете мои скромные заслуги...

- Ну - нет... Отговорок не принимаю. И не оставлю вас в покое, пока не поделитесь опытом.

Карпинский достал из пластмассового стаканчика карандаш, повертел его в руках.

- Ну что мне с вами делать? - задумчиво проговорил Карпинский, повернув голову в сторону окна. - Я в принципе не против - мне есть что поведать миру. Только давайте вернемся к этому вопросу попозже. А сейчас у меня к вам просьба: пожалуйста, проинструктируйте наши лавочные комиссии и помогите им побыстрее открыть магазины... Кстати, место для работы вам отвели в кабинете завторга - вы не возражаете?

Выходя из председательского кабинета, Сафонов с удовлетворением отметил про себя: "Если бы с такой собранностью, с такой четкостью работали руководители всех звеньев потребкооперации, должность ревизора в области можно было бы упразднить... "

В коридоре Алексей увидел Володю Пеночкина. Рядом с ним у окна стояла молоденькая женщина с такими же, как у него, темно-каштановыми волосами, собранными на затылке в красивый пучок. Когда молодайка повернула к ревизору лицо, чтобы ответить на приветствие, тому показалось, что у него замерло сердце. Ему хотелось смотреть и смотреть на это лицо с удивительно правильными чертами, анализируя потом свое впечатление, Алексей так и не смог уяснить себе, что же в Любе - так звали женщину, которая, как оказалось, была женой Володи, что же в ней так очаровало его. В конце концов, он пришел к выводу, что в этой молодице прекрасно все: и лицо с располагающей, завораживающей улыбкой, и глаза, которые были полны любви к своему избраннику, и вся ее гармоничная фигура и даже белая батистовая кофточка, подчеркивающая достоинства ее бюста. Боже, а как изумительно смотрелись они вдвоем с мужем! Белая рубашка и черные брюки Володи, белая кофта и черкая юбка Любы, сами оба молодые, оба симпатичные, а главное, судя по выражению глаз, когда они смотрели друг на друга - оба полные ничем не замутненной любви и взаимной преданности - что еще нужно для человеческого счастья на земле?

И даже отсутствие одного глаза у Володи не портило картины их нескрываемого упоения друг другом: со стороны казалось, что сострадание подруги, ничем, впрочем, ею не выдаваемое, лишь только усиливали ее преклонение перед обожаемым спутником жизни.

 

Пожалуй, только в Степнодольске, после многократных непринужденных бесед с глазу на глаз с председателем тамошнего райсоюза

Карпинским Сафонов впервые получил более или менее ясное представление о закулисной стороне отношений между звеньями товаропроводящей сети в стране в условиях так называемого реального социализма, а главное, с какой находчивостью приспосабливался к нелепым, заводящим по временам здравый смысл в тупик премудростям этой сети достославный человеческий фактор, то есть никому ничего не задолжавший простой народ.

В основу этих отношений в торговле, как и в других отраслях народного хозяйства был положен его величество план. В соответствии с этим планом, сверстанным в недрах центральных органов государства, промышленность обязывалась вырабатывать товары, какие позволяли ее производственные возможности и так называемое "ноу хау", то есть уровень технического мышления ее работников. Потоку производимых товаров надлежало растекаться по областным оптовым Фазам. Оттуда их путь лежал в городские торги и сельские потребительские союзы, которые были призваны удовлетворять спрос потребителей, то есть нас - простых смертных.

Казалось бы - чего проще: кузница кует, лавка продает. Стоит только хозяйке с кошелкой, повязав праздничную косынку, прогуляться в торговую точку, раскошелиться и - пожалуйста, носи или кушай на здоровье, что отхватила.

Ан не тут-то было!.. На деле стало получаться, что в одних регионах мыла хозяйственного и галош завозили столько, что продавцы не знали, куда их девать, а в других людям помыться нечем было, и они в сырую погоду из хаты нос высунуть не могли. Покумекали наверху и решили: чтобы план заработал, надо, во-первых, чтобы этим делом кто-то руководил, а во-вторых, чтобы руководство кто-то контролировал. Учредили наркомат торговли, облторготделы, райторготделы. Параллельно к ним создали Центросоюз, облпотребсоюзы, райпотребсоюзы.

Во всех этих ведомствах и организациях были предусмотрены штаты начальников-председателей, бухгалтеров, инструкторов-ревизоров, функциями контроля наделили также местные партийные органы. Образно выражаясь, вся эта достославная рать должна была присматривать за тем, чтобы всем сестрам доставалось по сережкам, а если конкретнее - чтобы эти середки не прилипали к алчным рукам нечистоплотных функционеров товаропроводящей сети.

...В облпотребсоюзе плановый орган-отдел устанавливал и спускал райсоюзам план товарооборота, то есть обязательный объем продажи товаров населению. Торговое же управление определяло товарные фонды, иными словами - нормативы товарного покрытия плана.

План товарооборота райсоюзам рассчитывали, исходя из объема фактической продажи товаров в истекшем году плюс ожидаемая прибавка в будущем. Размер прибавки или, как она именовалась в бытовом лексиконе, "довеска", затрагивал материальные интересы районного руководства, поскольку мог облегчить или, наоборот, затруднить выполнение плана товарооборота. А от него, от этого выполнения, зависела не только спокойная жизнь, но и заработная плата работников низовых звеньев потребкооперации. Разумеется, зависела их зарплата и от объема спускаемых фондов.

Цифирки и нолики планов товарооборота и фондов выводили совслужащие или, как их по дореволюционной привычке именовали, чиновники вышестоящих органов, которые, как и все прочие люди, хотели кушать и по возможности, посытнее, чем соседи. И если какой-нибудь нижестоящий, скажем, районный начальничек доверительным тоном попросит вышестоящего товарища немного убавить циферку в плане и, наоборот, чуток прибавить товарном покрытии, то почему бы и не порадеть хорошему человечку, тем паче, коли он не поскупится на заветного "барашка в бумажке"? Ну, а другому человечку, жадюге и жмоту, считающему кумовство пережитком окаянного прошлого или постеснявшемуся дать на лапу, эти циферки можно ранжировать в ином, далеко не удобоваримом направлении...

Немалый ущерб экономике торговли наносили безграмотные или, что губительней, самовластные боссы из директивных органов. Скажем, некое текстильное предприятие из-за низкого качества сырья или изношенности оборудования выпустило партию недоброкачественного товара, который покупатели обегают за версту, и что же? Руководство предприятия ухитряется найти "мохнатую лапу", которая обязывала торговые организации энского региона забирать этот хлам, и пускать его в розницу. Глядишь -магазины в этом регионе затоварились, финансы их омертвились. Получилось нечто вроде театра абсурда: полки магазина ломились от товаров, а людям приходилось рыскать по соседним околоткам в поисках каких-то пяти-шести метров ткали, чтобы прикрыть свой срам.

Посильную лепту в эту, мягко выражаясь, дисгармонию вносили сами оптовые торговые базы, приедет на такую базу розничник из района, оптовик ставит ему условие: хочешь получить ходовой товар, соглашайся на некую толику залежалого хлама. Так заправилы оптовых баз боролись с собственным затовариванием. Как будут расхлебывать неудобоваримую кашу в рознице, душа у них, конечно, не болела.

 

С Карпинским у ревизора Сафонова к немалому удовлетворению их обоих завязался хороший человеческий контакт. Этому в немалой степени способствовал прямой, открытый характер Василия Петровича, который воспитало в нем общение с боевыми товарищами-летчиками на фронте.

По признанию, сделанному Карпинским ревизору, он, вступив в должность председателя Степнодольского райсоюза, не сразу постиг механизм сложившихся в стране к его приходу в райсоюз хозяйственных взаимоотношений. Наталкиваясь то в одной, то в другой, как он называл их, шарашкиной конторе на нелепые порядки, он вскоре нутром почуял, что, видно, на войне в его душе сделался некий сдвиг. Однако посоветовавшись с бывалыми людьми и пораскинув умом, он к своему огорчению должен был констатировать - это в "датском королевстве" что-то расклеилось и по-видимому надолго, так что необходимые ему для восстановления райсоюза финансовые средства и технику надо не выклянчивать бумажными прошениями и не получать через год по чайной ложке по нищенским разверсткам да разнарядкам, а настойчиво пробивать и выбивать. Доведенный чуть ли не до белого каления бесплодным набегами на чиновничьи кабинеты-берлоги, невезучий председатель-новичок сделай для себя мудрый вывод: если власти свом бездействием расплодили в области несусветную безалаберщину, то кто, как не они, должны пособить райсоюзу выбраться из ямы, в которую он угодил по причине засилия этой безалаберщины?

 

...Беседа Карпинского с председателем правления облпотребсоюза Панасовым похоронила остатки его надежд на то, что родное ведомство откликнется на беду степнодольцев, вынужденных влачить существование в условиях, когда полки в лавках своего кооператива пусты - хоть шаром покати... Когда Василий Петрович стал обрисовывать своему шефу картину полной катастрофы своего райсоюза, тот со скучающим видом смотрел в окно: степнодольское хозяйстве давно уже стало у правленцев облпотребсоюза бельмом на глазу.

- Дайте хоть для начала небольшую ссуду для закупки товаров, - смело глядя в глаза шефу, попросил Карпинский. - Слово коммуниста, вернем все до копейки в срок...

- Наши лимиты оборотных средств давно исчерпаны, - жестким тоном парировал шеф областного ведомства. - А сейчас прошу меня извинить: я опаздываю на совещание у председателя облисполкома.

Выйдя на улицу, Василий Петрович подбил бабки. Осталась последняя инстанция - верховный орган власти, то есть областной комитет коммунистической партии, и если уж идти туда, то надо пробиваться к первому секретарю, потому что остальные чины без главного ни шиша не решали. Однако при первой же попытке прорваться в здание обкома настырного челобитчика осадил постовой милиционер.

- Ваш пропуск…- со скучающим видом, равнодушным голосом проговорил он.

В бюро пропусков Карпинского "обрадовали", объяснив -запись на прием к первому секретарю на текущий месяц прекращена. На счастье бедолаги, к нему вдруг подобрел постовой - наверное, его тронул утомленный вид посетителя, который накануне не спал ночь - дело-то предстояло нешуточное, надо было всё обмозговать, чтобы, как говорится, не ударить лицом в грязь... А потом пришлось тащиться полторы сотни верст на развалюхе-полуторке из степнодольского колхоза - и всё по сплошным колдобинам немощеной дороги.

Так или иначе, но милиционер шепнул посетителю, что простых смертных к первому секретарю вообще не допускают. А вот если гражданину надо по важным государственным делам, то пусть он обратится к старшей секретарше, изложит суть своего вопроса. И он обрисовал внешность женщины, к которой направил своего невольного протеже.

На пути к апартаментам хозяина области Карпинский в темпе обдумал текст и тон беседы с его секретаршей. Чем он тронул сердце корректной и судя по поведению, благожелательной служащей обкома, Карпинский так и не смог себе объяснить, только не прошло и десяти минут после их собеседования, как она вышла от первого и пригласила его войти.

Василий Петрович был убежден: если он не сумеет довести до сознания хозяина области картину мытарств своих земляков, лишенных возможности приобретения элементарных товаров повседневного спроса - соли, керосина, спичек, - считай, что битва за выживание доверенного ему объекта жизнеобеспечения проиграна. И он употребил все красноречие, напряг все струны души, использовал все модуляции своего голоса, чтобы заставить руководителя области почувствовать то, что уже которую неделю переживал сам...

- И ты знаешь, - рассказывал потом Карпинский ревизору, - я, наверно, даже малость переборщил... Присмотрелся я к своему областному шефу, а он даже веки опустил - в глаза, что ли, мне совестно смотреть стало, и с лица вроде бы немного сдал. Пытается из коробки, что на столе лежала, папироску выудить, а пальцы его не слушаются. Прошло, может быть, минут пять, прежде чем он удосужился спросить: "Неужели у вас на самом деле все так плохо?" я постарался сделать вид, что обиделся. "Дмитрий Алексеич! - сказал я с чувством, - Можете послать своих работников, пусть посмотрят все сами... " "Хорошо, хорошо, - примирительно проговорил высокий партийный начальник. - А ты продумал, с чего нужно начать, план у тебя какой есть?.."

- Я понял, - продолжал Карпинский, - что теперь успех моей миссии будет зависеть от того, чтобы областное начальство поверило в меня и в коллектив, который я возглавляю, и убедилось, что на нас можно положиться, а заодно и спросить с нас, когда придет время подбивать бабки. Когда начальство поинтересовалось, в чем наш райсоюз нуждается в первую очередь, я сказал, что нам позарез нужен транспорт, поскольку район отдаленный и вблизи нет ни одной дороги с твердым покрытием. "А что конкретно вы хотели бы получить? - поинтересовался секретарь. "Грузовик "ЗИС-5" - без запинки ответил я, потому что это по тем временам была наилучшая марка и по грузоподъемности и по проходимости. "Ничего себе аппетит" - проговорил мой визави, правда, с мягкой иронией в голосе и снисходительной улыбкой на лице. Проговорил и снял трубку настольного телефона. "Отыщите мне Панасова, председателя облпотребсоюза и пусть он немедленно позвонит мне"- требовательно попросил секретарь.

Карпинский, прервав рассказ, задумался было, потом, тряхнув головой, продолжал: "Минут через пять-десять позвонил Панасов, у них с секретарем состоялся обо мне такой разговор:

- У меня твой председатель райсоюза сидит, Карпинский,- сказал секретарь... По словам Василия Петровича, он при этом подумал: ну, сейчас председатель Паласов начнет поливать его помоями, ведь он, руководитель захудалого районного хозяйства, уже успел надоесть своему областному начальству до чертиков...

А секретарь областного органа партии между тем продолжал говорить в трубку:

- Карпинскому надо срочно помочь транспортом... как это -ничего нет? До следующего года? Да пойми ты: народ уже не может ждать... Ты представляешь, чем это может обернуться? То-то... Хорошо, разрешаю взять из обкомовского аварийного фонда".

Тут хозяин кабинета зажал микрофон телефонной трубки ладонью, обратился к Карпинскому:

- Панасов говорит, что согласен, предлагает вам перечислять деньги...

Денег на счету Степнодольского райсоюза не было ни копейки. Карпинский так и сказал об этом секретарю.

- Что же ты раньше-то об этом не сказал ? - сердито спросил секретарь, и в трубку - строго, начальственным тоном:

- Слушай, Панасов, изыщите средства, оформите Карпинскому ссуду... Все!

При этих словах, как запомнилось Василию Петровичу, шеф глянул на него довольно недружелюбно, однако ничего ему не сказал. Меж тем на высоком лбу ответственного товарища выступили капли пота, будто он только что взбирался на крутую-прекрутую гору. Впрочем, это было не диво: Карпинский был уверен, что в области он был не единственный руководитель районного звена, доведенный нуждой до бесстыдной настырности.

Алексея же позабавил хвостик рассказа Василия Петровича.

- Ну, ты иди в облпотребсоюз, - сказал ему партийный босс. Тон его был официальный, но не сказать, чтобы сердитый. - Если будет кто чинить препоны - дай знать.

И ответственный товарищ, вырвав из настольного календаря листок, черкнул на нем что-то.

- Вот, - сказал он на прощанье, - мой прямой телефон. Только для тебя.

Тут партбосс улыбнулся, заговорщицки подмигнул посетителю, словно сообщнику по какой-то подпольной афере.

...Карпинский впоследствии не раз вспоминал, какого изнуряющего напряжения нервов стоило ему это, если со стороны посмотреть, вроде бы обыденное по замыслу вторжение в тогдашнее местное святое святых - высший орган областной власти. Однако вместо сетования на судьбу за это ниспосланное испытание он почему-то чаще всего повторял про себя полюбившуюся ему пословицу: "Без праци не бенды колаци" - что-то вроде нашего "Без труда не вынешь и рыбку из пруда". А слышал он ту пословицу во время Отечественной войны, в Польше, которую он вместе со своими товарищами-летчиками освобождал от германских фашистов.

 

Обзаведясь транспортом и выбив в облпотребсоюзе ссуду на закупку товаров, Карпинский начал толкаться во все известные ему торговые базы. Не досыпая ночей, не давая себе ни дня покоя, зачастую с утра до вечера без маковой росинки во рту, он практически целый год посвятил разъездам по торговым базам, когда уговорами и убеждением, а порой и угрозами - "где у вас тут телефон, я сейчас же позвоню первому секретарю обкома" - он добивался того, что ему отпускали хоть и небольшими порциями, но в основном ходовые товары, которые и в лавках райцентра и в глубинных селах района на полках не залеживались. Благодаря этому на счету райсоюза в госбанке появилась "живая деньга", без которой - это вам любой коммерсант скажет - никакая торговля немыслима.

Однако поскольку, увлекшись, председатель райсоюза зачастую работал до полного изнурения, это не могло не сказаться на его здоровье. Однажды погожим летним утром Василий Петрович, залезая в кабину своего уже порядком обшарпанного грузовика, вдруг почувствовал острую режущую боль в животе и потерял сознание. Хорошо еще, что эта беда стряслась, когда он был в родном селении и рядом оказался его шофер Степа. Заметив, что его шеф кулем валится из кабины, тот вскочил на подножку, подхватил безжизненное тело, примостил его на сиденье и позвал грузчика, уже занявшего свое мест в кузове машины:

- Кузьма, поди сюда!..

Повелев рабочему залезть в кабину и поддерживать обмякший торс председателя, шофер сел за руль, завел двигатель и помчал в районную больницу, которая находилась на соседней улице.

Повезло Карпинскому и здесь: главный врач Студенцов, кстати, его ровесник, с которым Василий Петрович успел уже крепко сдружиться, оказался на месте. Поскольку доктор, заступив еще три го -да назад, вскоре зарекомендовал себя как одаренный хирург, он тотчас же уложил Карпинского на стол с диагнозом - прободение язвы желудка. Операцию он сделал быстро и мастерски, через две с чем-то недели Карпинский вернулся на работу. Но своего друга-хирурга он потом не раз попрекал, правда, в шутку:

- У, живодер!.. Две трети моего желудка в помойное ведро выбросил!

И при этом с благодарной улыбкой обнимал приятеля за плечо.

Работники райсоюза, зная, что их шеф перенес тяжелейшую операцию, что пищу ему теперь приходилось принимать чуть ли не микроскопическими дозами, диву давались, как это ему удается продолжать работу с прежней энергией и напористостью. Главное же - они не могли нарадоваться, что к людям он относился с тем же дружелюбием и доброжелательностью, какие он выказал в первые же дни своего пребывания в их райсоюзе.

...Как говорят, так называемое счастье не бывает без сучка, без задоринки. Главному бухгалтеру Степнодольского райсоюза Ивану Анисимовичу Груздеву повезло с работой: тянуть воз на пару с Карпинским было ему не в тягость. Более того, работа приносила ему полное удовлетворение. Но, увы! У него, как и у шефа, подкачало здоровье, мужчина лет пятидесяти с вечно всклокоченными пепельно-седыми волосами, усталыми голосом и лицом, он, по мнению Алексея, страдал истощением нервной системы. Не станет же здоровый человек каждый раз, когда настает срок представления отчетности в вышестоящую инстанцию, хвататься за голову и обреченным голосом причитать:

- Батюшки!.. Как же мы управимся с такой бездной бумаг! На носу - урочная дата, а у нас еще баланс не сведен...

Немного встревоженный такими приступами панического страха у ревизуемого им главбуха, Сафонов обратился за разъяснением к председателю райсоюза. Тот сначала невесело усмехнулся:

- Водится за нашим зубром бухгалтерского учета такой грешок - поплакаться в петличку, пожаловаться на работников розницы - опаздывают с представлением отчетов, а то и на районное отделение госбанка - не зачисляют вовремя на счета райсоюза сдаваемую выручку... Но будьте спокойненьки - эта кажущаяся растерянность не помешает Груздеву добиваться того, чтобы каждый работник бухгалтерии знал свое дело до тонкостей и выполнял его с душой. Потом, уставившись в глаза ревизора твердым взглядом, Василий Петрович продолжал:

- Можете мне поверить: когда бы я не потребовал в своей бухгалтерии достоверные данные о нашем финансовом положении - будьте спокойны, я получу их в срок и без лишних напоминаний.

Примерно в том же духе высказалась и помощница главбуха Евдокия Семеновна - спокойная, пышущая здоровьем, уверенная в себе женщина.

- А что, у вас с учетом, в самом деле, аховое положение? - взял ее ревизор однажды на пушку.

- Как бы не так! - со спокойной уверенностью возразила помощница Груздева. - Отчетную документацию мы всегда сдаем досрочно. Вы же видите, как люди стараются. Лентяев и пустомель у нас нет. Новый председатель как пришел, сразу поставил перед сотрудниками конторы условие: или работай, или иди гуляй - только не по нашей улице... А что до главбуха - что с него взять, если он уродился нытиком? Зато уж дело свое знает - дай Бог каждому.

Сочувственно вздохнув, сердобольная женщина подвела резюме:

- Лечиться нашему главбуху надо, вот что я скажу. Ему бы в санаторий на месячишко, да вот беда - семейные финансы поют романсы. Четверо детей, жена больная, поступить на работу не может.

Впоследствии, внимательно просмотрев отчетную документацию райсоюза, а также бухгалтерские записи в книгах и на карточках, работник контроля убедился, что с этой стороны деятельность коллектива конторы можно оценить по высшему баллу.

И Алексей представил себе такую картину: вот он, областной работник, выступая на заседании правления облпотребсоюза с отчетом об итогах своей ревизии, предлагает внести такую свою оценку в протокол заседания. Представил и не мог удержаться от горькой усмешки: в лучшем случае это его предложение члены правления, разинув от изумления рты, встретили бы в штыки. Ну, а что было бы в худшем, Сафонову не хотелось даже и думать. Кто же не знал, что в таких делах во всех инстанциях управления работой потребкооперации царил его неудобоваримое преподобие формализм? А в том облпотребсоюзе, в котором он работал, руководство даже слушать не желало, чтобы честных, инициативных кооператоров выставляли на показ, не говоря уже о том, чтобы публично объявлять им благодарность, премировать путевками в дома отдыха и санатории, как это делалось на заводах и в передовых сельхозартелях - да мало ли способов поощрения добросовестных работников можно было бы придумать, на это воля руководства...

 

Алексея как человека не могло не порадовать, что коллектив Степнодольского райпотребсоюза относился к ревизору благожелательно, с уважением. Люди справлялись, как он устроился с бытом, приглашали в выходные дни в свои баньки, комфорт в этих деревенских, если можно так выразиться, санузлах, был не ахти какой, но Сафонову, появившемуся на свет и выросшему в условиях сельской местности, помыться, попариться в них березовым веничком нравилось гораздо больше, чем в городских коммунальных заведениях, где постоянно не хватало шаек и далеко не всегда удавалось сразу найти свободное место на скамейках.

...Однажды в выходной День, гуляя по степнодольскому сельскому базару, Алексей натолкнулся на райсоюзовского завхоза Ивана Путилыча, который, как оказалось, продавал арбузы со своей скромной бахчи. Гость из области знал, что этот райсоюзовский хозяйственник, хотя по возрасту и был лишь не намного старше его, однако уже успел произвести на свет многочисленное потомство. Поскольку Путилыч оказался общительным мужиком, разговорились.

- Слушай, Путилыч, - с улыбкой спросил между прочим Алексей, - как тебе удается справиться с такой кучей наследников?

- Ну, как... - развел папаша руками. - Хочешь, не хочешь, а заботиться надо... Куда от этого денешься?

Слово "заботиться" Путилыч произнес с заметным затруднением, поскольку родным его языком был мордовский. И хотя сам Алексей был одет не ахти как - в свой стандартный в то время чиновничий костюм - китель и брюки-галифе из грубой диагонали, одежда собеседника была куда скромнее - на нем была заношенная рабочая телогрейка из хлопчатобумажной ткани и такие же штаны, явно нуждавшиеся в стирке.

- Усадишь ребятишек за стол, - продолжал между тем Путилыч, - одного хлеба надо шесть кусков... Это если по одному. А всего на день двух караваев еле хватает.

Алексею захотелось докопаться до глубинных, интимных причин, побудивших, а может и вынудивших супругов Зимаевых, живущих в смысле обеспеченности лишь 6 ложки да в рот, рожать все новых и новых пострелят. Сафонов знал, что по теперешним временам этот старинный обычай, свойственный когда-то не только русским, но и многим другим народам, населявшим Россию, становился все более и более непопулярным. Не придумав ничего более разумного, любопытный собеседник бухнул:

- Иван Путилыч, скажите, а кто у вас в семье, ты или супруга, решал, сколько вы хотите иметь детей?

- Как это - решал? - с усмешкой спросил многодетный родитель.

- Ну ведь, прежде чем заиметь ребенка, надо подумать, как его прокормить, воспитать... Тем более - если он не первый, а скажем, пятый, шестой... - Подумать - когда? В то время, когда обнимаешься? Кто же середь дороги станет думать о таких вещах? Это же все равно, что самого себя обворовывать. Да и ей, с кем обнимаешься, тоже ведь от этого что-то иметь хочется... Разве она тебя из рук выпустит, пока свое не получит? Тогда уж лучше не начинать.

- Ну, а вот так - постоянную нужду терпеть, разве лучше?

Иван Путилыч насмешливо посмотрел на Алексея: недоумок или притворяется?

- А у тебя сколько детей? - спросил он.

- Ну - трое... А что?

- А - то! - передразнил Путилыч. – Может, ты скажешь, что вы с женой нужды не знаете?

Ревизор Сафонов, сам уже зрелый человек, не мог не понимать, что спорить на эту тему бесполезно. Но вывод для себя он сделал: если мужчина с женщиной хотят получить от интимной близости всю полноту счастья, которую она может дать, надо быть готовым к пожизненным материальным ограничениям. Есть, конечно, и другой путь - искусственное прерывание беременности, но кто же не знает, что эта мучительная операция, будучи неоднократно повторенной, пагубно сказывается на здоровье женщины. Не зря же католическая церковь, по слухам, запрещает аборты. Да и муж, если он равнодушно относится к здоровью жены - разве это муж?

На прощанье завхоз подарил гостю аппетитно выглядевший арбуз - как бы за участливый интерес к его житью-бытью. Этим арбузом Алексей поделился с бухгалтершей опта Евдокией Семеновной. Та несмотря на выходной день пришла на работу, потому что близился срок сдачи месячного отчета, и она решила пожертвовать своим личным временем, чтобы сверстать баланс по опту.

Бухгалтерша, увлекшись работой, не заметила, что было уже далеко за полдень и у нее начало подводить живот. Так что, когда ревизор, войдя в бухгалтерию и выложив на стол подарочный арбуз вкупе с приобретенной в лавке буханкой хлеба, не мог не заметить, что в глазах женщины, увидевшей аппетитный овощ, промелькнул голодный блеск. У него сразу же взыграло ретивое: с такой напарницей обыкновенный арбуз может показаться вдвойне слаще.

- Евдокия Семеновна! - торжественно провозгласил он. - Я видел вчера у вас на столе ножик. Давайте его сюда и не откажите мне в удовольствии составить компанию и насладиться даром вашей природы.

Труженица для порядка сперва немного смутилась, но поскольку за время пребывания ревизора в райсоюзе ей посчастливилось привыкнуть к его простецкому характеру, она быстро подладилась под настроение областного работника. И хотя арбузу было далеко, скажем, до кубанских красавцев, с голодку, да еще в такой компании он и гостю, и его напарнице показался чуть ли не медовым. Заодно Алексей узнал кое-чего полезного о заинтересовавшей его личности завхоза и о его близких, как оказалось, несмотря на многодетность, семья его отнюдь не бедствовала, поскольку трое его старших детей успели повзрослеть и уже трудились - кто в колхозе, кто в учреждениях райцентра, внося посильную лепту в кассу семьи, покидать которую они не спешили.

Поскольку о себе, о своей жизни Евдокия Семеновна говорила только намеками, Алексей, расставшись с ней вечером, почувствовал, что в семье новой его знакомой есть нечто загадочное, и подумал, что ему было бы интересно узнать о ней поподробнее.

...От бухгалтерши опта Алексей впервые узнал, что Карпинский со своим принципиальным и независимым характером не очень-то считался с амбициями местных парткнязьков, а особенно с капризами их жен, которые были уверены, что имеют полное право шнырять в магазины и лавки райсоюза с черного хода, по законам так называемого блата. За это Василий Петрович уже успел нажить себе сановных врагов. Сафонов, уже успевший проникнуться к Карпинскому естественной человеческой симпатией, не раз ловил себя на мысли, что он должен найти способ предупредить Василия Петровича, привести ему примеры того, чем обычно кончаются стычки честных тружеников торговли с амбициозными и злопамятными власть имущими. Однако поскольку бывший боевой летчик отметал даже намеки разговоров на подобные темы, благородные замыслы сердобольного ревизора так и остались на его совести.

 

Сам того не подозревая, областной ревизор невольно подстроился под темп жизнедеятельности, которому следовал Карпинский как председатель правления райпотребсоюза. По-видимому, представителем областного органа двигало чувство солидарности, И то сказать - в стиле работы Карпинского, еще в сравнительно недавнем прошлом боевого летчика, было чему поучиться: такую спайку с коллективом, которым он ненавязчиво руководил, такое взаимопроникновение в подсознание друг друга, по представлению Алексея, наверное, испытывали рысаки знаменитой русской тройки, ни один из них не посмел бы заерепениться, проявить своеволие, окажись он сознательным существом. Напротив, в своем идеальном единении они бы, наверное, усматривали высший смысл своего существования на свете.

Как-то так само собой получилось, что представитель областного органа на время даже утратил ощущение, что он что-то и кого-то проверяет. Карпинский, по мнению ревизора, тоже не чувствовал себя проверяемым. Недаром же он ввел Алексея в круг своих приятелей-единомышленников: районного прокурора, хирурга районной больницы, заведующего почтой. Все они, будучи примерно одного возраста, собирались по вечерам в кабинете председателя райсоюза, обсуждали проблемы хозяйственной жизни райцентра, делились бесхитростными новостями в своей работе и личной жизни, вспоминали о трофеях и приключениях своей последней совместной рыбалки.

Запомнился Алексею рассказ в лицах, который он услышал от Василия Петровича. Речь в нем шла о татарчонке Рустаме из какого-то колхоза, продолжавшего, несмотря на то, что после кровопролитной войны с фашистской Германией прошли годы и годы, влачить жалкое существование где-то на куличках района. Этому Рустаму, по словам рассказчика, председатель колхоза доверил передавать ежевечерние сводки о сельскохозяйственных работах в районный комитет партии. Мальчишка был боевой, хотя ему едва исполнилось двенадцать лет. В десять часов вечера он приходил в сельсовет, садился за стол, подвигал к себе телефонный аппарат, клал перед собой листок со сводкой. Затем, напустив на себя важный вид, крутил ручку. Дождавшись ответа абонента, строгим голосом вопрошал:

- Алле, алле, это кто говорит? Инструктор? Давай скорей товарищ секретарь.

Очевидно, на том конце провода кто-то из работников райкома, уже знавших мальчишку, предлагал Рустаму продиктовать текст сводки ему.

- Нет, нет! - категорически возражал ревностный исполнитель поручения. - Председатель сказал, передать только первый секретарь!

В райкоме уже привыкли к капризам Рустама, поэтому через некоторое время юный порученец продолжал диктовать безаппеляционные требования уже высшему лицу учреждения:

- Алло, алло, товарищ секретарь, бери карандаш, пиши сводка. Пиши: вспахано десять просенсиев. Написал? Дальше: забороновано десять просенсиев... Нет, постой, не так! Черкай ноль, потому что забороновано один просенсий. Передал Рустам... Кто принял? До свиданья.

С таким же грустным юмором Карпинский в один из вечеров нарисовал картину подписки колхозников на заем. Официально эта подписка считалась, конечно же, добровольной, может быть, она и на самом деле была таковой. Но насколько уныло выглядела эта затея на практике, какова была вообще жизнь в татарских селениях, а, в сущности, и в русских тоже? Алексей, хотя и сам знал это, лишний раз услышал от того же Карпинского.

- Ну, приезжаем мы однажды утром с агентом по подписке в одно из селений, прихватили в сельсовете председателя, заходим в первую избушку с подслеповатыми оконцами, крытую, как и все домишки поселка, полусгнившей соломой. В помещении площадью, может, чуть больше десяти квадратных метров - огромная русская печь и широкая деревянная кровать, на которой ночью, наверно, спит вся семья. Теснота, вонь... Ведь наряду с четырьмя голозадыми ребятишками тут же содержится приплод домашнего скота - теленок, ягнята, поскольку на улице - мороз... Объявляем хозяину, кстати, инвалиду войны, цель своего прихода, назначение займа, спрашиваем, желает ли он подписаться. Он качает головой, равнодушно произносит: "Йок" (нет).

- Почему же нет? - спрашиваем мы колхозника. - Ты что, не понимаешь, что мы должны помогать государству крепить оборонную мощь?

- Ну, ты посмотри в окно, - продолжаем мы агитацию. - Видишь, на дворе МТС трактора, комбайны... Чтобы их было больше, нужна наша помощь. Давай, мы подпишем тебя на сто рублей?

- Йок...

Тут отец семейства что-то сказал своим ребятишкам - как пояснил потом председатель сельсовета, заставил их просить хлеба - и ребятня устроила пришельцам форменный ералаш. В результате агент по подписке, переглянувшись с нами, кивнул в сторону двери: пошли, дескать, прочь, в этом околотке нам все равно ничего не светит.

Когда же наша честная компания зашла в следующую хату, у районного представителя глаза полезли на лоб: скота в жилом помещении на этот раз не было, но отовсюду: с печки, с широкой лавки под окнами, с пола на нас с любопытством уставились не то шесть, не то семь пар любопытных пацанячьих глаз. Двое из ребятишек, когда непрошенные гости входили в хату, вцепившись друг в друга мертвой хваткой, катались по полу с явной целью прищучить противника. Хозяин, занимавшийся подшивкой старого валенка, встал с табуретки, разнял дерущихся, влепил каждому по подзатыльнику и, окинув пришельцев взглядом, занял выжидательную позицию: чего, дескать, гости скажут новенького?

На стандартный вопрос о подписке он, вопреки ожиданиям, отреагировал положительно.

- Пиши, - равнодушным тоном бросил он.

Когда же его спросили, на какую сумму гражданин хотел бы подписаться, тот лишь повторил свое стандартное "пиши, пиши", только теперь уже в нетерпеливом тоне.

- Хорошо, хорошо, - в угодливой манере проговорил агент. - Сумму в двести рублей осилишь?

- Пиши, пиши...

Вместо подписи хозяин поставил на бумаге против своей фамилии кособокий крест.

- Он - неграмотный, - пояснил председатель сельсовета.

Когда вышли на улицу, районный чиновник, не в силах скрыть недоумение, спросил:

- А что, этот хозяин всегда с такой готовностью подписывается?

- Всегда... - спокойно ответил предсельсовета.

- Но почему? Ведь ясно же - платить ему все равно нечем.

- Вот именно поэтому он так легко соглашается... Чтобы отвязались от него.

- И потом он совсем ничего не вносит?

- Приезжайте, когда мы будем выклянчивать взносы - сами убедитесь.

Тут Сафонов вспомнил своего бывшего хорошего знакомого Павла Степановича Слезкина, зонального секретаря райкома партии в одном из глубинных сёл области, участника Великой Отечественной войны 1941-45 года. Демобилизовавшись в звании подполковника, привыкший к воинской дисциплине, которая, по его мнению, всегда основывалась на предельной справедливости, он никак не мог привыкнуть к указаниям - "указивкам", как их окрестил народ - властей предержащих, которые, по его мнению, только отягощали страдания простых людей, и без того изнуренных кровопролитной войной.

- Ты представь себе, - жаловался Павел Степаныч Алексею - заявишься в забытую Богом деревушку Мокровку или Дерюгино – докуда и дороги-то нету - с заданием райкома партии выклянчивать нищие гроши в фонд помощи восстановлению, скажем, Донбасса или Криворожья... Ну, заходишь в какую-нибудь скособочившуюся крестьянскую развалюху и первое, с чем встречаешься - это исхудалое лицо женщины с потухшими глазами, которой на вид можно было дать лет шестьдесят, тогда как ей на самом деле еще и сорока не было. С печки на тебя уставились четыре пары голодных глазенок ребятишек, одетых в невообразимое тряпье.

- Вот ты и скажи мне, - с надрывом спрашивал уполномоченный райкома, - пришел ты, окунулся в такую обстановку... Как, хватит у тебя душевных сил уговаривать несчастную мать еще более несчастных ребятишек внести свою лепту в благородное дело ликвидации последствий военной разрухи, если ты знаешь, что отец ее детей сложил голову, защищая нашу родину, а у нее самой нет денег даже на то, чтобы купить соли и спичек?

В голосе Павла Степаныча Алексей не мог не чувствовать трагического надрыва с нотками безысходности и отчаяния… Прошло немногим более года, как до Сафонова дошло известие: бедолагу с почестями похоронили на сельском кладбище. Слухи о причине его смерти ходили противоречивые. Одни говорили, что он, будучи не силах перевить послевоенные тяготы народа, которые он из-за необыденности своей натуры не мог не принимать слизко к сердцу, залил горькую, другие - те, что были поближе к местной медицине, уверяли, что зональный партийный секретарь скончался от острой сердечной недостаточности.

 

Как оказалось, предположение ревизора Сафонова о том, что в судьбе бухгалтерши опта Степнодольского райпотребсоюза было нечто, затрагивающее его ревизорское любопытство, имело под собой основание. Со своей стороны, догадываясь об интересе Алексея как честного человека к своей судьбе, женщина предприняла некие меры, чтобы посвятить областного ревизора в свои неприятности - в надежде, что тот, проникнувшись к ней сочувствием, захочет и сочтет возможным помочь ей.

На первом этапе осуществления своего плана она попросила плановика райсоюза Соню Китанину о содействии. Для Алексея этот эпизод-инцидент начался со случайной - якобы - его встречи с плановиком Соней в воротах райсоюза по окончании рабочего дня. Та вышла из здания райсоюза немножко раньше ревизора и остановилась на подходе к воротам, будто бы копаясь в своей раскрытой дамской сумочке. Алексей, вскоре нагнав плановичку, конечно, не догадался, что то, чем она занялась - не больше чем спектакль. У него на этот раз - из головы вон, что женская изобретательность неистощима.

- Здравствуйте! - сказала Соня ревизору. - Мы сегодня, кажется, не виделись.

Она была права, поскольку рабочее место ревизора было не в бухгалтерии, как у плановика Китаниной, а в помещении заготконторы, из которой был отдельный выход во двор.

Алексей пребывал в хорошем расположении духа, ему захотелось сморозить нечто вычурное.

- "Здравствуйте" - это не тот товар, сказал он, - который может быть в избытке.

- Вы правы, - подумав, согласилась Соня. - А я все собиралась спросить вас, как вы устроились с ночлегом?

- Спасибо! Я живу у председателева деда, а тот, видать, обзапасся шутками-прибаутками на весь мой срок пребывания у вас. Приеду домой, возьму отпуск, засяду за трактат о степнодольском фольклоре. Таким путем я заполучу сразу двух зайцев - выполню задание начальства и повышу свой культурный уровень.

Тут Соня впервые внимательно посмотрела в лицо Алексею, который, тоже впервые, обрел шанс оценить глаза женщины: светловасильковые, одновременно стеснительные и влекущие. Как мужчина, Сафонов прочел в глазах местной красотки, правда, уже не первой молодости, плохо скрытую мольбу и обещание: мольбу о капельке внимания и обещание скромной ласки в качестве вознаграждения.

Сафонов как-то не обратил внимание, что они идут рядом, что он уже оказался у хибары деда, места своего ночлега. Дальше идти вместе было неприлично. Он остановился. То же самое сделала и его спутница. Воззрившись на мужчину, как тому показалось, с мольбой, она с обворожительной ленцой проговорила:

- Алексей Петрович! Евдокия Семеновна, наша бухгалтерша опта, просила передать вам приглашение. У нее сегодня вечеринка - с чаем и тортом. По случаю завершения квартальной итогово-отчетной компании. Присоединяюсь к ее просьбе и я.

Алексей, которого просьба плановички застала врасплох, не нашел ничего лучшего, как сморозить глупость:

- А это не подкуп? Я же все-таки официальное лицо...

Соня в смущении потупила глаза. А когда она, пересилив себя, подняла их, ревизору показалось, что он увидел в них слезы. Натуральные женские слезы, перед которыми, особенно, если он сознавал, что виновник их - он, ему всегда становилось мучительно неловко.

- Сонечка, дорогая!..- спохватился неотесанный мужлан. Голосом, в котором слышалось искреннее раскаяние, он вдруг взмолился:

- Простите меня за идиотскую шутку... Ради Бога, прошу вас! А Евдокии Семеновне, пожалуйста, передайте, что я непременно буду.

Соня, как показалось Алексею, вдруг занервничала и, бросив на него растерянный взгляд, быстрыми шагами заспешила прочь.

...Когда Сафонов, ближе к вечеру, пришел в скромное, но со вкусом обустроенное гнездышко бухгалтерши опта, ее гости, уже сидевшие за столом, по-видимому, уже успели пропустить по рюмашке-другой, потому что, как заметил опоздавший, они, обмениваясь скупыми репликами, увлеченно нажимали на закуски. Внимание Сафонова, привлекла главным образом хозяйка дома. Лицом она, будучи светловолосой и голубоглазой, отдаленно смахивала на Софьюшку Китанину, только обаяние ее заметно проигрывало из-за постоянно проскальзывавшего по лицу выражения усталости и еще чего-то, чему Алексей не мог дать определения. Впрочем, он и не чувствовал в этом необходимости.

После банальных и не всегда искренних похвал в адрес инициаторши вечеринки, когда гости уже начали, что называется, бессвязно гомонить, ревизор Сафонов счел нужным попросить слова.

- Испытывая искреннюю благодарность хозяйке дома за приглашение на этот, скажем так, вечер отдыха, - сказал он, - я чувствую себя обязанным довести до сведения уважаемых гостей, что это в моей практике единственный случай, когда ревизор нарушил неписанный закон и позволил себе удовольствие сесть за один стол - я имею в виду праздничный стол - с человеком, работу которого он проверяет. ведь существующими правилами это, как известно, строго возбраняется. И если я принял приглашение душевно уважаемой мной хозяйки дома, то это потому, что я проникся к Евдокии Семеновне глубочайшим доверием из-за ее редкого трудолюбия, благодаря которому документация, которую ведет Евдокия Семеновна, как я убедился в процессе ревизии - всегда в ажуре. Призываю всех присутствующих выпить последний бокал за то, чтобы у нашей дорогой хозяюшки хватило здоровья и сил трудиться в том же духе как можно дольше!

Судя по дружным аплодисментам, тост ревизора гостям понравился.

В заключение пирушки Соня по просьбе хозяйки дома притащила из чулана патефон, который, по словам Евдокии Семеновны, пылился там с незапамятных времен. Поставив пластинку с каким-то вальсом, Соня подошла к Алексею и, смело посмотрев ему в глаза, взяла за руку и вывела на круг. Водить пришлось ей, поскольку ревизор Сафонов уже забыл, когда танцевал последний раз. Тем не менее, когда парочка сделала несколько кругов, плановичка скажет партнеру комплимент:

- Алексей Петрович, вы так легко танцуете, что мне хочется пригласить вас завтра на танцы в дом культуры...

А спустя какое-то время, видимо совсем осмелев, молодая женщина обратилась к ревизору с неожиданной для него просьбой:

- Уважаемый Алексей Петрович... - томным голосом заговорила она. - Вы не проводите сиротку Соню до ее дома? А то дорога-то, идет через лес, а там, бывает, поздних странниц перехватывают подвыпившие полуночники...

И Алексей, конечно же, не мог отказать женщине, как беззащитному существу, в ее невинной просьбе. Ведь что касается отношений героя романа в его зрелом возрасте с представительницами слабого пола, то так уж в его судьбе повелось, что они чуть ли не с первого "здравствуйте" чувствовали в нем человека открытого, честного и осязательного, человека, который с пониманием отнесется к заботам, нуждам и сомнениям любой из них, будь то соседка по квартире, сослуживица или просто попутчица в пригородном поезде. Каждая из тех, чьи пути пересекались со стезей этого гражданина, проникалась уверенностью, что ему можно запросто довериться, попросить у него совета в затруднительном положении, а то и напроситься на его невинную ласку, когда на душе, что называется, кошки скребут...

Так случилось и с работницами правления Степнодольского райпотребсоюза - бухгалтершей опта Евдокией Семеновной и плановичкой Соней Китаниной. Будучи еще относительно молодой, не старше тридцати лет, соня с ходу прониклась надеждой, что он поможет ей устроить ее бабье счастье. Потому что на свою беду она с первых же мимолетных бесед с Алексеем во время случайных встреч с ним в коридоре райсоюза почувствовала, что ей хочется пожаловаться ему на свою судьбу, растрогать его, заставить проникнуться состраданием. Дело в том, что семейная жизнь у незадачливой женщины на самом деле расклеилась в первый же год после свадьбы. Главная причина была в том, что мужик у нее оказался неспособным даже сделать ей ребенка.

Когда молодая, обиженная судьбой мужняя жена попросила якобы мягкосердечного ревизора, чтобы он проводил ее с пирушки домой, и он пошел на это, та размечталась до того, что авось ей удастся улестить провожатого помочь ей заиметь ребенка. Ничего другого она требовать от него не намеревалась. Как мужчина он вполне отвечал ее запросам, и чего такого особенного, если она зачнет от него, а потом поедет в соседний район, где ее благоверный работает механиком на машинно-тракторной станции, и подвалится к муженьку под бочок. Попробуй он потом докажи, что, мол, ребенок не от него!..

Однако вопреки ожиданиям страстной мечтательницы, выбранный ею партнер по намеченной ею совместной ночевке, проводив женщину домой и, пожелав ей спокойной ночи, вежливо раскланялся. Надо ли говорить, как жестоко недогадливый кавалер разочаровал этим самонадеянную плановичку. Тем более, что она ведь не постеснялась, пригласила Алексея зайти в свое, как она выразилась, сиротливое обиталище, уже по ее воркующему голосу он должен был догадаться, чего женщина от него хотела. И раз он пренебрег ее бабьей щедростью - чувством, на которое ее толкнуло необоримое желание заиметь ребенка от достойного человека, значит, он либо недотепа, либо изверг. И Соня затаила на обманувшего ее радужные ожидания с виду вроде бы покладистого женолюба из области жгучую обиду. Этой обиде суждено было через какое-то время помножиться на горькое недоумение и зависть, поскольку до невезучей рабы божьей, которая спала и видела себя счастливой матерью, вскоре дошел слух о том, что ее кумир, бессовестно разочаровав и покинув ее в ту печально памятную для нее ночь, зачем-то вернулся потом в освободившийся от гостей дом бухгалтерши опта. Такого обмана, который она нарекла про себя двуличием, обделенная счастьем материнства женщина простить краснобаю из области, который во время проводов ее до дома хвастался своим якобы трепетным отношением к женщине, увы, никак не могла. Долг платежом красен, решила Соня, и когда ей потом посчастливилось повстречаться с обидчиком с глазу на глаз в переулке, возле его ночлега, она остановила его, обожгла горящим взглядом и процедила сквозь зубы:

- Алексей Петрович, а вы - грязный!..

Прежде чем оплеванное таким путем официальное лицо успело что-либо сообразить, явно удовлетворенная своим поступком мстительница демонстративно отвернулась от ревизора и, гордо неся свою непорочную голову, удалилась, свернув в первую же смежную улицу...

...Четкое цоканье каблучков провинциальной поборницы морали всплывало потом время от времени в недужной памяти Алексея вплоть до глубокой старости.

 

А между тем у ревизора Сафонова в ту ночь, после того, как он, попрощавшись с соней, вернулся в дом бухгалтерши опта, состоялась, можно сказать, всего лишь деловая встреча с Евдокией Семеновной по ее просьбе. Словом, общение меж мужчиной и женщиной, невиннее которого и на свете-то, наверно, не бывает. Будучи впущен в жилище, Алексей увидел, что хозяйка уже снесла посуду со столов в горнице на кухню, прибралась в комнате и, по ее словам, сумерничала в одиночестве, привернув в керосиновой лампе огонь.

- Вы меня извините, - сказала она, - мысли у меня, честно признаться, были невеселые...

- Почему так? - поинтересовался Алексей. - Ведь во время пирушки вы были само воодушевление, само радушие. Я же наблюдал за вами - вы всем своим видом показывали, что рады гостям, довольны тем, что они так дружно откликнулись на ваше приглашение...

- Алексей Петрович, так это же было показное. Такие празднества у нас теперь - редкость, и если пригласишь по какому-либо торжественному случаю гостей, а сама хмуришься да брюзжишь - кто бы ко мне пошел в другой раз?

Тут Евдокия Семеновна понурила голову, о чем-то задумалась.

Поздний гость хотел было спросить хозяйку, не случилась ли у нее какая беда, но он постеснялся, а может, подумалось, что не так уж он знаком с ней, чтобы задавать вопросы, которые она могла расценить как нескромность с его стороны.

Но вот женщина выпрямилась, лицо ее посуровело.

- Дорогой Алексей Петрович! Я все таки решусь, расскажу вам о своей печали, потому что с первых же дней вашего пребывания в райсоюзе убедилась, что вы положительный, надежный человек...

Проговорила она это серьезным, озабоченным тоном.

- А дело в том, - продолжала женщина, - что мне не дает прохода один местный начальник, которому заблагорассудилось сделать меня предметом своих грязных ухаживаний.

Наступила пауза, которой хватило, чтобы областной чиновник невольно подумал: "Ничего себе заявочки... А я-то здесь причем? Что я - прокурор, судья?" Вслух он произнес первое, что пришло в голову:

- Наверное, местная важная шишка?

- Еще бы! Не то старший, не то главный - не знаю, как там у них - инструктор райкома партии. Начальник отдела по моральному воспитанию советских людей.

Алексей вспомнил: Карпинский однажды указал ему на него - тот шел по противоположной стороне улицы, а они сидели в кабинете председателя. Впечатление местный блюститель морали произвел тогда на него далеко не положительное: щуплый, узкоплечий, даже, кажется, с небольшим горбом, который камуфлировали чрезмерной величины ватные плечи форменного костюма наподобие кителя, какие в то время носили чуть ли не все чиновники.

Ревизору было неудобно расспрашивать жалобщицу: дело-то было щекотливое, затрагивающее честь женщины. Его даже стыд брал слушать. А каково было рассказчице? Мо та, видимо, зажав нервы в кулак, продолжала:

- Раза три этот бесстыдник предлагал поехать с ним на дачу... Соблазнял ночевкой на природе... Каким-то особенным шампанским обещал угостить. Даже в любви раза два объяснялся. А у самого - семья... жена, двое детей.

- Ну, а вы, - вырвалось у Алексея, - послали бы его к черту, и дело с концом...

- Если бы все это было так просто... - с вздохом проговорила одинокая женщина, явно нуждавшаяся в чьей-то защите. - Он уже дважды грозил мне, что добьется моего увольнения с работы... У меня муж на войне с фашистами без вести пропал. А он с чего-то взял, что Ваня стал изменником Родины.

Расстались ревизор с бухгалтершей на том, что он как официальное лицо пообещал - если, конечно, она не против - поговорить об этом с Карпинским. Евдокия Семеновна, с минутку подумав, согласие на это дала, но при условии, чтобы ее деликатное дело не стало предметом сплетен.

- Вы же знаете, - потупив очи долу, проговорила Евдокия Семеновна, - у нас ведь тоже хватает охотниц перемывать косточки соседям...

Председатель райсоюза новости, рассказанной ревизором, нисколько не удивился.

- Я только не понимаю, почему Евдокия Семеновна не обратилась с этим вопросом лично ко мне. Дело в том, что мой приятель, прокурор района, уже давно возмущается бытовой распущенностью этого работника райкома партии, но у него пока не за что зацепиться. Мы с ним обмозгуем это дело и как-нибудь уговорим пострадавших - а наша бухгалтерша не единственная жертва блудника - чтобы они написали заявления. А там уж у нашего страда законности не заржавеет лично нагрянуть в обком партии и убедить тамошнее начальство, что чем скорее они уберут из района такого лжепартийца, тем легче нам будет убеждать народ, в том числе и одиноких женщин, в неизбежности установления справедливости на нашей многострадальной земле.

Алексей, выслушав пространный монолог Карпинского, шутливо похлопал в ладоши. Он понял, что правильно сделал, подключив к решению щекотливой проблемы председателя райпотребсоюза; уж кто-кто, а коренной-то житель села местные условия знает куда лучше, чем он - перелетная птица. Ему и карты в руки!..

Как уж потом развивались события в Степнодольском райкоме партии, ревизор Сафонов не знал. Но накануне его отъезда Евдокия Семеновна подкараулила его у выхода со двора райсоюза и, сияя глазами, сообщила ему новость: партийного сластолюбца в Степнодольске больше нет. Пряча глаза и немного смущаясь, воспрявшая духом женщина добавила:

- Мы с Соней и еще одной нашей сотрудницей собираемся сегодня в семь вечера на чаепитие, которое состоится у меня дома. Мы все убедительно просим вас удостоить нашу компашку своим присутствием.

Алексей, немного подумав - а заслужил ли он такое внимание к себе, ведь благодарить-то они должны верного своему долгу прокурора - решил, сославшись на предстоящее прощальное собеседование с председателем райсоюза, попросить извинения. А чтобы как-то сгладить причиненную своим отказом горечь разочарования, ревизор пообещал:

- Вот когда приеду к вам в следующий раз, мы вместе со всем вашим коллективом обязательно устроим в вашем ресторане славный сабантуйчик в честь объединения усилий работников учета и контроля.

Горько вздохнув, бухгалтерша опта в знак согласия кивнула головой - больше-то ей ничего не оставалось...

Вечером того же дня ревизор тепло попрощался с председателем Карпинским. А на другой День он с вздохом облегчения, который обычно венчает добросовестную, с душой проделанную работу, занял единственное пассажирское место в самолете, возвращавшемся в Областной центр. Кстати, аэроплан, как и пилот в нем, были теми же, что месяц назад, когда Сафонов направлялся этим видом транспорта на ревизию в Степнодольск.

Уже в оргревизионном отделе облпотребсоюза, кратко доложив своему начальнику о результатах ревизии в Степнодольске и, начав было петь дифирамбы о коммерческих талантах тамошнего председателя, Алексей осекся, узрев на лице шефа отдела Никитина, который сидел за своим начальническим столом в анфас к нему, его любимую ехидную усмешечку.

- А чего такого, - как бы оправдываясь, пробубнил ревизор,- если мне захотелось отметить коммерческие таланты Карпинского.

- Опоздал, милок! Слухи о стиле его работы, о том, что ему удалось создать шедевр кооперативной торговли, о котором не знают разве что только самые ленивые наши торгаши, давно уже перешагнули границы нашей области.

...Увы, как потом стало явью, талантливый организатор торговли на селе в скором времени подвергнется тяжким испытаниям, причем без видимой вины со своей стороны и по воле субъекта, который по должности должен был бы заботиться об его безопасности. Субъектом этим оказался не кто иной, как начальник районного отдела НКВД некто Сутягин.

Василия Петровича чиновный блюститель порядка в районе невзлюбил уже за то, что он ликвидировал в райсоюзе закрытый для простых граждан распределитель, снабжавший районное начальство дефицитными товарами. А таковыми в то тяжкое послевоенное время было практически все, кроме разве что хлеба насущного да соли. Сутягин не знал, что на то была воля первого секретаря райкома партии, который, заступив вскоре после окончания войны на работу, возымел желание показать свою демократичность - даже родной жене запретил шастать по сельским лавчонкам через черный ход, то есть, прячась от рядовых покупателей.

Сутягин о позиции партийного секретаря в вопросах торговли не был осведомлен. Он считал виновным во всем Карпинского и затаил на него зло. Василию Петровичу надо было бы поостеречься этого человека, а он как нарочно наступил ему на больную мозоль. Не знал бедный подвижник кооперативной торговли, что честолюбия и мстительности у энкавэдэшника хоть отбавляй, и он только ждал случая, чтобы показать зазнавшемуся торгашу, который при нечаянных встречах на улицах села даже здороваться первым не желает, что он тоже не лыком шит. И надо же было такому стрястись, что этот случай предоставил ему сам Карпинский.

События развивались таким образом, что однажды в конце квартала райсоюзу, чтобы не лишиться финансирования, надо было к определенному сроку внести в кассу районного отделения госбанка двадцать три тысячи рублей. В кассе райсоюза таких денег не было. На складах тоже было пусто. К счастью, Василий узнал, что на одну из областных торговых баз поступили ручные швейные машинки, на которые у народа был огромный спрос, и председатель поехал, каким-то образом выцыганил у директора базы этого товара на нужную ему сумму. Теперь можно было вздохнуть посвободнее: привезенный товар покупатели разобрали меньше чем за неделю. Всё, что беспокойный кооператор привез, за исключением одной машинки, которую председатель при посещении магазина обнаружил припрятанной под прилавком. Василий Петрович, который в то время еще не совсем оправился от операции на желудке, возмутившись этим фактом, набросили на продавца:

- Тебе же было русским языком сказано, - втолковывал он растерянному работнику прилавка, - что если мы завтра не внесем выручку в госбанк, нас снимут с финансирования, и нам нечем будет оплачивать получаемые товары... Даже на зарплату тебе и мне денег не дадут - ты это понимаешь?

Увидев, что парень совсем растерялся, Карпинский достал машинку из закутка и водворил ее на прилавок.

- Граждане! - обратился он к покупателям. - Эту машинку нам надо срочно продать. - Кто из вас при деньгах?

И он назвал цену. Один невзрачный на вид мужичок сразу же отозвался. Переспросив о цене, он дал знать:

- Я беру машинку... Только обождите минут пятнадцать, я сбегаю за деньгами. Мой дом - рядом.

Так машинка была продана, деньги в госбанк были сданы в срок, а председатель правления Степнодольского райпотребсоюза из-за своего скороспешного решения через какое-то время лишился своего поста.

А разворачивались события так. Злополучную машинку, как выяснилось, облюбовала супруга не кого-нибудь, а небезызвестного начальника райотдела НКВД. Она упросила продавца подождать две недели, когда ее муж получит зарплату.

Кто знает, что чувствовал бедняга-продавец, когда его отчитывал председатель Карпинский, а вот шеф райотдела НКВД Сутягин, когда жена рассказала ему о подвиге райсоюзовского председателя, сразу же ощутил, что от охватившей его ярости кровь заливает ему глаза. Он снял трубку телефона, позвонил, и как только Василий Петрович отозвался, процедил сквозь зубы:

- Вот что, Карпинский - суши сухари! В Степнодольске ты больше не жилец!..

И повесил трубку. А на следующий день милицейский чин науськал местного представителя областного контрольно-ревизионного управления, чтобы он "разорил это осиное гнездо", которое якобы свил себе в райпотребсоюзе Карпинский. Тот, покопавшись в бухгалтерских документах этого учреждения, заявил, что все коммерческие операции там во всех случаях осуществлялись в соответствии с законами.

- Как это в соответствии? - грубо оборвал контролера милицейский чин. - До вас что, не дошли слухи о том, какую Карпинский развернул в районе спекуляцию пиломатериалами? А какое он себе кожаное пальто справил! Это при его-то грошовой зарплате...

...На самом-то деле торговый отдел райсоюза провел операцию с лесом, строго соблюдая существующие правила. Древесину в свое время закупили у местного леспромхоза для строительства палаток на улицах районного центра. Поскольку часть пиломатериалов по окончании стройки оказалась лишней, ее распродали населению, предварительно пропустив тесины через механический фуганок и сделав на них причитающуюся наценку в соответствии с действующими прейскурантами. Вся выручка от продажи теса была оприходована кассой райсоюза.

Сутягин, тем не менее, вызвал к себе в отдел нарсудью и, воспользовавшись тем, что тот, выпорхнув всего лишь два месяца назад с родного юрфака, практического опыта работы еще не имел, фактически принудил его возбудить против Карпинского уголовное дело. Однако этого энкавэдэшнику показалось мало. Зацепившись за липовое обвинение Карпинского, он потребовал от мягкотелого демократа - секретаря райкома - созыва заседания бюро.

Как ни странно, однако почти двум третям членов бюро, привыкших за спиной своего шефа к этакой уютной расслабленности, работать ни шатко - ни валко, больше для показухи, бойцовский характер Карпинского пришелся явно не по нутру, и они, с подачи Сутягина, проголосовали за его предложение: Карпинского от занимаемой должности председателя райсоюза отстранить, по партийной линии объявить выговор с занесением в учетную карточку. Правда, секретарь райкома потом, когда они с Карпинским остались одни, с виноватой улыбкой сказал кооператору, который фактически ни за что ни про что вдруг понес столь суровую кару:

- Ты меня извини, Василий Петрович... Честно говоря, я с этим нашим решением не согласен. Но не мог же я пойти против большинства членов бюро. Я тебе советую - ты обязательно обратись в бюро обкома партии, попроси, чтобы тебе дали добро на пересмотр твоего дела, тщательно обдумай мотивы. Я обещаю - дам в обком объективную информацию о тебе, о твоей деятельности.

Карпинский ночь после заседания бюро почти не сомкнул глаз. Он понимал: совет ему секретарь подал дельный. Однако как коммунист с опытом он был наслышан - не один член партии в районе, пострадавший от преследований или клеветы, ездил потом в обком не раз и не два, но твердой защиты редко кто из них добивался. Чаще всею бумаги без толку курсировали в областной центр и обратно, и, в конце концов, оседали в архивах. Вывод, к которому Василий Петрович, в конце концов, пришел, был неутешительным: с волками жить - значит учиться по волчьи выть, иначе тебя из Степнодольска все равно рано или поздно выкурят.

Спустя какое-то время ревизор Сафонов узнал, что Карпинскому в отделе кадров облпотребсоюза по распоряжению председателя правления пожаловали место заведующего торговым отделом в одном из ближних к центру райсоюзов области.

...Карпинского Алексей не видел потом что-то около года. Повстречались они случайно в коридоре облпотребсоюза, куда Василий Петрович приехал вместе с женой, рослой, под стать мужу, миловидной женщиной, державшейся скромно, но не без достоинства.

Бывший председатель гремевшего на всю область райсоюза за то время, что они не встречались, заметно сдал с лица. На этом лице уже не играла боевитая жизнерадостная улыбка, которой талантливый руководитель коллектива покорял собеседника с первой встречи. Увы! Теперь больно было смотреть в его потухшие глаза, которые как бы говорили: что же вы, люди, со мной сделали, чем я вам не угодил? А еще Алексей уловил в этих глазах немой упрек в свой адрес - где же, мол, ты, липовый инструктор, тс ли пропадал, то ли прятался, когда твоего подопечного злые недруги заставили тащить крест распятия на новую Голгофу?

И кто знает, не в этот ли раз советский служащий Сафонов впервые, но с мучительной остротой почувствовал, не допустил ли он в свое время непоправимую оплошность, избрав поле деятельности в отрасли народного хозяйства, о которой не имел почти никакого представления. Ведь он даже не подумал о том, а не потребуются ли здесь недюжинные знания юриспруденции, чтооы оказывать помощь работникам, особенно ценным, попавшим в беду, как это случилось с Карпинским?

 

После ревизии в Степнодольске, у Карпинского, Алексей выпросил у начальника отдела пару дней в счет госотпуска, чтобы навестить семью.

Дома ревизор не мог удержаться, не посвятить в свои беспокойные мысли отца - Петра Кузьмича. Тот в последнее время из-за постоянного недомогания в течение дня нет-нет да и приляжет на специально прилаженный на кухне топчан, а то и заберется на русскую печь, которую с утра сам же и протапливал, у мамани здоровье было и того плачевней - она покидала постель только на время трапез, да и то лишь если чувствовала себя в состоянии добраться до стола. Сыну родители с грустью признавались, что им ох как не хочется сесть на шею сношеньке, которой и самой-то себя правдить становится все тягостнее.

Когда Алексей рассказал отцу о драме председателя Карпинского - энергичного человека, способного коммерсанта и талантливого руководителя, старик поднял голову с подушки - он еще не оправился от очередного приступа печеночных колик - подпер ее ладонью и глухим голосом проговорил:

- Я вижу, ты этому удивляешься, словно впервые столкнулся с проявлением грубого насилия над человеком. Ты, наверное, забыл, что в свое время почти таким макаром поступили и со мной, честным работником, активистом колхозного движения. Мотивы у моих недругов, а точнее у бездушных чинуш, правда, были несколько иные, но какая разница - судьбу-то мне сломали, веру в справедливость в том кругу, в котором я вращался, подорвали навсегда...

Петр Кузьмич замолчал. Сын не мог не видеть, что родителю тяжело говорить.

- Пап, - сочувственно проговорил Алексей, - может, отложим разговор до другого раза?

- Нет, нет! - возразил отец. Раз уж начал, дай мне выговориться, облегчить душу. О чем бишь я? Да... Для меня поведение моих тогдашних начальников по отношению к постигшей меня на службе напасти было загадкой. До сознания только потом дошло, что под суд я попал из-за безграмотного распоряжения второго секретаря райкома, некоего Зыкова. Тот вместо того, чтобы спущенное обкомом задание по выращиванию картофеля распределить по всем колхозам района, всучил его нам. А у нас и без того рабочих рук не хватало - разбежались наши ремесленнички кто куда - подальше от колхозов. С уборкой не управились, часть картофеля ушла под снег. Когда меня осудили за провинность, допущенную работником райкома, то есть моим начальством, я подумал было, что это случайность. Но когда так же, как со мной, власти поступили с одним моим товарищем, с другим, я понял, что у нас рядовой работник, честно трудящийся на благо общества, запросто может пострадать ни за что, ни про что и оказаться как бы в изоляции, до него, как и до его семьи - так уж получается — властям нет никакого дела, пусть он даже на службе обществу подорвал здоровье. Правда, оступившемуся у нас не мстят. Конечно, за провинность его заставят отвечать перед законом, дадут ему небольшой срок принудительных работ, как это было со мной. А того не учитывают, что этим они отпугивают людей, заставляют их подумать - а стоит ли выкладываться, если власти у нас по сути дела бездушны, точнее, считаются только с народом в целом, а уж каждая отдельная личность пускай позаботится о себе сама...

- Но ведь это означает, - осторожно, чтобы не взволновать старика, возразил Алексей, - что в наше время, как говорят, высовываться, то есть проявлять инициативу, придумывать что-то новое, оригинальное, полезное для общества - как показал опыт моего подопечного кооператора - не только неблагодарно, но и опасно для собственной судьбы...

- Ну, уж это ты решай сам, - устало проговорил Петр Кузьмич. И по голосу родителя, и по глазам, которые то и дело смежались, сын понял, что разговор очень утомил его. - Тебя, небось, учили, - слабым голосом закончил отец, - что в нашем государстве объявлено о свободе совести, вероисповедания и так далее...

"Хорошенькая свобода... - подумал ревизор Сафонов. - Вывод-то из того, что показал опыт Карпинского, может быть только один: стоит честному, дельному труженику нашего народного хозяйства не угодить какому-либо распоясавшемуся чину, обладающему властью, и тот без зазрения совести сломает тебе хребет... А чтобы добиться правды в лабиринтах высоких коридоров нашей власти, как учит, почитай, вся многовековая история России, одной жизни всегда не хватало...

 

В числе первых новостей, которыми Алексея встретила дома его многотерпеливая супруга Вера Матвеевна, было печальное известие о кончине мужа Аллы, Степана.

- Как же так? - искренне удивился бедный ревизор. - Почему же мне не дали знать?

Теперь удивилась жена:

- Почему это не дали? Я сама отправляла тебе телеграмму. Сразу же, в день кончины Степана.

Женщина долгим взглядом посмотрела в глаза супруга. Лицо ее выражало тревожное недоумение.

Тут только до Алексея дошло, что злосчастное послание жены, по всей видимости, затерялось где-то в бесчисленных кабинетах перенаселенного учреждения, в котором он работал.

Веруня, которой ко времени приезда мужа, как и вообще в последние года, немного нездоровилось, вечером выпроводила мужа из дома.

- Иди к овдовевшей жене Степана, - сказала она, - и покайся. Вы же смолоду были друзья - водой не разольешь.

В последних словах иены Алексей не мог не уловить подтекста.

...Алла оказалась дома одна. Сын - студент какого-то вуза в Москве, гостивший дома по случаю каникул, ушел с дружком в кино. Вдовушка, хоть и тайная, но самая близкая и желанная подруга Алексея, видимо, воспользовавшись тем, что она теперь вновь свободная птица, едва впустив гостя в дверь, бросилась ему на шею и плечи ее содрогнулись от безудержных рыданий. Бывший невольный любовник не стал тратить слова, чтобы успокоить удрученную горем женщину, которой он продолжал чувствовать себя очень многим обязанным. Он просто нежно поглаживал ее по модной прическе, по спине, и даже не постеснялся поцеловать давнюю подружку куда-то около уха. Ласки он не жалел, и не только потому, что ласкать нравящуюся женщину уже само по себе великое благо, но и под влиянием стопроцентной уверенности в том, что стоит ему только захотеть, Алла потом вознаградит его сторицей. Ибо кто-кто, а уж он-то знал - сердце у этой дочери Евы золотое...

- Почему же ты, идол этакий, - полусерьезно, полушутливо, но, во всяком случае, не без легкой скорби в голосе выговаривала Алла чуть не четверть часа своему дружку, когда они уже сидели и непринужденно беседовали за столом, - почему же ты не приехал отдать корешу последний долг? Как ни говори, это ведь нечестно. Даже сынуля мой все спрашивал меня - дескать, мам, а почему же дядя Леша не приехал?

"Уж не призналась ли она своему сынуле, - мелькнула у Алексея непрошенная мысль, - кто у него настоящий отец? Гостю даже померещилось от неловкости, что по лицу его любовницы одной ночи мелькнула злорадная улыбка.

Правда, хозяйка дома довольно скоро успокоилась, расслабилась. К тому же на керогазе уже закипел чайник, и она, не переставая расспрашивать друга дома о его работе, о семейной жизни, выставила на стол чайную посуду, тарелочки со сдобой и вареньем собственного приготовления.

- Это я, чтобы меня не осуждали потом, будто мы с тобой не помянули покойного, - как бы мимоходом пояснила хозяйка.

"А она, кажется, уже примирилась с утратой или, во всяком случае, хорошо владеет собой, - подумалось Алексею. - Она быстро приспосабливается к обстоятельствам и с ней, должно быть, легко жилось мужу". Последний довод друга дома не мог не вызвать у него легкой зависти к покойному.

В конце чаепития, наверное, под воздействием употребленной домашней настойки, гость был уже почти уверен, что хозяйка была бы даже не против, чтобы он остался у нее ночевать, и что только врожденная порядочность не позволит ей решиться на такой шаг.

...Ограничилась Алла тем, что, провожая истинного отца своего сына, с грустью во взоре и в голосе попросила:

- Лешенька, может, поцелуешь на сон грядущий... по давнишней памяти?..

Поцелуй у старых друзей получился долгий, чувственный, многозначительный...

И, конечно же - дома супруга Алексея, уже в постели, с деланным равнодушием допрашивала мужа:

- Ну, ты, Леш, наверное, это... постеснялся даже приласкать бедную вдовушку. А ведь она сейчас так нуждается в этом...

"Вот ты у меня какая... - хотя и с теплотой в душе, но не без ехидства подумал довольный своим поведением муженек. - Сама же провоцируешь, и сама же потом до конца жизни стала бы пилить меня, клюнь я на твой подозрительный намек"...

Уснул любящий и заботливый супруг, удовлетворенный уже тем, что женушка на этот раз не жаловалась на свои недуги, хотя и внешний вид, и поведение ее оставляли желать лучшего. Еще бы! Одних только аптечных пузырьков и склянок, особенно передних, в доме скопилось столько, что в шкафу они уже не умещались, заполнили все полочки и подоконники, как в горнице, так и на кухне...

...Прежде чем заснуть, заботливый супруг с грустью подумал - тяжело стало его прежде времени увядшей Веруне управляться с домашними делами, ухаживать за его престарелыми родителями. А вот работу, несмотря на все ухудшающееся самочувствие, оставлять не желает. Говорит - пенсию ей потом, при начислении, срезать могут, если она хотя бы месяца до положенного стажа не доработает.

 

 

Hosted by uCoz