назад	Николай Волков. На вечном перепутье (оглавление)	далее

Глава двадцать первая

Неизвестно, отдавал ли Алексей себе отчет в том, что встречаясь иногда в командировках с женщинами, своими ровесницами, которые в силу тех или иных обстоятельств оказывались на его пути, он порой, теряя самоконтроль или позволяя себе расслабиться, сходился с иными из них, сходился чаще всего из острой жалости к ним, из болезненного желания как-то облегчить их участь. Так было с душевной, отзывчивой хозяюшкой помещения сельпо Ксюшей в селе Графском, так получилось и с бывшей техникумовской однокурсницей Галей Солнцевой, судьба которой поневоле разжалобила горе-любовника настолько, что он даже на какое-то время перестал думать о делах и заботах своей семьи, о том, что его благоверной вот-вот подоспеет пора рожать их третье по счету чадо.

К счастью, Галя, сама того не подозревая, помогла забывчивому семьянину вспомнить, что ему надо не откладывая в долгий ящик осведомиться относительно дня, когда у его многострадальной подруги жизни наступит день, в который она должна будет отправиться в то место в своем селе, где женщинам в ее ют разрешиться от бремени. В один из последних дней пребывания Алексея в Головлевском райсоюзе, когда Галя после некоторой паузы, в течение которой она избегала встреч с бывшим однокурсником, решила как бы нечаянно заглянуть в рабочую комнату ревизора. Сказав несколько расхожих фраз о погоде, о работе, она, уже от дверей, с задорной улыбкой протараторила:

- Вы, Алексей Петрович, за этими прошлогодними бумажками о своих домашних не забудьте. Дома поди благоверная с детишками от тоски исходит, вас ожидаючи...

Незадачливый семьянин тогда, на другой же день, испросил у председателя райсоюза Козырева разрешения, дозвонился в Кустарях до квартиры своей бывшей сообщницы по греху Аллы Мокеевой и замучил ее вопросами, пытаясь выяснить, не нуждается ли Веруня в срочном приезде мужа. Уловив в тоне ответов Аллы нотки некой обеспокоенности, Алексей, поскольку у него до окончания срока командировки осталось несколько свободный дней, на другое утро, еще до прихода сотрудников поспешил на станцию, к которой тяготело Головлево, благо председатель райсоюза Козырев, войдя в положение заботливого семьянина, велел конюху запрячь в сани своего рысака. Там, дождавшись поезда, пробился в битком набитый пассажирами вагон и без приключений добрался до родной станции Гудково. Оттуда, поймав попутную полуторку, Алексей в полуокоченевшем состоянии добрался до дома. Хорошо хоть, что теща в тот день натопила свою крохотную семейную баньку, а у тестя уцелела в заначке четвертинка сорокаградусной. А то не миновать бы промороженному ревизору кашля и насморка, а то и чего посерьезнее: на улице-то в день путешествия гулял жестокий северяк, а ртутный столбик в термометрах зашкалило на отметке 25 градусов, ехать же областному чиновнику со станции пришлось в кузове грузовика, на верхотуре, не много, не мало - целых двадцать пять верст.

Что и говорить, эта проба духа, маленькое испытание на прочность, потребовало от канцелярского работника недюжинной самоотверженности, за что во время семейного ужина он был неоднократно вознагражден красноречивыми, восторженными взглядами своей милой супруженьки. Ну, а сам непоседливый семьянин был рад уже тому, что на этот раз он отведет женушку в родильное, благоустроенное отделение районной больницы собственной персоной, не допустит того, чтобы эту священную обязанность препоручили, как это при рождении Ирочки, их второго ребенка, не сдержанному на тестюшке. Матвей Иваныч тогда, по словам Степаниды Ивановне раз за глаза во всеуслышание попрекал зятя. "Как спать с женой, - ворчливо бубнил он, - так до этого он охоч. А как пришла пора исполнить первейшую обязанность отца дитяти, свой долг перед супругой, так его на семи кобелях не сыщешь"...

Правда, зятек на Матвея Иваныча обиды не держал. Зато теперь виновник священных забот роженицы, своей милой Веруни, не мог не погордиться собой. Как же! Ведь он не только самолично отвел роженицу в сакраментальное заведение - роддом, не только дважды или трижды навестил ее там, но и самолично, когда пришла пора, привел ее обратно домой, бережно, как бесценную ношу, внес в родной дом новое пополнение семьи, крохотулю-дочку, которую родители дорогой решили окрестить Людочкой.

Помог Алексею в обихоживании супруги-роженицы, правда, косвенно, сам начальник его отдела Калюжный, который вопреки действовавшим в учреждении правилам выклянчил в отделе кадров своему сотруднику, безотказному подчиненному, краткосрочный отпуск, правда, без сохранения содержания. А что особенно порадовало отца новорожденной, так это перемена отношения к нему со стороны тестя. Матвей Иваныч во время скромного торжества - крестин Людочки - после третьей рюмки встал из-за стола, подошел к Алексею и, троекратно облобызав его, прочувствованно возгласил:

- Леха! Родной ты мой! Прости ради Бога старого недоумка!.. Не имел я права прошлый раз оскорблять своего любимого. Клянусь - теперь всем на селе расскажу - ты самый человек на селе. Да что там на селе! Пройди всю округу - в этом никто не посмеет мне перечить...

Казалось бы - Алексей сделал все возможное, чтобы создать своему семейству условия для сносного существования. Однако на сердце у него, когда он уезжал в область, чтобы, как тогда писали в газетах, продолжать нести свою трудовую вахту, было куда как неспокойно. И причина для этого била основательной: маманя его, Степанида Ивановна, продолжала испытывать мучительные приступы недомогания. Во время празднования крестин, посидев за столом каких-то минут двадцать, она удалилась в свою отгородку и больше в горнице не показывалась.

Алексей тогда понял, что управляться с детьми его Веруне придется теперь одной. Немного успокоила его Алла, жена Степана, которую как самую близкую подругу на крестины позвала сама роженица. Молодой отец новорожденной, когда провожал славную женщину после пирушки, на которую ее пригласила сама роженица, до ворот своего двора, уже не смущаясь того, что он - подпольный отец ее ребенка, поблагодарил гостей за постоянную помощь, и материальную, и моральную, его близким... А потом, справившись о здоровье членов ее семейства, смущенно попросил Аллу время от времени проведывать его домашних.

- А вот об этом меня просить не надо, - по-простецки возразила бескорыстная приятельница, открыто и прямо посмотрев в глаза своему другу. - Вера может подтвердить, что я постоянная посетительница вашего очага. Хочешь верь, хочешь нет - я порой ощущаю себя как бы членом вашей семьи.

Алексей после этой краткой беседы впервые с какой-то ясностью осознал: Алла была и остается самым верным и самым отзывчивым другом Алексея и его семьи, когда требовалась какая-либо помощь. И тут же мнительного тугодума, каким в сущности был Сафонов, овладело легкое беспокойство. Правда, то, что Алла своим дружеским отношением к нему и к Веруне, а главное - тем, что она постоянно подчеркивала, будто их со Степаном семья - чуть ли не самая дружная в Кустарях, как-то успокаивало Алексея, отвлекало от болезненного ощущения своей непорядочности по отношения к мужу Аллы. Но, попытавшись однажды поставить себя на место Степана и спросив себя, простил ли бы он своей супруженьке такой подарок, он невольно осекся. Потому что сам, в сущности, до сих пор не мог простить своей супруженьке то, что она отдалась ему не в положенный ему обычаем черед. Поразмыслив, неудачник, в конце концов, пришел к выводу: что касается честности ниспосланных судьбой им со Степаном жен, точнее - невест, то они теперь два сапога - пара. К тому же он, Алексей, завладел Степановой долей пресловутого жениховского счастья не по своей воле, во всяком случае - не по умыслу.

Убедив себя таким путем в своей невиновности перед приятелем, Алексей, когда дружки встретились случайно на Большом тракте около райсоюза, не отвел глаз, когда Степан по своему обычаю немного искоса внимательно посмотрел на него несмело-застенчивым взглядом. Никакого смущения областной ревизор не испытал, тем более что кореш первым протянул руку для приветствия, выразив свое расположение к земляку крепким рукопожатием.

Молодые люди не виделись друг с другом почти три года - с того лета, в конце которого Алексей уехал на учебу в техникум. Противоречивые чувства испытал он, исподволь проследив за выражением лица бывшего сверстника по юношеским проказам и с трудом подавив в себе все же давши о себе знать стыд за провинность перед парнем. Окончательно успокоился Сафонов, догадавшись, что Алла каким-то путем все же сумела выйти сухой из воды, придумав в свое оправдание какую-нибудь головоломную историю. То, что ум у девахи отличался недюжинной изобретательностью, Алексею доводилось убеждаться не раз... Да и мало ли девчонок на свете грешили и грешат по молодости, причем делают это чаще всего не по своей воле. И что-то не приходилось слышать, чтобы обманутые молодые мужья, особенно в нашу бурную эпоху, давали обманщицам от ворот

Разговор у Алексея со Степаном получился спокойный, с проявлением с обеих сторон непринужденной благожелательности и уважения, Алексей, подавив смущение, овладевшее было им в первые минуты встречи от сознания своей вины перед сверстником поотважился даже спросить его:

- Ну, как твоя семейная жизнь?

- Моя семейная жизнь, - проговорил Степан, вдруг воодушевившись, - кажется, единственное, в чем мне на этом свете повезло. Судьбе, наверно, угодно было вознаградить меня за все то лихо, которое навалилось на меня в эту проклятую войну...

Алексей, незаметно окинув дружка внимательным взглядом, отметил про себя: хотя губы у Степана продолжали оставаться синими, общий вид у него, по его мнению, был как у человека, про какого врачи обычно говорят - практически здоров. На вопрос о самочувствии дружок, приблизив свое лицо к лицу земляка и понизив голос, с внушением проговорил:

- Если бы не Алла, не ее старания, тебе, чтобы навестить меня, пришлось бы идти не сюда, на Большой тракт, а в рощу, на поляну, где покоятся наши предки...

Алексей почувствовал, что ему что-то мешает согласиться с собеседником.

- А ты не преувеличиваешь, - спросил он, - способностей свой благоверной? Не сбрасываешь со счетов животворные способности своего организма?

- Я говорю тебе, как подсказывает мое внутренне чувство, как сам себя понимаю. Ну, а ты можешь судить-рядить, как тебе заблагорассудится... И еще: ты должен знать - моя жена сделала для меня всё, чтобы поставить меня па ноги: она меня и к областным медикам возила и лекарства любые, какие они выписывали, всеми правдами и неправдами добывала... А ты мне не веришь...

Последние слова Степан проговорил с легкой обидой.

- Ну, зачем ты так, - примирительным тоном возразил Алексей. Просто мне показалось - ты малость приукрашиваешь. Неужто, у вас с Аллой не бывало размолвок, без которых, по-моему, ни одна семья не обходится.

- Нет, почему же... Я иной раз, бывало, в чем-то и не соглашусь с Аллой. Но она всегда как-то все в шутку умеет повернуть. Вот тебе пример. Захотелось ей новую хату поставить. Наша-то, в которой мы жили, уже давно ветшать начала. И то сказать - покупали-то мы ее в свое время за гроши ломаные. Но все равно я предложение супруги встретил в штыки, потому как чувствовал - не сдюжу, здоровье не позволит. И что же - ты думаешь, супруга скандалы закатывать начала? Ничего подобного. Однажды, проснувшись среди ночи и, наверно, почувствовав, что я тоже не сплю, женка проговорила, как бы рассуждая сама с собой: "Головушки не приложу - и что мне с этим срубом делать?" "С каким срубом?" - насторожился я, поскольку никаких разговоров об этом раньше не велось. "Ни с каким... - со смешком проговорила Алла. - Просто испытать тебя хотела, как ты сейчас к этому относишься". Вобщем, на том разговор и закончился. А через какое-то время прихожу я с работы, гляжу, а на дворе - два огромных штабеля сосновых бревен, Уже ошкуренных, затесанных, хоть сейчас в сруб укладывай. Захожу в хату, гляжу - супруга у керогаза хлопочет, ужин готовит. Спрашиваю ее не без пристрастия: "Что это такое во дворе? Почему мне не сказала? А она мне с улыбкой: "Ну, если хочешь, скажу: сруб по дешевке купила... Можем продать - навар хороший получим". Ну, я, понятное дело, обиделся, посердился немного - почему жена не посоветовалась. Только ведь деваться-то все равно некуда было. Не станешь же доживать век в гнилушке, которая вот-вот развалится. Я, правда, дня два с Аллой не разговаривал. Ну, а когда пришли плотники, с которыми договорилась жена, те поневоле пришлось помогать им. Зато теперь мы живем в доме с удобствами...

Помолчав, Степан, правда, без особого энтузиазма, спросил, а точнее, полюбопытствовал, какого мнения его дружок об их с Аллой образе семейной жизни:

- Вот теперь и скажи, бывают у нас с Аллой размолвки или нет...

Алексей же на вопрос дружка отвечать не стал. Ему, человеку с опытом, как в семейной жизни, так и в работе, втемяшилось пофантазировать, по какой колее покатилась бы его судьба, если бы он связал ее с Аллой Мокеевой. Ему, как он теперь понял, пришлось бы иметь дело с женщиной сильной воли, незаурядного ума, чисто мужской изобретательности и самообладания. Конечно, все решало бы - как они приспособились, притерлись друг к другу. Если бы они гармонически объединили свои усилия, то, выражаясь образно, ощипывали бы по две курицы в семейную кастрюлю, а если опустились бы до склок с едва ли сознаваемой целью забрать в свои руки бразды правления в семье, то даже непосвященному стало бы ясно, что мира в таком доме было бы не видать, как своих ушей.

 

Проснувшись на следующее после встречи со Степаном утро в своей супружеской постели и увидев при свете пробивающихся сквозь тюлевые занавески на окнах умиротворенное лицо своей женушки - лицо, с которого уже сошли следы напряжения, владевшие ею, когда она донашивала свое третье чадо, Алексей явственно ощутил, как к нему возвращается радостное чувство горячей симпатии к Веруне, которую он в первый раз испытал, когда она родила их первенца Гену. Благоверному вдруг мучительно захотелось нежно обнять подругу жизни и целовать, целовать ее - лицо ее, плечи, грудь - до тех пор, пока она не отстранится, как она всегда это делала, уперев свои красивые ладошки в его грудь.

...Глубоко вздохнув, любезный муженек в тот раз так и не дал волю своему внезапно вспыхнувшему чувству. А на другой день ревизор покинул родные пенаты - его звала работа, служба, как тогда говорили порою меж собой советские чиновники.

 

Алексей проработал в ревизионном отделе около шести лет, прежде, чем ощутить себя готовым к тому, чтобы проанализировать полученный им опыт и сделать вывод, точнее убедить себя: у него накоплен достаточный стаж, чтобы, выезжая в командировки, чувствовать полную уверенность в своих силах и в подавляющем числе случаев самому принимать решения, когда возникают неординарные вопросы. В это же время он открыл, что среди своих товарищей по профессии он занимает место в первых рядах.

Многому научил Алексея показательный случай формального отношения к порученному делу, допущенный одним из его старших товарищей, Аркадием Медуновым, у которого коллега в свое время перенял немало хорошего. Как выяснилось, Аркадий, будучи направленным в большой, многонаселенный район поблизости от областного центра и посчитав, что любителям легкой поживы проворить там у себя темные делишки трудновато, решил не проверять реальное, фактическое наличие товаров в крупном районном магазине, записав в своем акте ревизии сумму, числившуюся в бухгалтерских книгах. На несчастье ревизора, заведующего этого магазина вскоре после отъезда ревизора по какой-то причине отстранили от работы. А когда стали передавать товароматериальные ценности магазина вновь назначенному работнику, обнаружили растрату на сумму ни много, ни мало на целых сто пятьдесят тысяч рублей, которую продавцу при его скромной зарплате не покрыть и за всю оставшуюся жизнь.

Алексея этот случай не то что напугал, но лишний раз серьезно насторожил, напомнив ему терзания с полусумасшедшим растратчиком в раскатовском райпотребсоюзе - с одиозной личностью, которая в свое время наделала шуму чуть ли не на всю область.

После совещания в отделе, посвященного разбору этого события, Алексей, оставшись с начальником отдела один на один, попросил у Калиевого разрешения провести внезапную ревизию в одном из райсоюзов своей зоны, причем с таким условием, чтобы о ней в облпотребсоюзе были осведомлены только они двое. Точнее говоря, ревизор просил, чтобы командировку ему выписал сам начальник, не обращаясь, как это обычно делалось, в секретариат и общий отдел. Поступить таким образом Алексея побудило то обстоятельство, что были известны случаи, когда кто-то из сотрудников названных служб предупреждал соответствующий райсоюз, что-де к ним едет ревизор, прячьте, мол, концы в воду,..

Калюжный, глубоко задумавшись на несколько минут, согласие на такой маневр дал, правда, проговорив при этом с виноватой улыбкой:

- Ладно, была не была, где наша не пропадала... В конце концов, случись у тебя какой прокол, я могу нарваться лишь на выговор, а к этому нашему брату не привыкать. Только добейся, чтобы твой эксперимент дал мало-мальски весомый результат... В противном случае мы обое рискуем сесть в лужу.

В качестве подопытного кролика Алексей, посоветовавшись с шефом, избрал один из подконтрольных ему, Верхнеславинский райпотребсоюз, торговые точки которого были разбросаны в районе, никакой дороги в который в зимнее время не было.

- Как ты при таких обстоятельствах намереваешься поступить? - поинтересовался начальник отдела.

- Решение этой проблемы, - усмехнувшись, приговорил ревизор, - я целиком беру на себя. Секрет раскрою, когда с успехом проверну операцию. Ну, а если не получится - сам подам заявление, чтобы меня с кандибобером выдворили вон из отдела...

Раскрывать секрет сейчас Алексей не хотел, поскольку он состоял в том, что сотрудник отдела намеревался заявиться на место с тыла, чуть ли не со стороны соседней области, а такое турне, принимая во внимание господствовавшее в то время в глубинке Руси бездорожье, было довольно-таки рискованным.

Купив билет, как он уже не раз это делал, на "кукурузник"-легкий двухместный аэроплан, ревизор добрался до Маниловки - центра района, соседнего с тем, куда ему была выписана командировка. В Маниловке он попросил у председателя райсоюза Стрельцова, с которым он после двух ревизий в его хозяйстве давно был "на ты" какое-нибудь транспортное средство, выражаясь по-крестьянски, подводу до ближайшего села соседнего, Верхнеславинского района, то есть объекта своей ревизии. Правда, Алексею было жаль, что приятелю он вынужден был сказать неправду относительно цели своей поездки: он придумал версию о том, что ему якобы надо было проведать свою тяжело больную родственницу. Лгать было тяжело, чувствовал себя невольный мистификатор, будто проглотил лягушку, но чего не сделаешь ради забот о сохранности народного достояния!

Что неприятнее всего - день, в который новатору ревизорского дела пришлось совершать двадцативерстный вояж, выдался на редкость морозным, и тому же дул свирепый северяк, тулупа у приятеля не оказалось, и Алексей в своем коротеньком полушубке чуть было не отморозил себе коленки - чиновничьи галифе из тонкой диагонали на такие морозы не были рассчитаны... Но чего не вынесешь ради торжества ее величества идеи! Конечно, если бы Стрельцов не пожалел для областного ревизора своего персонального рысака, ему, областному работнику, не пришлось бы мерзнуть столько времени... Шутка ли сказать, ленивая кляча тащила его каких-то двадцать километров больше трех часов! Грело бедолагу лишь предчувствие успеха, которое не покидало его, хотя, чего греха таить, он не мог не догадываться о неизбежности предстоящих баталий с представителями местных властей.

В селе Новомордовском ревизор попросил кучера высадить его, не доезжая до кирпичного дома, выделявшегося на фоне скромных деревенских хатенок, на котором бросалась в глаза вывеска "Сельмаг". Растерев вконец закоченевшие колени, Алексей спросил у возницы:

- Вы сегодня же обратно?

- Да нет... Лошадь подустала. Пока она отдохнет, пока покормишь ее, глядь, уже стемнеет.

- А ночевать-то есть где?

- Есть. У меня двоюродная сестра сюда замуж вышла. Поеду к ней.

- Тогда я с вами попрощаюсь. Сердечно благодарен вам за добрую услугу.

Алексей протянул вознице трешку - как раз на поллитровку русской горькой:

- После езды в такую холодрыгу и погреться не мешает – так ведь?

Ревизор направился к магазину, вошел в него, огляделся: кроме продавца - мужчины с необычно красным цветом лица, одетого в засаленный полушубок, в помещении были только еще две молодые женщины в деревенских пальтушках, которые, стоя у прилавка, о чем-то оживленно судачили, как понял приезжий, на своем, мордовском языке.

Алексей подошел к прилавку, поздоровался с продавцом и покупательницами. Продавцу представился, протянул командировочное удостоверение. От внимания ревизора не ускользнуло, как у работника прилавка забегали глаза, как дрогнула рука, когда он возвращал документы. Обращаясь к покупательницам, Алексей попросил их:

- Уважаемые гражданочки, делайте поскорее покупки - магазин закрывается на учет.

Когда ревизор вскоре остался с работником прилавка один на один, он с вежливой улыбкой спросил:

- Наверное, не ждали?

- Да уж... - принудив себя тоже улыбнуться, невесело проговорил кооператор. - Как с неба свалились.

- Давайте знакомиться, - дружелюбно предложил Алексей, протягивая руку. - Моя фамилия Сафонов.

- Знаю, - равнодушным тоном ответил собеседник, пожимая руку Алексея. - Прочел в удостоверении. Моя фамилия - Девятаев.

- Простите, а по батюшке как?

- Что?

- Ну, величать вас как, по имени - отчеству?

- Лексеем меня зовут... Лексей Петрович.

- Скажите... - усмехнулся ревизор. - Мы с вами - полные тезки.

"Тезка" опять попытался улыбнуться. Улыбка, как и в первый раз, получилась натянутой.

- Ну что же, Алексей Петрович... Забирайте все нужные документы и ведите меня в контору сельпо.

Продавец нагнулся под прилавок, пошуршал там бумагами.

- Да, вот еще что. Если у вас есть, чем опломбировать дверь магазина, давайте это сюда.

Продавец машинально выполнил просьбу ревизора, оба они вышли на улицу, заперли и опечатали сельскую, как тогда говорили "торговую точку. Дорогой Алексей спросил своего спутника:

- Надеюсь, в магазине у вас все в порядке? В долг товары никому не отпускали?

- Н-нет...

Уверенности в голосе тезки ревизор не почувствовал. У него неприятно заныло под ложечкой: как и все его собратья по профессии, Алексей знал, какой нервотрепки стоит ревизору оформление дел по растратам, особенно, когда документы приходится передавать в судебно-следственные органы.

...Поскольку на дворе быстро темнело, в конторе сельпо уже горела керосиновая лампа, стоявшая на двухтумбовом канцелярском столе, за которым сидела молодая женщина в роговых очках, а сбоку - уже немолодой рыжеусый мужчина с грубыми чертами лица. О приезде ревизора в конторе уже знали, потому что мужчина встал и вышел навстречу Алексею.

- Семакин, председатель сельпо, - представился он, протягивая руку.

- Алексей Петрович, ревизор облпотребсоюза, - гость счел нужным назвать свою должность, поскольку хозяева документов у него не потребовали.

- Ревизию делать будете? - спросил предсельпо.

- Это будет зависеть от результатов проверки наличия товаров в сельмаге.

- Почему сначала у нас, а не в райсоюзе?

Что тут мог сказать ревизор? Не раскрывать же своего "стратегического замысла"…

- Таково было задание начальства... - вывернулся он.

У предсельпо, по-видимому, возникло какое-то сомнение - ответ ревизора не рассеял его.

Поскольку ревизор в разъяснения вдаваться не стал, председатель указал на стулья, стоящие сбоку от стола, за которым, как догадался Алексей, обычно восседал глава сельпо.

- Давайте присядем...

Увидев, что заведующий сельмагом остался стоять, Семакин обратился к нему:

- Садись и ты... Чего стоять? Домой вместе пойдем.

- Ему надо отчет составлять, - вмешалась женщина в очках, как понял Алексей - бухгалтерша сельпо.

- Ну - лады, поступайте, как знаете... Семакин, повернувшись к ревизору, спросил:

- Что на данный момент требуется от меня?

- Хорошо бы завтра к восьми утра пригласить лавочную комиссию.

- Будете проверять магазин?

- Да, это входит в план моей работы.

- Хорошо, просьбу мы вашу удовлетворим... Теперь насчет вашего ночлега. Мы тут посоветовались... Надя! - обратился председатель к девушке-коротышке с жиденькими темнорусыми косичками, - ты с мамой можешь поговорить?

- А чего говорить? - ответила та пискливым голосом из-за своего столика, стоявшего в углу конторы. - Вы же знаете, что она не откажет. Место у нас всегда найдется.

- Ну, вот и ладненько. Тогда, - Семакин повернулся к ревизору. - Если у вас на сегодня больше нет к нам вопросов, Надя вас сейчас проводит к месту вашего отдыха. А мы тут обговорим план завтрашней работы.

Ревизор, только сейчас почувствовав, что силы его, как физические, так и моральные, почти на исходе, возражать председателю не стал. Дорогой он узнал от Нади, что Семакин работает председателем сельпо уже давно и что на селе его все уважают.

- А ты откуда знаешь, - улыбнувшись, спросил Алексей, удивленный такими взрослыми суждениями девчонки-счетовода, которая, как ему показалось на первый взгляд, еще вчера играла в куклы.

- Ну, так это же видно по Юму, как люди к нему относятся. Он простым рабочим в наше сельпо поступил, как с войны пришел. А потом, когда прежнего председателя сняли - у него постоянные запои были - на его место Петра Ивановича выбрали, Семакина то есть. Он долго не соглашался, пока из района начальники не приехали, не уговорили его. Всё помогать ему обещали. А какая там помощь - уехали и забыли.

- А как ваш заведующий сельмагом - Девятаев? - спросил ревизор.

- А что Девятаев? - не поняла Надя.

- Я хотел спросить - торгует он у вас давно?

- Нет, что вы. Он до этого милиционером в районе работал: он там, а семья тут. А у них дети, хозяйство - корова, овцы, жена его ругала - одной-то управляться тяжело. Вот он и упросил наше го председателя дать ему попробовать поработать в магазине...

- А насчет питья он как? Это между нами конечно.

- Н-не знаю... - запнулась девушка. - Он все-таки в милиции работал…

Что из этого следовало, работница. конторы договорить не успела: они входили в калитку довольно просторного крестьянского двора. Хатка у Надиных родителей, после того, как Алексей осмотрелся, оказалась чистенькой и довольно уютной, у него, сельского жителя, еще дома, в Кустарях, сложилось стереотипное представление о жилищах в мордовских селениях, в которых ему приходилось бывать. Никакого различия между ними и обиталищами русских, разумеется, в пределах деревенской Руси, он провести не мог. Видел он многократно и хаты русских горемык, которые были беднее и неухоженнее, чем у иных мордовских семей с таким же достатком.

Ярким достоинством мордвы как нации ревизор Сафонов считал то, что большинство ее представителей отлично говорят по-русски, а вот своих сородичей, говорящих по-мордовски, он что-то почти не встречал. И этот факт, по его мнению, характеризовал великую нацию не с лучшей стороны. Алексей, конечно, отдавал себе отчет в том, что это его суждение может кому-то показаться вычурным, но он в данном случае и не претендовал на то, чтобы его считали истиной в последней инстанции.

Гостя хозяйка дома, мать Нади, с первых же слов покорила своим непритворным, добрым отношением к нему, совершенно незнакомому ей человеку. Она оказалась совсем еще не старой женщиной с приветливым выражением лица, огрубелого от постоянного крестьянского труда под открытым небом, муж ее, как оказалось, погиб на фронте в первый же год Великой Отечественной войны.

Для отдыха гостю отвели большую деревянную кровать за занавеской из цветастого ситца. Ею, этой занавесью, был отгорожен угол комнаты, которую в русских селах принято называть горницей.

Алексей, вымотанный борьбой с непривычной стужей по дороге в село, которую пришлось вести далеко не на равных, а также напряжением, которого потребовали от него официальные, "ревизорские" беседы с незнакомыми людьми, сбросил с себя полушубок и валенки, прилег с разрешения хозяйки дома на кровать и, наверное, сразу же погрузился в сон. И тут же, как ему показалось, проснулся от звука вроде и знакомого, но в чем-то загадочного для него голоса, произносящего его имя, правда, в какой-то причудливой манере:

- Ляксей, а Ляксей... Молоко жяреный будишь?

Как ни странно, это забавное слово "жяреный" мгновенно согнало с гостя представлявшуюся ему необоримой сонливость. Он улыбнулся про себя, почувствовав, как на него ободряюще пахнуло домашним теплом.

Перед ним стояла мать Нади. Постоялец, уже успевший за время работы в облпотребсоюзе навидаться всякого и в областном центре, и в районах - пунктах командировок, сейчас почему-то обратил внимание прежде всего на платье хозяйки. Оно было бесхитростного прямого покроя, из домотканого посконного полотна. Казалось бы - ничего особенного, но на Алексея эта традиционная деталь деревенского туалета женщин зрелого и пожилого возраста неожиданно навеяла уверенность в незыблемости вечных устоев жизни, в том, что пока на свете есть такие матери в простых деревенских платьях с их неиссякаемым "жяреным" молоком, ничего с матушкой-Россией не случится. Она стояла, стоит и будет стоять в веках вопреки всем козням мировых душегубов-фанатиков с их вывихнутыми лжецивилизацией мозгами.

Все эти мысли безмятежно гнездились в отдыхающем мозгу Адексея, пока он не торопясь прожевывал горячую отварную картошку, запивая ее топленым молоком, только что вынутым из золы в русской печи - золы, которая не остывает до глубокой ночи, исполняя роль своеобразного термоса.

Коротышке Паше больше нравилось есть картофель с маринованной салакой, которую ревизор прихватил из города. Правда, в конце трапезы девчонка соблазнила-таки и Алексея попробовать свое меню. И хотя рыбка показалась ему пересоленной, тем не менее он как будто убедился, что с домашней картошкой, поданной на стол, как говорится, с пылу, с жару, немудрящая рыбка, особенно с голодку, вполне могла сойти за деликатес.

После ужина Алексей, обеспокоенный тем, что он занял у хозяев единственную в доме кровать, отозвав Надю в сторонку, спросил - а где же будут ночевать они сами.

- Ну, об этом не беспокойтесь, - с улыбкой отвечала девушка. - Мы привыкли все втроем ночевать на печи. Там - как в раю: когда при сильном, таком, как сегодня, морозе изба под утро выстывает, лежанка печи остается теплой. Да мы и сами под общим одеялом греем друг друга, как маленькие печурки...

 

Наутро небо заволокло облаками, Алексей, выглянув в окно хаты, подумал: "Может сегодня стужа будет немного помягче, не придется мерзнуть, как вчера, а то, чего доброго, еще простуду схватишь..." Перспективы заболеть в командировке ревизор боялся пуще всего, особенно в районе, добраться от которого до дома даже в здоровом состоянии было проблемой.

Когда "гроза растратчиков", как молодых ревизоров прозвали девушки-секретарши в облпотребсоюзе, позавтракав куском хлеба с молоком, пришел в контору сельпо, его там уже ожидали председатель правления Семакин, завсельмагом Девятаев и незнакомый мужчина в летах, назвавшийся Чекайкиным. Одет он был в грубошерстное пальто городского покроя. Это последнее обстоятельство, а также тонкие черты лица незнакомца побудили Алексея подумать - такой человек не чужд привычке напрягать свои мыслительные способности. "Несомненно, что я вижу перед собой типичного представителя здешней сельской интеллигенции" - определил про себя ревизор.

- Вы можете начинать проверку, - сказал председатель, обращаясь к должностному лицу из области. - Все, кто вам был нужен, ждут ваших указаний.

- Как я понял, - решил уточнить Алексей, - товарищ Чекайкин - представитель лавочной комиссии? А где же остальные ее члены? ''

- Одна в роддоме, другая в район уехала... Может, вы при проверке сами поприсутствуете? - извиняющимся тоном предложил предсельпо.

"Не тратить же время командировки на ожидание, - подумал Алексей. К тому же за ее просрочку по головке не погладят…»

Так и пришлось ему опять напрягать все силы, бороться, как это точно подметил завмаг Девятаев, с несусветной холодрыгой. Ревизор, в который уже раз, помянул добром хозяйственников облпотребсоюза, которых сподобило снабдить ревизоров теплой спецодеждой - полушубками и валенками. Без них в этих каменных мешках, которые именуются сельмагами и которые почти нигде не отапливаются, можно, как правильно подметил завмаг Девятаев, запросто превратиться в ледяную сосульку.

Во время так называемого снятия остатков товаров в сельмаге, то есть проверки фактического их наличия, ревизору наблюдать работу своих подопечных - продавца и представителя местного контроля - показалось неудобным, да и пословица кстати вспомнилась, та, которая напоминает: "мороз не велик, а стоять не велит". Вот он и решил с ходу включиться в процесс ревизии – дело, с которым он уже был хорошо знаком. Втянувшись, он почувствовал, что ему нравится таскать тюки тканей, перемеривать их вместе с ребятами, укладывать на весы мешки с мукой, солью, сахаром... А сколько надо было пересчитать кусков хозяйственного мыла, ведер, тазов, кухонной посуды - тарелок, мисок, ложек, вилок...

Около полудня, убедившись, что его подопечные работают в хорошем темпе, Алексей решил навестить контору сельпо, где у него тоже были неотложные дела.

- Я вижу, - сказал он своим подопечным, - что вы уже вработались, дело у вас идет в хорошем темпе. Меня же прошу извинить, мне надо отлучиться ненадолго в бухгалтерию...

- Идите, идите, мы теперь тут и одни справимся,- проговорил завмаг с воодушевлением, которое ревизору показалось подозрительным. По дороге к дому, где размещалось правление сельпо, Алексей почувствовал, что им овладевает беспокойство, причина которого была ему непонятна.

...Бухгалтерша сельпо Екатерина Ивановна оказалась выпускницей того техникума, в котором учился к Алексей. Поездив по районам области, он, работник солидного органа, удостоверился, что в тех учреждениях, где учетом заправляли питомцы кузницы кадров облпотребсоюза, руководители всех рангов могли быть уверенными - по вине выпускников этой кузницы разлада хозяйственной деятельности того или иного органа потребкооперации не произойдет.

Ревизор поинтересовался у бухгалтерши, не было ли в сельпо случаев растрат и хищений кооперативной собственности.

- Я работаю здесь третий год, - проговорила относительно молодая женщина, сняв и для чего-то протерев платочком свои очки. - За это время мне ни с чем таким сталкиваться не приходилось. Да и в целом по райпотребсоюзу, насколько мне известно, сколько-нибудь заметных злоупотреблений как со стороны материально-ответственных лиц, так и со стороны руководства у нас не наблюдалось.

Алексей попросил предоставить ему товаро-денежные отчеты завсельмагом Девятаева за последний год. Форменных бланков, как оказалось, в сельпо не было. Отчеты материально-ответственные лица составляли на листках, вырванных из школьных тетрадей. "Остаток на начало месяца", - читал ревизор, - "Приход", "Расход", "Остаток на конец месяца" Все документы были оформлены Девятаевым согласно действующим правилам, только почерк у него был какой-то несобранный, неряшливый.

Дотошный ревизор протянул один из отчетов продавца бухгалтерше:

- Интересно, как же Девятаев составлял протоколы и рапорты, когда работал в милиции?

- А его, кажется, и уволили оттуда за малограмотность. А еще он, по слухам, задержанного вора не то упустил, не то отпустил. А тот оказался рецидивистом, на которого был объявлен розыск.

Как ревизор с опытом, Алексей уже знал, что товаро-денежные отчеты, даже безупречно оформленные - далеко не главный критерий, по которому можно судить о добросовестности и честности материально-ответственных работников. Недаром же государство учредило и содержит контрольно-ревизионный аппарат, затрачивая на его содержание, может быть, не меньшие средства, чем тот ущерб, который наносят ежегодно жулики и просто растяпы всех мастей.

Между тем Екатерина Ивановна, как видно, решила проявить об ответственном госте женскую заботу.

- Алексей Петрович, вы, может, перекусить хотите? Тут, по соседству с конторой, у нас работает буфет.

Гость из области еще накануне обратил внимание на большой по сельским меркам бревенчатый дом, окна которого были наглухо забиты досками, уже успевшими почернеть от времени. Проголодавшись, он вышел и заметил, следуя разъяснениям бухгалтерши и свернув за угол, что два окна строения, выходящие в закоулок, выглядят вполне цивилизованно. Взойдя на высокое крыльцо, он открыл обитую рогожей дверь и, оказавшись в довольно просторном помещении, осмотрелся. Взору его предстала знакомая по другим районам области картина: некрашеная стойка для продажи закусок и напитков, грубой работы длинный стол с двумя скамьями по сторонам. Никакой другой утвари в заведении не обнаруживалось. За буфетом притопывала ногами, чтобы не замерзнуть, полнотелая или, может, чрезмерно укутанная женщина средних лет, голова которой поверх шапки была повязана теплой шерстяной шалью.

- Здравствуйте! - поприветствовал Алексей буфетчицу.- Погреться у вас можно?

- Лучше бы сказали - померзнуть за компанию,- не очень приветливо ответствовала хозяйка заведения.

- А что не топите - дров что ли нету?

- Дрова-то вчера завезли. Печка теплая, да разве такую махину натопишь, когда во все щели во время метели даже снег заносит...

- А что это вас посетители - обегают, что ли?

- Да вот жду, когда в МТС обеденный перерыв прозвонят. Глядишь, кто из трактористов забежит чайком погреться. Ну и по вечерам, особенно в дни после получки, любители остограммиться нет-нет, да и заглянут на огонек...

- А кроме "ста граммов" у вас есть что-нибудь?

- А как же! Кильки вон соленые, вареные яйца... Чайник на плите горячий.

Алексей попросил чаш с сахаром, яйцо, вынул из кармана завалявшийся там бутерброд с колбасой. Посмотрев на часы и торопливо перекусив, он вернулся в магазин.

Заведующего сельмагом и председателя лавочной комиссии он застал за тем, что они тихо переговаривались о чем-то. Алексей прислушался - разговор велся на мордовском языке. Судя по озабоченным лицам беседующих, по тому, что при появлении ревизора они, переглянувшись, смолкли, обсуждалось что-то важное, касающееся результатов ревизии. Причем дело, как понял Алексей, по-видимому, не терпело отлагательства, потому что собеседники и при ревизоре продолжали обмениваться отрывистыми фразами, выдающими серьезную озабоченность беседующих. Алексею не трудно было догадаться, что его невольные компаньоны по ревизии хотят что-то от него утаить.

В душу его закралось опасение, как бы продавец, зная, что у него в магазине недостача, не уговорил земляка пойти на подлог. Бывали же в практике ревизоров случаи, когда они вскрывали на местах такое: сердобольные контролеры из местных жителей во время своих проверок приписывали в инвентаризационные ведомости несуществующие товары и суммы растрат потом год от года всё возрастали.

Влипнуть в подобную аферу ревизор из области явно не хотел. Чтобы показать своим компаньонам по нужде, что он тоже не лыком щит и что его так просто не проведешь, он мобилизовал все свои познания в языке, к разговору на котором он теперь вынужден был прислушиваться. А они, эти его познания, были не такими уж скудными. Дело в том, что в средней школе сельский паренек охотно завязывал дружбу с ребятами-мордвами, проживавшими в селениях вокруг райцентра Кустари. А главное - ему очень нравилось нет-нет да переброситься с ними словечком на их языке. Вот и сейчас Алексей, изобразив на лице вежливую улыбку и обращаясь к представителю местного контроля Чекайкину, как можно учтивее проговорил:

- Товарищ контролер, корхтай пожалуйста рузкс... Мон ведь все равно шарьхкедян мокшекс*.

*Говори, пожалуйста, по-русски. Я ведь все равно по-мордовски понимаю.

Такого выпада бедняги от областного ревизора не ожидали. Наступило неловкое молчание. Чтобы как-то разрядить обстановку, Алексей дружелюбным тоном спросил:

- Если я правильно понял, вы проверку наличия товаров в магазине закончили.

Чекайкин, нервно переложив инвентаризационную ведомость с места на место, с неохотой проговорил:

- Да, все товары мы переписали...

- Тогда, - предложил ревизор, - давайте подпишем документ и пойдемте в бухгалтерию. Там нас ждут.

Когда вышли на улицу, председатель лавочной комиссии, передернув плечами - сказалось длительное пребывание в промороженном каменном помещении - с вздохом произнес:

- Сейчас бы щец похлебать горячих...

- Какие уж тут щи, - уныло ответил продавец, - сейчас и кусок-то в рот не полезет.

...Екатерине Ивановне, бухгалтерше сельпо, потребовалось всего каких-то минут сорок, чтобы подбить итоги и сличить данные проверки фактического наличия товаров в сельмаге с книжным остатком. Она подняла голову от бумаг и, как показалось ревизору, с испугом глянув на Девятаева, напряженно следившего за ее работой, не без растерянности проговорила:

- Алексей Петрович, в магазине оказалась недостача - четыре тысячи сто шестьдесят рублей.

В голосе женщины ревизору почудились слезы. Она же, выдержав, видимо для приличия, небольшую паузу, спросила завмага, не скрывая своей встревоженности:

- Что будем делать?

Девятаев отвел глаза в сторону, опустил голову. В правлении повисло тягостное молчание. Наконец, судорожно вздохнув, бедолага выдавил из себя:

- Н-не знаю. Мне надо подумать...

...В случае с Девятаевым ревизор Сафонов, кажется, впервые в своей практике в обычном продавце-растратчике разглядел человека - главу семьи, отца троих детей, которые, если его осудят, будут терпеть невзгоды, а может, лишившись отцовской опеки, в конце концов пойдут по кривой дороже.

Может, этим своеобразным пробуждением совести отчасти объясняется пассивное отношение ревизора к тому, какие меры правления сельпо и райпотребсоюза впоследствии примут по отношению к виновному. Но все это будет потом, сейчас же Алексей быстро набросал под копирку акт о результатах проверки сельмага Новомордовского сельпо, предложил подписать его всем участникам проведенной им ревизорской операции. Подлинник документа он убрал в свой портфель, копию передал Екатерине Ивановне.

По дороге на квартиру ревизора догнал председатель лавочной комиссии. Расспросив Алексея - как тот понял, просто так, для проформы - доволен ли он отведенным ему ночлегом, представитель местного контроля поинтересовался:

- Вы будете передавать дело о недостаче в следственные органы?

Вопрос застал Алексея врасплох, поскольку окончательного решения он еще не принял. Дотошному коллеге он ответил так: - Это будет решать правление райпотребсоюза. Я могу только обещать, что никаких рекомендаций по этому вопросу правлению давать не буду. Что касается самого проштрафившегося, то ему, чтобы не усугубить свое положение, надо как можно быстрее погасить допущенную недостачу. Но об этом в правлении сельпо, наверное, уже говорили.

А вечером на квартиру к ревизору заявился сам Семакин, председатель правления сельпо. Помявшись, поговорив о погоде, он, совладев со своим смущением, передал просьбу заведующего сельмагом - "не давать ходу" его делу.

- А как бы вы поступили на моем месте, - подумав, спросил Алексей.

Семакин пожал плечами:

- А я просто не смог бы...

- Что не смогли бы?

- Быть на вашем месте.

- Почему?

- Да хотя бы потому, что мы с вами - из разного теста.

- А кооператор-то здешний - не лыком шит, - с уважением подумал Алексей. - При случае с ним надо держать ухо востро..." А предсельпо вдруг лукаво усмехнулся:

- Хотите, я вам один анекдот расскажу? Он у нас ныне как раз в ходу... Так вот - будто одному трактористу баба дома житья не давала: уходи с работы, а то разведусь... Грязи в дом, вишь ты, много таскает. Мужик слушал, слушал, да и взорвись: хошь, говорит, продавцом в наш сельмаг пойду. Через полгода, а то и раньше, ты и меня и корову, считай, только и видела.

- К чему вы мне это рассказали? - вежливо улыбнувшись, спросил Алексей.

- К тому, что не приспособлены наши мужики к торговле. Тут женская скопидомная бережливость нужна. Да только жаль, что среди здешних женщин мало охотниц находится в кооперацию-то идти трудиться: не под силу им громоздкие ящики да кули с товарами пелехтать. А техники-то у нас, сами знаете - кот наплакал.

Назавтра предсельпо собирался ехать в районный центр за товарами. Узнав, что ревизор свои дела в сельпо закончил, сельский кооператор пообещал заехать за ним в семь утра.

Во время разговора двух мужчин из кухни вошла Надя, хозяйкина дочка, посмотрев на Алексея, проговорила:

- Мама велела спросить - вы помыться не хотите? Мы сегодня баню топим.

Алексей подумал - он уже столько времени не вспоминал о требованиях гигиены, не менял белья... Принять решение помог предсельпо.

- Советую воспользоваться приглашением, - сказал он. - Баня у них чистая, удобная, с паром.

Ревизор взял свой старенький вместительный портфель, в котором всегда держал в запасе пару чистого белья и вместе с Семакиным вышел во двор. Через десять минут он уже блаженствовал на полке, нахлестывая себя березовым веником. Однако едва он, набрав в таз горячей воды, присел на скамейку и намылил голову, как предбанник вдруг наполнился женскими голосами. Мордовки, местные жительницы, которым тоже, скорее всего, не терпелось омыть свои грешные телеса, громко обсуждали что-то. Продолжалось это недолго. Вскоре один из голосов, прозвучавший в приоткрытую дверь, требовательно вопросил:

- К вам можъна?

Вопрос этот поверг мужика в смятение. В родном селе, да и во всех городах и весях, где он успел побывать, совместное мытье в банях мужчин и женщин, кроме разве что мужа с женой, было делом, мягко выражаясь, не привычным. Бедолага, растерявшись, только и нашелся, что растерянно прокричать:

- Подождите минутку... Я сейчас...

И начал с лихорадочной поспешностью тереть себе грудь и бока, забыв в нервозной поспешности об остальных частях тела. Через пару минут нетерпеливое "можъна?" повторилось, потом еще раз. Домыться мужику так было и не дали. Потому что дверь неожиданно широко открылась и прямо на него - он сидел лицом ко входу - и дальше мимо него, к полку, проследовали три обнаженные женщины разных возрастов, все как одна с могучими торсами и распущенными волосами. Бросив на них мгновенный взгляд искоса, невольный соглядатай спрятал лицо, нагнувшись над тазом, сделал вид, что моет голову.

Невольный пленник местных банных традиций уже подумывал - а не ретироваться ли ему, не домывшись, в предбанник, как вдруг одна из женщин с полка попросила его:

- Сынок, пожялуста, подай нам воды.

Алексей с готовностью подхватил с пола шайку, зачерпнул в бочке горячей воды и понес ее к полку. Теперь уже он почти не испытывал того близкого к шоковому состояния, которое накатило него, когда он впервые увидел столько обнаженных женских тел одновременно. Мозг его живо воспринял и запечатлел на всю жизнь картину: несколько пар широко раздвинутых женских ног, ступни которых были направлены в его сторону, и столько же пар крупных грудей с разной степенью отвислости. Только потом, спустя какое-то время, любознательный наблюдатель отметил про себя, что ни на одном женском животе он не обнаружил отложений жира - чего не было, того не было. Каждодневный тяжкий крестьянский труд не располагал к барским и купеческим причудам - заводить на телесах то, что в среде работяг с издевкой называют "трудовой мозолью".

Женщины на полке, когда к ним приблизился чужой мужчина с тазом воды, не проявили ни капли стыдливости: они не сдвинули ноги, не сделали ни единой попытки прикрыть обнаженные груди, Алексей был убежден также, что ни одна из них не посмотрела на ту часть его тела, которая долженствовала служить признаком его пола. Безотчетный симптом стыдливости новичка в деле прямого лицезрения друг другом противоположных полов в условиях абсолютной наготы у Алексея как-то незаметно рассеялся, хотя нервозной поспешности, с которой он домывался, побороть ему так и не удалось.

Тем не менее ответственный совслужащий, вернувшись на квартиру и привычно поужинав отварным картофелем с горячим молоком, заставил себя уснуть. Новый, не менее ответственный день своей работы надо было встретить в обычном ревизорском всеоружии.

 

Председатель правления Верхнеславинского райпотребсоюза Оскольцев развеял тяжкие мысля, с которыми ревизор Сафонов обычно ехал в незнакомую ему "епархию", уже тем, что, когда он, постучавшись, вступил в кабинет главы местной потребкооперации, тот встал из-за стола и с протянутой для рукопожатия рукой вышел ему навстречу.

Был Аркадий Васильевич - так Оскольцев назвался при знакомстве - лет на пять старше Алексея, одинакового с ним роста, лицо имел открытое, бесхитростное, но, как потом оказалось, позицию свою, если чувствовал правоту, отстаивал упорно и квалифицированно. Так, когда хозяин кабинета стал вроде бы в шутливой форме журить ревизора за то, что он заявился в их "епархию" не как обычно, а с черного хода, лицо его приняло серьезное, чуть ли не официальное выражение. Правда, довод Алексея - если бы ревизор пожаловал в их райсоюз с парадного крыльца, то недостача в Новомордовском сельпо продолжала бы расти, он оспаривать не стал.

- Да-а... - вздохнув, протянул Аркадий Василич - тут я - пас. Ничего не попишешь - не доглядели. Никак не могу вытолкать своего ревизора на периферию с внезапными проверками - всегда у него в райцентре какие-то неотложные дела находятся.

- Кстати, Аркадий Василич... Я каюсь, что своим вторжением прибавил вам забот. Но возобновление торговли в Новомордовском не терпит отлагательства. Тамошние колхозники не виноваты в том, что у нас незадача с кадрами...

- Тут вы на сто процентов правы, - посерьезнев, сказал председатель. Но меры мы уже приняли, точнее принимаем. Вы как-то расстрялись с нашим завторгом. Он мне звонил только что - уже из правления Новомордовского сельпо. Кандидатура нового продавца в сельмаг уже определена. Завтра приступят к передаче товаро-материальных ценностей... Между прочим, когда виновник недостачи Девятаев сдаст дела, мы пригласим его на заседание правления райсоюза - пусть он доложит нам, как он намерен рассчитываться с государством.

- С потребкооперацией района, - с улыбкой поправил Алексей собеседника.

- А что, потребкооперация разве не часть государства? - посерьезнев, вопросил председатель.

- Ничего не имею против, Аркадий Василич. - Надеюсь, и вы не будете возражать, если я потревожу ваших работников прилавка и других материально-ответственных лиц?

Предправления развел руками: - Как я могу воспротивиться этому? Вы же - наша областная власть... Однако могу вам сказать - режете вы нас без ножа. Ведь у нас под угрозой выполнение плана товарооборота.

- Может, вы знаете другой способ предотвращения растрат?

- Может быть, может быть... - улыбнулся собеседник.

Улыбка его показалась ревизору вымученной. Алексею вскоре подвернулся случай убедиться, что его подопечный еще не сумел выработать в себе иммунитета, необходимого для спокойного отношения к нашествию на его хозяйство контролеров разных мастей и рангов.

...Получилось, что Аркадий Василич как-то, находясь в своем кабинете, разговаривал с кем-то по телефону, а дверь в бухгалтерию, опустевшую по окончании рабочего дня, была открыта. Оскольцев, по-видимому, считал, что вместе с сотрудниками помещение покинул и ревизор из области.

- Как самочувствие, спрашиваешь? - донеслось до Алексея, сидевшего за бухгалтерскими документами справа от двери. - А какое может быть самочувствие, если ко мне "ковыряльщик" заявился. А у меня сердце и без того пошаливает.

"Вот тебе на, - подумал тогда Алексей, - в глаза мне говорил, что примирился с тяжкой долей ревизуемого, а на поверку оказывается, что он свои болячки мне в вину ставит..."

В конце концов, представив себе, как бы он сам чувствовал себя на месте Оскольцева, обладатель непопулярной в определенных кругах профессии тяжко вздохнул и заставил себя, правда, не без усилий, сосредоточиться на своем копотливом и неблагодарном - ковыряться в прошлогодних канцелярских бумагах.

 

Хотя ни о каком моменте внезапности своей ревизии в Верхнеславинске ревизору Сафонову теперь нечего было и думать - все работники потребкооперации райцентра знали, что он уже несколько дней "сидит" в Новомордовском сельпо - он, ревизор, познакомившись по прибытии в райсоюз с коллективом его бухгалтерии, пригласил тамошнего инструктора-ревизора помочь опломбировать оптовый склад и все торговые точки районного звена потребкооперации. Инструктор, носивший знаменитую фамилию Лемешев,- был на Руси такой очень знаменитый в свое время певец - выглядел молодо и, как показалось областному ревизору, немного плутовато. Председатель Оскольцев скажет о нем впоследствии, что для своей должности он "малость легковесен".

- Вы себе жизнь усложняете, - убеждал верхнеславинский Лемешев ревизора Сафонова. - Зачем сейчас тратить массу времени на проверку магазинов, если через две недели конец квартала и снимать остатки товаров так и так придется...

- А растрата в Новомордовском сельпо - ты о ней слышал?

- Ну и что? - не сдавался Лемешев, - там продавец – бывший милиционер, ничего в торговле не смыслил...

- А ты бы сделал ревизию на полгода раньше, глядишь и урон тамошнему сельпо был бы меньше, и от случайного человека в торговле вовремя избавились бы.

Лемешев промолчал.

- А что, в райцентре у вас все работники прилавка - профессионалы? - спросил Алексей.

- Ну, все - не все, а чтобы растрату допустить, да чтобы за это в тюрягу сесть - об этом давно не было слышно.

- Может, потому, что внезапных проверок не делали?

- Какие там внезапные! На плановое-то снятие остатков магазин закроешь - директор отделения Госбанка день и ночь трезвонит нашему председателю: "Ты что мне кассовый план срываешь?"

 

С директором местного отделения Государственного банка Гнеушевым Алексея угораздило столкнуться на другой же день около двух часов пополудни, когда ревизор, опечатав торговые предприятия райцентра, вернулся в райсоюз. Крупная голова, продолговатое, напоминающее треугольник, опрокинутый вершиной вниз, землистого цвета лицо, настороженный, злой взгляд маленьких бесцветных глаз - таким он врезался в память ревизора. Областной гость застал местного финансиста в бухгалтерии, куда он зашел, чтобы решить с Оскольцевым вопрос о том, как быть с представителями периферийных сельпо, приехавшими на закрытый по случаю ревизии оптовый склад - они же не ведали, что в райсоюз пожаловал ревизор из области.

Алексей не знал, кто был этот незнакомый мужчина, который так пристально, как показалось ему, с нескрываемой враждебностью рассматривает его персону. Ничего не подозревая, областной ревизор заговорил с председателем райсоюза о проблемах руководимого им хозяйства, об ущербе, который неминуемо нанесет надвигающееся бездорожье - райсоюз-то был глубинным, отрезанным от цивилизованных путей сообщения. Затронули они и вопрос о том, как выполнялся план товарооборота в текущем квартале.

- О каком товарообороте вы судачите? - с нескрываемым раздражением встрял вдруг в разговор незнакомец. - Вы всю торговлю в районе нацело застопорили.

"Ну и голос!.. Как барабанная дробь во время казни" - подумал Алексей, вспомнив кадры из какого-то кинофильма.

- У Ивана Мефодъевича душа как всегда о кассовом плане болит,- уважительно заметил Оскольцев.

- Вам бы в моей шкуре поторчать! - взорвался Гнеушев.- Вот завтра секретарь райкома с утра начнет трезвонить: "Почему зарплату учителям задерживаете". Вы что ли будете отвечать? Опять с меня стружку снимать станут...

- С нас тоже спрашивают - как мы обеспечиваем сохранность кооперативной собственности, - попробовал было возразить Алексей.

- А с вами мы еще поговорим! - с угрозой прохрипел теряющий самообладание чиновник от финансов и, рывком вскочив со стула, поспешно удалился из конторы, хлопнув на прощание дверью.

 

Когда ревизор Сафонов узнал, что Оскольцев созывает заседание правления райсоюза, чтобы обсудить вопрос о выявленной в сельмаге Новомордовского сельпо недостаче товаров, он сразу обратился к своему - в данный момент – подопечному.

- Я слышал, Аркадий Васильевич, - сказал ревизор, - что вы собираетесь рассмотреть дела в Новомордовском сельпо на своем правлении?

- Да-а, - как о чем-то решенном заявил тот. - Нам надо обсудить работу тамошнего руководства с кадрами и, в частности, решить вопрос о том, что нам делать с недостачей в их сельмаге, которая вскрыта вами. Мы рассматриваем эту проруху, как позорное и недопустимое явление в нашей работе.

- Я бы тоже хотел поприсутствовать…

- Пожалуйста...- с вежливой улыбкой ответил председатель. - И, наверное, не только поприсутствовать, но и принять активное участие: вы же представитель нашего вышестоящего органа.

- И еще вопрос, правда, не совсем удобный - ходят слухи, что вы против привлечения Девятаева к судебной ответственности.

- Кто это вам наплел? - нахмурив брови, однако спокойным тоном возразил Оскольцев. - Мы с этой целью и собираем правление, чтобы решить судьбу нашего работника, допустившего крупную недостачу, которая может серьезно сказаться на финансовом положении сельпо.

"Вот это номер! - подумал ревизор. - А я-то уже подумывал было квалифицировать Девятаева в своих выводах как растратчика, подлежащего привлечению к уголовной ответственности..."

...На заседании правления райсоюза мнения его членов относительно события в Новомордовском сельпо разделились. Одни из них считали, что Девятаев как бывший работник органов правопорядка должен был свято блюсти советские законы, стоять на страже народной собственности, поэтому материал о допущенной им растрате надо передать в следственные органы. Другие, напротив, старались доказать, что поскольку обсуждаемый на заседании гражданин, придя в сельпо из милиции, не имел никого опыта работы с материальными ценностями, а руководство потребительского общества не оказывало ему квалифицированной помощи в работе, с него, руководства, и должен быть спрос в первую очередь.

Самое дельное предложение, по мнению ревизора, внес главный бухгалтер райсоюза Селезнев.

- Я считаю, - сказал он, - о том, чтобы оставить товарища Девятаева на работе в торговле, не может быть и речи. В лучшем случае ему можно предложить место рабочего хоздвора сельпо. Будем, как положено, начислять ему заработную плату, а определенный процент ее удерживать в возмещение ущерба, причиненного им потребкооперации.

Поскольку и предсельпо в Новомордовском, и председатель райпотребсоюза охарактеризовали Девятаева на заседании правления как честного и добросовестно работника и - что в те времена было немаловажно - как человека, преданного делу коммунистической партии, активного ее члена, правленцы приняли постановление в редакции главного бухгалтера Селезнева.

Мысль о честности проштрафившегося работника ревизор Сафонов зафиксировал потом в своих выводах и предложениях по итогам своей ревизии. Непосредственный начальник Алексея Калюжный, ознакомившись потом с тем, как его подчиненный решил проблему с растратой в Новомордовском, назвал его поступок "финтом". Правление же облпотребсоюза, после того как ревизор в красках обрисовал поведение руководителей Верхнеславинского райпотребсоюза в этой нестандартной ситуации, выводы своего работника утвердило.

Но это было потом, а пока ревизора ход событий в проверяемой им организации устраивал. Тем более что у него вскоре после заседания правления райсоюза состоялся немаловажный разговор с бухгалтершей Новомордовского сельпо Екатериной Ивановной. Немаловажный в том смысле, что он представил ревизору его жертву в более мягком, милосердном свете. Ревизор тогда, воспользовавшись тем, что они за столиком в чайной остались одни, спросил женщину, которую он уже узнал как серьезную деятельницу потребкооперации, знающую цену людям:

- Екатерина Ивановна, не в службу, а в дружбу... Не могли бы просветить меня относительно того, каким образом Девятаев мог допустить такой серьезный прокол в своей работе. Согласитесь, он ведь не производит впечатление корыстолюбца, а тем более казнокрада...

- Тоже мне скажете - казнокрада... - с еле заметной насмешкой возразила собеседница.- "Святая простота", вот как величала таких людей моя родительница, набожная женщина.

- В таком случае не считаете ли вы, что кто-то ему "помог", конечно, в иносказательном смысле этого слова?

- Да еще как "помогли" - горько усмехнувшись, проговорила бухгалтерша. - Вы, наверно, еще не успели заметить - по характеру он прост и доверчив как первоклашка. Этим и воспользовался бывший заведующий оптовым складом райсоюза Акиньшин. Скажем, получает у него Девятаев ящик конфет или штуку сукна, спрашивает - взвешивать, перемеривать будешь? Продавец же наш, вместо того, чтобы согласиться, почесав за ухом, отвечает, дескать, а зачем? Там же, на упаковке - фабричная пломба...

Помолчав какое- то время, Екатерина Ивановна продолжала:

- И такие вот коленца наш кооператор-новичок отчубучивал во всем. Ну, а что касается Акиньшина, то его с полгода назад разоблачили как жулика и махинатора, которому ничего не составляло запускать руку в том числе и в фабричную упаковку. Надо сказать, пломбы он научился подделывать мастерски. Обжуленным им продавцам приходилось потом расплачиваться за недостачу из своего кармана. Хорошо хоть, что Госконтроль в конце концов разоблачил его. Теперь он отматывает срок где-то на Колыме.

- И последний вопрос: почему Девятаев не присутствовал на заседании правления райсоюза, где, скажем прямо, решалось судьбоносное для него дело?

- Хорошо сказано... А дело тут в том, что Девятаев, узнав, что его вызывают в райсоюз, сам позвонил Оскольцеву и чуть ли не со слезами на глазах просил его разрешить, как он выразился, не показываться на глаза честным людям. "Я согласен, - заверил он, - нести любую кару, только, пожалуйста, не выставляйте меня на позор? "Дай нам Бог в этом вечно неспокойном мире найти в случае чего защиту от лиходеев всех мастей",- подумал тогда Алексей, прощаясь с доброй и умной женщиной, что хоть и была чуть ли не ровесницей ему, но уже успела обрести житейский опыт, которому можно было позавидовать...

Вечером того же дня Алексея на оптовом складе райпотребсоюза ожидала приятная встреча. Несмотря на поздний час - шел уже десятый час пополудни - здесь кипела работа: две девушки из конторы пересчитывали товары, от предметов одежды и обуви до кухонной утвари и чайной посуды, которые им подавал глава этого заведения Павел Туркин. Третья девушка, как ее ревизор Лемешев отрекомендовал Алексею - Зоя Белоусова - записывала все это добро в инвентаризационную ведомость.

- А вы что здесь делаете? - чтобы завязать разговор, спросил областной гость Зою. - Вы же бухгалтер опта, у вас и прямых обязанностей по горло...

- Помощница бухгалтера,- с улыбкой поправила девушка вопрошающего. - А делаю я здесь ревизию. По распоряжению председателя. Еще вопросы будут?

"А деваха-то с гонорком!"- отметил про себя молодой мужчина, почему-то сразу проникнувшись уважением к новой знакомой.

Слово за слово - завязалась беседа. Алексею захотелось пооткровенничать, тем более, что ободряющий взгляд и улыбка девушки располагали к этому.

- А я знал одну дочерь Евы, - признался он, - которая училась в Верхнеславинской средней школе. До девятого класса включительно. Я даже по молодости был влюблен в нее...

- О, это уже интересно!.. Может, скажете - кто эта счастливица?

- Ну, счастливицей ее не назовешь. А имя этой девушки - Валя Светлова.

- Да не может этого быть! - почему-то рассмеялась Зоя,- Потому что - знаете, как мы ее дразнили?.. Еще в седьмом классе... Козой-Егозой!

"Теперь уже точно, это - она,- подумал Алексей. – Что-то от егозы в ее характере еще и в десятом классе оставалось..."

Вслух он сказал:

- Каждый из нас в подростках удостаивался какого-нибудь прозвища. Меня, например, когда я еще под стол гулял, не нагибаясь, тетушка дразнила быней.

- Это еще что за зверь? - недоверчиво глянув на Алексея, прыснула Зоя.

- Знаете такое слово - "набыниться"?

- Слышала... Это что-то вроде "надуться".

- Так вот и у меня в детстве была дрянная привычка надуваться не по делу.

Когда деваха на зов одной из участниц инвентаризации легко сорвалась с места и вальяжной походкой прошла мимо него вглубь склада, мужчина, невольно окинув фигуру девушки оценивающим взглядом и почему-то вздохнув, подумал: "А она определенно может нравиться, хотя Лемешев давеча и высказался как бы между прочим в том духе, что дивчина, мол всем хороша, только вот личика у нее многовато". Скулы у Зои в самом деле слегка выдавались, отдаленно напоминая черты, характерные для мордовок. Это впечатление усугубляла толстая темнорусая коса, обвитая вокруг головы.

...Улучив момент, когда завскладом и члены комиссии удалились в прилегающий отсек склада, Зоя приблизила свое вдруг посерьезневшее лицо к лицу ревизора и вполголоса проговорила:

- Вы уж меня извините, но сегодня в конторе вы наговорили много лишнего насчет уценки товаров. Ждите, директор госбанка Гнеушев не удержится, настучит на вас нашим властям. Вы что, не знаете, что через две недели начнется кампания по снижению цен на товары и что этот секрет не подлежит преждевременному разглашению? В райсоюз уже спущены новые прейскуранты.

Передав эту информацию, помощница бухгалтера опта, чтобы не вызвать подозрений, быстро отстранилась от Алексея, сделала вид, что копается в своих бумагах.

 

Выйдя за ворота склада, ревизор Сазонов, подумав, твердо решил: забивать себе голову удручающими мыслями в возможных схватках с заправилами потревоженного им чиновничьего улья на ночь глядя не стоит. Лучше как следует выспаться, потому что зрелые решения обычно приходят лишь на свежую голову.

«Хорошо хоть, - размышлял он, шагая по безлюдной в этот час сельской улице, - что председатель райсоюза проявил о реви -зоре элементарную заботу, попросил свою двоюродную сестру, проживавшую с мужем и дочкой-невестой в собственном домике, приютить гостя, которому "негде преклонить голову". А то пришлось бы горюну - в который раз - протирать своим кителем конторские столы, спать на которых жестко и неуютно. Чего-чего, а эту сермяжную истину Алексей за годы разъездов по области железно усвоил не только умом, но и собственными боками. Случалось, правда, что местный сторож, сжалившись над чиновным бродяжкой, уступал Алексею тулуп, в котором председатель райсоюза морозной зимой разъезжал по торговым точкам района. Однако многие райсоюзы были настолько нищими, что даже эту роскошь - приобретение зимней утепленной одежды - не могли себе позволить. Да и те рай центры, что порой располагали средствами - обзавестись приютом для заезжих, могли порадовать гостей разве что только холодрыгой зимой да свирепыми клопами летом.

Бывая в командировках, ревизор порой по три-четыре недели не бывал в бане, не менял белья, даже носки постирать часто ему было негде. Пропитавшись потом, они порой прилипали к ступням ног настолько крепко, что вечером их с трудом удавалось отодрать. К тому же, на свою беду, ревизор Сафонов, следуя усвоенной чиновной братией того времени моде, обусловленной острым дефицитом тканей в то тяжелое послевоенное время, вынужден был даже в летнюю жару носить сапоги. Не оденешь же под милицейские диагоналевые галифе легкомысленные сандалии! Бывали случаи, когда бедолага ночью, вылив из стоявшего на председательском столе графина последние полстакана воды, использовал ее для омовения истосковавшихся по бане пальцев ног.

Муж хозяйки квартиры, Полины Ивановны, работал в мастерской машинно-тракторной станции. Ни о каких душевых, ни о какой спецодежде для рабочих в ту суровую пору даже не помышляли, всю грязь на своих телогрейках и штанах трудяги волокли домой. Полина Ивановна, которая, судя по порядку и уюту в доме, была женщиной чистоплотной и аккуратной, каждый день выговаривала мужу за притаскиваемые им в жилье нечистоты. А тот, не зная, как бороться с этим неприятным обстоятельством, нет-нет да и заявится с работы под хмельком. Вспыхивали скандалы - нечто вроде словесных баталий местного значения, которые порой затягивались до поздней ночи. Алексею, спальное место которого было отгорожено от кухни, где на повышенных тонах объяснялись хозяева, только легкой ситцевой занавесью, частенько бывало не до сна.

Хорошо хоть, что вошедших в раж родителей утихомиривала их дочь Оля, восемнадцатилетняя девушка, которая, выйдя из своей комнаты, громким голосом вопрошала:

- Слушайте, родители-воители! Вы что, забыли, что у нас гость? Или вам все равно, что у вас дочь - невеста?

По-видимому, хозяевам это было не все равно, потому что, обменявшись двумя-тремя обоюдоострыми колкостями, они умолкали.

Заступничество Оли, ее желание услужить постояльцу были, пожалуй, единственной ее чертой, которая ценителю женских достоинств нравилась в девушке. Нет-нет, внешность у нее была - дай Бог каждой невесте! Но, как это у Алексея частенько бывало, он в первую же неделю их знакомства составил для себя ее характеристику: "Оля несомненно девушка смазливая и фигуристая, но - пустоватая…" И этому определению он остался верен до конца своей командировки, потому что сколько он ни пытался завязать с ней беседу, у него от высказываний красотки сохранились в памяти кокетливые, односложные "Ну конечно","Что и говорить", а "Ну, не скажите!", "Это прямо жуть!"

А что фигурка у девушки действительно была классическая, областной гость удосужился рассмотреть, когда дочка с мамой входили обнаженные в свою баню, где он в это время отмывал свои грехи. Это неординарное событие, как и помывку совместно с женщинами в бане в селе Новомордовском Алексей отнес впоследствии в разряд своих авантюристических приключений.

А получилось на этот раз так. В одну из суббот хозяйка дома, натопив свою баньку, спросила постояльца, не хочет ли он помыться. Алексей, вспомнив свои чуть ли не панические переживания во время мытья вкупе с мордовками, не без опаски осведомился:

- А там сейчас никого нет?

Хозяйка, с любопытством посмотрев в глаза постояльцу - к чему это, мол, парень клонит - пожала плечами:

- Пока никого...

Не трудно догадаться, что молодой, здоровый мужчина почувствовал, когда он, растелешенный, стоя лицом к входной двери и с удовольствием растирая мочалкой чесавшуюся спину, вдруг увидел, что дверь эта открылась, и в нее, ни слова не говоря и глядя прямо в лицо мужчины, стройной поступью вошла сначала Оля, а за нею, как бы подталкивая ее - сама хозяйка, которая теперь, и ее дочка - без клочка одежды на теле, показалась квартиранту необычайно моложавой.

Правда, теперь чувство, которое познал Алексей, вряд ли можно было назвать смущением. Он быстро справился со спазмом неловкости и даже не отвернулся, не сделал ничего, чтобы прикрыться. Он скорее ощутил подсознанием, чем понял, что для этих женщин он сейчас был чем-то вроде неодушевленного предмета, столба, который надо обойти. Почувствовал он также, что разговаривать со своими компаньонками он не должен, равно, как и рассматривать их тела, приближаться к ним без нужды, поскольку это неприлично.

Размышляя впоследствии о местных, непривычных для его самосознания традициях, пытливый раб божий пришел к интересному выводу. Райцентр Верхнеславинск был населен почти исключительно русскими, И если мордовский обычай не чураться в банях присутствия противоположного пола чем-то приглянулся верхнеславинцам и они его переняли, то, значит, это - одна из национальных особенностей, которую русские переняли у мордвов, а не наоборот. Так что словечко "великоросс" скорее всего придумано человеком, исполненным не духа национальной гордости, а духа национальной кичливости.

Любопытно, - размышлял далее про себя доморощенный философ, - а не предусматривает этот не такой уж редкий обычай каких-либо ограничений? В частности, позволительно ли пойти вместе в баню парню и девушке, между которыми едва начали прорастать побеги нежной дружбы? А жениху и невесте до свадьбы?..

 

В душу Алексея, когда он впоследствии вспоминал о совместном мытье в бане с Олей и ее родительницей, закралась как-то крамольная догадка - а не намеренно ли заботливая мамаша привела тогда свою дочку-невесту, чтобы, как говорится, показать товар лицом? Глазей, мол, областной гость - девчонка как конфетка, у вас в городе таких днем с огнем не сыщешь. Как многие мужчины, Алексей был не стоек к женской красоте, может, даже не догадываясь об этом. И женитьба, конечно, ничего не изменила в его натуре. Бывали случаи, когда, вышагивая под руку с женушкой где-нибудь в людном месте, легкомысленный супруг мог засмотреться на лицо встречной женщины, если это лицо чем-то привлекло его внимание. В первые годы супружеской жизни такие замашки благоверного порой выводили Веруню из себя. Ну, а что Алексей? Да ничего! Просто упреки жены заставили его в этих случаях быть предельно собранным, научили смотреть на обладательницу редких, по его мнению, чар искоса, не поворачивая головы. Однако, как потом оказалось, стреляного воробья хитрецу провести не удалось. Правда, сцен ревности Вера ему не устраивала, но после каждой такой провинности мужа запирала рот на замок.

Иное дело - в командировке. Тут уж любуйся красотками, как говорят доктора, квантум сатис, то есть сколько влезет. Впрочем, камушки, чтобы споткнуться, попадались бедному Ванюшке и здесь. Как-то в кинотеатре пристрастный женолюб засмотрелся на смазливое личико одной обладательницы роскошной шапки светлорусых кудрей. Та терпела, терпела, да и бухни:

- Эй, паря, закрой фонтан, а то ворона влетит!

По-видимому, потеряв над собой контроль, пристрастный ценитель обаяния слабого пола не только таращил на свой объект глаза, но и - от избытка чувств - неприлично разинул рот.

Что же касается дочки хозяев квартиры Оли, то посещая ежедневно контору райсоюза, где она работала картотетчицей, она - Алексей не мог не заметить этого - меняла свои туалеты каждые два-три дня. Поскольку ревизора это начинало забавлять, он как-то, оказавшись наедине со своим коллегой Лемешевым, полюбопытствовал:

- А что, Оля у вас всегда так щеголяет своими нарядами?

- Зачем же всегда? - хитро прищурившись, ответил тот. - В райсоюзе свободных мужчин нет, выставляться не перед кем. А сейчас свежий человек появился... Да еще - из города.

- Ну уж, с ее-то внешними данными. Такая в девках не засидится. Только вот скучно с ней. Чувствуется, для нее беседу поддержать - легче два раза полы в доме помыть...

- А зачем это ей? Вы что, Грибоедова не читали: "Чтобы детей рожать - кому ума недоставало?"

- Так для того, чтобы детей рожать, надо уметь приворожить того, от кого рожать...

- Ну, а она, вероятно, считает, что достаточно иметь такую фигуру как у нее да почаще менять юбки-блузки. Есть ведь такие женихи, которые и на это клюют.

И Лемешев рассказал о своей соседе но улице – парне который собирается жениться. Тот, побывав по приглашению своей девушки у нее дома, потом, захлебываясь от восторга, рассказывал своим дружкам:

- Раскрыла моя Манька это - шкаф, а у нее столько пальтов там, столько пальтов: и осеннее, и демисезонное, и зимние – ну, прямо одни польта!..

 

На другой день после того, как Зоя Белоусова предупредила Алексея о возможных осложнениях в его работе, он, зайдя утром в кабинет председателя райсоюза, не без труда подавил в себе неприятный холодок предчувствия, порожденного непривычно хмурым взглядом председателя Осколъцева. Пристально посмотрев на ревизора, тот официальным тоном спросил:

- Вам новость не передавали?

- Вас вызывает к себе начальник райотдела НКВД Лысцов.

- Когда?

- Сказано - передать вам сразу, как появитесь в райсоюзе. Помедлив - чтобы сделать вид, будто он обдумывает приглашение, Алексей заставил себя улыбнуться.

- Скажите девушкам в бухгалтерии,- в шутливом тоне попросил он председателя, - что буду ждать от них передачи, хоть куска хлеба... Если не вернусь.

Закрывая за собой дверь, шутник с удовольствием отметил про себя: привычная улыбка снова водворилась на лицо председателя, словно бы никогда и не покидала его...

Здание райотдела НКВД ревизор без труда определил по зарешеченному окошу камеры предварительного заключения. Не позволяя себе ослабить внутреннюю собранность, ревизор облпотребсоюза постучал в дверь с нужной табличкой и, не услышав - или не расслышав ответа, жестко, вызывающим тоном спросил:

- Разрешите?!

Прежде чем человек за столом - в таком же мундире, как сам Алексей, только с погонами и гораздо вместительнее, понял, что к чему, посетитель сделал несколько твердых, "строевых" шагов и ли не по-военному представился:

- Инструктор-ревизор облпотребсоюза Сафонов!

На лице важного чина за столом все еще царило недоумение.

"В этих кабинетах соображают не спеша, соответственно чину,- заключил Алексей, - но почему у них у всех сизо-багровые лица - согласно уставу, что ли?

- Садитесь, прошу... - пробурчал, наконец, хозяин кабинета. Ревизор, выдержав для приличия паузу, сделал еще два четких шага - к стулу и, выполнив по-уставному поворот, занял место на стуле, выжидательно уставился в лицо - увы - далеко не бравого служаки.

В воздухе помещения повисла пауза. Командированный из области понимал: высокий местный начальник занят поиском нужного тона разговора, поскольку заготовленный им, по-видимому, разнос годился разве что для подгулявшего замухрышки или для престарелой бабуси, задержанной за торговлю парой ржавых таранок... Видно, решительный вид и взгляд работника контроля, хоть и молодого, но как-никак представителя областного органа, произвел должный эффект.

- Вы... Вы давно прибыли к нам? - стараясь держаться внушительно, наконец-то нашелся что сказать Лысцов.

- В район прибыл ровно неделю назад.

- Та-ак...

Алексей с любопытством ожидал, как все же его визави выкрутится из незавидного положения, в которое его втравил директор отделения госбанка.

- А почему вы приехали в район э... э... с задов?

"Слово-то какое! - подумал Сафонов. - Красней от стыда, культура!"

- Явились бы официально, - продолжал бубнить энкавэдешник,- как все областные представители, с нами контакт завязали...

- Извините, - уверенным тоном перебил собеседника ревизор,- но методика контроля в потребкооперации разрабатывается нашими центральными и областными органами. Кстати, ваше областное начальство на последней сессии облисполкома критиковало облпотребсоюз за то, что мы при проверках пренебрегаем эффектом внезапности, поэтому суммы растрат в области непрерывно растут. Неужели вы этого не знаете?

Наступила тягостная пауза.

- А что вы скажете - страж закона решился, наконец, набрался-таки духа задать главный вопрос, ради которого пригласил областного ревизора, - что вы скажете о предстоящем снижении цен в магазинах?

- Простите, о каком снижении идет речь? У вас есть официальное уведомление об этом?

Уверенный в своей правоте, Алексей смело смотрел в глаза допрашивающего, не без основания полагая, что в этом кабинете могут пойти и на провокацию.

- А разве у вас нет?

Начальник хотел спросить еще о чем-то, ревизор упредил его:

- А разве ваши рядовые работники знают про снижение, о котором вы говорите?

- А до нас дошли слухи, - не унимался дотошный службист, - что вы беседовали об этом...

- С вашим директором отделения госбанка... - с вызовом отчеканил возмущенный ревизор. - Это - заведомая клевета с уголовным уклоном. Вам представить свидетелей того, о чем мы действительно беседовали с указанным вами лицом?

Вопрос этот Сафонов задал потому, что до него дошло: не иначе как директор госбанка замыслил с помощью энкавэдешника пришить ему разглашение государственной тайны - а это грозило бедолаге сроком, и не малым.

- Ну, зачем вы так?..- в голосе начальника послышались нотки разочарования, даже растерянности.

…Наверное, в отместку за свою неудачу - как же, не сумел зацепить на крючок какого-то молокососа, Лысцов перевел разговор на тему о растрате в Новомордовском.

- Вы намерены передать материал о растрате в наши органы? - спросил он. - Имейте в виду, что если вы не добьетесь у виновного признания в том, что он деньги присвоил, мы материал у вас не примем.

«Ну, и леший с вами, - усмехнувшись про себя, подумал ревизор.- Слава Богу, что здешние кооператоры на сей раз обошлись без карателей. А то Девятаеву пришлось бы оставить детей на произвол судьбы, а кооперативу - списывать недостачу на убытки". После такой утешительной мысли Сафонов почувствовал, что ему теперь легче переключить внимание на свои неотложные дела, на то, как выделить из массы предстоящих дел важнейшие ревизорские операции, потому что срок командировки был строго ограничен, а объем работы из-за своей инициативы - обязательна проверить эффект внезапности - он сам себе безбожно увеличил...

Потом обида на органы власти в местах проведения Алексеем ревизий опять - в который раз - напомнила ему о себе. Ревизор попытался отыскать в памяти, были ли в его практике случаи, когда тот или иной орган власти в каком-нибудь районе оказал ему помощь в работе, в которой он, конечно, нуждался, особенно поначалу. Однако сколько он ни напрягал память, на экране его сознания ни одного сколько-нибудь светлого пятна не взошло. Зато на тот же экран вихреобразно вломился зверь не зверь, но и не человек - во всяком случае, не цивилизованный человек. То был начальник райотдела НКВД в Гудково, где Алексей, тогда еще необстрелянный новичок, делал свою третью после окончания техникума ревизию и еще ни разу не встречал на своем пути нечто хищное в человекоподобном обличье. Этот недочеловек, как на всю жизнь запомнил молодой специалист, обрушился на него - посетителя, пришедшего в орган блюстителей правопорядка по своим ревизорским делам - с грубой матерной бранью, с угрозами сгноить его в тюрьме только за то, что он приоткрыл дверь его кабинета, стены которого внутри оказались заставленными чемоданами разных размеров, реквизированными, как догадался Алексей, милицией у пассажиров поездов, поскольку в Гудково была железнодорожная станция. Ревизор Сафонов впоследствии не сомневался, что высокопоставленный хулиган в погонах тогда очень не хотел, чтобы посторонние, к числу которых он, конечно отнес и его, областного работника, узнали, чем на самом деле занимались местные стражи закона. Боже, а как он размахивал кулачищами, этот взбесившийся орангутанг, как он орал - в ушах оплеванного ревизоршки чуть ли не до скончания века нет-нет да и раздавался свирепый рык распоясавшегося держиморды в милицейских штанах…

 

Отдыхал от ревизорских дел и немного расслаблялся Алексей только в чайной райсоюза. Ее молодой заведующий Гриша Пересмешкин оказался разговорчивым - даже немножко чересчур - чудачком со склонностью к балагурству. Уже в первые дни знакомства, раскусив, что с простыми людьми Алексей совсем не такой нелюдим, каким он представлялся его начальству, Гриша, завидев, как ревизор с аппетитом уплетает приготовленный под его "командованием" борщ, подсаживался к столу областного работника, подпирал голову со свисающим русым чубом кулаком и, вздохнув, заводил свою пластинку.

- Хорошая у вас, ревизоров, жизнь...- с вздохом возвещал он. Алексей, не отрываясь от своего занятия, выжидающе молчал, зная, что сейчас последует очередная побасенка.

- Ну, как же!- продолжал Гриша,- встал поутру ваш брат, казенно-посыльный, позавтракал, собрал свой портфель и поминай жена как звали.

- А чем тебе плохо?

- О! Не только мне - всем тыбикам плохо...

- Кому, кому?

- Ну, нам же, вечным бабьим дневальным... Мы же все у своих жен в тыбиках состоим. Вот я, скажем, сегодня на работу собираюсь, а моя Дуся уже тут как тут: "Гришунь, ты бы мне картошки почистил: дети есть просят, а у меня дел по горло. И воды ни капли нет - некому принести. Про пол уж и не говорю - больше недели не подметали..." С работы придешь, благоверная опять в ту же дуду дудит: "Ты бы, ты бы..." Кто же мы, мужья, после этого, как не тыбики...

- А что, у тебя не хватает смелости? - чтобы подзадорить словоохотливого завчайной, спросил Алексей.

- Смелости на что? - не понял тот.

- На то, чтобы дать слишком назойливой женушке уклончивый ответ.

- Как это? - Гриша от любопытства разинул рот и забыл закрыть его.

- Как, как... Набрался бы раз в жизни дерзости, взял бы, да и сказал своей женушке: "Слушай, Дусенька, а не пошла бы ты со своим канюченьем к... или на...

- Что вы? - замахал руками Гриша. - Вы мою Дусю не знаете. Мне после такого взбрыка пришлось бы неделю на полу ночевать...

Чтобы переменить тему разговора, ревизор спросил:

- А осетрина отварная у вас – классная! И часто она у вас бывает?

- В первый раз астраханцы полвагона прислали... Наверное, в честь вашего приезда.

Но ревизор Сафонов не был бы ревизором, если бы не воспользовался случаем, чтобы перевести разговор в деловое русло.

- Ты знаешь, Григорий Батькович, - начал он вроде бы в шутливом тоне, - а книга жалоб-то в вашем заведении - я смотрел - не пустует. Недовольны некоторые ваши посетители уровнем обслуживания во вверенной вам харчевне...

Сафонов как официальное лицо ожидал, что завчайной начнет оправдываться, ссылаться на трудности со снабжением, на недостаточное внимание руководства к его объекту, вообще на разные объективные обстоятельства. А Гриша вместо всего этого улыбнулся, что твое майское солнышко, и с важностью в голосе вопросил:

- Недовольны, говорите? Верно, но только отчасти. Потому что - кто агитировал жалобщиков записывать в книгу свои сетования-пожелания? Ваш покорный слуга Григорий Пивоваров, да мне приходилось иных посетителей чуть ли не на коленях упрашивать - ну, черкните в наш талмуд хоть пару словечек, отметьте какие-никакие наши недостатки-нехватки... А то придешь иной раз на работу, думаешь, думаешь - ну, что бы еще хоть малость усовершенствовать в работе, какие новшества ввести, чтобы посетителей побольше заманить, товарооборот, будь он неладен, к плановому заданию подтянуть.

И - пару минут помолчав:

- А вы, Алексей Петрович, не хотели бы записать в наши анналы какое-нибудь пожелание?

Ревизор, подумав, решил отделаться шуткой:

- Анналы ваши пусть пока повисят на месте. А вот насчет чаю, какой мне здесь подают, я, так и быть, пару слов скажу.

- А что - неужели вам чай холодным подают?

- Как раз наоборот, дорогой Гриша, как раз наоборот. Завчайной открыл в недоумении рот, да так и оставил его в этом положении.

...А с чаем у областного служаки произошел в Гришином заведении казус, похожий на анекдот. Дело в тон, что когда Алексей узнал, что директор местного отделения Госбанка выстраивает против него козни, нервы у бедняги ни с того ни с сего пришли в такое взвинченное состояние, что он уже не мог переносить горячую пищу, особенно чай. Во время трапез его вдруг начинало мутить, по ночам, а иногда и по утрам - в чайной или на рабочем месте - он стал чувствовать приступообразные невралгические головные боли. Однажды, во время завтрака, горемыка не выдержал, попросил официантку пригласить шеф-повара. Та прошла на кухню и минут через пять вернулась в сопровождении высокой, худосочной женщины в переднике. Внимание ревизора привлекло и усталое, явно свидетельствовавшее о нездоровье лицо поварихи, которой можно было дать лет пятьдесят, а то и больше. А уж бросающаяся в глаза худоба стряпухи на фоне явно переедающих работников пищеблоков, в которых, разъезжая по области, успел побывать ревизор, кого угодно могла повергнуть в уныние.

- Алексей Петрович, - глядя на молодого, но, по ее мнению, капризничающего высокого начальника, проговорила женщина, - мне передали вашу просьбу...

Тут бедняга запнулась, по-видимому, не зная, как повежливее сформулировать вопрос.

- Прошу прощения, - чтобы как-то преодолеть неловкость, встрепенулся ревизор. - Вас как по батюшке-то?

- Осиповна я... Прасковья Осиповна, - еще больше смутилась труженица кухни.

- Уважаемая Прасковья Осиповна! - с душой произнес Алексей. - Я просил передать вам, что я... что мне... Словом, я могу в настоящее время пить чай только в охлажденном виде. Ну, скажем, хорошо было бы - его, чай то есть, после того как он настоится, выносить на улицу, ставить на снег...

...Алексей пожалел, что высказал такую дикую по меркам нормального человека просьбу: нижняя челюсть у Прасковьи Осиповны некрасиво отвисла, как давеча у заведующего чайной. Повариха ушла, так и не поняв причуды "этого областного привереды. Чай ревизору продолжали подавать горячий. Правда, не прямо с плиты, а дав ему немного отстояться на кухонном столе...

 

Между тем ревизия в Верхнеславинске шла у Сафонова своим чередом, как говорится - по накатанной колее. Наличие товаров во всех торговых предприятиях проверили, с книжными остатками сличили. Крупных недостач, а тем более, хищений, слава Богу, выявлено не было. Алексею можно было бы вздохнуть посвободнее. Ан не тут-то было! Его дотошного внимания, как обычно, еще дожидались горы толстенных папок с товаро-денежными документами, накопившимися за последний год. Ревизор Сафонов знал - на учебе говорили об этом студентам - что расхитители народного добра следов своих подлых дел в документах не оставляют. Тем не менее в ревизорской практике по чьему-то указанию укоренилось правило, в соответствии с которым все так называемые первичные документы подлежали обязательной сплошной проверке. Дело это было не только нудным, но и отупляюще однообразным. Однако ревизор Сафонов уже накопил достаточный опыт, чтобы, перелопачивая, скажем, толстенный том товаро-денежных отчетов работников прилавка, мгновенно схватывать, на каких документах сосредоточивать внимание, а какие просто-напросто пропускать меж пальцев.

Наверное, слабой стороной Алексея - не как ревизора, а как человека - была некая утонченность восприятия явлений окружающей жизни, в том числе и отношений, складывавшихся у него с людьми, работу которых он проверял, а особенно со служащими местных учреждений, которые порой вмешивались в его работу вне зависимости от того, имели они на это право или нет. Взять хотя бы случай, когда на него пытался надавить управляющий отделением банка в Верхнеславинске, и когда Алексей долго не мог отделаться от чувства беспокойства и тревоги.

Попадая в такие ситуации, молодой ревизор мучительно нуждался в общении с душой - женской душой, с которой он мог бы поделиться наболевшим или, как он это называл, выговориться, привести психику в состояние равновесия. В Верхнеславинске такой душой по воле случая оказалась Зоя Белоусова, помощница бухгалтера опта. Ревизор крепко запомнил, как она, не раздумывая, предупредила его о кознях, которые затевал против него местный банкир Гнеушев.

Контакт между Алексеем и Зоей установился не сразу. После того, как она предупредила ревизора о грозящей ему опасности, а тот признался, что в юности был до безумия влюблен в ее бывшую одноклассницу Валю Светлову, у них был довольно долгий период притирки друг к другу. Правда, Алексей скоро стал замечать, что Зоя - одна из всей бухгалтерии - стала оставаться в конторе по вечерам. В первый вечер ревизор рассказал бухгалтерше - своей ровеснице - всё, что знал о судьбе Вали после войны, о том, как она приехала с фронта домой беременной, как после окончания войны, о том, как она приехала с фронта домой беременной, как после окончания войны уехала с ребенком к мужу в Харьков, о письме Вали, в котором она сообщала о своей учебе в институте.

Когда рассказчик исчерпал свою фантазию, наступило неловкое молчание, поскольку ни Алексей, ни тем более Зоя никак не могли придумать, о чем им говорить – ну не о счетных да ревизорских делах, о которых и думать-то не хотелось.

На второй день игра в молчанку повторилась. Любопытный мужчина обратил внимание, что деваха сменила свой наряд. Вместо каждодневного кашемирового платья она одела яркую, с какими-то чудо-цветами блузку. Губки у модницы тоже показались ревизору подкрашенными. На вежливые вопросы мужчины - о самочувствии, о сельских новостях Зоя отвечала теперь отрывисто, с заметным вызовом. В десятом часу ночи, уходя домой, Зоя хотя и пожелала областному командированному спокойной ночи, но проговорила свое пожелание холодным, официальным тоном.

Будь голова Алексея свободной от ревизорских забот, от мыслей о том, как ему уложиться в прокрустово ложе сжатого срока командировки, как набрать материал для отчета о проделанных им работах, может быть он и задумался бы о причинах не совсем обычного поведения Зои, догадался бы объясниться с ней. Но судьбе угодно было довести до критической точки отношения между случайно сведенными ею персонами - с одной стороны отчаявшейся выйти замуж невесты, с другой - усердного службиста, хотя и молодого еще, но уже обремененного солидной семьей и все-таки продолжающего чего-то искать в жизни.

Преодолеть упомянутую критическую точку, наладить нужные ей отношения с мужчиной - случайным мужчиной - могла только женщина. Кто знает, была ли эта истина известна Зое Белоусовой, но она добилась таки своего...

 

...В тот вечер Зоя пришла в контору в своем обычном рабочем платье и чесанках с галошами, поскольку снег на улицах села уже несколько дней как начал таять. Коса у девушки была уложена на голове небрежно, часть ее свисала на лоб. Сбросив с плеч верхнюю одежду, бухгалтерша неуклюже шлепнулась на свой стул, спиной к Алексею, раскрыла папку с документами, прижала их локтями к столу и, подперев ладонями подбородок, о чем-то задумалась. А может, она и не думала ни о чем. Ревизор обратил на Зою внимание, только когда послышались с трудом сдерживаемые всхлипывания, а потом все более громкие, все более жалостные звуки женского плача, который вскоре перешел в безудержное, безутешное рыдание. Тревожные чувства у невольного свидетеля чужой невзгоды вызывала сама поза девушки: голова ее лежала правой щекой на бумагах, руки она распластала на столе, плечи судорожно вздрагивали. Алексей на некоторое время как бы оцепенел от неожиданности. Потом стал соображать - ему надо было чем-то помочь бедняге. К счастью, вспомнилась сцена из далекого детства: отец чуть ли не силой заставлял расстроенную чем-то, плачущую маманю выпить принесенной из кухни в стакане холодной колодезной воды. Обрадовавшись догадке, ревизор пробежал глазами по столам, вспомнил - графин с водой есть только в кабинете председателя. К счастью, дверь в кабинет оказалась незапертой. Машинально налив полстакана, Алексей подошел к Зое, положил руку на девичье плечо, проговорил хриплым от волнения голосом:

- Зоя, голубушка, что с вами? У вас что-то случилось? Пожалуйста - вот, выпейте воды... Это вам поможет.

Несчастная зарыдала еще громче. Мысли у оторопевшего ревизора начали путаться. И вдруг до его сознания дошло, что ему искренне жаль эту девушку. Он не мог без боли в сердце смотреть на ее горестную позу, ему даже казалось, что он разделяет душевные муки этой, по-видимому, действительно несчастной дочери Евы - муки, об истинной причине которых он мог только догадываться. Такую жалость Алексей-молодожен, помнится, испытывал только к своей Веруне, в первый год их супружеской жизни, когда, забеременев первым ребенком, она однажды вдруг ощутила болезненный приступ тошноты. Она тогда тоже вот так содрогалась всем телом, только не от душевных мук, а от безудержных позывов к рвоте, которые, как потом признавалась молодая супруженька "переворачивали ей все внутренности. Когда женушка во время приступов рвоты склонялась над тазом с водой и муженек подставлял ей под лоб свою ладонь, ему становилось страшно: голова Веры горела огнем.

"Но ведь тогда, - подумал сейчас Алексей, - это было не только обычное сострадание, я ведь очень любил Веру. Почему же теперь почти такое же сострадание вызывает у меня эта едва знакомая мне девушка?"

Встряхнув головой, чуть было не растерявшийся вконец ревизор грубо оборвал себя: "Тоже мне нашел время копаться в недрах человеческой психики". Успокоившись и твердо осознав, что он должен во что бы то ни стало помочь расстроенной молодой бухгалтерше, ревизор вдруг почувствовал некое любопытство: что за муха могла укусить его новую знакомую, оказавшуюся, несмотря на свою видимую боевитость, довольно слабодушной и в чем-то даже беспомощной.

"Не иначе как эта вполне самостоятельная девица слегка запуталась в каких-то своих чувствах, - подумал Алексей, еще не отдавая себе отчета в том, что и в его сердце уже зародилось зернышко симпатии к этой импульсивной, что называется "душа нараспашку" конторской служащей.

"Нет ничего невозможного в том, что она, сама того не сознавая, потянулась сердцем ко мне, свежему человеку в ее среде, -продолжал свою мысль ревизор. - И в этом нет никакой вины ни с моей, ни с ее стороны. На беду девушки, а может в чем-то и мою тоже, у Зои недостало сил, подвела женская гордость, необходимая чтобы держать свои чувства в узде, не выказывать свою слабость к человеку со стороны».

"Надо найти какой-то выход, - пронеслось в голове Сафонова, - человечный и справедливый для Зои и, по крайней мере, недраматичный для меня самого",

Алексей поставил стакан на стол, набравшись смелости, положил правую ладонь на голову девушки, начал медленными движениями гладить ее. Гладил молча, долго и терпеливо, будто свою дочку, пока рыдания Зои, постепенно стихая, не прекратились. Тогда он взял стул, сел рядом, заговорил, насколько умел, проникновенным голосом:

- Зоинька, милая, поверь мне - я понимаю тебя... Потому что я догадываюсь, что стало причиной твоей невзгоды. Помнишь - я тогда, на складе, где вы проверяли наличие товаров, говорил, правда, намеками, что твоя бывшая одноклассница Валя Светлова в свое время поступила со мной сурово не по заслугам. Скажу откровенно, что я тогда чуть было не потерял голову... И некому было сказать мне слово утешения.

Алексей углубился в воспоминания. Зоя подняла от стола голову. Выражение лица ее с покрасневшими веками хранило следы безутешной печали. Девушка открыла ящик стола, достала носовой платок. Алексей вытянул его из рук девушки, начал бережными движениями промокать следы слез на щеках девушки.

- Ну вот, видишь, мы себе красоту немножко подпортили, - проговорил галантный ревизор, показывая все еще немного растерянной бухгалтерше платок с мазками туши с ее ресниц.

- Спасибо...- подавляя судорожный вздох, сказала Зоя. - Только это не тушь. - В лавках продают для подкраски ресниц и бровей специальную краску.

Ослабевшая от расстройства женщина попыталась встать, мужчина мягко, положив ей руку на плечо, воспрепятствовал этому:

- Тебе, Зоя, надо еще собраться с силами. Слезы - они, бывает, облегчают душу, но если у человека горе...

- Наделала я вам хлопот, - тяжело вздохнув, перебила его Зоя, - вы уж извините меня, пожалуйста, за то, что я мешаю вам работать.

- Ну, работа, говорят, не волк, в лес не убежит. Поверь, мне очень хочется, чтобы на твое лицо, когда ты смотришь на меня, вернулось обычное, благожелательное выражение. Мне, откровенно говоря, порой хотелось поцеловать тебя в щечку... по-дружески. Можно, я сделаю это сейчас?

- Ой, нет, что вы!.. - замахала руками Зоя. - Да еще не дай Бог, кто в окно увидит.

Мучительно размышляя, чем бы занять собеседницу, Алексей снова вернулся к рассказу о своей печальной любви к Вале Светловой.

- Ты знаешь, Зоинька, - пожаловался он, - по-моему у Вали тогда, в юности, сердце было какое-то черствое, огрубелое. Правда? Иначе почему она не могла почувствовать, как человек относится к ней?

- Слушайте, Алексей Петрович! - с досадой проговорила вдруг Зоя, поднимаясь со стула. - Неужто вам не надоело пустословить о какой-то... Я прямо не придумаю, как сказать - зазнайке, что ли... Должна вам признаться - девчата, мои подружки, да и я с ними заодно - еще в восьмом классе нашей школы чурались этой высокомерной гордячки. Подумаешь - папа милицейский начальник!.. Так что давайте поговорим о чем-нибудь другом.

Какое-то время молодые мужчина и женщина молчали. Потом, судорожно вздохнув, бухгалтерша заговорила:

- Эх, Алексей Петрович, душа вы неприкаянная. Разбередили вы мне сердце. Вы и ваша... простите, оказавшаяся совсем не вашей Валентина... Какое ей там, в ее городе, дело сейчас хоть до вас, хоть до меня. Мужа она себе нашла, потомством обзавелась... А тут вот, - не сдержавшись, снова захлюпала бухгалтерша, - сиротским сердцем, всем нутром живую память по себе оставить хочется. Но как, как уйти от судьбы бобылки? Видно, не миновать мне своей горькой участи...

В голосе девы зазвучали нотки безысходной тоски. Алексей почувствовал, что должен хоть что-то сказать, хоть как-то утешить несчастную. Он приблизился к Зое, положил ей руку на плечо, мягко надавил на него, приглашая девушку сесть к столу. Сам он занял место с торцовой стороны стола, накрыл своей ладонью руку бухгалтерши, заговорил участливым голосом:

- Зоинька, голубушка, ты - славный человек, у тебя нежная, чувствительная душа. Наверное, поэтому - честно признаюсь - я из всего коллектива вашей бухгалтерии проникся симпатией именно к тебе. Я убежден, что могу во всем на тебя положиться. А ты, дорогуша, ты можешь мне поверить? Хоть в том, что я действительно желаю тебе только добра?

Девушка, хотя и обладавшая солидным жизненным опытом, по-видимому, не найдясь, что ответить, ограничилась неопределенным пожатием плеч.

- Хорошо, Зоинька, я тебя понимаю. Тогда скажи - тебе сейчас очень тяжко? - без всякого подтекста, но с пристрастием спросил молодой мужчина.

- Ну... Теперь, после разговора с вами, мне стало легче.

Алексею в словах девушки почудился какой-то подтекст. Сам же он решил высказаться напрямик:

- Тебе, голубушка, станет еще легче, когда ты узнаешь, какой я посредственный, нерешительный и слабый человек. Нам надо только изредка сходиться, делиться друг с другом тем, что наболело. Только, конечно, не здесь же, не в служебной обстановке. Эти казенные стены придуманы специально для того, чтобы разобщать людей. Тебе так не кажется?

- Н-не знаю... Просто я еще не задумывалась над этим. Напоследок ревизор отважился-таки задать девахе вопрос, который почему-то весь вечер не давал ему покоя.

- Зоя, - смутившись, проговорил он, - такое, как ныне, ты испытываешь впервые в жизни?

- Алексей Петрович! - чуть ли не мольбой в голосе проговорила Зоя.

- Алексей Петрович, ради всего святого, не надо об этом! - Дедушка умоляющим взглядом посмотрела на ревизора. - Ну, сейчас не надо, ладно?

Бухгалтерша встала со стула, взяла со стола свою шапку, расправила ее, стала натягивать на голову.

- Зоинька,- спохватился вдруг Алексей, - мы не условились... Что, если мы продолжим наш разговор? Может, ты разрешишь прийти, конечно, вечерком, к тебе домой?- Спросил это рассеянный ревизор и тут же мысленно обругал себя: Зоя теперь вправе посчитать его бесстыдником, нахалюгой.

И в самом деле, девушка не могла скрыть удивления. Но к предложению мужчины она отнеслась серьезно:

- Боюсь, что нет... У меня мама... Вобщем, я не хочу, чтобы она неправильно истолковала наше знакомство. Может, подождете, я ответ дам завтра.

Алексей поймал руку Зои, поправлявшую шапку, галантно поцеловал ее.

- Ой, что вы! - смутилась бухгалтерша. - Спокойной вам ночи! Тон девушки был искренним, в глазах ее мелькнула веселая искорка.

"...Как немного человеку надо, - подумал Алексей, - чтобы от черного отчаяния перейти к надежде". В этот вечер ему не работалось. Тоскливее, чем обычно, заныло сердце при взгляде на осточертевшую прорву казенных бумаг. Никогда еще он так отчетливо не осознавал, что опостылевшее копание в этом утильсырье скорее всего не принесет ни грана пользы ни людям, ни ему с его пытливым умом и взыскующей натурой...

 

На другой день, когда Алексей направлялся в столовую, его догнала Зоя. Потупив свои серые в белесых ресницах глаза, она скороговоркой выпалила:

- Будьте готовы... Вечером, около девяти, я зайду за вами...

В глазах девахи ревизор уловил любопытство - как мужчина отнесется к ее приглашению - и тревожное ожидание. Алексей, кивнув в знак согласия, посмотрел на девушку с благодарной улыбкой.

За трапезой к столу ревизора подсел, как он частенько делал это, заведующий Гриша Пересмешкин. Вид у него на этот раз был грустный.

- Что за печаль гложет сегодня ретивое ветерана общепита?- шуткой приветствовал его Алексей.

- А! - махнул рукой Гриша. - Знаете, какая прибаутка ходит ныне по селу? Вот, послушайте: "Собака-то ла-ат, ла-ат, а потом как заво-от, а сердце-то как зано-от, знать, оно чего-то чу-ут...

Прочитав на лице ревизора недоумение, Гриша пояснил:

- Правда, сейчас так выражаются только старики. А еще до войны на такой лад гуторили почти все верхнеславинцы.

- Ты не сказал, чего оно все-таки чу-ут, сердце-то... - чтобы подзадорить Гришу, заметил Алексей.

- Чуло, - поправил его Гриша, - чуло, что коли повадится кувшин по воду ходить, там ему и голову сложить...

- Ты это про что? - насторожился ревизор.

- Про то, что нашему голове, Оскольцеву, вчера в райкоме партии хорошую проборцию устроили...

- За что?

- А вы разве не знали?

- Нет. На работе за ним вроде больших грехов не водится...

- То - на работе! А в быту он оказался типичным разложенцем.

Завчайной со скучающим видом помолчал, для чего-то переставил на столе с места на место солоницу. Алексей с любопытством посмотрел на него: очередная байка любителя покалякать или что-то серьезное? Между тем словоохотливый общепитовец со скучающим видом продолжал:

- В народе говорят, будто Анастасию Матвеевну, супругу Оскольцева - завучем она у нас в школе работает - заинтересовало: чего это ее благоверный зачастил в Новомордовское сельпо? Как подходит конец недели, он приказывает конюху райсоюза, дескать, давай-ка запряги мне Арбалета в легкие санки... Арбалет - это у нас на хоздворе рысака так зовут. Да... Отправляется председатель в свой вояж еще до обеда, а возвращается за полночь, а то и к утру. Езды же до села и обратно на рысаке - от силы часа два с половиной - три. А дело-то оказалось в том, что неравнодушный к слабому полу кооператор положил глаз на Прасковьюшку - мордовочку такую сдобненькую, продавцом она там в одной из окрестных деревенек. Может, видели, за товарами она раза два в вашу бытность здесь приезжала... А у Анастасии Матвеевны сестра в Новомордовском живет, тоже учительствует. До нее-то и дошли слухи, каким медом тамошние места ее зятюшку приманивают. Не поленилась сестрица, сходила в ту деревушку, порасспрашивала знакомых. Никому не секрет - словоохотливая кумушка в любом селении найдется. Так что вывели сестры чиновного сластолюбца на чистую воду...

- Да-а, - в шутливом тоне заметил Алексей, - тяжкое время наступило для чиновных партейцев. А каково твое мнение?

- Как и у каждого мужика: и хочется, и колется...

- А ты бы набрался духу, да и попробовал.

- Что вы!... Моя Дуся как узнает - остальных волосиков на голове лишит. И Гриша показал пальцем на свою жиденькую шевелюру с большими залысинами по сторонам лба.

 

Ближе к вечеру Алексей, поколебавшись - надо, не надо? - сходил в сельский продмаг, купил слипшихся, по-бедному сработанных "подушечек" - были в то время такие конфеты, печений, рыбных консервов. Подумав, присовокупил к этому скромному набору бутылку портвейна, хотя и опасался, что его выставят с эти гостинцем за дверь. Ибо чем черт не шутит - вдруг Зоя подумает, мол, спаивать ее пришел... Но ведь и с пустыми руками в гости идти, глаза-то - они ведь не в затылке.

В назначенный час за областным гостем зашла Зоя. Щеки у нее от легкого морозца раскраснелись, глаза рассиялись до того, что она прятала их от Алексея. Дорогой она, усмехаясь, стала рассказывать:

- А вы знаете, девчата в конторе переживали, когда районные воротилы наши вцепились в вас, как кот в свою... жертву.

- Неужто им жалко меня стало?

- Не только жалко. Вы многим у нас понравились. Вон Галя, дочка вашей квартирной хозяйки, то и дело повторяет: "А ревизор-то, девки, кадр ничего, бодренький... Это у нее похвала такая расхожая. Всех мужчин, которые ей нравятся, она непременно этого титула удостаивает.

- А сама она кому-нибудь нравится?

- Н-не знаю... Но очень хочет этого.

Алексею захотелось уделить спутнице хоть какое-то внимание.

- Зоинька, можно, я возьму вас под руку?

- Можно... Бояться мне нечего и некого. Женихов у нас все равно днем с огнем не сыщешь.

Некоторое время молодые шествовали молча. Потом Зоя почему-то с грустью в голосе сказала Алексею комплимент:

- С вами так легко идется. Даже подлаживаться к шагу не надо.

- А это хорошо или плохо?

- Смотря по обстоятельствам. У супругов, например, когда между ними все гладко да ладком, это наверно скучно.

- Вы рассуждаете, как будто сами это пробовали...

- А у меня родители жили скучно.

- Почему жили? А сейчас?

- Так у меня папу на фронте убили...

- Зоинька, простите ради Бога. Я не знал.

- Ну, что вы! У нас с войны вернулся едва каждый десятый. Да и те наполовину покалеченные.

Остановилась Зоя у обмазанной глиной и побеленной избы в три окошка на улицу.

- Вот здесь живет моя бабушка по отцу, - сказала она, открыв калитку и пропуская Алексея вперед.

В кухне пришедших встретила маленькая сухонькая старушка в черной косынке, которая бодрым шагом вышла из горницы и церемонно поклонилась гостю.

- Здравствуй, дорогой гостюшка. Проходи, проходи в горницу... В комнате, которую бабуля назвала горницей, на столе горела такая же маломощная керосиновая лампа, что и на кухне, стол был накрыт чистой белой скатертью. По-городскому выглядели два столовых прибора: тарелки, ложки вилки. Посередине стола красовались две деревянных миски - одна с солеными огурцами и помидорами, другая - с ломтями черного хлеба,

- Сейчас горячую картошку принесу, - сказала старая женщина, суетливо придвигая к столу стулья. - Хотите, щей из печки достану.

- Как вас величают, бабушка? - вежливо спросил гость.

- Она у нас глухая, - пояснила Зоя. - А зовут ее Агафья Федоровна. Обняв свою бабушку за плечи, внучка громко проговорила ей на ухо:

- Бабуль, ты иди, делай свои дела, мы тут сами управимся, хорошо?

- Ну-ну, я пойду к себе на кухню.

Внучка подошла к гостю, глянув в глаза, улыбнулась, положила руки на плечи. Этого Алексей не ожидал - во всяком случае так скоро. Он позволил себе осторожно скрестить руки на спине девушки.

- Вы, поди, проголодались? - участливо-деловито поинтересовалась она.

- Нет, не особенно... Я хотел предложить - если не возражаете, давайте перейдем на "ты". А то у нас как-то уж очень официально получается.

- А мы давайте выпьем на брудершафт. Знаете, что это такое?

- Слышать - слышал, но пробовать не приходилось.

Алексей не спеша выложил из портфеля на стол покупки, в том числе и бутылку вина. Откупорив ее, сказал с улыбкой:

...Говорят, чтобы счастье было полным, наливать рюмку надо до краев.

- За что будем пить? - не очень смело глядя в глаза гостю, спросила Зоя.

- По обычаю, при этом загадывают какое-нибудь желание. И чтобы счастье было полным, надобно осушать рюмку до дна.

- Желание мое вы знаете, - Зоя опустила глаза. - Как бы найти человека - доброго и смелого, чтобы он не побоялся дать мне ребеночка.

- О, за это я выпью со всем моим желанием! - торжественно изрек гость, но в глаза девушке при этом смотреть не отважился.

Невзирая на это, засидевшаяся не по своей вине в девушках невеста демонстративно осушила стаканчик и, перевернув его вверх дном, поставила на стол.

- Видели? - с удовлетворением проговорила она. - Я пила и думала о том, чтобы сбылись наши мечты о счастье, которые, конечно же, у каждого свои.

Зная, что многие женщины в торговле, как говорится, позволяют себе порой по-ухарски опрокинуть рюмку-другую, ревизор не очень удивился показной браваде бухгалтерши. Сам он выпил неохотно и потом как следует закусил, поскольку чувствовал себя немного стесненно и ему хотелось сохранить сознание незамутненным. Безутешные рыдания девушки, которых он наслушался вчера, еще стояли в его ушах.

Он шел к Зое с твердым намерением укрепить дух страдалицы, убедить ее, что она ничего не потеряет, забыв его, тем более, что как обремененный семьей человек ее невольный избранник был отнюдь не вправе рассчитывать на доверие такой целомудренной девушки, как она. Но и не выпить было нельзя: Зоя, чего доброго, могла подумать, что ее желанный брезгает гостеприимством, не уважает хозяйку. И получалось, по мнению ревизора, взявшего было на себя роль утешителя, что обиженная судьбой девица перехватывает у него инициативу. И ничего нельзя было поделать: законы гостеприимства одинаково обязательны и для хозяев, и для гостей.

- Между прочим, - призналась хозяйка, - мы, конторские работницы, когда по случаю какого-нибудь праздника вздумаем выпить, покупаем обычно водку - она забористей и дешевле обходится. А оказывается, вино пить приятнее и настроение - словно праздник па дворе.

"Ладно, - с удовлетворением подумал Алексей. - Хорошо хоть, что попал в масть".

И он не спеша наполнил лафитники.

Посмаковав и выпив вино, Зоя встала, придвинула к себе полуопорожненную тарелку гостя, затем проделала то же самое со своей посудиной, добавила в обе тарелки еды.

- Вот теперь можно и поесть как следует, - проговорила хозяйка, нежно-загадочно посмотрев в глаза Алексея.

Ревизор, взяв нож, быстро открыв коробку консервов, показал ее содержимое девице:

- Зоя, смотри - камчатские крабы. Попробуем?

- Давай! Хотя у нас в лавках их никто не берет. Наверное, еще не распробовали, да и заработки наши скудноваты, чтобы расходоваться на деликатесы...

Выпитое вино подогрело аппетит. И хозяйка, и ее гость начали дружно жевать, шутя и позадоривая друг друга.

- Может, ты еще выпьешь, - спросила деваха, подцепляя вилкой очередную картофелину из миски.

- Нет, мы не на свадьбе, - невнятно пробормотал с полным ртом Алексей и тут же пожалел о своей оплошности, заметив, как погрустнело лицо девушки.

- Свадьбы не будет, - дорогой Алеша Петрович, - с печалью в голосе проговорила девушка. - Женихи наши положили свои жизни за то, чтобы мы с тобой могли вот так сидеть и чего-то ждать друг от друга... Подай, пожалуйста, бутылку.

Наполнив свою стопку наполовину, посерьезневшая дивчина не то попросила, не то посоветовала и Алексею последовать ее примеру.

- Выпьем, дорогой гостюшка, - с чувством проговорила она, - за наших земляков, которым Бог не судил вернуться с кровавых полей к своим близким...

- Тебе в самом деле хочется выпить? - участливо спросил гость.

. Позволяем себе только разве что по торжественным датам. Ну и - правда, редко - когда на душе кошки скребут. Да и то при этом - у каждой своя мера. Я, к примеру, могу три пятидесятиграммовых рюмки вынести. Водки, конечно, но с плотной закуской и с хорошими друзьями, такими, как ты.

Бухгалтерша помолчала, думая о чем-то своем.

- Ты, наверно, - снова заговорила она, - вчера струхнул малость, подумал, что я - шантажистка какая...

- Ладно, давай выпьем, - поспешил предложить Алексей и тоже налил себе полстаканчика.

Молодые люди размеренными глоточками выпили терпкую влагу, не забыв перед этим, как говорили на селе, "почаканиться".

- Может, и струхнул, - охотно согласился после этого Алексей. - Я, Зоя, только теперь понял, что у тебя твердый характер. А вчера - сама посуди - кто же посчитает сильной девушку, которая безутешно плачет навзрыд!

- Все мы сейчас сильные, - убежденно проговорила Зоя. - Война, жизнь наша суровая заставили. А плакала я потому, что робость нежданная обуяла. Потревожил ты мне сердце, леший тебе в живот. Сказать тебе хотела, а почему струсила вдруг, не понимаю. Человек ты, как вижу, обыкновенный, простой. Ну, поумней, может, наших, деревенских, да и душевней многих, кого я знаю.

Деваха на какое-то время задумалась, сосредоточенно глядя на огонек лампы. Потом, как бы размышляя вслух, продолжала:

- Вобщем. я завидую твоей жене. Скажи ей, чтобы она держалась за тебя обеими руками. А то ведь тебе голову вскружить - пару раз плюнуть. Даже я бы могла... Но ведь для этого совесть потерять надо совсем...

 

Когда уже не стеснявшиеся своей приязни друг к другу молодые люди покончили со скромной пирушкой, Зоя первым делом проворно, хотя и без суеты, перетаскала со стола в горнице на кухню использованную во время пирушки посуду. Потом она подошла к желанному гостюшке, взяла его за руку - судя по всему, выпитое спиртное прибавило ей смелости - подвела к видавшему виды диванчику и сама заняла место рядышком.

Чиновный гость вел себя, как и за столом, с достоинством, вольностей себе не позволял, наверное, потому, что и служебное положение и забота о чести девушки, пускай не первой молодости, не могли не обязывать. Впрочем, бес любопытства все же подзуживал - а ну, мол, поглядим, как далеко пойдет становившаяся все более активной инициатива девахи.

Девица же со своей стороны, похоже, опасалась, что излишней стеснительностью, неразговорчивостью и вообще слишком скромным поведением она оттолкнет от себя мужчину, который, как ей казалось, уже делает шаги навстречу ее пожеланиям, правда, шаги покамест еще робкие, неуверенные. Всю свою находчивость и сообразительность бухгалтерша, казалось, направляла на то, чтобы находить темы для беседы - ведь если не о чем будет говорить, то им с гостем останется только одно - разойтись: ей к своей вечно жалующейся на свою вдовью судьбу маме, ему - на квартиру, которую он с самого начала именовал не иначе, как вертепом. К тому же этот вариант - разойтись, когда о стольком хочется поговорить, поближе узнать друг друга - не согласовывался с тайным желанием одинокой женщины, жаждавшей полнокровной человеческой жизни.

И она стала говорить - говорить, не умолкая, но и не спеша, а главное - о вещах, которые могли быть интересными для собеседника. К счастью Зои, ей на память пришел эпизод, который мог позабавить ревизора, поскольку касался его персоны. Речь шла о том, как хозяйка его квартиры хвасталась, будто они с дочерью Олей лицезрели областного ревизора, перед которым районное начальство якобы лебезит "как не знай перед кем", совсем голым, потому что им довелось мыться с ним в их бане. Ну, а она, Зоя, якобы поинтересовалась у балаболки, не зазорно ли ей было выставлять свою дочь в костюме Евы перед чужаком, которому обычаи села Верхнеславинска в диковинку.

И Зоя, что называется, в лицах передала свой разговор с полуграмотной, но, видать, амбициозной жительницей села. "А с чего мне должно быть зазорно, - якобы взбеленилась женщина, - что я ее, дочерь-то свою, украла, что-ли? Да и что греха таить - кровинушка-то моя уродилась, что твоя краля - все при ней...

- Ну, а если бы ревизор и в самом деле - взял бы да и влюбился в Ольгу, посватался к вам?

- Ну и что такого? - не моргнув глазом, возразила мать Ольги.- Мало ли наших сельских девок повыходили замуж за горожан - и ничего,- живут себе, поживают, детей наживают...

Пересказывая Алексею эту балачку, Зоя внимательно следила, как на нее будет реагировать предмет ее горестного увлечения. А он, грустно усмехнувшись, только и нашелся, что сказать:

- Зоинька, а чего иного в таких случаях можно услышать от женщины, выросшей в посконных, домотканых обычаях деревни, цивилизация которой вряд ли сможет угнаться за бешеными темпами современной городской жизни...

...Ревизор между тем чувствовал, что девица все теснее тянется к нему плечом, да и всем корпусом. Но - такова, видимо была его натура как человека - он на явное тяготение к нему девахи так вот сразу ответить тем же, увы, не мог. Не то, чтобы боялся ответственности за последствия, просто отчетливо представлял себе - поведи он себя сейчас как ветреный повеса, это просто будет выглядеть неприлично. Словом, манеру поведения диктовал ему возраст, а к осмотрительности понуждала сама обстановка.

 

Со стороны то, о чем пойдет речь ниже, может показаться почти невероятным, но это факт - вторая встреча, самая теплая и в прямом, и в косвенном смысле - произошла у питающих друг к другу чувства, в которых они и сами еще не разобрались, молодых людей, где бы вы подумали? В индивидуальной, если можно так выразиться, сельской баньке. В баньке, неказистой на вид, но чистенькой и, конечно, хорошо натопленной.

А произошло это так. В один из мартовских вечеров - это было примерно за неделю до окончания Алексеем ревизии - когда он и бухгалтерша Зоя, как обычно, остались в конторе одни, у них завязался не то спор, не то просто беседа об этике совместных помывок мужчин и женщин в сельских баньках, которые практиковались почти во всех селениях Верхнеславинского района, где сейчас работал ревизор Сафонов.

Алексей утверждал, в частности, что в многоликой жизни людей могут быть случаи, когда такая практика окажется противопоказанной.

- Но это все слова, слова... А вы приведите какой-нибудь пример.

- Пожалуйста. Возьмем молодого парня и девушку, как у вас говорят, да и у нас тоже - на выданье. Они горячо полюбили друг друга - настолько горячо, что хоть сейчас под венец и в брачную постель. По-моему, если судьба сведет их в бане растелешенными, они должны либо, не удержавшись, согрешить прямо в бане, либо почувствовать друг к другу охлаждение.

- Почему же непременно охлаждение? - поинтересовалась Зоя.

- Ну, например, жених увидит, что у его пассии неразвитые, некрасивые груди.

- Ну, это просто ваша фантазия, - возразила бухгалтерша, приходилось мыться вместе с молодыми мужчинами, правда своими двоюродными братьями. Мы даже не замечали, что были нагишом - шутили, смеялись друг над дружкой, терли друг другу спины и, в конце концов, стали чувствовать себя как за общей трапезой в какой-нибудь праздник.

- Но это совсем другое дело...- не сдавался ревизор. - А если бы ты оказалась в бане с человеком, на которого рассчитывала как на возможного жениха, а тем более, если бы питала к нему серьезное чувство? Зоя, не найдясь, что ответить, задумалась. - Ну, если такое дело - неуверенно проговорила она, - то, наверно, сначала надо пережить нечто подобное, а потом уже рассуждать.

- А все же - ты рискнула бы пойти в баню с мало знакомым человеком… ну, скажем в случае какой-нибудь необходимости?

После недолгого раздумья, потупив глаза, деваха сказала:

- С вами я пошла бы. И не только в баню...

А через два дня любушка, встретив Алексея в коридоре конторы и внимательно посмотрев ему в глаза, тихо проговорила:

- Приходите сегодня по окончании рабочего дня к нам... ну, к бабке, где мы недавно встречались. Бабуля свою баню натопила.

Не подумав, что его на этот раз ожидает, Алексей обрадовался уже тому, что ему, возможно, выпадет случай помыться. А потребность в этом была - ревизор уже забыл, когда он в последний раз отдавал элементарную дань требованиям гигиены. К тому же, поразмыслив, молодой мужчина почему-то решил, что Зоя на этот раз должна отважиться и показать чужаку - мол, а чего такого в этом событии - когда едва знакомые друг с другом мужчина и женщина вместе помоются в бане. А к концу дня он даже поймал себя на том, что ему не терпится увидеть симпатичную ему девицу в костюме Евы, хотя бы для того, чтобы узнать, что он почувствует в той обстановке.

...Увы! То, что любопытный искатель приключений увидел в реальной жизни, оказалось куда будничней и прозаичней, чем он ожидал. Когда он подошел к уже знакомой ему хате Зоиной тетушки, его встретила выходящая из калитки сама Зоя, которая спешила куда-то.

- Я минут на двадцать отлучусь к соседям, - сказала она.- Ты иди в баню, раздевайся пока, я долго ждать себя не заставлю.

Когда она говорила это, в глазах и по лицу ее блуждала лукаво-загадочная улыбка, скрасть которую не могли даже надвигающиеся сумерки.

Раздевшись в предбаннике и зайдя в моечное помещение, молодой мужчина разглядел там в сумеречном свете маломощной керосиновой лампочки голенькую - в чем мать родила - сухопарую Зоину тетушку, которая сидела на полке и терла мочалкой свои худосочные бедра.

- С легким вас паром, тетушка! - проговорил, как того требовал обычай, слегка обескураженный необычностью обстановки пришелец.

- Ась? - приложила руку к уху старушенция. Чтобы не терять время зря, Алексей решил помыть себе голову. Однако, едва он успел зачерпнуть шайкой воды из кадки, как с полка раздалось:

- Ляксей, а Ляксей… Поди. попарь мне спинку. А то я и парилась вроде, а все чешется, спасу нет...

Алексей подошел к полку, взял в руки веник, который лежал в тазу с горячей водой, начал осторожно похлестывать бабушку по спине. Та, лежа ничком на полку, сначала довольно покряхтывала, а потом вдруг начала попрекать парильщика:

- Ты что, парень, аль боишься, что руки отсохнут? А ты повеселей, по-мужски шуруди! Веника-то не жалей, мы их вдосталь запасли летось...

В оправдание горе-баньщика сказать - такую нелегкую для него работу, да еще в таком горячем пару, ревизору уже давно выполнять не приходилось. Бедняга уже готов был просить отставки, как, наконец, с удовлетворением увидел - дверь бани открылась и в нее с гордо поднятой головой вступила улыбающаяся бухгалтерша, блистая ослепительной притягательностью девичьих форм и, разумеется, абсолютной наготой. Алексей, естественно, загляделся на явленное ему чудо, загляделся всего на несколько мгновений, но Зоя, заметив, как обалдевший мужчина разинул рот, погрозила ему пальцем, правда, не без ободряющей улыбки на устах.

Что до бедной старушки, то она, в темпе уразумев, что рука парня с занесенным над ней веником так, наверно, и останется висеть в воздухе, кряхтя, осторожно спустилась с полка, окатила себя водой из шайки и, что-то бормоча про себя, побрела в предбанник одеваться.

...Алексей, когда еще только направлялся в баню, уже задумывался над тем, как он будет чувствовать себя, лицезрея наготу девушки - по уму уже зрелой женщины, к которой он уже успел проникнуться нежным чувством, хотя и провел с ней во внеслужебной обстановке всего один вечер - "стерильный" вечер, как он называл его про себя. Вечер, запавший ему в память тем, что Зоя оживленно тараторила, а гость рассеянно слушал ее, благодушно размышляя о том, какое удовольствие доставляет ему благосклонно позволяемое созерцание ее симпатичного лица, чем-то напоминающего ему первую любовь Валю Светлову, сильных, не по-женски развитых плеч, роскошного бюста. Впечатлению праздничности того вечера способствовало и само состояние раскрепощенности духа, в котором тогда пребывала бухгалтерша.

...Вряд ли будет правдой сказать, будто здесь, в бане, постоянно ощущая рядом с собой девицу с такими роскошными формами,а то и вовсе касаясь нежного женского тела руками, коформами, а то и вовсе касаясь нежного женского тела руками, когда она попросила потереть ей спинку, Алексей не чувствовал рокового позыва. Все это было, в том числе и прилипчивое рассматривание девичьей груди, так что Зое порой приходилось закрывать партнеру глаза своей мягкой ладошкой. Да и как совсем еще молодой мужчина мог приструнить себя - ведь не каждый же день любуешься такой роскошью, тем более, что увидев усохшие груди Зоиной тетушки, он не мог отделаться от мысли: "И чего это мы, мужики, постоянно держим себя в узде, не спешим потешить своим вниманием женщин, хотя твердо знаем, что даже такое чудо природы, как вот сейчас Зоины прелести, придет время, превратятся в такие же прискорбные нашлепки, как у ее дряхлеющей тетушки. И останется нам, куксящимся старцам, только с горечью в душе сожалеть о том, что в свое время мы не спешили принимать с благодарностью то, чем судьба, эта неразборчивая старуха, оделяет нас - как достойных, так и не очень... А что поделаешь - куда ни кинь взор, всюду условности, условности. И почему это так устроена жизнь, что мы никак не можем усвоить простую истину: ведь не мы, не наше поколение понаставило на дорогах жизни условностей разного рода, нечто вроде шлагбаумов. Так почему же именно мы, вроде бы суверенные творения природы, должны трепетать перед ними? Почему наш брат так часто пасует в этой жизни, заведомо зная, что обрекает себя почти на неизбежную в таких случаях нищету духа?

...Кто знает - размышления ли эти отразились, или девушка наконец-то дала волю своей решимости, только сближение молодых людей, как говорили в старину - "обапола", словно весенний росток, все же пробило себе дорогу к свету.

...Началось все с того, что, когда молодые люди вышли в предбанник, деваха, собрав, как она потом хвасталась, в кулак всю свою смелость, взяла партнера по помывке в бане за руку и приложила его ладонь к своей ослепительно красивой груди.

- Потрогай, какая она тугая...- с легким смущением проговорила она.

Мужчина сильно смутился - настолько сильно, что не мог даже сказать потом, коснулся ли он Зоиной прелести или испуганно отдернул руку. Запомнил только, что по дороге из бани он сильно жалел, что не дал волю соблазну - порадовать и девушку, и себя ласканием ее такого роскошного сокровища. Соблазну, которое не давало ему покоя все время, пока они мылись в бане.

Дорогой - молодые люди условились, что после бани они пойдут к Зоиной тетушке попить чаю - Алексей неожиданно для себя высказал деве комплимент, которого сам не ожидал от себя.

- Дорого бы я дал, - сказал он, - чтобы иметь возможность изредка любоваться таким чудом - твоей такой красивой грудью...

Зоя поначалу вреде бы удивилась такому многозначному признанию - она даже остановилась на какое-то мгновение, с любопытством поглядела в глаза спутнику, а потом, посерьезнев, возразила:

- Нет ничего проще - сделай меня своей второй женой, пусть даже незаконной, и она всегда будет твоей.

Алексея от такой заявочки едва знакомой ему молодой женщины взяла такая оторопь, что он даже остановился и с удивлением посмотрел на свою спутницу - она ли, скромная, даже интеллигентная на вид дивчина, осмелилась предложить ему такое?

- Зоя, ну как ты можешь такое говорить? - не скрывая удивления, спросил он. - А общественное мнение, а отношение к этому супруги, воспитывающей моих детей?

…Что ж, трус, как говорится, в карты не играет,- молвила с наигранным спокойствием Зоя. - И что такое настоящая любовь, ему никогда не узнать.

В собеседовании молодых людей наступило неловкое молчание. Потом Зоя, скорее всего, поняв, что наговорила лишнего, дала Алексею знак - остановись, мол, на минутку - приблизилась к нему, положила руки ему на плечи, взволнованно заговорила:

- Лешенька, милый, прости меня, ради Бога. Исстрадалась я по настоящему мужчине... такому как ты. Дура я, дура набитая. Только ты не подумай, что я такая уж бесшабашная. Ну, полюбила я твою милость... всем сердцем полюбила. И ребеночка мне от тебя родить захотелось. Чего же в этом зазорного? Только теперь, после того, как я наболтала тебе таких глупостей, ты, я думаю, презирать меня станешь. И поделом мне, дурехе.

Жалостливые излияния девушки длились долго. Она даже всхлипнула было раза два. Насколько искренними были слова ее оправданий, Алексей не знал - он просто не думал об этом. Только ему стало вдруг жаль эту запутавшуюся в своих мыслях и чувствах дивчину, к которой он питал симпатию. Настолько жаль, что он, не зная, как утешить бедняжку, начал бережно целовать ее мокрые от слез щеки.

Немного успокоившись, Зоя с горечью проговорила:

- Ты, Лешенька, теперь наверно возненавидел меня, и чай мне, видно, придется пить одной...

- Что ты, что ты, Зоинька! - оживился мужчина. - Как это можно - оставить тебя в таком состоянии? И потом... Так славно помыться в твоей баньке и оставить тебя середь дороги... Это было бы черной неблагодарностью с моей стороны.

Какую-то часть пути молодые люди проделали молча. Затем, почувствовав себя неловко, Алексей захотел сказать девушке комплимент.

- Знаешь, Зоинька, - задумчиво, с трогательной искренностью проговорил он, - мне после того, что между нами произошло, сейчас как-то по-особенному захотелось побыть с тобой...

И молодые люди с туманной надеждой продолжили свой путь к хате Зоиной тетушки. Только, наверно, лучше было бы, если бы в этот вечер они, тепло, насколько это было возможно после едва не приключившейся с ними размолвки, с легким сердцем разошлись - Алексей на свою постылую квартиру, а Зоя - к родной маменьке. Потому что Зоина тетушка, когда слюбившаяся парочка пришла в ее избенку, уже готовилась ко сну, а самовар, который она поставила сразу же, как вернулась из бани, начал уже остывать.

Немолодую уже девицу это почему-то сильно расстроило, она, даже не допив свою чашку чая, скоро встала из-за стола и начала нервно расхаживать по комнате - сначала молча, а потом - что-то бормоча себе под нос. Через какое-то время заметно возбужденная дева начала внятно, с явной издевкой восклицать:

- Ха!.. Непорочность!.. Целомудрие!.. Девичья честь!..

И - после небольшой паузы, уже чуть ли не на грани истерики:

- Ну, на кой она мне ляд сдалась, эта ваша злополучная честь? Да подойди ко мне любой мужчина, возьми меня силой... Я бы даже пикнуть себе не позволила, лишь бы он сделал мне ребеночка... Господи, как же я хочу ребеночка!..

Подойдя к дивану и повалившись на него лицом вниз, уже едва владевшая собой девица заплакала. И хотя всхлипывала она почти беззвучно, дверь комнаты приоткрылась и в нее просунулась голова бабки. Наверно, убедившись, что Алексей здесь никому ничем не угрожает - он в напряженной позе сидел за столом - старушка, тихо прикрыв дверь, удалилась на кухню. Скорее всего, она решила - пускай, дескать, молодые разбираются между собой сами.

Алексей, еще не зная, что предпринять, встал, подошел к Зое, поколебавшись, обнял ее за плечи, заставил сесть.

- Сюда заходила бабуля, - тихо проговорил он, - обеспокоенно смотрела на тебя.

- Ну и пусть, - плаксивым голосом ответила плохо владевшая собой дева, - что она, в первый раз что ли видит меня такой?.. Пойми же и ты, раз уж ты стал вхож в этот дом - ребеночка я хочу. Я сплю и вижу, как прижимаю его к своей груди, как он вцепляется в нее ручонками...

- Ручонками...- мечтательно повторила Зоя после паузы, после тяжелого, судорожного вздоха. - Боже, какое это должно быть блаженство - стать матерью, ухаживать за своим кровным детищем...

Да я бы с рук его не спускала - счастье свое невыразимое, которого я, видно, так и не дождусь.

Потом плечи страдалицы снова заходили от приглушенных рыданий. Алексей уж и обнимал ее за плечи, и целовал во влажное от слез лицо, и уговаривал - дескать, рано еще ей отчаиваться, у нее все еще впереди...

- Что, что у меня впереди? - громким шопотом, сквозь слезы возражала бедняжка. - Пройдет еще пара лет и кумушки станут обо мне со злорадством талдычить: "Вон, вон пошла старая дева..." Боже мой, какой срам, какая мука, а куда денешься? И так - до скончания века. Да и когда Богу душу отдашь - кто, кто закроет мне глаза на смертном одре? Кто проводит в последний путь?..

...Говорят, всему на свете когда-нибудь да приходит конец. Истощились и силы бедной мученицы, отчаявшейся обзавестись потомством. Когда мужчина, сидя со страдалицей на диване, обнял ее за плечи и прижал к своей груди, она доверчиво прижалась к нему и через какое-то время - Алексей не поверил своим ушам - начала мерно посапывать носом. Привалив спящую к спинке дивана, он принес с постели Зоиной тетушки подушку, бережно уложил девушку поудобнее и накрыл легким одеялом, лежавшим свернутым на спинке дивана.

Когда, направляясь к выходу, гость проходил через кухню, он поймал на себе неприязненный взгляд старухи.

В тот знаменательный для Зои - да, наверно, и для ее чиновного дружка тоже - вечер молодые люди засиделись на сакраментальном тетушкином диванчике допоздна. Девица, поначалу вроде бы пассивная как накануне, когда молодые люди в бане лицезрели друг друга обнаженными, постепенно обрела благодушное, даже игривое настроение. Прибрав со стола, за которым они только что повечеряли картофельным пюре с солеными груздями, деваха присела к дружку на диван, чмокнула его в щеку, а потом, не долго думая, взяла правую руку Алексея и водворила ее на свою грудь. Хотя молодой мужчина постановил для себя - больше девицу на поступки с далеко идущими последствиями не побуждать, деваха, напротив, уже чуть ли не воочию видя дружка отцом своего ребенка, инстинктивно боялась упустить выпавший ей счастливый случай. Скорее всего она уже решила, что в этот, может, последний их вечер она просто будет вынуждена вести себя как можно более раскованно. Говоря попросту, Зоя, не долго думая, расстегнула кофточку, рванула на себе что есть силы шелковый лифчик, так что полетели с треском отрывавшиеся пуговицы и, решительно обцепив правую ладонь дружка, водворила ее на свою, теперь уже обнаженную, такую заманчивую грудь.

Некоторое время греховодники просидели молча. Алексей чувствовал, что ему и стыдно, и куда как приятно испытывать такое доверие к себе. Но это только с одной стороны. А с другой - он не мог не сознавать, к чему оно приведет, это доверие. Словом - ему очень не хотелось иметь неприятности, которыми грозили последствия утраты самоконтроля. Зоя же твердо придерживалась задумки - сегодня или никогда. В этом ключе она и действовала - методично и настойчиво.

- Алексей Петрович...- в соблазнительном тоне, с малой толикой обиды в голосе заговорила она. - Я слышала, мужчины в таких случаях любят позабавиться с женскими прелестями... Ведь в них, я полагаю, есть нечто притягательное для вашего брата.

- Да ну!...- попытался отшутиться мужчина. - А я просто как-то не задумывался над этим.

- Жаль… Только, по-моему, ты просто прикидываешься, - готовая обидеться, закапризничала девица. - А женщине приятно, когда ее нежненько трогают за грудь... Ну, хотя бы вот так.

И Зоя, не стесняясь, довольно сильно нажала на руку дружка, покоившуюся на ее груди. И хотя женатому мужчине ни разу не приходилось проделывать такое, скажем, со своей невестой, ставшей потом супругой, сейчас он, закусив удила, обрушил на грудь девахи такую лавину страсти и нежности, что скоро привел девицу в состояние, в котором, по его мнению, человек обычно не ведает, что творит. А творила любимая - прозаически выражаясь, делала - самое обыденное, будничное: высвободилась из объятий любимого, подошла к тетушкиной постели, разобрала ее, сняла хозяйскую простыню, заменила ее своей, предусмотрительно принесенной из дома. Потом подошла к дружку и начала демонстративно снимать с себя юбку, с хитровато-стеснительной улыбкой поглядывая при этом на своего дружка. Поскольку молчать при такого рода занятии было неловко - глаза-то, они ведь не в затылке - девушка в шутливом тоне, хотя и не без упрека, проговорила:

- Леш, а я думала, что мужчины в таких случаях ведут себя смелее... Учти, я ведь тебя так все равно не отпущу.

И Алексей решился, поскольку нелепо было бы в подобной ситуации, при несомненно доверительных отношениях, которые успели сложиться у него с девушкой, идти на попятный, дать повод уличить себя в малодушии.

...Отдаваясь посланному ей самой судьбой дружку, Зоя делала это непринужденно, более того - со страстным желанием, возбуждая и подстегивая партнера поощрительными возгласами. А главное - чего уж греха таить - взаимное тяготение молодых еще людей друг к другу оказалось настолько сильным, настолько неодолимым, что за ночь им пришлось побывать в объятьях друг друга не раз и не два. Выспаться, как следует им, конечно, не удалось, зато проснулись они умиротворенными и довольными друг другом.

Утром Зоя попросила Алексея, чтобы он до начала рабочего дня постарался побыть на людях, например, пройтись по торговым точкам райцентра.

- Ты не подумай чего, - как бы оправдываясь, молвила подружка, - людской молвы я никогда не боялась, потому что росла на глазах односельчан и все знают меня как скромную девицу. Но, - тут подружка слегка запнулась, - сейчас мне не резон давать повод для сплетен. Да оно - поостеречься - и тебе не помешает, поскольку и у нас могут найтись досужие языки, которых хлебом не корми, лишь бы обмазать грязью кого бы то ни было, хоть своего односельчанина, хоть чужака... Тем более - областного работника.

 

Расставшись друг с другом после своего прегрешения, молодые люди общаться не перестали. Виделись они и по-дружески беседовали в основном по вечерам в конторе райсоюза, будучи занятыми оба каждый своим делом по работе. Отношение Зои к своему дружку начало постепенно меняться, становиться более сдержанным, трезвым и почему-то нервозно-беспокойным. Попытки мужчины выяснить, что происходит с его подружкой, которая еще вчера была такой милой, а главное - которая не пожалела для него своего самого ценного достояния - девичьей чести - ни к чему не приводили. Зоя поначалу прикидывалась, будто не понимает беспокойства Алексея, а потом, ощутив, что умалчивать о главной причине своих забот и тревог ей становится невмоготу, она, перестав приходить на вечерние работы - баланс был уже сверстан - вообще стала избегать встреч с милым, ставшим теперь как бы больше не нужным дружком.

...В тот памятный для Алексея вечер Зоя подкараулила его на дороге к дому, где он квартировал. Было это спустя считанные дни после их страстных объятий на постели Зоиной тетушки.

- Зоинька, неужто это ты? - удивленно-обрадованно спросил ревизор, увидев ставшую ему дорогой девушку в сумеречном свете одного из фонарей скудно освещенной улицы.

- Я, Лешенька, я... - тихим деловитым голосом проговорила Зоя, почему-то прячась в тень. - С полчаса жду вас здесь... Разговор у меня к вам серьезный. Говорят, вы завтра уезжаете?

- Да, хочу воспользоваться попутным грузовиком, который направляется в область, на торговую базу. А ты пришла попрощаться?

- Ну... Собственно говоря, у меня к вам... к тебе... - сбивчиво проговорила девица, - важный для меня разговор. Поскольку мы с вами, наверно, больше никогда не увидимся...

Зоя, не договорив, смолкла, Алексею даже показалось, что она всхлипнула.

- Никогда не увидимся, - повторила она, - а у меня сложились такие обстоятельства...

Девица сделала паузу. Алексею же стало вдруг до боли в сердце жаль ее, и он сделал движение, чтобы обнять бедняжку.

- Нет, нет! Этого делать не надо...

Она отступила на шаг, как бы защищаясь, вытянула вперед руки, напористо подчеркнула:

- Повторяю, у меня так получилось, что нам нельзя больше ветречаться. Прошу вас - постарайтесь меня забыть... не искать связи со мной... Боже, как мне тяжело говорить...

Алексей ничего не понимал, ему очень, просто мучительно хотелось узнать, что же случилось с его милой подружкой, еще пару дней назад явившей такую великодушную щедрость по отношению к нему.

- Зоинька, милая, - взмолился обескураженный любовник, - ну, объясните хоть, что произошло, может, я сумею помочь...

- Нет, нет... Никаких объяснений! У меня к вам одна просьба: будьте мужественны, когда услышите что-нибудь обо мне. Ведите себя как человек, которому я отдала свое сердце...

- Зоинька, дорогая, да что хоть случилось-то? - воскликнул Алексей, заподозрив - а не решилась ли его негаданная пассия на какой-то отчаянный шаг?

Зоя, кажется, догадалась - ее возлюбленный боится за нее, за ее жизнь. Ободряюще взглянув на любимого, она спокойным, благожелательным тоном проговорила:

- Милый Алексей Петрович! Спасибо вам сердечное за участие к моей судьбе. Только не надо понапрасну беспокоиться. Со мной будет все в порядке - вы еще не раз услышите обо мне.

И - после паузы, положив руку на плечо человеку, который помог ей в осуществлении ее задумки:

- А теперь, если вы еще не разлюбили меня, давайте на прощание обнимемся и расцелуемся, как это принято у добрых, любящих и уважающих друг друга людей…

 

Вернувшись на квартиру с последнего свидания с Зоей - не то мимолетной любовницей, не то чересчур деловой представительницей прекрасного пола, решившей использовать его в качестве трамплина для устройства своего счастья - ревизор Сафонов решил больше голову над этим странным своим переживанием не ломать - будь что будет.

Вскоре он заснул, но где-то в начале второй половины ночи, внезапно проснувшись, почувствовал, что у него зачастило сердце. Он встал, сходил на кухню, выпил холодной воды, вернувшись в свой закуток, посидел на койке, почему-то вспомнил свою давнюю семейную трапезу, когда, несколько лет тому назад, ездил домой на краткую побывку. За обеденным столом тогда были он сам, напротив него - Веруня с годовалой Людочкой на коленях, слева от отца - четырехлетний Гена, который все силился подражать в своих повадках папане. Справа примостилась остроглазая Ирочка, которой недавно исполнилось два годика.

За столом было беспокойно. Гена отказывался есть гороховый суп - потому, дескать, что он "вонючий", так как в нем плавают перышки поджаренного на постном масле лука. Ира опрокинула чашку с чаем и разревелась. Малышка Люда норовила отнять у матери ложку, чтобы самой черпать из обливной гончарной миски манную кашу - ложка падает под стол. Отец поднимает ложку, вытирает ее полотенцем, передает супруге. Ребенок, захныкав, отбирает ложку, со скандалом утверждая свой суверенитет. Насытившись, малышка начинает с упоением барабанить ложкой по столу.

Вызвав в памяти эту идиллическую картину, глава семейства сокрушенно вздыхает: дети теперь подросли, так что здорово же его благоверной достается, чтобы при таком содоме сохранить равновесне духа!.. Когда супруг дома спрашивал ее об этом, она обычно с улыбкой отвечала: "Леш, так ведь своя-то ноша - она. по присловью, не тянет..." Но уж кто-кто, а муж-то не мог не видеть, какого напряжения сил, и физических, и нравственных, требовала от его супружницы семейная ноша, которую ей приходилось нести, не дожидаясь, когда ее благоверный удосужится подставить под нее свое крепкое плечо... К тому же разве только это - урезонивание капризничающих деток - день за днем выматывали душу не очень-то крепкой здоровьем женщины? А готовка пищи практически на две семьи - ведь постоянно недомогающая свекровка была уже не помощница, а уборка комнат, а бесконечные постирушки, а обработка грядок на огороде? К тому же Веруне теперь уже не хотелось прерывать трудового стажа, дававшего право на пенсию, и она попросту игнорировала неоднократные уговаривания мужа и свекровки, советовавших ей оставить работу в райпотребсоюзе. Хорошо хоть, что на Степаниду Ивановну можно было оставить малышей, когда то одному, то другому из них нельзя было посещать садик или ясли - либо по причине заболевания ребенка, либо из-за карантина в самих детучреждениях.

 

...Когда Алексей помимо воли переключился мыслями на свою теперешнюю душевную неурядицу, вызванную общением с этой странной девушкой Зоей, он вдруг почувствовал, что у него на миг перехватило дыхание. Хорошо хоть, что он вовремя вспомнил - а ведь последнее его свидание со своей нечаянной любовью, выказанная ею решимость как бы освобождали его от ответственности за последствия его легкомысленного поступка. Правда, увещевания и прогнозы девицы были туманными, ничего конкретного о своих перспективах и намерениях она не сказала. Но ведь и в панику прежде времени впадать - с его стороны было бы проявлением малодушия, растерянности, а то и раскаяния - во всяком случае, так могла бы истолковать это его нечаянная любимая... И Алексей принял решение: подождать, пока не выяснится, каковы будут последствия их с Зоей рискованного сближения.

 

...Меньше, чем через месяц Алексей от ревизора Верхнеславинского райсоюза Лемешева, приехавшего по делам в область, узнал, что Зоя сразу же после отъезда ее возлюбленного из села перешла жить к учителю местной средней школы Долгополову, у которого было двое ребятишек, оставшихся без матери. Учитель якобы уже давно сватался то к одной жительнице села, то к другой. Делал он в свое время предложение и Зое, но та тогда ответила отказом. Как она объясняла сверстницам по работе, ей было боязно - вдруг не найдет общего языка с детьми вдовца, старшему из которых шел уже девятый год. Немаловажным для нее было и то, что бедняга на фронте лишился ноги и девахе, по ее словам, было тяжело смотреть, как он ковыляет на протезе.

Когда же, примерно через год, тот же Лемешев поведал Алексею, что Зоя через девять месяцев после регистрации брака с Долгополовым родила ему сына, ее бывший тайный любовник, пораскинув умом, не мог не утвердиться в мысли, что ребенок у его памятной, хоть и мимолетной любви был от него. Тем более что Зоя во время их встреч у ее тетушки то и дело твердила ему: "Хочу ребенка от любимого человека - кто мне скажет, что это противоестественно?"

Тут дотошный читатель может задать резонный вопрос: "А разве законные дети были у Алексея не от любимой женщины? О чем разговор - от любимой, конечно... В том-то и заключалась его трагедия, что ему со временем захотелось, и захотелось, как говорится, просто нутром, увидеть свое незаконное чадо. Увидеть, чтобы проверить - питает ли он к нему отцовское чувство? И что диковинно - придет время и подпольный любовник навестит-таки и Зою, и своего внебрачного сына... Но об этом в свое время будет особое повествование.

 

 

назад	оглавление	далее