Глава двадцатая
Истекал пятый год работы Алексея в качестве ревизора в системе потребительской кооперации области. Поскольку жилья для сотрудников облпотребсоюз не строил - не на что было - ответственный работник Сафонов, возвращаясь из командировок, ночевал либо у тетушки Катерины, которая» состарившись, стала, все чаще прихварывать, либо, как и некоторые из его сподвижников, выходцев из районов области, в том же помещении, в котором работал днем. Постелью служил в лучшем случае казенный полушубок, постеленный на голый письменный стол, подушкой - извлеченные из архива папки со старыми деловыми бумагами.
Веруня с сынишкой Геной и дочуркой Ирочкой коротала теперь ночи без мужа в доме свекра со свекровкой. Что делать, приходилось мириться с этим, жить, уповая на провидение - авось муженьку пофартит выпросить у начальства командировку в один из соседних районов, как это было, когда он делал ревизии в Черемном или Гудково и либо сам наведывался к семье, либо женушка, поймав попутный грузовик, представала раз-другой в месяц перед смущенными очами своего непутевого благоверного.
Хорошо хоть, что Калюжный» непосредственный начальник ревизора Сафонова, учитывая положение своего подчиненного, давал ему очередные отпуска в наиболее благоприятное время - весной, летом или ранней осенью. Правда, скоротечные дни госотпусков шли почти полностью на работу по дому отца, по оказанию ему помощи в. заготовке дров на зиму, корма для скота и так далее. Алексей был рад и тому, что Петр Кузьмич, несмотря на преклонный возраст и почти постоянное недомогание, ни в какую не хотел расставаться с Буренкой.
- Как это корову продать? - возмущался он в ответ на предложение сына, который хотел как-то посочувствовать родителю.- А внуков на хлеб и воду посадить, так что ли, по-твоему? Думать надо, прежде чем совать нос в дела, в которых толком разобраться не можешь...
Отдыхал душой Алексей, когда ему удавалось выкроить время, чтобы погулять с сынишкой, особенно в пору, когда тому пошел пятый годик. Вообще-то ребенок рос трудно, шумных игр с ребятишками-сверстниками избегал. Чуть ли не с младенчества он заимел странную привычку - засунет, бывало, безымянный пальчик и мизинец правой руки в рот, а левую руку - под рубашонку, и бродит по комнатам или уставится взглядом куда-то за окошко и всё молчит, молчит... Или, складывая из кубиков какую-либо, ведомую только ему, конструкцию, начнет рассуждать сам с собой по-стариковски:
- Без хлеба разве проживешь?.. Не-ет, без хлеба не проживешь... Алексею, помнится, не понравилось, что кроватку, на которой спал Гена, Степанида Ивановна распорядилась поставить возле печки-голландки, которую Петр Кузьмич в холодное время года по настоянию своей супружницы натапливал так, что в горнице дышать было нечем, а у ребенка под двумя ватными одеяльцами пот на личике выступал обильными каплями, напоминавшими спелые ягоды белой смородины. На высказываемые Алексеем опасения, что ребенок в таких условиях может вырасти тепличным заморышем, бабка отвечала недовольным ворчанием, заявляя:
- Не ты в ответе за здоровье внучонка, а я. С меня и спрос... А какой мог быть спрос с престарелой женщины, которая уже давно жаловалась на недомогание? Хорошо хоть, что когда сынишка подрос, Вере удалось устроить его в детский садик. К сожалению родителей ребятишек, заведение это пользовалось в Кустарях недоброй славой...
- Правда это или нет, - рассказывала Алексею Веруня, - но мне передавали подслушанный кем-то из родителей ребятишек разговор между двумя детсадовскими няньками. "Маньк,- спрашивает якобы одна из них другую, - как бы это сделать, чтобы поменьше было у нас этого осточертевшего писка и визга дохлятиков?" "Очень просто, - отвечает ей коллега. - Открой во время мертвого часа все форточки в детской спальне. Глядишь, иных заморышей кашель с насморком прошибет. Матери тебе еще спасибо скажут - им же больничные листы на работе выпишут... для ухода за ребенком".
Кто знает, насколько эти слухи соответствовали действительности, но по рассказам Веры то, что ей удалось определить сынишку в садик, не облегчило ее жизнь, а многократно осложнило.
- Ты знаешь, - рассказывала Веруня мужу однажды ночью, когда и ее, и Алексея одолевала бессонница, - я тебе раньше не говорила, скольких нервов, недосыпания, тягостных раздумий о нашей судьбе, нашей неприкаянности стоило мне, чтобы выходить ребенка, сколько больничных листов из-за его постоянных простуд перетаскала я своему шефу, главному бухгалтеру. Тот даже сделал мне, в конце концов, предупреждение. "Товарищ Сафонова, - заявил он, правда, не отваживаясь посмотреть мне в глаза, - вашу работу никто за вас выполнять не соглашается... Давайте определитесь, как нам с вами быть..." Я поняла это так: или мне надо увольняться с работы, или бросать сына на произвол судьбы.
Отец, припомнив свои впечатления от ребенка, подумал: поскольку Гена по сравнению с другими ребятишками в садике рос мальчиком слабым, уступчивым, немудрено, что более крепкие, задиристые сверстники постоянно, как это называла Степанида Ивановна, щунали, забижали его. Алексей не мог забыть сцен, которые не по своей воле устраивал ему сынуля по дороге в садик, когда он носил его туда на руках в первые недели. "0й, родная моя мамынька,- причитал он чуть ли не на всю улицу, - ой, милая моя мамынька..." При этом по щечкам его обильно струились слезы. Что было странным - плакать и кричать ребенок продолжал только до входа в детсад. Там он замолкал, спокойно давал себя раздеть и переобуть в детсадовские тапочки, обреченно направлялся в игровую комнату...
Постепенно, судя по письмам и рассказам супруги, парень с нелегкой участью воспитанника казенного детучреждения примирился. Во всяком случае, жаловаться на сына Веруня со временем перестала. Более того, когда Алексей бывал дома, его юный отпрыск охотно соглашался ходить с папаней на прогулки. Гулять они любили по смешанной хвойнолиственной роще, которая находилась за околицей села, в конце их улицы.
Там отец ненавязчиво знакомил сына с породами деревьев. Так, он спрашивал, например, может ли Гена сказать, чем отличается береза от сосны. Сынуля отвечал бойко, против своего обыкновения почти не раздумывая. Смышленость парнишки не могла не щекотать отцовского самолюбия Алексея. А еще папаша иногда развлекая наследника, а может и самого себя негромким пением старинных русских песен. Судя по выражению личика сынишки, особенно ему нравилось слушать тягучую по своей мелодике песни "Вечерний звон? которая у кустарей села испокон веков была в чести, трогала их...
Когда отец спел ее на прогулке в первый раз, он удивился тому, что сынишка после этого долго молчал, как бы замкнулся в себе, вперевалочку, совсем по-взрослому вышагивая рядом.
- Ты что-то приумолк, сынок, - сказал Алексей, чтобы побудить мальчишку на беседу.
- Так...- не сразу ответил тот. - Это все - от песни...
- А что - она не понравилась тебе?
- Понравилась... Я даже задумался.
Отец сначала понял сына дословно. "О чем может думать пятилетний ребенок?"- недоумевал он. Потом догадался: сынишка перепутал по незнанию понятие "задумчивость" с "забытьём", "зачарованностью", в которую его повергла жалостливая минорность песни. Недаром она, эта песня, с давних пор внедрилась в сознание, в чувствительную душу русского человека. Алексею почему-то вспомнилась история, рассказанная ему тетушкой Катериной, приютившей его, когда он поступил на работу в облпотребсоюз. Будто она, тетушка, когда была девчонкой, убрела как-то ночью с компанией подружек и ребят на кладбище. Там они, особенно юноши, невзирая на скорбную обстановку, развеселились. Один молодой человек встал на ближайший надмогильный холмик и, забавляясь, зычным голосом пропел:
...И мне лежать в земле сырой,
И холм могильный надо мной...
А через неделю этого парня хоронили. Отчего он умер, тетушка не запомнила.
...В эту побывку Алексея дома Вера, к большому его удовлетворению, выглядела спокойной, умиротворенной, вела себя с мужем доброжелательно, отчасти, наверное, потому, что сынуля уже не доставлял ей столько забот и треволнений, как в раннем возрасте. И сестренка его Ирочка выглядела такой пышущей здоровьем, веселенькой девочкой, что родительница не могла нарадоваться, глядя на нее. Девчушке очень нравилось, когда ей щекотали под мышками. Она заливалась счастливым смехом и все повторяла: "Исё! Исё!"
- Не зря мы зачали ее на природе в самое роскошное время года,- смеялась Вера, когда они оставались наедине с мужем, которому это напоминание не могло не доставить повода погордиться собой, почувствовать себя возмужалым, заботливым отцом семейства.
...Поздним вечером в день приезда домой Алексей, устав от дороги и возбуждения, неизбежного при встрече после долгой разлуки с женой, детьми и родителями, едва добравшись до супружеского ложа, уснул, как упрекнула его потом Веруня, даже не поцеловав на сон грядущий "свою единственную, которая неделями ждала его как Бога".
Зато на другую ночь, когда муженек после долгого вынужденного говения с вожделением заключил женушку в горячие объятия и она, тоже соскучившаяся по мужской ласке, всем существом потянулась навстречу желанному, произошел непредвиденный казус. В самый разгар пира освобожденной от оков рассудка чувственности Вера вдруг замерла и уперлась ладошками в грудь разгоряченному мужчине.
- Лешенька, милый! - взмолилась она. - Что же мы, безумцы делаем? Ведь нам же сегодня нельзя - я могу понести...
Веруня имела в виду, что у супругов била договоренность: пока вопрос с жильем в городе у Алексея не разрешен, детей им больше рожать пока не следует.
- Что же ты раньше не сказала… - прохрипел раздосадованный муж, тело которого уже сводила сладостная судорога.
- Ладно, - горячо прошептала ему в ухо женушка - она боялась разбудить спавшую рядом в кроватке-качалке дочурку Ирочку. - Ладно, - повторила женщина, не в силах сдержать обуявшую ее жажду слиться в едином порыве с устремлением мужчины. - Давай, жми... После придумаем что-нибудь.
А что можно было придумать кроме визита в "горячий цех", как женщины в то время называли учреждение, в котором им искусственно прерывали беременность?..
К своему несчастью Вера, когда убедилась, что у нее будет ребенок, прежде чем осуществить свое намерение сходить на чистку, не удержалась, поделилась своими сомнениями и колебаниями с маманей, Евдокией Кузьминичной. Та невзначай, а может намеренно, проговорилась своему благоверному, Матюше. А у Матвея Ивановича, когда он узнал о богопротивном, по его мнению, намерении дочери, взыграло ретивое. Как это так - они с супружницей не побоялись произвести на свет и поставить на ноги аж полдюжины потомков, а его любимца, старшая дочь, для которой он не жалел любви и заботы, хочет позволить совершить над собой богопротивное действо? Нет уж, дудки! Допустить глумление над вековой традицией сельчан - следовать заветам христианской веры, продолжать и множить род Цаплиных - этого он стерпеть не мог.
За несколько дней до окончания отпуска Вера, проснувшись на заре, не могла больше заснуть, хотя до времени, когда она обычно поднималась с постели, оставалось еще часа два. Беспокойные мысли гнали сон. То и дело ворочаясь с боку на бок и громко позевывая, она невольно разбудила мужа. Убедившись в том, что он проснулся, супруженька положила ему руку на плечо.
- Ты чего не спишь? - сонным голосом спросил Алексей. Не дождавшись ответа, он, усилием воли стряхнув с себя остатки сна, приподнялся на локте и увидел, что жена сосредоточенно смотрит куда-то в потолок,
- Верунь, ты о чем так упорно думаешь? - не скрывая своего неодобрения, продолжал допытываться благоверный.- Сама не спишь и людям не даешь.
- Какой уж тут сон,- со вздохом ответила Вера,- когда я ума не приложу, что мне теперь делать...
- О чем это ты, - участливо проговорил Алексей,- когда у тебя впереди - рабочий день. Не выспишься, в конторе носом клевать будешь.
- Какой уж тут сон! - в сердцах отпарировала супруга.- Ты не нынче - завтра махнешь хвостом и поминай, как звали. А ты как соломенная вдова - мечись, ломай голову: идти - не идти на эту злосчастную процедуру, будь она неладна...
Подумав, муж осторожно спросил:
- А что - уже подошли сроки?
- Откуда я знаю, что я - доктор, что ли?
- Так давай сегодня сходим к гинекологу... А как доктора определяют, когда беременной женщине надо делать эту... это...
Алексей, как ни старался припомнить название операции, которая предстояла его Веруне, ничего у него не получалось.
- Побывал бы в нашей бабьей шкуре, не задавал бы таких младенческих вопросов. А тут, когда приспичит, то и дело принимаешься считать эти пресловутые бабьи сроки... А ты посочувствовать бы женушке должен, так нет же, смотришь на мое горе ровно чужой...
Алексей, как мог, успокоил жену, уговорил ее поспать еще немного, благо вставать было еще не время. Сам он сумел забыться в тревожной полудреме на каких-то полчаса - и то только благодаря тому, что сам характер работы ревизора приучает человека заставлять себя отдыхать в любой, самой непритязательной обстановке, Веруне же, поскольку ей предстояло решиться - в первый раз в жизни - отдать свое тело, как ей казалось, на жестокое истязание, так и не удалось сомкнуть глаз ни на минуту.
В то достопамятное утро Матвей Иваныч, тесть Алексея, поднялся с супружеского ложа хмурый, злой, накричал на супружницу - почему припозднилась с завтраком... Не доев своей тарелки пшенного супа забеля, который в семейном обиходе именовали кулешом, он на ходу надел свой выходной суконный пиджак. Из избы вышел, даже не сказавшись Евдокии Кузьминичне, куда направляется. А устремился он, закрыв калитку, прямехонько к дому Сафоновых, Войдя к ним во двор и увидев, что его дочь с зятем пилят дрова, он подошел к молодым людям и сердито проговорил:
- Да погодите вы махать пилой-то!.. Дело есть... до вас обоих. Алексей с Верой переглянулись: такого обращения к себе, такого недружелюбного тона от своего ближайшего родича они еще ни разу не слышали.
- Что случилось? - одолев неизвестно почему накатившую на него робость, неуверенным голосом спросил зять.
- Что случилось... - передразнил тесть Алексея. - Сами подлость содеять намереваетесь, а еще невинными овечками прикидываетесь.
- Пап, о чем ты*? - вмешалась Вера. - Какую такую подлость?
- А что - ребенка убить порешили, разве это не подлость? Вера потупила глаза.
- То-то! - пуще прежнего разошелся Матвей Иваныч.- А ты зенки-то не прячь... Не зря люди говорят: на воре шапка горит. Может, ты и совесть спрячешь - от самой себя. А что род наш переведете, вам наплевать, да? Или боитесь, по миру пойдете - так что ли? Вы уж в таком случае не стесняйтесь, заходите... Милостыню подадим.
Тут отец зашелся в кашле, дочь испугалась, подошла к родителю, хотела похлопать ему по спине, старик гневно отстранил ее руку. Помолчав, он, кажется, немного успокоился, но тон его высказываний продолжал оставаться жестким, непримиримым.
- Работы вы боитесь - вот что я вам скажу, - убежденно заключил родитель. - Не зарабатывать свой хлеб в поте лица, а прожигать жизнь как энти оглоеды за бугром. На Францию ту же глаза пялите, где пустоголовые бездельники одного заморыша произведут на свет Божий, и знай себе по бульварам шлендают, тряпки на себе по три раза в день меняют. Вот уж верно сказано: на пузе шелчок, а в брюхе щелчок. Вы что - тоже так хотите? Ну что же – валяйте и вы, напяливайте на энто дело резинку, бегайте к докторам, клянчите, чтобы они вам внутренности потрошили...
Алексей стоял, переминался с ноги на ногу, перекладывал из ладони в ладонь рукоять пилы. Чувствовал он себя куда как неуютно. Он понимал обиду и тревогу старика с его традиционным чадолюбием. Жалко было и Веруню: прерви она беременность или оставь ребенка - и то, и другое обязательно скажется на ее здоровье. Но разве старику это втолкуешь? Он и не такие передряги в жизни видел, да все невзгоды сумел преодолеть как хорошо сработанный валенок кажущийся неприступным снежный сугроб. Недаром он любил повторять: "Терпенье и труд всё перетрут".
А Матвей Иванович, видно, притомившись, вдруг как-то сразу сник, сгорбился, опустил голову. Он вразвалочку подошел к козлам, на которых молодые только что пилили дрова, полуприсел на их перекладину: по-видимому, ноги плохо держат его. Какое-то время он, свесив голову, хранил молчание.
- Ну, а что она за держава, эта ваша Франция-то? - старому ремесленнику-кустарю вдруг заблагорассудилось порассуждать о мировых проблемах. - Кто с ней станет считаться, если в ней людское поголовье из года в год не растет, а падает, как водосток в нашей речке в засуху?.. А теперь вот и нашему государству, люди бают, такая же беда грозит. Сталин сказал, будто Гитлер десять миллионов нашего народа положил. Врал он, Сталин-то. Наших, кустаревских, парней взять - едва десять человек из каждой сотни с войны-то вернулись. А в других селах крестьянам что - больше повезло, что ли?
Алексей, почувствовав беспокойство, взглянул на жену. В ее глазах, как ему показалось, мелькнула искра враждебности. После пяти лет жизни с Веруней этого было достаточно, чтобы понять, какие чувства по отношению к нему тревожат ее сейчас, и он мгновенно принял решение. Радушно улыбаясь, зять сделал два шага, подошел к тестю, по-родственному обнял его за плечи и радушно проговорил:
- Спасибо вам за добрый совет и заботу о нас. Обещаем вам - ребенка мы сохраним и воспитаем как надо, по-христиански, каких бы коврижек это ни стоило.
А ночью зятю приснилось, что тесть подал на него в суд. За то, что он якобы калечит его дочь, желает ее скорой смерти. И суд будто принял дело к рассмотрению. Беднягу мучает страшное предчувствие, что его должны приговорить к высшей мере. Он перепугался, упал перед судьями на колени, пытаясь втолковать им, что без него жена и дети пропадут, погибнут от голода. По равнодушные и к его участи, и к судьбе его семьи судьи, роль которых почему-то исполняли бездушные деревянные идолы, даже не поворачивали в его сторону головы... Под конец какая-то безликая статуя вцепилась несчастному в руку повыше локтя, да так крепко, что он не мог даже пошелохнуться. От обуявшего его страха и отчаяния горемыка заметался, задергался всем телом, закричал...
Проснулся глава семьи оттого, что супруга действительно ухватилась ему за плечо, начала трясти его что есть силы и не то умоляла, не то приказывала:
- Леша, Леша, проснись же... Что ты разорался, будто тебя режут...
Придя в себя, Алексей рассказал благоверной, какой диковинный сон приснился ему. Он думал, что Вера посмеется вместе с ним, а она вдруг рассердилась, начала браниться.
- Пора бы уже понять, - внушала она мужу, - что мои родители так же благоволят к тебе, как и твои ко мне. А ты вбил себе в банку, что тесть и теща зла тебе хотят, вот ты и лишился спокойного сна.
Алексей подумал, что пререкаться с женой среди ночи - только сон и себе, и ей испортишь, да и годовалую Ирочку можешь разбудить - она спала тут же, рядом, в своей деревянной кроватке-качалке... Тем временем Веруня сделала над собой усилие, успокоилась и вскоре начала сладко посапывать. К ее благоверному сон долго не шел. Ему вспомнился давний разговор с тещей. Началось всё с того, что любопытный зятек каждый или почти каждый раз, когда приходил к Цаплиным, он заставал Евдокию Кузьминичну за своеобразным рукоделием: она то перешивала, то чинила стиранные-перестиранные детские платьица, рубашонки, чулочки. Его осенила догадка, и он решил допытаться, насколько она близка к реальности.
- Евдокия Кузьминична,- осторожно спросил он, - а во что же вы одевали своих ребятишек? Ведь у вас их вон сколько... Одной материи, поди, требовалась уйма. А текстилем нас сельпачи никогда не баловали.
- Во что одевали, спрашиваешь, - загадочно улыбнулась теща. – Ну, это - смотря кого... Нашему первенцу нам всеми правдами и неправдами пришлось всё новое приобретать. Только, что подешевле, потому что цены у спекулянтов были неподступные... А куда было деваться? Перед соседями-то не хотелось в грязь лицом ударить.
Передохнув и о чем-то на минуту задумавшись, Евдокия Кузьминична продолжала:
- Ну, а тем, которые появлялись на свет Божий потом, мы нового почти ничего уже не покупали.
- А как же обходились-то, - уже догадываясь о сущности, продолжал любопытствовать Алексей. - Ведь голопузиками их на люди не выпустишь...
- Ну, ты скажешь тоже... Пусть из мешка, но мы всех наших ребят одевали, честь по чести.
- Из какого мешка?
Хитро улыбнувшись, теща встала с табуретки, подошла к своей кровати, опустилась на колени и, засунув руку под свисающее одеяло, вынула старый, но хорошо простиранный мешок.
- Вот! - сказала она, перевернув торбу и вытряхивая ее содержимое на пол.
И зятек воззрился со смущением на чиненные-перечиненные трусики из вылинявшего сатина, ситцевые распашонки, застиранные до дыр, ну и, конечно, пеленки, пеленки...
- Это все наши вчерашние пожитки, - сказала Евдокия Кузьминична. - Больше ничего не осталось, всё на кухонные тряпки употребили...
Алексей понял: старшие ребятишки у Цаплиных носили свою одежонку до тех пор, пока не вырастали из нее. После этого шмотки не выбрасывали, как это делали в зажиточных семьях, а тщательно простирывали, проглаживали и складывали в мешок. Когда появлялся на свет очередной ребенок, ему приходилось довольствоваться одеждой из неказистого запасника, игравшего роль палочки-выручалочки.
- Я гляжу, ты диву даешься, - с улыбкой промолвила тещенька. - А так-то после революции делали почти все родители на селе... "Интересно, а как обстояло дело до революции?"- невольно, помнится, подумал тогда Алексей.
Этот не праздный для себя вопрос молодой глава семьи, хотя и обладал пытливым умом, так и не выбрал времени, чтобы досконально его исследовать...
В ночь перед отъездом Алексея Сафонова в область, в свое правление, молодые супруги условились, как можно чаще давать о себе знать, держать в курсе всего, что касается дел и самочувствия обоих, а особенно - здоровья детей.
- Я тебя прошу,- прилаживаясь под бочок к разлюбезному, заискивающим тоном проговорила женушка, - чтобы ты почаще пользовался телефоном. Тебе же не трудно позвонить со своего места работы ко мне в райсоюз...
Благоверный в ответ на эту просьбу промолчал - ему не хотелось разочаровывать бедняжку, дело в том, что его шеф, глава отдела Калюжный, категорически воспрещал пользоваться служебным телефоном для личных нужд: средства на переговоры правление облпотребсоюза строго лимитировало. Чтобы замять этот вопрос, глава семьи особо попросил Веруню, чтобы она почаще тревожила его весточками о том, как будет протекать ее беременность, и чтобы она не позволяла себе поднимать тяжестей, и вообще не делала ничего такого, что могло бы пагубно сказаться на здоровья и ее, и их Ребенка. Говорил он это, а сам про себя думал: "Легко тебе, умнику, давать советы. А нет бы позаботиться, создать своей единственной условия - такие, в каких вынашивают будущих граждан Кустарей все бабенки на селе вне зависимости от чина и рода занятий глав семейств?
...Об этом же, в сущности, размышлял ревизор Сафонов и в вагоне поезда, которым он возвращался на работу, проснувшись на своей верхней полке от толчка, вызванного торможением, Алексей заснуть потом уже не смог. Как ни странно, чувствовал он себя свежо и уверенно, хотя соснуть ему удалось всего полтора-два часа. Казалось - хоть сейчас бери командировку и направляйся на ревизию в любой, самый отдаленный райпотребсоюз. С какими бы трудностями по службе ему сейчас ни пришлось столкнуться, он был уверен, что не только не опасается их, но даже рад был бы столкнуться с ними, потому что жизнь без них представлялась ему скучной и усыпляющей, как ревизия хозяйства, о котором изначально знаешь, что оно функционирует, что называется, без сучка, без задоринки.
В самом деле, если бы не его теперешняя работа, которая пока импонировала его честолюбивым запросам, то на что бы он мог употребить изобретательность и жажду деятельности своего ума?
Правда, беспокоил добросовестного труженика Сафонова далеко не праздный вопрос - хватит ли у его Веруни стойкости и душевных сил, чтобы практически одной воспитывать детей, числиться мужней женой и ощущать себя при этом, как ни суди, на полувдовьем положении. Тут Алексей тщился успокоить себя тем, что в случае необходимости, если женушке тащить семейный воз окажется не под силу, он может поменять работу, устроиться председателем какого-нибудь райпотребсоюза. Кстати, так уже за время его ревизорства сделали двое или трое его сверстников по отделу. Правда, при таком варианте ему придется мириться с положением повседневной зависимости от партийных и советских властей района, который он изберет, но, рассуждал про себя рядовой гражданин великой страны, может, не так уж страшен лукавый, как его малюют? К тому же есть и еще один вариант - почему бы ему не предложить свои услуги в качестве руководителя одного из отделов облпотребсоюза. Кстати, Протасов, глава этого солидного органа, уже делая ему намек на этот счет. Правда, вопрос здесь упирался в строительство жилья для сотрудников, которое пока велось ни шалко, ни валко, поскольку финансирование его по-прежнему оставляло желать лучшего.
По возвращении Алексея в свой отдел начальство, наверное, чтобы дать ему втянуться в привычный для этой службы ритм работы, направило его сначала в один район области, а затем в другой с заданием проверить справедливость поступивших в облпотребсоюз сигналов - жалоб, а чаще тривиальных доносов о нарушениях правил торговли, установленных вышестоящими инстанциями. Сигналы эти оказывались порой смехотворными. Взять хотя бы такое: откуда, вопрошал один из жалобщиков, у рядового завсельмага в энском районе появились деньги на строительство пятистенного дома, если зарплаты у него еле хватает на содержание семьи из шести ртов? Когда ревизор по приезде на место задал этот вопрос проверяемому, тот, не смущаясь, ответил:
- А я знаю, кто это написал: я не первая и, наверное, не последняя его жертва. Кстати, жалобщик вполне мог бы поступить, как и я, у него такой же огород в тридцать соток, как и у меня. Я каждый год засеваю всю площадь картофелем, а собираемый урожай езжу потом продавать на базар в город. За пять лет у меня скопилось достаточно средств, чтобы купить лесу на дом... А вот наш завистливый писака вместо того, чтобы обрабатывать свой огород, целыми днями торчит у сельмага, в надежде, что кто-нибудь даст ему похмелиться.
Зашел Алексей и к председателю сельпо, в котором работал продавец-жертва доноса. Глава сельпо, инвалид Великой Отечественной, с глазами, светившимися добротой и умом, заверил ревизора, что более благонадежного человека и работника, чем их завсельмагом, "на селе днем с огнем не сыщешь..."
В той командировке ревизору Сафонову повезло: на базарной площади райцентра он наткнулся на грузовик с бревнами для сруба, дорога которого до места назначения проходила через его родные Кустари. Бродяжья натура любителя перемены мест не выдержала, заставила Алексея напроситься в кабину шофера. Перспектива провести хотя бы одну ночь в кругу семьи стоила того, чтобы рискнуть, сделать зигзаг за пределы служебного маршрута.
В результате обычно пунктуальны! сотрудник отдела предстал перед сердитыми очами своего шефа Калюжного на день позже назначенного срока, за что тот наказал его командировкой на ревизии в райпотребсоюз, где, как это оказалось, между железнодорожной станцией и пунктом назначения никакого регулярного сообщения не существовало. Алексей знал только, что райцентр, в который его направляют, имеет странное название Головлево. а еще, к слову, в том году октябрь, вопреки обычаю, был сухим, теплым. В начале ноября зарядили дожди, дороги стали непроезжими. Зато потом зачастили такие снегопады, что за одну неделю повсюду были накатаны знаменитые российские санные пути, которые в предыдущие века нашей истории были воспеты не одним корифеем отечественной словесности и которые в новейшее время все больше и больше уходят в небытие.
...Неисповедимы капризы памяти человеческой. Алексей никогда не смог бы объяснить, почему десятки командировок в районы области не оставили в его сознании, как он потом говорил, даже синичьего следа, тогда как события, участником или свидетелем которых он стал в этом отпетом миром райцентре, и которые, так или иначе, затронули его душу, он запомнил так, что не смог бы их забыть, даже если бы и захотел. И он спустя годы был даже рад этому, потому что человек с обедненным внутренним миром, по его мнению, - несчастное создание.
В пункт назначения ревизор Сафонов отправился ранним утром. Промаявшись почему-то показавшиеся ему на этот раз бесконечными три часа в пригородном поезде, о котором местные жители злословили, что он останавливается каждый раз, как заяц перебежит дорогу, чувствуя во всем теле необычную развинченность от вынужденного безделья, Алексей был даже рад, не обнаружив на вокзальной площади станции, к которой тяготело Головлево, ни одной попутной подводы, которая могла бы подбросить его до места, где его никто не знал и куда он, если бы не служебная надобность, вряд ли собрался бы когда-либо направить свои стопы. Но - увы! Должностная этика обязывала: хоть плыть, да быть! Тем более что Алексей за годы работы в облпотребсоюзе уже успел приучить себя отождествлять свой гражданский долг с внутренним побуждением, потому что это, как он убедился, в немалой степени облегчало восприятие неудобоваримых жизненных реалий. А с другой стороны - что значил какой-то десяток километров для молодых ног, которые сами просились в поле, на бескрайние сельские просторы! К тому же, хотя день был пасмурный, как это нередко бывает в ноябре, погодка стояла безветренная, легкий морозец приятно пощипывал уши, а выпавший за ночь снежок, припорошив накатанный санный путь, отзывался на каждый шаг мелодичным похрустыванием.
Молодой человек запомнил, что в тот день в душе его царило некое странное предчувствие, будто шел он не на ревизию, не на выполнение скучного казенного мероприятия, не затем, наконец.
Чтобы докучать людям, которые в таких случаях встречают тебя с настороженностью и опаской, невольно замыкаются в себе, а на какой-то праздник, где его примут если и не с распростертыми объятьями, то, во всяком случае, с приветливыми улыбками и с ненаигранным дружелюбием.
Алексей, как умудренный опытом человек, знал, что предчувствие это закралось в его душу не беспричинно. Он еще со времени распределения их курса в техникуме знал, что в Головлево, куда он сейчас шел, живет и работает крепкая телом и духом дивчина Галя Солнцева, которая в период учебы не раз приглашала его на вечера русской песни - культмероприятие, устраивавшееся студентками-любительницами хорового пения. Молодой человек в те времена не раз ловил себя на том, что откровенно любуется девушкой с как бы вечно смеющимися карими глазами и пышной копной волос, которые, наверно, пока она росла, целыми днями полоскали в солнечных лучах. Его воображение тогда поражала удивительная непоседливость Гали: она как-то ухитрялась быть почти одновременно в двух, а то и в трех разных местах. Помогала девушке в этом ее стремительная, как самолет во время пробега на взлете, неудержимая походка. "Кто он - тот, к кому она так спешит? Или она боится опоздать на свой праздник жизни?" - размышлял будущий ревизор всякий раз, завидев мелькнувшую вдали знакомую фигуру, внезапно появившуюся и так же внезапно исчезнувшую из поля зрения.
Незадолго до окончания учебы до Алексея дошел слух, что Галю обхаживает их однокурсник Саша Храбров, участник Великой Отечественной, который, будто полюбил деваху так, что в одночасье утратил свою фронтовую храбрость и решительность: сколько раз ни порывался он подойти к своей возлюбленной, которая теплыми майскими вечерами частенько засиживалась с подружками допоздна на скамеечке перед домом, где они снимали квартиру, но так ни разу и не осмелился сделать это.
Товарищи Саши, видя, как он мается, подали ему мысль: пусть он поговорит с хозяйкой квартиры: ее знали как добрую, отзывчивую женщину, охотно откликавшуюся на чужие заботы. Саша последовал дельному совету, встретился с доброй хозяюшкой квартиры Гали. Та согласилась выполнить необычную просьбу влюбленного, но, увы! Что Галя ответила на сватовство хозяйки, неизвестно. Не знал Алексей и то, как сватья изложила этот ответ Саше, но, судя по тому, как парень после этого помрачнел, замкнулся в себе, его товарищи поняли, что отзывчивая свашенька порадовать его ничем не смогла. Алексею тогда почему-то, совсем некстати, вспомнилось присловье: "Выбирай жену не глазами, а ушами", хотя, вспомнив свою горестную любовь к школьной однокласснице Вале Светловой, он без труда представил себе минорное, если не сказать подавленное, состояние, в которое его однокурсник был повержен отказом любушки. Истолковать мотивы отказа девушки было не столь уж трудно: Саша вернулся с фронта без правой ноги, ходил на протезе, и строптивая невеста, как всякая нормальная девушка на ее месте, резонно полагала, что, решая такой жизненно важный вопрос, имела право желать для себя лучшей участи.
Правда, в то время Алексей уделить этому событию в жизни своих сверстников особое внимание попросту не мог. И время его, и мысли почти целиком поглощала учеба. Он и без того болезненно переживал то, что его на какое-то время отвлекли от дела сначала приезд Аллы Мокеевой, спровоцировавшей земляка на то, чтобы он дал ей ребенка, а затем внезапно вспыхнувшее сильное увлечение студенточкой Тосей с бухгалтерского отделения.
Сейчас же Алексею, шагающему бодрым шаток по бескрайней снежной равнине, ни с того, ни с сего стало казаться, что у Гали явно загадочная натура, причем загадочность ее была какого-то особого рода, вникнуть в необычность которой ему вдруг захотелось, во что бы то ни стало. Разбирало молодого ревизора и любопытство, как же, в конце концов, устроила свою судьбу эта незаурядного характера деваха, целеустремленность которой при решении поставленной перед собой задачи заинтриговала его вдруг не на шутку. К тому же воспоминания о Галине навевали на молодого путника грусть по тем временам, в которые человек, обретая жизненный опыт, еще не утратил иллюзорной надежды на неведомое счастье, о коем грезит каждый юноша в пору, когда он еще не примирился окончательно с суровыми реалиями повседневной жизни.
Тем временем ревизор уже входил в селение, которое, по первому впечатлений, располагалось по отношению к окружающей местности как бы в просторной лощине с едва заметным уклоном ее откосов от периферии к центру. Отдаленно райцентр Головлево напоминал Алексею родные Кустари, только улицы здесь были разбросаны в более хаотичном беспорядке, чем дома, да кровли на придавленных к земле хатах удручали приезжих серостью, поскольку были они почти сплошь из полусгнившей ржаной соломы.
Правление райпотребсоюза, как подсказал ревизору первый встречный прохожий, находилось неподалеку от базара села, в помещениях, располагавшихся, как и в других райцентрах области, в бывших купеческих хоромах. Завидев большой бревенчатый дом с просторным крыльцом, на котором стояли и беседовали, по-видимому, воспользовавшись обеденным перерывом, несколько женщин разных возрастов, областной гость почему-то сразу решил, что это и есть нужное ему учреждение, хотя никакой вывески на нем почему-то не было.
Так оно и оказалось: езде на подходе Алексей услышал знакомый голос и вскоре увидел Галю, свою бывшую однокурсницу. Чего молодой человек не ожидал, так это то, что сердце его вдруг выбилось из обычного ритма. Областной чиновник, подходя к крыльцу и здороваясь с работницами конторы райсоюза, уставился глазами исключительно на свою знакомую, а главное - улыбался ей так широко, как это обычно бывает только при встрече закадычных друзей, устремляющихся в объятья друг друга.
Чувствуя неловкость от чрезмерного внимания пришельца, о котором его однокурсница наверняка знала, что он работает в вышестоящей инстанции, она ответила на приветствие Алексея с прохладной вежливостью, чтобы не вызвать подозрения сверстниц:
- День добрый... Вы, наверное, к нам? Какими судьбами, если не секрет?
Гость, конечно, сразу же нашел верный тон и, придав лицу серьезное выражение, спросил, обращаясь к бывшей однокашнице:
- Галина... как вас по батюшке?
- Просто Галя...
- Лады, просто Галя, - охотно согласился ревизор. - Не будете ли вы так любезны, проводить меня к начальству?
...Разумеется, узнали друг друга Алексей и Галя при первом же взгляде. Молодой человек не без сожаления констатировал, что деваха за то время, что они не виделись, а это около трех лет, во внешности своей сдала, и весьма заметно. Вместо пухленьких ярких губ рот ее обрамляли две нешироких каемки, щедро сдобренных губной помадой. Три морщинки на лбу были тщательно замаскированы косметикой. Не обошлось без складочек и надо ртом, по обеим сторонам носа... но - странное дело! Когда молодые люди, направляясь к кабинету председателя райпотребсоюза, остались одни, когда Гале не было надобности скрывать радости от встречи с бывшим, симпатичным ей однокурсником, и она от души улыбнулась ему, бывший студент был готов поспорить на что угодно, что перед ним была прежняя девушка Галя, Галочка, как называли ее все ребята с их курса, талантливая исполнительница русской народной песни "Во поле березонька стояла" и не только ее.
...Когда председатель правления Головлевского райпотребсоюза Евгений Козырев, поздоровавшись, пригласил ревизора присесть, он сразу же озадачил гостя:
- А мы вас ждали...
Алексей, невольно залюбовавшись стройностью и подтянутостью председателя, одетого в армейскую офицерскую форму - он, как ревизор узнал еще в облпотребсоюзе, всего около года назад был демобилизован из Советской Армии - шутливым тоном проговорил:
- Сорока что ли на хвосте весть принесла?
- Зачем же сорока? Председатель соседнего райсоюза позвонил - жди, мол, гостя. Поскольку у них ваш сотрудник уже неделю как их души трясет...
- А что же вы - подготовились, концы в воду попрятали? - Алексей считал, что шутка - лучшее средство, помогающее установить деловой контакт со своими подопечными.
- А чего нам прятать? У нас всегда ушки на макушке. А концы - они для того и концы - смотри в оба, чтобы они сходились...
- Ну, все-таки... Насколько мне известно, ваш брат, прослышав о возможном приезде ревизора, старается подтянуться с планом товарооборота, продавцов поднакачать, чтобы долги собрали...
- Верно... Только у нас работники торговли - стреляные воробьи.
- Это - похвально. Признаться, наш брат - ревизор с растратчиками волокититься ох как не любит.
- Кто же это любит... Правда, своим ревизором я доволен. Продавцам дремать не дает.
- Кстати, а ревизором у вас работает Галина? К слову, как ее величают по батюшке?
- Петровна... Только она у нас не ревизор, а бухгалтер опта. Отменный специалист.
Алексей посвятил председателя в некоторые детали своих ревизорских действий в райпотребсоюзе. При этом областной посланник отметил про себя, что председатель в тонкости его мероприятий вникать не собирается. "Тем лучше, - подумал Алексей, - не будет докучать надоедливыми вопросами".
И странное дело: оказавшись потом один - он вышел на крыльцо правления, чтобы собраться с мыслями - молодой человек поймал себя на том, что думает не о распорядке первого дня своей работы на очередном новом месте, а о разговоре, который состоялся у него с Галей, пока они шли к кабинету председателя.
- Если не секрет, - спросила бывшая однокурсница, - вы к нам надолго?
- Ну, во-первых, почему ты говоришь мне "вы"? Мы же сейчас одни. И ты, я думаю, не забыла наши товарищеские отношения в техникуме, наши спевки...
- Не забыла... Так ты будешь делать у нас ревизию?
- Положим, ты угадала... Что дальше?
- Слушай, Алексей - оставь этот тон. Неужто не донимаешь, что я рада возможности пообщаться с бывшим однокурсником. Тебя такой ответ устраивает?
Алексею хотелось придумать что-нибудь уклончиво-обнадеживающее. Однако сделать это он не успел: молодые люди стояли перед дверью кабинета председателя.
Сейчас, когда Алексей стоял на крыльце правления, в мозгу его, как на киноэкране, на какие-то секунды вспыхнула ярко освещенная картинка: они с Галей сидят в одной из аудиторий техникума на лекции, их столы разделяет неширокий проход - такой, что, вытянув руки, они могли бы свободно обменяться рукопожатием. Что-то заставило Алексея чуть-чуть повернуть голову в сторону однокурсницы - так, чтобы она не заметила этого. Его поразило, с каким вниманием, с чисто женским любопытством девушка рассматривает его. И что особенно запомнилось - она не отвела взгляда, когда заметила, что он смотрит на нее. Молодого человека потом разбирало любопытство - может, милая студенточка хотела сказать ему что-то важное? Снедаемый любопытством и по природе неравнодушный к женскому внимание, Алексей всё собирался встретиться где-нибудь с Галей, вызвать ее на задушевную беседу. Однако вскоре началась экзаменационная сессия, потом подошло время выпускного вечера, а после него, наутро, выпускники разъехались – кто на прежнее место работы, кто в райпотребсоюзы, в которые их распределила специально созданная для этого комиссия.
Алексей, когда у него началась запарка с освоением новых, непривычных для него обязанностей, о возбудившей было его интерес сокурснице Гале вспоминал все реже и реже, а потом и вовсе как-то стал забывать. И кто знает, может со временем память о бойкой девушке, вообще, канула бы в Лету, если бы не случайно выпавшая на доля любвеобильного мечтателя командировка на родину Гали.
За неимением в райсоюзе свободных помещений место для работы областному ревизору выделили в бывшей комнате уборщицы. Из помещения убрали ведра, веники и другой инвентарь, поставили небольшой письменный стол, этажерку для капок с прошлогодними бухгалтерскими документами и пару стульев с жесткими сидениями - именно таких попросил непритязательный работник областного контроля,
...Хотя к своим рутинным ревизорским обязанностям Алексей в этой командировке приступил без воодушевления, листы папок с отчетами материально-ответственных лиц он сейчас просматривал не без любопытства. Как же - проверяла и делала в них пометки не кто иной, а Галя, в каком-то смысле родная душа. Душа, которая, как не без удивления обнаружил колодой человек, стала сейчас для него еще большей загадкой, чем была в техникуме. И это было закономерно: к искрам какой-то притягательной тайны в глазах девушки, которые волновали его еще в годы совместной учебы, сейчас прибавились тени печали, даже, как ему померещилось, легкой скорби, которые так контрастировали со вспышками оживления, преображавшими весь облик бухгалтерши, когда она разговаривала со своим бывшим соратником по учебе. А случались такие беседы довольно часто, почти каждый рабочий день, потому что, к удовольствию ревизора, в комнату, где он работал, выходила часть обитой жестью печи, и девчата из бухгалтерии в обеденный перерыв забегали сюда погреться. Делали они это от нужды - в помещении бухгалтерии, особенно, когда ветер дул в окна, было прохладно, а они все как одна оказались созданиями теплолюбивыми.
Ну, а ревизор был этому обстоятельству даже рад: все-таки какой-никакой отдых от скучного копания в слежавшемся бумажном снеге, запечатлевшем меркантильные человеческие деяния минувших дней. К тому же разговоры со словоохотливыми сотрудницами – неплохой источник информации, оказывавшейся порой Алексею как ревизору весьма кстати при составлении акта - заключительного документа ревизии, в который при проверке иных организаций попросту нечего было записывать. Правда, некоторым сигналам, получаемым таким путем, давать ход порой очень не хотелось: следственные действия по ним безбожно затягивали командировку, а на это Калюжный, начальник отдела, реагировал весьма болезненно.
Кстати, направляясь на ревизию в Головлево, Алексей почему-то испытывая чувство, что там ему предстоит столкнуться с неким непредсказуемым обстоятельством. К большому его неудовольствию, так оно и получилось. Во время одной из послеобеденных балачек в рабочей комнате ревизора Дуся, счетная работница заготконторы райпотребсоюза, то ли нечаянно, то ли предумышленно проговорилась, что их закупщик скота у населения, некий Осип Козлов, по слухам, наживается на операциях по заготовкам мяса для треста столовых. Ревизор, услышав эту новость, плохо спал ночь - мучительно размышлял, как ему поступить. Дело в том, что с этим человеком он уже раз сталкивался при весьма неприятных для него, как официального лица, обстоятельствах.
На третий или четвертый день своей ревизии в Головлево, вечером, когда Алексей сидел в полупустой чайной райсоюза и без аппетита доедал свой полуостывший ужин, к его столу подошел, как ему показалось, нетвердой походкой, какой-то долговязый мужлан лет сорока пяти. В этом субъекте человеку из области все представлялось нескладным, "неудобоваримым" - и болтающаяся как на колу одежда с обтершимися рукавами, и угрюмая, плохо выбритая физиономия, и висящие как плети руки, которые он не знал, куда девать. Так вот этот неприятный тип подсел к столу Алексея, подозвал официантку и велел принести два стакана портвейна. Один стакан незнакомец поставил перед Алексеем, другим, подняв его, захотел чокнуться с гостем.
- Давай, товарищ ревизор, - сказал он нетвердым голосом,- выпьем в честь праздника Советской Армии...
Алексей, усилием воли подавив в себе чувство брезгливости, вызванное бесцеремонностью амикошонствующего субъекта, твердо посмотрел ему в глаза. Они были холодные и злые, хотя по лицу подхалима блуждала угодливая улыбка. Алексей почувствовал, что его подзывает желание поставить наглеца на место, а то и выплеснуть содержимое стакана в его нахальную физиономию. К счастью, самообладание не подвело беднягу. Справившись со своими эмоциями, он смерил надоедливого субъекта презрительным взглядом и жестко проговорил:
- Простите, я на ночь не пью, - и отодвинул стакан.
То, что нездешний посетитель чайной процедил эти слова сквозь зубы, пьянчуга, по-видимому, не заметил. Он вернул стакан на место, упрямо твердя:
- В честь такого праздника вы не имеете права не выпить... Но Алексей уже полностью владел собой. Он спокойно подозвал официантку к, справившись о стоимости двух стаканов портвейна, не спеша рассчитался. Потом, с насмешкой посмотрев на незадачливого хлебосола, неторопливой походкой вышел из чайной.
Рассказав на другое утро о неприятной встрече в чайной уборщице правления, ревизор услышал от нее, что таким путем он свел знакомство с работником заготконторы Осипом Козловым, тем самым, о котором ходят слухи, что он греет руки на заготовительном бизнесе. И чем дольше Алексей работал в райсоюзе, чем больше общался с его сотрудниками, тем больше доходило до него слухов о злоупотреблениях Козлова. Как выяснилось, механизм мошенства, к которому прибегал жулик, был на удивление прост. Приходил он в базарный день на рынок райцентра, наметанным глазом определял опытность продавца Буренки или Пестравки в коммерческих делах - чем она меньше, тем лучше - и заключал с ним сделку. Если мужик просил за свою скотину тысячу рублей, делец, отозвав простака в сторонку и, покалякав с ним о том, о сем, предлагал ему полторы, с условием, что барыш будет поделен поровну. Большинство крестьян-хозяев скота на такие аферы, конечно, не шли - кто, чувствуя подвох, но не понимая, в чем дело, отворачивались от лихоимца, а кто - те, что посмекалистей да посмелее, просто посылали его по матушке. Но если за один базарный день или за одну поездку по селам района не чистому на руку дельцу удавалось уговорить двоих или троих хозяев, это уже перекрывало его месячную зарплату вдвое-втрое.
А вскоре Алексею довелось пережить эпизод, который показал, что аферист Козлов кое-кому в районе намозолил глаза так, что они не чаяли от него избавиться. Когда ревизор Сафонов однажды поздно вечером направлялся из райсоюза в дом заезжих, его догнал незнакомый человек, который, отдышавшись, стал просить прощения.
- Дело в том, - пояснил он, - что мне надо посоветоваться с вами с глазу на глаз, а я нигде не могу застать вас одного.
- Простите, а с кем я имею честь?..
- С инспектором райотдела контрольно-ревизионного управления.
- Хорошо, - нетерпеливо перебил его Сафонов. - Но нельзя ли покороче?.. Час-то поздний, а у меня день был тяжелый.
- Дело касается заготовителя Козлова.
- Чтобы не переливать из пустого в порожнее, я спрошу вас напрямик: Вы можете выставить свидетелей его махинаций?
- Двоих-троих - хоть завтра, но для этого придется выезжать в села района.
Ревизор Сафонов, подумав, решил, что целесообразнее будет, если он попросит председателя райпотребсоюза подключить к этой операции своего ревизора Костю Литухина, у которого - Алексей знал это - был солидный стаж следственной работы. Сам он заниматься этим делом третьестепенной важности не хотел: для этого пришлось бы продлять срок командировки, а на это его начальство вряд ли пойдет, так как у отдела свой напряженный план работы.
Добро на разоблачение не чистого на руку заготовителя председатель райсоюза Козырев дал, потому что кто же будет покрывать жулика, порочащего честь руководимого тобой предприятия.
К большому удовлетворению Алексея работники райсоюза справились с делом сами, но это было уже после отъезда ревизора в область.
Между тем ревизия райпотребсоюза протекала у Алексея в соответствии с заранее составленным им графиком. Кстати, на оптовом складе райсоюза, с которого ревизор должен был начать проверку наличия товаров, перед самым его приездом была произведена передача материальных ценностей от уходившего на пенсию заведующего вновь назначенному, так что делать там ревизию не было необходимости. В трех магазинах райцентра по просьбе Алексея провели контрольное снятие остатков, Никаких изъянов в смысле сохранности кооперативной собственности при этом обнаружено не было.
Теперь стражу законности можно было и расслабиться немного, осмотреться, порасспрашивать собратьев по кооперативной доле - точнее, сестер, поскольку в правлении райсоюза, за исключением его главы, работали исключительно одни женщины - об их житье-бытье, о том, какими глазами они смотрят на мир.
Евгений Николаич, председатель правления райсоюза, в один из выходных пригласил ревизора, с которым они успели, что называется, сойтись накоротке, пройтись в ближний лес, поохотиться на зайцев. Он не посчитал за труд раздобыть для Алексея пару лыж, ружье. Правда, оружие в тот день охотникам-любителям не понадобилось - им не посчастливилось отыскать ни одного заячьего следа. Зато для того, чтобы поговорить, что называется, "за жизнь", времени у них оказалось предостаточно. Чувствовалось, что желание выговориться разбирало хозяина не в меньшей степени, чем гостя.
- Хотя строй жизни у нас, - жаловался Евгений Николаич, скользя по накатанной санной дороге рядом с Алексеем, - и считается прогрессивным, однако порой не можешь отделаться от ощущения, что наши уважаемые головки - там, наверху - порой ломят не в ту степь. Простой пример. Открыли мы при райсоюзе небольшую сапожную мастерскую: нужда-то у народа в этом деле неизбывная. Подобрали мы помещение, приняли трех мастеров, приобрели инструмент. А вот с кожматериалами сразу же зашли в тупик. Первое время с нами делилась промартель из соседнего района, но она, как вскоре оказалось, сама с этим делом бедствует. Поехал я в облисполком - поклянчить, чтобы разрешили выделывать кожа самим. Куда там... Начальство прямо мне заявило - лучше, мол, об этом и не заикайся, государству кожсырья и без того не хватает, чтобы обуть нашу доблестную Советскую Армию...
Алексей порекомендовал своему новому приятелю командировать своего работника в его родные кустари: по его сведениям тамошняя промысловая артель с давних пор имеет лицензию на кожевенное производство. Как потом дошло до Сафонова, кустаревцы отнеслись к нужде своих головлевских сверстников с пониманием...
От той же уборщицы, которая рассказала ревизору о мздоимце-заготовителе Козлове, Алексей услышал о печальных событиях в жизни своей загадочной однокурсницы - певуньи Гали.
Сама Галина за те две недели, которые ее бывший однокурсник уже успел потрудиться в Головлевском райпотребсоюзе, несколько раз заходила в его скромную отгородку, интересовалась, как гость устроился, как идут его дела, в шутку просила ревизора, чтобы он, по ее выражению, перетрясая их бумажки, которые, поди, не без грехов, пощадил ее, а за компанию - и ее сверстниц, и чтобы, когда будет вымучивать свой заключительный документ - не каждое лыко вчинял в строку.
Однажды техникумовская симпатия Сафонова поинтересовалась у него, что ему о ней к ее личной жизни говорят сотрудницы бухгалтерии, которые приходят к нему, чтобы погреться у печки. Алексей со своей стороны осторожно намекнул собеседнице, почему бы ей самой не поведать бывшему однокурснику, как сложилась ее личная жизнь.
- Да наверно потому, - погрустнев, со вздохом ответствовала молодая женщина, - что мне нечем похвастаться. Не сложилась у меня житуха. Была замужем. Родила девочку. Она оказалась на белом свете не жилец. Ну, а сейчас я - соломенная вдова...
Помолчав, бывшая заядлая певунья, никогда не поддававшаяся унынию, с задором, даже с какой-то лихостью отчеканила:
- Свободная...
От уборщицы правления Сафонов вскоре узнал, что муж Гали, на вид скромный, застенчивый человек, был директором местного дома культуры. Через какое-то время после того, как Галя вышла за него замуж, по селу поползли слухи, что он не чист на руку. Слухи эти потом подтвердились. Примерно через год после их свадьбы с Галей ее мужа,- директора судили за крупную растрату, приговор потянул аж на десять лет исправительно-трудовой колонии. Осталась Галя с крошечным ребенком - хорошо хоть, что не одна. Хозяйство вела и ребенка нянчила ее мама. К счастью Галины, ее отец, погибший на войне, оставил семье неплохой пятистенный дом, правда, крытый соломой. А то бы хоть по миру иди. К худу ли, к добру - ребенок вскоре заболел и умер. Осталось у несчастной молодой мамаши одно утешение - работа в бухгалтерии райсоюза. Ее старательная работница и прежде выполняла с прилежанием, а как очутилась соломенной вдовой, которую добрые люди, как видно, из-за мужа, оказавшегося казнокрадом, стали обегать, полюбила так, что только в ней и находила и радость, и утешение.
...Алексей переживал новость о напасти, постигшей молодую женщину, которой он симпатизировал, с болью в сердце, причем с такой, словно и он был виновен в ее беде. Во всяком случае, он не ожидал от себя, что способен так искренне сопереживать. Углубившись в гадания, почему такое могло приключиться с женщиной, у которой, по его убеждению, был сильный характер - недаром же она в техникуме так решительно отвергла сватовство полюбившего ее однокурсника Саши Храброва - молодой человек терялся в догадках, как это она могла допустить, чтобы муж ее стал вором. Может, недюжинная сила воли сочеталась у нее с недалеким умом, с легкомыслием? В техникуме такого за ней не замечалось, в конце концов, обескураженный аналитик остановился на догадке, что Галя, выйдя замуж и обзаведясь своей семьей, еще не освободилась от девичьей, еще полудетской привычки в хозяйственных, а особенно в денежных делах слушаться советов мамани, а может и других, таких же полуграмотных родственников, нашептывавших ей, что, мол, своего мужика надо "поучивать", поскольку сам он, дескать, не понимает, что быть у воды и не намочиться - срам. По мнению таких советчиков, выходило, что молодые, еще не оперившиеся мужья, которые и пороху-то еще не нюхали, сейчас и понятия не имеют, сколько надо деньжищ и на жратву, и на барахло, чтобы в семье все было как у людей.
В другой раз, другое свидание состоялось у молодых людей через неделю и было оно несколько необычным. Галя пришла в комнату Алексея, чтобы пригласить его на свой день рождения, точнее на скромное торжество по этому случаю.
В один из ранних ноябрьских вечеров, воспользовавшись тем, что конторские работницы покинули помещение бухгалтерии как-то особенно дружно, Галина, уже одетая, пришла в комнату Алексея и весело, шутливым тоном обратилась к нему:
- А вы знаете, товарищ ревизор, на улице темень - хоть глаз коли. И это при том, что на улицах у нас - никакого освещения.
Алексей встал, с улыбкой посмотрел в смеющиеся глаза молодой женщины, весело проговорил:
- Так ведь ревизоры, голубушка, за освещение улиц не отвечают.
- Тогда хоть проводили бы, что ли... Как мужчина, кстати, сейчас единственный на все правление. Притом, если ты не забыл наши скромные техникумовские чествования, у меня сегодня день рождения.
У Алексея мелькнула мысль: его приглашают на торжество. Дело житейское... но как это согласуется с кодексом поведения ревизора при исполнении им служебных обязанностей по отношению к ревизуемым? Тут же мысленно чертыхнувшись, Сафонов обозвал себя канцелярской крысой. Но у ревизора было и другое, более здравое суждение на этот счет: а не нанесет ли раскованная инициатива Гали ущерб ей самой, как члену коллектива, работу которого сейчас проверяет ревизор? Ведь в каждом учреждении есть неписанный свод правил поведения сотрудников, своеобразная служебная этика. Не дай Бог, чтобы Галю обвинили в наушничанье ревизору, в выдаче чьих-то нелегальных грешков. Тогда ей в этом коллективе уже не работать - не мытьем, так катаньем ее непременно выживут...
Подавив вздох, Алексей подошел к имениннице, протянул ей руку и, когда она церемонно подала ему свою, тепло пожал ее, прочувствованно произнес при этом:
- Ну, что же, дорогая Галочка, как бывший однокашник и несмелый поклонник, от души поздравляю тебя и... и от чистого сердца желаю тебе, чтобы ты устроила свою судьбу. Хотел бы расцеловать тебя в щечку, да жаль - окна у вас в учреждении без занавесок.
- Ладно, не надо, Леш... Я уж по старой памяти обращаюсь к тебе на "ты". Просьба к тебе душевная: не побрезгай нашим гостеприимством, пойдем прямо сейчас к нам - маманя, поди, заждалась уже. Посидим втроем, выпьем по рюмке-другой, затянем твою любимую.
Алексей уже забыл, какую песню он предлагал чаще всего на спевках в техникуме, но такта, чтобы не обидеть свою бывшую однокурсницу отказом, у него достало. Усилием воли отбросив все сомнения и колебания, Галя поставила сторожку в известность, что она остается одна и они - бухгалтерша впереди, ревизор за ней - покинули приземистое здание правления.
По дороге ревизор забежал в продмаг, купил бутылку вина - изделия местного кустарного пищекомбината, кое-что из сладостей, скромных закусок - ассортимент товаров в продмаге, как и следовало ожидать, был более чем скудным.
Пока шли до хаты Гали, Алексей успел рассказать ей о своей стычке в чайной с заготовителем Козловым.
- А ты знаешь, - испуганным голосом сказала Галя ревизору, после того, как тот вытащил ее за руку на бруствер из какой-то канавы, через которую вела протоптанная в снегу тропинка, - Козлов - очень вредный человек. Ты его опасайся. У нас недавно делая проверку представитель контрольно-ревизионного управления из области. Говорят, он выявил какие-то нарушения при закупках сельхозпродукции у населения. Так вот, Хлыстов написал на него кляузу в управление. Оттуда потом звонили нашему председателю, спрашивали, есть ли свидетели фактов, о которых сообщил им Козлов. Алексей не стал вникать в подробности страшилок Гали, поскольку и его самого, и его сверстников по отделу такими кляузами с подписью "Доброжелатель" потчевали чуть ли не после каждой поездки в районы области.
Мама Гали, худощавая, не старая еще женщина мужского роста, встретила гостя настороженной, как бы изучающей улыбкой, хотя радушие, с которым она потом усаживала его за стол, чувствовалось, было неподдельным.
Когда все уселись, инициативу взяла в руки Галина.
- Ну,- сказала она, разлив купленный Алексеем портвейн по стаканам, - поскольку посвящать первый тост здравице в честь именинницы опасно - чего доброго, возгордится, нос задерет, предлагайте, кто чего сочинит быстрее.
Пока Алексей, застигнутый неожиданным предложением Гали врасплох, сочинял что-нибудь поторжественнее, мать чистосердечно высказала самое для нее заветное, о чем болело ее материнское сердце:
- Я выпью за вас, за ваше благополучие. Мне лишь бы сплетен вокруг ваших ухаживаний не плодилось... Чтобы вы всё по-людски уладили.
Алексей истолковал высказывание Евдокии Ивановны, Галиной мамаши, как увещевание на свой счет. Он не нашел сразу нужных слов, чтобы утешить родительницу своей подруги - не подруги, но получалось, теперь уже не чужой женщины. Ответственности за нее он пока не несет, но кто знает, что может произойти между ними уже этой ночью. Думать об этом сейчас, а особенно, когда он захмелеет, вряд ли будет охота.
На опасение Евдокии Ивановны, только что высказанное ею, гость ответил расхожей фразой, поскольку ничего лучшего в голову не пришло.
- Мамаша, - преувеличенно бодрым тоном провозгласил ревизор, - за нас не беспокойтесь, глупостей мы не натворим.
И тут же, злясь на себя, подумал: "Ну и наглец: не мог придумать ничего глупее. Ведь эта немолодая усталая женщина как никто другой по опыту знает, чем кончается подобные легкомысленные встречи женщины с мужчиной. Знает она и то, что последствия того опрометчивого шага, который может позволить себе ее кровинушка этой ночью, расхлебывать потом придется никому иному, как ей самой".
Почувствовав, что от неловкости он не смеет смотреть своим сотрапезницам в глаза, ревизор сцепил зубы: "Чёрт бы побрал эту мою интеллигентскую сентиментальность. Чего доброго, еще испорчу сейчас всю обедню... Меня же эти славные женщины и заклеймят потом презрением?
Чтобы отогнать совсем неуместные сейчас мысли, Алексей усилием воли сосредоточил все внимание на процессе еды и питья, тем более что он уже около месяца не пробовал пищи домашнего приготовления. Медленно, с удовольствием смакуя терпкую влагу, молодой человек опорожнил свою посуду и посмотрел на Евдокию Ивановну. Та, не поморщившись, тоже выпила свой стакан, закусила парой соленых килек, скушала немного жареной картошки с маринованными огурчиками и вскоре ушла на кухню.
Дочерь ее после ухода родительницы, которой она явно стеснялась, с наигранным ухарством выпила вино, с таким же, наигранным, сожалением посмотрела на дно только что осушенного стакана, подбодрила себя прибауткой "Хороша кашка, жаль, мала чашка" и принялась с аппетитом уплетать за обе щеки остывающий ужин.
Видя, что Алексей ест не спеша, как он привык это делать на людях, хозяйка подбодрила его:
- Ты чего жеманишься, будто на приеме в Кремле? Бери пример с меня!
Алексей поднял бутылку, поднес ее к стакану сотрапезницы, посмотрел на нее вопросительно. Та кивнула в знак согласия, прожевав пищу, изрекла прибаутку, правда, переиначив ее:
- Раз пошла такая пьянка, не отставай от собутыльника!.. Покончив с ужином, Галя встала из-за стола, подошла к печке-голландке, посмотрев в ее жерло, озабоченно проговорила:
- Кажется, все прогорело... - и стала искать, чем бы закрыть задвижку.
Алексей встал из-за стола, помог ей. Отойдя от печки, остановился посреди горницы, не зная, что делать дальше - отправляться на ночевку в контору райсоюза или попросить Галю приютить его на ночь. Между тем молодая хозяйка дома приблизилась к Алексею и долгим взглядом, явно со значением, посмотрела ему в глаза. Она словно хотела узнать у него что-то весьма, важное для себя, а спросила о самом, что ни на есть простом:
- Леш, чай пить будем?
- На ночь-то вроде ни к чему... Да и вина выпили.
Тут гость, даже не подумав, что он делает, ласково обнял молодую женщину. Обнял потому, что по поведению ее чувствовал: если он не сделает этого, она все разно найдет способ приласкаться к нему. Это - в лучшем случае. А в худшем, который тоже не исключен - постелит ему какой-нибудь старый тулуп на полу. Дескать, получай, что заслужил. Представив себе такую ситуацию, Алексей поморщился. Нет уж, опозориться перед своей бывшей однокурсницей, когда можно выбрать вариант, который устраивал бы обоих - дудки, допустить такую оплошность намеренно он не имеет права,
А Галя между тем, словно читая мысли своего желанного гостя, не снимая рук с его плеч, заботливо осведомилась:
- Может, мы ляжем спать?
И не дожидаясь ответа, Галя подошла к своей кровати - она была единственной в горнице - и ловко, по-женски, разобрала ее. Первым молодая хозяйка предложила лечь Алексею. Тот, когда Галя зачем-то удалилась на кухню, начав раздеваться и дойдя до брюк, в нерешительности остановился. Снять с себя эту принадлежность туалета у него не хватило смелости, поскольку, подумал он про себя, здесь не родная спальня и даже не дом заезжих.
Заняв в постели место у стены и натянув на себя одеяло, молодой человек притих. Чувствовал он себя сейчас крайне неуютно, скованно, не в последнюю очередь потому, что так еще и не решился намекнуть Гале о своем семейном положении.
Когда молодая хозяйка вернулась в горницу и, не гася лампы, стала снимать с себя кофту, юбку - в общем, все, вплоть до трусиков, чтобы переодеться в ночную сорочку, Алексей, очарованный соблазнительной красотой очертаний женского тела, не выдержал.
- Галочка, - преодолевая неизвестно откуда взявшееся косноязычие, - промямлил он, - прости меня, ради Бога... Я все собирался сказать тебе... Дело в том... Я женат и у нас двое детей.
Бывшая однокурсница, щебетавшая что-то о своей подруге, которая якобы чуть ли не в открытую изменяла мужу, осекшись, повернулась от зеркала, медленными шагами подошла к Алексею.
- Послушай, - проговорила она сквозь слезы, с трудом сдерживаясь, чтобы не расплакаться в голос. - Да ты... Да знаешь ли ты, кто ты есть после этого?..
Галя судорожно всхлипнула несколько раз, закрыла лицо руками... Но это было уже после того, как молодой человек выскочил из-под одеяла, усадил свою бывшую партнершу по спевкам на край кровати, укутал расстроенную женщину покрывалом с постели, обнял и несколько раз поцеловал ее в мокрые щеки.
- Ну почему, - судорожно глотая слезы, вопрошала Галя, - почему за целый месяц, что проработал у нас, ты так ни словечка и не сказал мне об этом?
- Галочка, милая, хорошая... - начал оправдываться молодой повеса. - Прости, ради Бога, но ведь меня ни в техникуме, ни у вас здесь ни разу не спросили об этом. Да и кому до этого было дело - что я, знаменитость что ли какая?
После непродолжительного молчания, видимо, поняв, что своим подавленным настроением она испортит и гостю, и особенно себе скромную радость встречи, о которой она не раз мечтала, молодая наперсница любви с приятной для Алексея теплотой в голосе проговорила:
- А ведь ты прав, Леш. Обо мне тоже подружки из техникума долго не знали, что я вышла замуж. Поскольку я почти ни с кем из них не переписывалась, откуда же они могли узнать? Вот и ты, как приехал к нам, меня, наверное, еще незамужней считал...
"Ну, это, положим... - подумал ревизор. - Чтобы невинную девушку не отличить от мужней жены..."
А Галина тем временем успокоилась, встала, утерлась висевшим на спинке кровати полотенцем и с наигранной веселостью, которая никак не гармонировала с выражением озабоченности на ее лице, сделала попытку создать у гостя настроение, соответствующее моменту.
- Ладно, Леш, - сказала она, - чего уж теперь... Раз уж ты теперь все равно в моей постели... Не поворачивать же оглобли назад... Какой же соломенной вдовушке не лестно провести ночь в объятьях милого, о котором она столько лет мечтала... Чтобы не сожалеть потом с горечью об упущенных минутах счастья.
Женщина подошла к столу, погасила керосиновую лампу, и через считанные минуты молодые люди уже лежали в постели: он - уставившись глазами в невидимый из-за царившей в горнице темноты потолок, она - положив любезному дружку на грудь свою оголенную по самое плечо руку. Казалось бы, теперь самое время предаться идиллическому настроению - ведь молодых людей обоих влекло друг к другу еще со времен учебы в техникуме. Однако не тут-то было! Не прошло и минуты, как Галя, проведя ладошкой по торсу разлюбезного дружка, не то с возмущением, не то с обидой воскликнула:
- Ой!.. Леш, а почему ты лег в брюках?
Пробормотав что-то невнятное, молодой человек сел в постели, долго возился со злосчастной принадлежностью своего туалета, потому что у него на поясе была чересчур хитроумная импортная пряжка. С минуту промешкал, не зная, куда положить снятые шмотки. Вобщем, дождался того, что подружка не выдержала, начала упрекать незадачливого кавалера:
- Слушай, - сказала она, - этак мы проваландаемся до утра... Чего доброго, не выспимся. А ведь завтра - обоим на работу.
...Когда Алексей, наконец-то, опять улегся под бочок к подружке, ту вдруг взбудоражила новая незадача. Подержав какое-то время руку на груди дружка, она вдруг испуганно воскликнула:
- Боже мой, Леш, почему это у тебя сердце бухает как колокол? Того и гляди, выпрыгнет из грудной клетки...
А бедняга, увы, даже и не знал, что ответить. Такое не раз бывало у него и раньше, когда он перевозбуждался. Поскольку иногда это сопровождалось неприятными ощущениями, Алексею приходилось обращаться и к медикам. Докторша в областной поликлинике, относительно молодая еще женщина, у которой он лечился по поводу гриппа, на вопрос пациента о причинах ненормального поведения его "мотора" спросила:
- А вы замечали, при каких обстоятельствах у вас это бывало?
- При разных... - ответил тогда Алексей, подумав. - Чаще всего я обращал на это внимание при половых актах.
- И это влияло на потенцию? Пациент ответил, что да, влияло.
Докторша встала из-за стола, вышла зачем-то в соседнее помещение. Возвратясь, спросила:
- А каков характер вашей работы? Я хотела спросить, - уточнила она вопрос, - ваша работа не влияет на регулярность вашей половой жизни?
- Что вы, доктор! - оживился Алексей. - О какой регулярности может идти речь? Моя работа связана с постоянными длительными командировками.
- Тогда я рекомендую вам сменить характер вашей работы. "Вашими устами да мед бы пить", - подумал тогда Алексей. О том же, об обязанности мужа осесть в семье, о необходимости сменить род занятий, в первый же год его ревизорства прожужжала мужу все ужи его лучшая половина. Но что он мог предпринять, особенно теперь, когда у них с Верой двое ребят, и она ходит в положении третьим? А главное, на селе для ревизора работы, хотя бы адекватной, мало-мальски похожей, нет и не предвидится. В городе он мог бы устроиться в какое-нибудь учреждение, где не надо было мыкаться по командировкам. Молодой человек уже наводил справки, но во всех учреждениях, которые он посетил, ему говорили - вакантные места есть, но свободной жилплощади, увы, нет и пока не предвидится. Нового жилья в городе практически не строили, а в жилфонде, оставшемся от царя Гороха, давно были переполнены даже пресловутые коммуналки.
Все эти мысли теснились в голове Алексея до тех пор, пока он не почувствовал, как Галя, сняв руку с его груди, начала осторожно поворачиваться на спину. Мужчина прислушался: сердце у него вроде стало понемногу успокаиваться. Но тут же молодых людей озаботила новая незадача. Хотя оба они - и Алексей, и Галя - имели опыт интимной жизни, но ни тому, ни другому не хотелось, чтобы противная сторона посчитала действия своего партнера нескромными. Ибо - одно дело любезничать, строить глазки, обмениваться полунамеками, но совершенно иное - проявить инициативу в сближении, в совершении того рокового акта, за последствия которого потом придется нести ответственность.
...Мужчина начал, на первый взгляд, с невинной забавы: ему захотелось нежно обцеловать груди отдавшейся ему подружки. Они оказались у Гали заманчиво пышными и упругими, не то, что у его Веруни... Подумав, что ласкать и лобызать их ему впредь никогда уже не придется, любовник гладил их настолько нежно и целовал с таким аппетитом, что женщине захотелось, чтобы это счастье длилось к длилось... Однако, как оказалось, у этого сладостного наваждения, на беду, была и своя теневая сторона. Обхаживая любовницу, к которой его, оказывается, влекло еще со времен их совместной учебы в техникуме, бывший компаньон Гали по спевкам не учел, что его мужчинский потенциал не был рассчитан на такое растранжиривание запала. Словом, когда Алексей с горем пополам сделал то, чего Галина от него хотела, она, высвобождаясь из объятий мужчины, с обидой в голосе громко проговорила:
- Слушай, Алексей, а тебе женщина не нужна!..
И сия уничижительная оценка его мужчинских способностей звучала потом в ушах обиженного партнера по любовным делам всякий раз, как он вспоминал потом об этой незабвенной для него ночи. Утешал себя бедолага в таких случаях тем, что его любезная женушка хотя и роптала порой, вменяя ему в вину те или иные его пороки, однако принимала своего муженька таким, каким его пустила на свет природа.
...На рассвете, когда Галя задремала и гость вздумал было вылезти из нескромной постели и покинуть гостеприимный дом незаметно, его разлюбезная подружка, вовремя проснувшись, поймала его за руку, крепко обняла за шею, а потом надолго прильнула влажным ртом к его устам.
- Хоть нацеловаться досыта с настоящим мужчиной, - сказала она с горечью в голосе, - а то в старости и вспомнить будет нечего...
А любовника словно леший за язык дернул:
- Галочка, а что - разве ты своего благоверного не любила? Лучше бы Алексей этого вопроса не задавал... Подружка как-то странно не то всхлипнула, не то судорожно кашлянула:
- Мужа? Любить? Да ты знаешь, кто он был?
- Кто?
- Холоп!..
Алексею померещилось, что это слово вдруг рассвирепевшая женщина не произнесла, а яростно выплюнула в глаза некоему безвестному, но страстно ненавидимому ею человеку.
Лишь какое-то время спустя, когда, закончив дела в Головлево и завернув домой, ревизор ехал поездом в область, у него появилось время и сложились благоприятные условия, чтобы, основываясь на дошедших до него слухах, а также на собственных догадках, осмыслить, как же сложилась жизнь у женщины, с которой судьбе было угодно свести его накоротке еще раз, теперь уже при драматических обстоятельствах.
Очевидно, рассуждал про себя Алексей, что Галя, направляясь в свое время в техникум, втайне надеялась, что может хоть там она встретит своего мужчину - дома, как и в любом селении России после войны, замуж выходить было не за кого. Вернувшись после окончания учебы на родину, девушка была готова впасть в отчаяние, безрассудно примириться с долей старой девы, как и десятки ее односельчанок, на ее счастье, а точнее, как потом выяснилось, на ее беду, в Головлево откуда-то появился относительно молодой, лет под тридцать, человек, которого, как она потом узнала, прислали из области, чтобы заместить вакантную должность заведующего районным домом куль туры.
Был новичок неброской наружности, ростом - ниже Гали, меланхоличного темперамента - вобщем, не из тех, кто нравится женщинам. Правда, что касается его служебных обязанностей - танцевать он кое-что умел, обучать танцам - тоже, обладал способностью организовывать те или иные культурно-массовые мероприятия. Однако было в его манерах, в поведении что-то такое, отчего людям с ним становилось скучно - настолько, что его общества иные чурались. Это Галя заметила, раза два или три посетив вечера танцев в доме культуры, где, кстати, она и познакомилась с новым жителем села Головлево.
Когда же Тимофей Иваныч - так звали сельского деятеля культуры - предложил девахе выйти за него, их отношения вылились в нудную тягомотину, чему Галя не без издевки дала сочное канцелярское прозвище "волокита". Тимофей время от времени повторял свое предложение, невеста под разными предлогами уклонялась от определенного ответа.
В дело вмешалась мамаша Гали, Евдокия Ивановна. Она внушила жениху, что дочка у нее с характером, но у нее есть слабое место: она еще с младых ногтей завела привычку - хлебом ее не корми, лишь - порадуй какой-нибудь обновкой. Так что, внушала родительница невесты жениху, если он хочет завоевать сердце своей желанной, то пусть справит ей хорошее пальто. Загнанный в угол, Тимофей на приманку клюнул, не остановился даже перед тем, что дело пришлось иметь со спекулянтом, который содрал с него чуть ли не двойную цену. За пальто последовал платье-костюм, потом жакет, потом модные туфли…
Выросшая в условиях нехваток всего и вся, пожилая женщина практичного крестьянского ума, Евдокия Ивановна отчего-то вообразила, будто денег в том учреждении, где работает жених ее дочери, без малого куры не клюют.
- У твоего Тимофея, - внушала она дочери, - деньги-то, поди, не считанные - вон сколько билетов и в кино, и на танцы чуть ли не каждый день продают... Неужто он не может при случае малую толику отколупнуть, чтобы нагл прорехи наши зияющие в хозяйстве заткнуть...
Возможно, такие мысли мамаша внушала своей норовистой наследнице уже после свадьбы, на которую Галя долго не хотела давать согласия, отчасти потому, что все еще не теряла надежды на что-то лучшее. Ну, а то, что дочь обозвала своего благоверного "холопом", решил Алексей, лишний раз свидетельствует о том, что она так его и не полюбила.
Уборщица райсоюза, словоохотливая женщина, которая с первых же дней знакомства выказала ревизору свое особое расположение, доверительно рассказывала ему, как Галина спустя какое-то время после своей свадьбы с обидой на судьбу делилась с ней впечатлениями от своего так называемого медового месяца. "Знала бы ты, - якобы жаловалась ей новобрачная, - какие смертные муки претерпела я в свои первые брачные ночи, будь они не тем помянуты... Уж он, Тимофей-то мой, меня и улещивал по-всякому, и мамане пожаловаться грозил, дескать, что же это такое, жена я ему или просто партнерша по танцам... Больше недели я тешила себя мечтой - авось он придумает что-нибудь, дабы оставить меня в покое. Скажем, ко вдовушке какой-нибудь толкнется, чтобы нужду-то свою справить - их, вдов-то, на селе после воины хоть пруд пруди... А он, сукин сын, воспользовался моментом, когда я после большой уборки в избе притомилась, ну и уснула мёртвым сном... Да... Видно, зря только я артачилась, доказать что-то хотела. Верх-то в любви, хоть ты лопни, всегда мужики берут. Вот и он, Тимоха-то мой, подкрался в ту ночь к кушетке, на которую я от насильника целую неделю после свадьбы сбегала, раздел меня сонную и давай ломать, насильничать надо мной... Боже, как я ненавидела его в тот час, каким омерзительным казалось мне каждое прикосновение негодяя к моему телу, как хотелось вырваться из его цепких, как клещи, безжалостных пятерней, выбегать на улицу в морозную ночь, встретить хоть одну родную душу, которая приютила бы меня, оборонила от обезумевшего костолома.
...Алексею, который прислушивался к невеселому повествованию пожилой женщины вполуха - он в это время со вниманием просматривал прошлогоднюю бухгалтерскую документацию райсоюза - не к месту припомнилась своя брачная незадача: Веруня хотя, как ему хотелось верить, и не по злому умыслу, во время их бракосочетания лишила его, как он считал, главного счастья каждого жениха на земле - быть у своей избранницы первым мужчиной. Этот его просчет при выборе своей лучшей половины не только лишал неудачника покоя всякий раз, как он вспоминал о нем, но и сделал его со временем, по его глубокому убеждению, нравственно ущербным человеком, пасынком судьбы, которого лишили главного стерженька, на котором зиждется самостояние человека.
И хотя простить-то своей благоверной ее прегрешение перед ним он простил, но зато устоять перед искушением при случае сорвать на своей спутнице жизни дурное настроение, как ни старался, был не в силах. Ну а та, не понимая причины, незаслуженных, как она привыкла думать, нападок благоверного, со временем научилась давать нелюбезному хозяину отпор. Хорошо хоть, что постоянное пребывание хозяина дома в разъездах поневоле заставляло его во время побывок дома сдерживать себя, поскольку эти побывки всегда были краткими, а семейных проблем к каждому его приезду накапливалась уйма. Вера, когда поняла это, поневоле подумала: видать, правду говорят, что худа без добра на свете не бывает. Худом она считала то, что супруг ей попался, словно молодой месяц: не успел появиться на небосклоне, глядь, а его уже и след простыл.
...Вообразив себе грустную историю переживаний своей бывшей сокурсницы Галины, Алексей тяжело вздохнул, четко представив себе свою роль в жизненной драме этой женщины, которая теперь поневоле стала ему не чужой. "Не простит теперь деваха моего вмешательства в ее жизнь, и она будет права. Я, по сути дела, заслужил такого же ее осуждения, что и ее муж.
Кто знает, насколько чистосердечным было то раскаяние грешника, который пока даже не определил еще для себя, кто больше виноват в том, что они с соломенной вдовушкой натворили в ту сумбурную ночь. Правда, то, что перед своей Веруней он теперь виноват - это Алексей про себя не оспаривал, а вот что касается меры его ответственности перед Галей... Этот вопрос - он чувствовал - надо было бы обсудить с ней самой, но она теперь словно умышленно избегала встреч со своим ночным партнером.
...Так получилось, что мимолетный роман ревизора Сафонова с небезынтересной ему жительницей села Головлева, роман, длившийся всего одну умопомрачительную ночь, имел такое же умопомрачительное завершение. Спустя неделю после празднования дня рождения милой бухгалтерши, когда Алексей после окончания рабочего дня остался в своей комнате один и не спеша обдумывал итоги ревизии в Головлевском райсоюзе, дверь из коридора вдруг без стука открылась и в комнату вошла и остановилась у порога - конечно же Галя, Галина, смущенно улыбающаяся и всем своим обликом как бы умоляющая простить ее за отчаянную смелость. Когда же Алексей, наверное, не сознавая, что он делает, развел в стороны руки и сделал шаг навстречу женщине, та бросилась милому дружку на шею и спрятала лицо у него на груди,
Алексей понял, что безутешная соломенная вдовушка пришла попрощаться с ним. Он мучительно искал слова утешения, но прежде, чем он справился с этой задачей, Галя отстранилась от него и глухо проговорила:
- Помни, дорогой - что бы со мной ни случилось, ты тут будешь ни при чем...
Тут самообладание изменило женщине и она, видимо, боясь разрыдаться, быстрыми шагами вышла из комнаты.
Когда ревизор на другой день прощался с коллективом бухгалтерии райсоюза, Гали среди присутствовавших не было.
Примерно через полгода, когда в садах средней полосы России вовсю благоухали мириады цветов яблонь, ревизор Сафонов по дороге в очередной пункт командировки заехал в село Головлево - шофер грузовика, на котором он ехал, предложил перекусить в чайной этого населенного пункта - случилось то, чего молодой человек почему-то и ожидал, и безотчетно опасался. Смутное ожидание его оправдалось. Не успели путники, заказав обед, покончить с первым блюдом, как дверь чайной открылась к в проеме ее обозначился силуэт Гали, которой молодой человек считал себя обязанным хотя бы тем, что - мнилось ему - она отдавала ему предпочтение перед другими сокурсниками.
Оказывается, молодая женщина увидела - чайная выходила фасадом на улицу, на противоположной стороне которой находилось здание правления райпотребсоюза - как ее негласный друг, спустившись из кабины грузовика, направился в местное предприятие общепита.
Алексею хватило галантности, а попросту говоря - чувства такта, чтобы встать из-за стола и направить стопы навстречу вошедшей. Галя указала глазами на укромный уголок у крайнего окна обеденного зала. Там молодые люди пожали друг другу руки, правда, не афишируя этого, поскольку многие из обедавших в чайной могли знать землячку и ее семейное положение.
- Ты появился в наших краях очень кстати,- заметно волнуясь, проговорила молодая женщина. - Мне очень нужно с тобой посоветоваться.
Алексей вопросительно посмотрел в глаза женщине. В мозгу его пронеслась мысль: кто она ему? Подруга? Любовница, имеющая на него особые права? Поняв, что гадать сейчас об этом не время, он сосредоточил внимание на том, что собеседница говорила.
- Дело в том, - волнуясь,- промолвила Галя, что ко мне сватается жених...
Алексей почувствовал себя озадаченным - а не должен ли он указать своей бывшей сокурснице на ее нескромность, поскольку вопрос-то, с которым она обращается к нему, сугубо личный, а разве они уже настолько близки друг к другу? Он уже готов был огласить свою мысль, но Галя, спохватившись, поняла неловкость создавшегося положения, и как бы извиняясь перед собеседником, пояснила:
- Мне, Леш - ты разрешишь так называть себя? - не с кем больше посоветоваться... Ты уж извини, но мне твое мнение очень важно. Я же говорила тебе в нашу... ну - ту греховную ночь, что всецело доверяю тебе, пожалуйста, не посчитай мое признание нескромным.
- И кто же он - тот счастливчик, который... которому... - теперь пришла очередь смущаться Алексею.
- Ну, может, это не так важно?.. - замялась женщина. - Он -председатель колхоза из нашего района, примерно одних со мной лет. У него случилось несчастье - его жена сбежала от него с лейтенантом-пограничником, приехавшим в их село в отпуск. Оказывается, она еще в девушках дружила с этим парнем.
Помолчав, Галя добавила:
- Понимаешь, Леш, я даже хотела написать тебе. Засомневалась только, дойдет ли письмо, если я пошлю его по месту твоей работы.
До молодого человека только сейчас дошло - а ведь эта горячая в своих устремлениях женщина, вопреки фактам суровой действительности, верила, что он, Алексей, которому она в ту ночь отдалась, следуя, по-видимому, своему импульсивному порыву, должен когда-нибудь вернуться к ней. Пусть даже не в качестве законного супруга, пусть просто сожителем - она была согласна и на это. Бывший сокурсник был настолько поражен этим своим неожиданным открытием, настолько растерялся, что какое-то время молчал, не зная, что посоветовать ждавшей его совета женщине. Однако, увидев, что шофер, с которым он должен был отправиться в дальнейший путь, делает ему знаки, бедный ревизор, собрав все свое мужество, взял обе руки женщины в свои, крепко сжал их и, глядя ей прямо в глаза, как можно мягче проговорил тихим голосом;
- Галочка, милая, ты обратилась с таким важным для тебя вопросом не по адресу... Поверь, я очень хочу, чтобы ты была счастлива, но помочь тебе в этом я не в силах, даже советом. Я искренне верю, что ты решишь этот самый важный для тебя вопрос без моего совета. Вот когда ты будешь в чем-либо нуждаться, обещаю-сделаю все возможное, лишь бы помочь тебе.
...Когда Алексей - уже от двери - оглянулся на Галю, она стояла, отвернувшись к окну, прижав к лицу носовой платок.
Спустя год, а может и больше, горемыка-ревизор узнал от главного бухгалтера Головлевского райпотребсоюза, приехавшего в область с отчетом, что их бухгалтерша опта Галя все же вышла за сватавшего ее председателя колхоза и даже родила ему ребенка. Однако жизнь ее, по слухам, так и не задалась. Жить она все же осталась в том селе, куда переехала после свадьбы, работает бухгалтером леспромхоза, растит дочку. Помогает ей в этом ее мамаша, которая, заколотив досками окна родного дома, решила доживать век на попечении Галины - своего единственного чада.
Главбуха райсоюза, узнав, что он едет в свой областной штаб, Галя попросила, чтобы он передавал ревизору Сафонову привет "от землячки", а также приглашение зайти, если он случайно окажется в их краях. В каких она теперь отношениях со своим новым мужем - в эти детали головлевский бухгалтер не вдавался, спросить его об этом Алексей посчитал неприличным.
