Глава девятнадцатая

Какое-то особое место в голове и в душе ревизора Сафонова заняла командировка, во время которой ему пришлось работать не как обычно, проверяя работу определенного коллектива, а всего лишь с одним человеком - бывшей продавщицей сельмага в населенном пункте, носившем название «село Графское» для Алексея, привыкшего к почти повсеместным переименованиям селений, носивших неудобоваримые для новых властей названия, напоминавшие о царских временах - переименованиям, преследовавшим цель увековечить имена революционных деятелей, название пункта его командировки показалось чуть ли не экзотическим.

Не менее необычным был и характер задания: ему вменили в обязанность выяснить у некоей Куликовой, заведующей сельмагом Графского сельпо, почему она не признавала выявленную у нее недостачу товароматериальных ценностей на сумму около десяти тысяч рублей. А поскольку с выдвинутым против нее обвинением женщина не соглашалась, дело ее, по словам Калюжного, путешествуя из одной инстанции в другую, оказалось, в конце концов, на контроле в областной прокуратуре.

- Так что учтите, - сказал начальник оргревизионного отдела, что юристы с нашей шеи не слезут, пока мы не выведем провинившуюся на чистую воду.

Специфика задания оказалась для молодого ревизора необычной, незнакомой. Поэтому он обратился за помощью к своему постоянному консультанту Никитину. Тот, выслушав сетования коллеги, как всегда в немногих, но емких словах обрисовал суть приемов, к которым ревизоры прибегают в подобных случаях.

- Тут тебе,- с уверенностью знатока сказал он, - танцевать придется от печки. Возьми товароденежный отчет продавщицы за первый месяц после предыдущей проверки в ее магазине наличия как товаров, так и денег. Потом, просматривая вместе с ней один за одним последующие ее отчеты, вноси остатки в специально заведенную ведомость, форму которой я тебе дам. И пусть она за каждый остаток расписывается - в знак того, что она согласна с ним. Так вы с ней неизбежно подойдете к сумме товаров и вырученных денег, которые она была обязана предъявить тем, кто снимал у нее остат - в день обнаружения недостачи. А поскольку полностью она их предъявить не смогла, пусть напишет тебе объяснительную записку - как, по ее мнению, могла у нее образоваться недостача. Эту записку, вместе с ведомостью, ты и предъявишь потом в местную прокуратуру.

 

С транспортом до места ревизии Сафонову в тот раз на редкость повезло. На торговой базе он отыскал грузовик, обратный путь которого пролегал через нужный ревизору райцентр. В него Алексей и прибыл, когда уже начало смеркаться. Накануне выпал первый снег, ревизор малость продрог в казенном полушубке, выданном ему комендантом облпотребсоюза в качестве казенной спецодежды. Продрог потому, что ехать пришлось в кузове автомашины, где пассажира, мягко говоря, ветрами со всех четырех сторон обдувало всю дорогу.

Правда, в конторе местного райпотребсоюза, куда он заявился с дороги, было тепло и даже, как показалась путнику, достаточно уютно. Однако в той комнате, в которую Алексей, постучавшись, вошел, он застал только одну сотрудницу примерно одного с ним возраста.

- Честь имею представиться, - полушутливо заговорил приезжий, инструктор-ревизор облпотребсоюза Сафонов.

- А я вас знаю, - попросту призналась женщина, - видела вас в вашем оргревизионном отделе. Я тоже инструктор - здешнего райсоюза. Зовут меня Лидия Борисовна... Можно попросту - Лида.

- Хорошо, Лидочка, сдаюсь на вашу милость, - из благих соображений расположить к себе сотрудницу сподхалимничал гость.

- Для вас сейчас главнее, - сказала Лида, - успеть в нашу чайную, чтобы пожинать.

Она посмотрела на ходики, висевшие на противоположной стене.

- Найти наш общепит несложно - он через дорогу. Но через полчаса его закроют.

...Увы, поужинать областному гостю по-людски так и не удалось. Едва он успел выхлебать дюралевую миску полуостывшего картофельного супа наполовину, как к его столу нетвердой походкой подошел, по-видимому, местный житель в засаленной телогрейке ж, плюхнувшись на табуретку напротив, уставился на Алексея тупым, бессмысленным взглядом. Наверное, задетый тем, что Алексей не обращал на него никакого внимания, незнакомец, судя по всему изрядно заложивший за воротник, вдруг раздраженно не проговорил, а как показалось бедному ревизору, прорычал:

- Да подожди ты трескать свою бурду!.. Я поговорить желаю... Алексей оглянулся: немногочисленные посетители - два-три человека, не больше - сидевшие за другими столиками, не обращали на забулдыгу никакого внимания. Помыкав нужду по районам области, молодой человек уже знал: привяжись к нему этот неприятный тип, рассчитывать на помощь незнакомых людей с его стороны было бы вряд ли разумно. Потому он, взяв свою миску с супом и шапку, примостился к соседнему столику. Однако едва он успел присесть, неугомонный прилипала тотчас занял место напротив. Явно задираясь, он взял шапку Алексея и переложил ее на свой край стола.

Неприятность подобного рода приключилась с молодым ревизором впервые. Инстинкт подсказывал ему, что главное для него сейчас - это не терять самообладания.

- Что вам от меня нужно? - спокойно спросил он. - Я здесь в командировке... из области.

- А мне ... начхать, - забулдыга со смаком выплюнул несколько отборных коленец русского мата.

Заподозрив провокацию, Алексей нарочито невозмутимо расплатился с официанткой и неспешно направился к выходу. Когда он вернулся в правленье райсоюза, его новая знакомая, выслушав бесхитростную информацию о непредвиденном приключении областного работника, вскочила из-за стола и сказав: «Я сейчас же из кабинета председателя позвоню куда надо», и покинула комнату. Минут пятнадцать Лидия Борисовна отсутствовала. Вернувшись с морозца с порозовевшими щечками - то ли от морозца, то ли от возбуждения - она скороговоркой доложила:

- Вас угораздило напороться на местного дебошира, за плечами которого не меньше дюжины приводов в милицию. Вы уж извините нас.

- А причем здесь вы? - улыбнулся Алексей.- Я вижу, у вас на плитке стоит чайник. Подогрейте его и давайте отметим наше знакомство.

И гость открыл свой портфель, вынул бутерброды с сыром, банку рыбных консервов, небольшой кулек карамели - все, что успел прихватить из своего учрежденческого буфета в городе.

Тем временем в комнату, постучав, вошел работник местной милиции, который, извинившись, вручил пострадавшему реквизированную у пьянчужки в чайной шапку. Шапку, о которой хозяин, к слову, не очень-то и жалел, поскольку она была уже изрядно поношена.

За чаем районная ревизорша познакомила своего областного коллегу с обстоятельствами дела, которым тому предстояло заняться в Графском сельпо. Как оказалось, заведующая, она же продавщица ихнего сельмага - кстати мужняя жена, мать двоих детей, при внезапной проверке не смогла отчитаться за часть вверенных ей товаров. Недостача составила около десяти тысяч рублей. До этого, за несколько лет работы у проштрафившейся никаких недостач и других огрехов ни разу не обнаруживалось. С выявленной суммой недостачи женщина не соглашалась, поэтому районный суд переданные ему документы вернул на доследование.

- Вам приходилось проводить проверки при таких обстоятельствах? - спросила Лида.

Алексей, засмотревшись на жиденькие кудряшки светлых волос у своей собеседницы и размышляя - что она, прониклась к нему симпатией или ко всем относится с таким сердобольным радушием? - не сразу уловил суть вопроса.

- Да нет, - замявшись, отвечал он, - я работаю в ревизионном отделе всего около двух лет. Проводил в основном лишь плановые ревизии...

- При которых, как правило, никаких растрат не выявляется...- иронически улыбнулась добродушная ревизорша. - Придется мне кратенько ввести вас в курс дела, как экономнее справиться с вашим заданием…

- Не стоит беспокоиться, Лидочка, - мягко остановил участливую хозяйку Алексей. - По этому вопросу меня уже просветил наш зубр ревизионного дела Никитин. - Вы ведь знаете такого?

- Хорошо, тогда я дам вам несколько советов и подсказок насчет вашего быта в Графском.

Алексей, вспомнив, как ему около года назад пришлось в одном из районов бедствовать и с ночлегом, и с питанием - тетушка Катерина назвала это потом «скалыдарничать» - сейчас, посерьезнев, сказал:

- Что ж, думаю, это будет нелишне, хотя вас, очевидно, уже заждались дома...

- Ничего, - бодро ответила Лида, - дома к моим задержкам на работе уже привыкли, а вот вам в Графском, если не подсказать, что там и как, небо вам может показаться в овчинку. Там ведь нет ни дома заезжих, ни столовой. Даже правление сельпо ютится в частном доме, часть которого сдает в наем хозяйка - Аксинья Полозова. Зовут ее там попросту Ксюшей. Надо сказать - добрая хозяюшка, приветливая. Я уверен - вам она понравится...

От Алексея не ускользнуло, что последние слова молодая ревизорша произнесла с явным подтекстом, следя за тем, какое впечатление они произведу на молодого мужчину. Правда, понял это официальный представитель облпотребсоюза позже, уже когда, работая в сельпо, начал общаться с Ксюшей.

На прощанье ревизорша Лида предупредила гостя, что подвода до Графского будет подана для него к правлению райсоюза не раньше восьми-девяти часов утра.

- Да, самое главное-то чуть было не забыла сказать, - спохватилась молодая женщина, - что ночевать вы можете на диване в кабинете председателя - он разрешил; сторож правления тоже в курсе.

На прощанье Лида протянула ревизору свою маленькую, крепкую ладошку.

 

Предполагаемая растратчица Клавдия Куликова оказалась обыкновенной сельской жительницей с натруженными на крестьянских работах руками и недоверчивым взглядом внимательных серых глаз. Запомнился Алексею еще грубый, с хрипотцой, голос продавщицы, свидетельствовавший о том, что работала она на протяжении всей зимы в неотапливаемом помещении по десяти и более часов в сутки. Простой, незамысловатой была и одежда женщины: заношенный ватник из ткани цвета дорожной пыли, такая же, застиранная, юбка, теплый хлопчатобумажный платок или шаль - в этих тонкостях Алексей не разбирался - которая до первой стирки бывает белой в черную крапинку, а потом со временем обретает неопределенно-тусклый цвет.

- Ну, что же, Клавдия Петровна, - сказал ревизор, после того, как он представился своей подопечной и предложил ей сесть за стол рядом с собой, - прошу вас помочь мне разобраться в сути обстоятельств, которые вовлекли вас в теперешнее конфликтное положение.

Чувствуя, что он употребляет в разговоре с простой колхозницей замысловатые, ходульные выражения, Алексей не мог не заметить, что женщина раскрыла рот и часто заморгала глазами, силясь понять, чего от нее хочет этот еще молодой, но, видать, уже успевший забить свою бедную голову чиновник.

Раскрыв перед бывшей продавщицей папку с подлинниками ее товароденежных отчетов, Алексей спросил:

- Значит, виновной себя в образовании в магазине недостачи бы не признаете?

- Как же я могу это признать,- подумав, спокойно ответила женщина,- если все делали без меня?

Алексей переглянулся с бухгалтершей сельпо Дусей - еще молодой, но уже располневшей блондинкой с крупными чертами лица. Та пожала плечами. Она еще утром предупредила ревизора:

- Вы, как представитель областного органа, будьте с Куликовой построже. С нами, работниками бухгалтерии, она уже со всеми успела переругаться.

Что ревизору пререкаться со своими подопечными совсем не к лицу, Алексей усвоил уже давно.

- Хорошо, Клавдия Петровна, - сказал он примирительным тоном. - Но вот ваш прошлогодний товароденежный отчет. Вы его сдавали в бухгалтерию, когда у вас еще никакой недостачи не было. Посмотрите - вот ваша роспись в конце отчета - вы ее признаете?

И проверяющий пододвинул папку к продавщице. К его удовлетворению Куликова, бегло полистав свои товарные накладные и кассовые ордера, уверенно проговорила:

- Да, признаю, это мои документы.

- Теперь смотрите, - сказал ревизор. - Я данные вашего отчета переношу в свою ведомость. Вы не возражаете?

- А чего мне возражать, - сказала Куликова. - Делайте, что вам положено...

- Тогда распишитесь в конце строчки и перейдем к следующему вашему отчету, - с удовлетворением проговорил Алексей.

Около полудня бухгалтерша Дуся, возвращаясь с обеда, кивнула Алексею через открытые двери, приглашая его выйти на кухню.

- Познакомьтесь, наша хозяюшка, Ксюша, - сказала Дуся. Алексей глянул на женщину, которую ему отрекомендовали, и с его сознанием произошло что-то непонятное - наверное, потому, что его мозг был уже порядочно замусорен бесконечными цифровыми выкладками, а думу тревожило опасение: а вдруг продавщица, бумаги которой он проверяет, возьмет, да и заартачится, заявит - не буду, мол, подписывать вашу филькину грамоту, потому что все вы только и думаете, как бы упечь меня в тюрьму...

Вобщем, глянул молодой человек на хозяюшку дома Ксюшу и ему примерещилось - фигура женщины вырисовывалась на фоне окна кухни - что перед ним предстала его разлюбезная супруженька Вера, и в самом деле - у молодой женщины были та же фигура, тот же, по мнению Алексея, самый подходящий для женщины рост, та же привычка держать руки скрещенными на груди. Только когда ревизор, знакомясь, с улыбкой подал хозяйке дома руку, и она повернулась к нему в анфас, он убедился, что сходство у нее с его благоверной было весьма отдаленное. Но что у Ксюши лицо ему не менее симпатично, чем у его жены и что сердце у него в момент знакомства забилось довольно-таки чувствительно - этого молодой человек оспаривать бы не стал.

Между тем до сознания нового лица в конторе сельпо стали доходить слова хозяюшки:

- ...Соседка моя вчера забила кабанчика. Если желаете, я возьму у нее мяса и на вашу долю. Сварю на обед борщ или что пожелаете...

- Конечно, конечно... Ксюша. Вы меня очень обяжете.

Алексей достал из кармана брюк бумажник, вынул из него и протянул хозяюшке четвертной. Ксюша, увидев крупную купюру, заволновалась:

- Ой, зачем так много... Достаточно было бы десятки...

- Совсем не много, - возразил молодой человек. - Я же не знаю, сколько я у вас пробуду, может мне еще в долги влезать придется.

Алексей посмотрел на бухгалтершу Дусю - как, мол, не откажете, если толкнусь в вашу кассу?

Между тем Ксюша вопросительно посмотрела на Алексея:

- Так что вам лучше сготовить - щи или суп-лапшу?

- На ваш вкус, хозяюшка, я не привередливый, мне и так неудобно перед вами.

Между тем в кухню из конторы сельпо вошла продавщица Куликова.

- Мне надо сходить домой, детей покормить. Можно? – спросила она, обращаясь к ревизору.

- Конечно, конечно, Клавдия Петровна, - с готовностью отозвался тот. - И впредь знайте, что я не имею никакого права стеснять вашу свободу.

- Спасибо и на том, - отозвалась женщина своим грубоватым голосом.

В ожидании обеда Алексей разговорился с работницами бухгалтерии сельпо.

- А почему у Куликовой такой странный выговор? - спросил он.

- Я, помнится, слышал такой во время войны, когда наш госпиталь одно время дислоцировался в каком-то местечке в Белоруссии.

- А она и есть белоруска, - сказала бухгалтерша Дуся. - Во время войны эвакуировалась, да так и застряла в нашем селе со своими двумя ребятишками. Здесь и замуж вышла за вдовца-тракториста. У того тоже был сынишка-сиротка. Вскоре у них родилась еще одна девочка.

- А вы знаете, - тряхнув белокурыми косичками, подала голос ученица-счетовод, смешливая, остроглазая Анюта, - что мне соседка рассказывала про Куликову?

- Чего она тебе будто рассказывала? - неодобрительно посмотрела на нее бухгалтерша. - Поменьше надо сплетни слушать...

- А вот и не сплетни, - обиженно заморгав, выпалила ученица.

- Об этом все говорят... Она, Куликова, конфеты домой кульками таскала. И хвасталась - дети у нее конфет не едят.

Алексей посмотрел на Дусю. Та пожала плечами, буркнула что-то вроде «На чужой роток не накинешь платок».

В это время открылась дверь из кухни, вошла хозяюшка. Молодой человек невольно залюбовался удивительно стройной фигуркой женщины, хотя ей, по словам ревизорши Лиды, было уже под тридцать. Подтверждалось первое впечатление, которое она произвела на молодого человека при знакомстве - ее вполне можно было принять за двойняшку его Веруни.

- Алексей Петрович, - сказала женщина с естественной приветливостью, - обед готов. Откушайте, пока у вас перерыв.

Ревизор прошел за хозяйкой на кухню. Там он впервые увидел дочурку Ксюши, курносенькую, светловолосую. Сходства с матерью в личике девочки уловить ему не удалось - да он, собственно и не присматривался столь уж внимательно.

- Приятного тебе аппетита, малышка! - поприветствовал Алексей дочурку хозяюшки, которая, видать, с аппетитом расправлялась с первым блюдом. Та посмотрела на чужого дядю, по-видимому, из чисто детского упрямства промолчала и продолжала работать ложкой.

- Наташ, что надо ответить дяде? - строгим голосом вопросила маманя, занимаясь своим делом у шестка русской печки.

Наташа посмотрела на мать, потупила глаза, но на упрек родительницы, по привычному пренебрежению, никак не отреагировала.

«Ишь ты, видать, самостоятельная...» - подумал Алексей. Обращаясь к хозяйке, спросил с вежливой улыбкой:

- Дочка-то, наверное, уже в школу ходит?

- На будущий год пойдет, - не без гордости отвечала Ксюша, ставя перед квартирантом миску, до краев наполненную жирными щами, пахнущими укропом и еще какой-то пряностью.

- Зачем вы мне столько налили? - ужаснулся Алексе. - Я же привык к казенным порциям, какие подают в кооперативных чайных.

- А вы кушайте про запас, потому что ужинать поздно будем...- с улыбкой на устах и, как показалось молодому человеку, с затаенной печалью в глазах проговорила хозяюшка.

Алексей с восхищением и не без зависти отметил про себя: улыбка делала Ксюшу, чуть ли не красавицей. «Губы только немного повыцвели - с неожиданной грустью подумал он. - Зато без этих косметических причиндалов. «Молодой человек еще в детстве, когда он с отцом и матерью проживал в отдаленной от родного села деревне, услышал однажды, как девушка в хороводе пропела:

Некрасива, некрасива.
Правда, не красавица.
Но и та не красота,
Что в лавке покупается…

Услышал он это и запомнил на всю жизнь, потому что понравилось. А сейчас он подумал - хорошо, что Ксюша не прибегает к косметике. Таким уж он уродился, что на дух не переносил женщин и особенно девушек, злоупотребляющих красотой, которая покупается за деньги.

Проголодавшийся ревизор старательно - до дна - выхлебал содержимое миски, прижав руку к сердцу, поблагодарил хозяюшку, не торопясь, направился к выходу из кухни.

- Куда же вы, - засуетилась Ксюша, - а жаркое с картофельным пюре кто будет кушать?

- Жаркое на ужин пригодится, - ответил Алексей.

- Тогда хоть чаю... Или молока стаканчик? Молодой человек расчувствовался:

- Дорогая Ксения... Как вас по батюшке?

- Зовите просто Ксюшей...

- Так вот, «просто Ксюша»: от чая меня отлучили в наших «расейских» столовых... Нет-нет, не подумайте чего такого, я убежден: у вас чай отличный, но...- ревизор похлопал себя по животу. - Места ни для чего больше не осталось.

- Этак у вас, чего доброго, желудок ссохнется, - сочувственно проговорила Ксюша.

- Но и распускать его по нынешним временам, согласитесь - не рискованно ли?

В это время с улицы вошла подследственная Куликова.

- Хлеб да соль вам... - каким-то натужным голосом проговорила она. - Извиняйте, если заставила вас ждать. Дети...

 

...Всего за день ревизор с бывшей продавщицей успели проверить и согласовать документы за девять месяцев. Когда стало темнеть, Куликова, сославшись на отдаленность своего места жительства, попросила отпустить ее.

В последующие дни темпы работы скорее замедлились, чем ускорились. Стали возникать спорные вопросы, бухгалтерше Дусе пришлось рыться в архиве, искать в прошлогодних папках встречные документы... Алексей настроился на длительную рутинную работу.

Место для отдыха Ксюша отвела командированному в отгородке - так она называла довольно просторное помещение, отделенное от собственно кухни занавесью. В первую ночь он не очень хорошо рассмотрел, что это было за помещение. Поужинав и прогулявшись по сельской улице, подуставший жилец, попросив хозяюшку указать ему место ночлега, последовал за женщиной в слабо освещенную каморку. Там она подвела постояльца к постели, взбила подушку, радушно проговорила:

- Если будет холодно, могу принести вам еще старый зипун... Пожелав своему подопечному спокойной ночи, хозяйка ушла на кухню.

Алексей уснул, едва коснувшись головой подушки: сказалась утомительная дорога от райцентра до села, нервное напряжение, без которого не обходится ни одна ревизорская операция, особенно когда решается судьба человека. А именно такого рода была работа, которую выполнял сейчас областной ревизор.

 

Утром при тусклом свете, пробивавшемся в помещение через единственное оконце с двойными рамами, Алексей не без удивления обнаружил в отведенной ему импровизированной спальне еще одну кровать, на которой, по всей видимости, обычно отдыхала и провела эту ночь хозяйка дома Ксюша. Сейчас кровать была аккуратно убрана, на горке подушек красовалось тюлевое покрывало.

Ревизор поспешно оделся: времени до начала рабочего дня едва оставалось на утренний туалет и завтрак. Занятый мыслями о предстоящих делах, Алексей едва обратил внимание, что хозяюшка угощала его деликатесом - горячими, прямо со сковородки, блинами с кислым молоком, которые с детства были его любимой едой. Только поймав на себе пристальный, любопытный взгляд Ксюши, которой не терпелось выяснить, понравилась ли ее подопечному еда, молодой человек спохватился:

- Ксюша, хозяюшка дорогая, уж не медом ли ты их мажешь, - восторженно проговорил он, кивая на блины, - ем, ем и никак наесться не могу...

- А мне, наоборот, показалось, что вы нос воротите... - без парламентских выкрутасов отпарировала хозяйка. Потом, спохватившись - не нагрубила ли ревизору - с нескрываемым желанием угодить ему добавила:

- Хотите, я каждое утро буду вам такой завтрак стряпать. Мука в сельпо, слава Богу, пока есть, молока у соседки забирать можно. Были бы деньги...

- Да, да, деньги, - спохватился молодой человек, вынув из кармана бумажник.

- Идите, работайте, - с улыбкой остановила его Ксюша. - Деньги пока есть, вы же вчера четвертной мне дали. Израсходую - сама попрошу.

Алексей сердечно поблагодарил хозяюшку и, как он это называл про себя, «отправился на эшафот», то есть на поиски грехов проштрафившейся продавщицы.

Куликова уже сидела у стола. Ревизор с пристрастием пригляделся сбоку к ее лицу - как отразилось на нем ее теперешнее положение, к которому, на его взгляд, не смог бы привыкнуть ни один нормальный человек. Однако кроме разве апатии и покорности судьбе прочесть на ее хмуром лице ничего так и не сумел.

- Ну, что же, - сказал Алексей, обращаясь к бывшей продавщице, - если не возражаете, продолжим нашу работу…

И, присев к столу, он раскрыл очередную папку с документами.

 

На третий день вечером, когда все работники бухгалтерии уже разошлись по домам, хозяюшка вошла в пустую контору, где Алексей, отдыхая, листал старый номер юмористического журнала «Крокодил» и со своей обычной приветливой улыбкой проговорила:

- Алексей Петрович, я хотела угостить вас свежим творогом. Мне обещала одна знакомая, но она живет на окраине села, а поскольку на улице уже темнеет, я боюсь идти одна. Вы сейчас заняты?

- Если я правильно вас понял, вы хотели, чтобы я вас проводил?

- Если у вас есть время...

Молодой человек облачился в свой черный «ревизорский» полушубок, Ксюша, одев мужскую телогрейку, которая была ей длинновата, так что карманы приходились ей где-то на уровне бедер, накрылась тяжелой шерстяной шалью. Шаль оказалась не лишней, так как на улице пошел снег.

Шли только вчера познакомившиеся мужчина и женщина, переговариваясь друг с другом, будто жили бок о бок с незапамятных времен. Ксюша все расхваливала сбою ненаглядную дочерь, какая она умница - шесть годков девочке, а она уже все буквы алфавита выучила, а главное - всегда без подсказки помогает мамане убираться по дому. Очень любит деда с бабкой, часто остается у них ночевать. Только какая-то уж смирная очень. Бывает - вечером сядет за стол, уставится на огонь в керосиновой лампе и все смотрит, смотрит молча... Спросишь ее - чего, мол, в лампе интересного увидела? А она подойдет к мамане, прильнет всем телом и проговорит, да так серьезно: «Я, маманя, думала - какая ты у меня красивая, добрая... Я, когда вырасту, тоже такой хочу быть».

...Окна дома, к которому подошли охотники до свежего творога, были темны, а времени было только шестой час вечера. Сколько Ксюша ни стучалась и в окна, и в двери, никто не отзывался. Алексей отошел немного в сторонку, в прогал между домами. Ксюша вскоре присоединилась к нему, прижалась к Алексею плечом. Под свесом крыши снег на них не падал, стена дома защищала неудачников от ветра.

- Подождем немного, может, хозяйка скоро вернется, - проговорила Ксюша озабоченным голосом. - Вообще-то она не собиралась никуда отлучаться... Вы уж меня извините.

- Что вы, Бог с вами! - стараясь придать голосу максимум беззаботности, проговорил Алексей. – Неужто, на этом злосчастном твороге свет клином сошелся? Хлеба с молоком поедим...

- Я не об этом, - продолжала извиняться Ксюша. - Мне совестно, что зря прогоняла вас...

- Ксюшенька, я вам в ноги поклониться должен за то, что вы меня на свежий воздух вытащили... Ведь мы, бумажные жучки, так редко имеем возможность позволить себе такое счастье.

- Значит, вы на меня не сердитесь?

Алексей вдруг ощутил острую жалость к этой такого скромного росточка - как его Веруня - одинокой женщине, которая проявляет искреннее участие к его особе. Участие, которого он ничем не заслужил.

Молодой человек распахнул на себе полушубок, как мог, укутал его полами плечи женщины, она благодарно прижалась к его груди. Сколько времени они так простояли, Алексей не знал, да ему и не хотелось об этом думать. Зачем? Жизнь вечна, как вечна Вселенная... На душе било светло и спокойно. Хотелось верить, что и молодая женщина, с которой он знаком всего третий день, чувствует и думает сейчас так же, как и он. А если две схожие по своему восприятию жизни души после стольких лет блужданий и сомнений, наконец, нашли друг друга - разве это не есть главное условие умиротворения, которое в обиходе называют счастьем?

Поскольку молодая женщина не делала никаких движений, чтобы отстраниться от своего постояльца, он подумал: Видно давненько она не ощущала себя как за каменной стеной - этим пределом мечтаний одиноких женщин.

Тут Ксюша осторожно подкашлянула.

- Ты случаем не озябла? - озабоченно спросил молодой человек.

- Нет, что вы... Разве около вас озябнешь? Вы - словно печка-голландка, когда ее хорошо протопишь.

- А ты, я вижу, не опасаешься меня... Ведь я все-таки мужчина и – чужой.

- Не скажите... - с достоинством возразила Ксюша. - Я один день за вами понаблюдала, без труда поняла: с вами можно хоть на край света.

Молодые мужчина и женщина постояли - то ли в ожидании хозяев дома, то ли просто так - еще какое-то время. Алексей начал беспокоиться: не ровен час, пройдет кто мимо, увидят их - Ксюшу-то на селе все знают - пойдут со двора на двор кривотолки... Нет, женщину как-то надо урезонить...

- Ксюш, - сказал мужчина, - тебя наверно дочурка дома заждалась...

- Не беспокойтесь, она меня не ждет. Она, скорее всего, уже спит - у деда с бабкой...

Ревизор вспомнил: Ксюша, когда они уходили из дома, заперла дверь на замок.

...По дороге домой Алексей, поразмыслив, решился задать Ксюше вопрос, который не давал ему покоя с первых дней работы с потерпевшей продавщицей. Куликова была именно потерпевшей, а не преступницей, не хищницей - в этом работник областного аппарата с каждым днем убеждался все больше. Да и косвенные реплики бухгалтерши Дуси укрепляли его в этом мнении.

Молодой человек сердцем чувствовал, что ясность в это сложное для него обстоятельство могла бы внести хозяюшка, но трудность заключалась в том, как найти к ней подход, тем более что знаком он с этой женщиной был всего лишь третий день. Поэтому разговор он решил начать с темы, которая затрагивала бы сердечные струны Ксюши.

- А ты знаешь, дорогая хозяюшка, я как ревизор должен тебе признаться, что мне по-человечески жаль Куликову. Даже очень...

- Еще бы не жаль... Засадите ее лет на пять – глядишь, и семья в разор пойдет, и дети сиротами останутся...

Алексей не придумал ничего лучшего, как спросить, что называется, напрямки, в лоб:

- А как ты думаешь, Ксюш, не замешан ли тут кто-нибудь, кто мог толкнуть ее на такое опасное и позорное дело?

Ксюша молчала. Молодой человек понял, что на такой вопрос, да еще касающийся односельчанки, с которой у нее могли быть приятельские отношения, Ксюша, по всей видимости, и ответила бы, если бы она доверяла ему, скажем, как супругу. А он, человек, с которым она едва знакома - кто он ей? Казенная душа, чиновник. Ревизор понял это и решил отступиться, подождать до лучших времен.

- Ксюшенька, дорогая, - как можно сердечнее проговорил он, - извини меня ради Бога... Я не должен был спрашивать тебя об этом.

- Господь простит...

Сказала она это, как показалось ревизору, шутливо-примирительным тоном.

По возвращении домой хозяюшка сразу же, еще не сняв телогрейки, поставила на керогаз чайник. Поужинали тем, что осталось от обеда - доедали жаркое с мятой картошкой и солеными огурцами. Чай пили из кружек, был он очень горячим, хозяюшка подсмеивалась над своим постояльцем:

- Как это вы его пьете - весь поднаряд себе сжечь можно...

 

...Когда покончили с ужином, Ксюша деловито предложила:

- Вы, Алексей Петрович, идите в нашу так называемую спальню, поскучайте там, а я немного приберусь на кухне.

Молодой человек прошелся по отгородке, разодрал свою постель, но ложиться не стал, чтобы, если она позволит, отменяться с Ксюшей на сон грядущий невинным поцелуем. Однако когда молодая женщина вошла в полутемное помещение ж постоялец, осторожно обняв ее, собрался уже осуществить свое намерение , она мягкими движениями освободилась от его объятий, проговорив:

- Обождите, Леш, я разберу свою постель...

Поскольку в спальню из кухни проникал свет, хотя и сумеречный, Алексей обратил внимание, что постель хозяюшка стелила с особым тщанием и заботливостью. Ревизор хотел уже отойти к своему ложу и улечься в него, но Ксюша не дала ему сделать этого. Она, решительно шагнув к мужчине, обвила его шею руками, отстранилась на секунду, а затем припала к его рту в горячем, затяжном поцелуе. После этого хозяюшка, продолжая обнимать мужчину, подвела его к своей кровати и проговорила как нечто само собой разумеющееся.

- Ты ложись к стенке, а я пока разденусь.

Постоялец даже не заметил, что хозяйка перешла в обращении с ним с «вы» на «ты». В постели она попросила:

- Пожалуйста, обними меня покрепче и не отпускай, пока я не попрошусь... Удивляться не надо - я бывшая мужняя жена и очень соскучилась по мужчине. Как, наверно, и ты по своей женушке...

На рассвете Ксюша, погладив дружка по плечу, с горечью в голосе промолвила:

- А теперь, Леш, иди на свою постель... А то я привыкну к тебе, и тогда мне придется, когда ты уедешь, вырывать тебя из сердца с кровью.

А вечером того дня, когда все работники конторы сельпо разошлись по домам, а хозяюшка покончила с хлопотами по готовке ужина, Алексей прошел на кухню и, почувствовав неловкость от мысли, как ему теперь вести себя с Ксюшей - ведь ночь у них была бурной, словно у мужа с женой после долгой разлуки - остановился в дверях.

- Проходи, садись, не чужой, поди... - проговорила молодая женщина.- Скоро ужинать будем.

- А дочурка все еще у деда с бабкой? - спросил, только чтобы не молчать, немного обескураженный ревизор.

- Пусть ее, - сказала Ксюша. - Наверно, ей там лучше, чем с матерью. Бабка-то души не чает во внучке.

- Ты меня извини, Ксюшенька... Мне все не дает покоя поручение, с которым я приехал в Графское. Ума не приложу, как подступиться к продавщице, расположить ее к себе, чтобы она раскрыла тайну образования у нее недостачи. А что дело не чисто, меня теперь никто не разубедит...

- А никто тебя, я думаю, и не собирается разубеждать. Тебе помощь нужна срочная, а помочь-то, видно, и некому, кроме меня.

Ксюша сняла передник, в котором занималась стряпней, и пристроилась на табурете у кухонного стола, за которым уже сидел Алексей.

- Ты хочешь знать, - сказала она, - кто выкопал яму, в которую угодила Клавдия. Так я открою тебе этот секрет. Только ты смотри, чтобы никому ни звука о том, что ты узнал это от меня.

- Ксюшенька, дорогая, неужто ты мне не доверяешь?

- Если бы не доверяла, не подпустила бы вчера вечером к себе. А теперь - чего уж там...

«Наверно, я ночью женщине чем-то не угодил...»- пронеслось у молодого человека в голове.

Ксюша, словно угадав мысли возлюбленного, потупив глаза, призналась:

- Я после того, что вчера произошло меж нами, по-человечески зауважала тебя... Когда я потеряла мужа, я стала все чаще думать, что такого человека я уже никогда больше не встречу. Ан нет, оказывается, хорошие люди еще не перевелись. Правда, ты пока первый, кто может сравниться с ним - и по характеру, и по способности понимать женщину.

Алексей почувствовал себя неловко. Он уже столько дней общается с Ксюшей, уже настолько сблизился с ней, а еще ни разу не выразил сочувствия ее горю. Молодой человек встал из-за стола, прошелся по кухне, остановился около хозяюшки, нежно погладил ее по плечу.

- Ксюшенька, дорогая, - проникновенным голосом заговорил он, - я понимаю, что делаю тебе больно, я искренне сочувствую твоему горю, но если можешь - скажи, что все-таки сталось с твоим мужем, ведь он был таким молодым...

Рукой, которая лежала на плече женщины, Алексей почувствовал, что она вздрогнула. По щеке ее покатилась слезинка.

- Судьба...- тяжело вздохнув, проговорила Ксюша. - Такая уж, видно, выпала ему судьба. Сердечником оказался Костенька-то мой. Что обидно - не жаловался он никогда на свою болезнь. Хотя по глазам его я частенько замечала - страдает он. Молча страдает, не хотел, видать, чтобы другие расстраивались из-за него.

Хозяюшка, тяжело вздохнув, какое-то время помолчала, очевидно, собираясь с мыслями...

- А тот день, когда потеряла я его, и посейчас стоит перед моими глазами... Вот он выходит во двор, я вижу его через окно, вот приближается к поленнице - за дровами он, помнится, пошел тогда, вот словно спотыкается обо что-то, взмахивает руками и как подкошенный валится на дрова... Я выскакиваю во двор, наверное, что-то кричу истошным голосом и, по всей видимости, теряю сознание... Спасибо соседке, она, на мое счастье, тоже оказалась на своем дворе. Подбежала она, привела меня в чувство, отвела сама в дом. Она же потом сбегала за фельдшером. Только сделать-то все равно уже ничего нельзя было. Бессильной оказалась медицина...

После печального рассказа Ксюши молодые люди долго молчали. Молчали до тех пор, пока Алексей не подумал: женщину надо чем-то отвлечь от тяжких мыслей.

- Люди говорят, - начал он, - что живым надо думать о живом, у тебя растет дочурка - наследница твоего Кости. Надо чаще о ней думать. Ты хорошо сделала, что пустила в свой дом конторских работников сельпо - ведь на людях горе-то свое, по народному поверью, легче переносишь...

Наконец, немного помолчав, ревизор перешел к главной теме, которая не давала ему покоя.

- А сейчас ты, - начал он, глянув Ксюше в глаза, - за продавщицу, Клавдию Куликову, переживаешь. Это делает тебе честь, а главное - так уж на Руси повелось: когда чужому горю сопереживаешь, то свое, пускай хоть на время, как бы в тень уходит. Кстати, ты, Ксюшенька, хотела поведать мне, кто же это все-таки надумал так подло поступить с горемычной сельповской работницей.

Молодая женщина на какое-то время ушла в себя - решала, видимо, стоило ли ей впутываться в это каверзное, чреватое непредсказуемыми последствиями дело. Наконец решившись, он тряхнула головой и заговорила нехотя, как бы по принуждению:

- Да свой же, односельчанин, паскудой оказался... И, помолчав, с ожесточением добавила:

- Тюлькин это сделал, председатель ревизионной комиссии сельпо.

...Как оказалось, Тюлькин года полтора тому назад проводил у Куликовой квартальную ревизию, то есть проверку доскональную - фактического наличия товароматериальных ценностей. Когда сличили то, что совместно было пересчитано, перемерено и перевешено с тем, что долженствовало быть в наличии по данным бухгалтерии, обнаружилась недостача - что-то около пятисот рублей. Это было вдвое больше, чем месячная зарплата продавщицы. И тут вместо того, чтобы собраться с мыслями, проверить, посчитать товары еще раз, Клавдия потеряла голову, запаниковала. Это оказалось на руку Тюлькину. Человеком тот, по слухам, был недобросовестным, завистливым и неравнодушным к тому, что плохо лежит. Работая счетоводом местного колхоза, он якобы одолел нескончаемыми поборами кладовщика, который славился своей слабохарактерностью.

Так вот этот Тюлькин, воспользовавшись смятением продавщицы, предложил ей - с прицелом на то, чтобы извлечь потом из этого некую корысть - приписать в ведомости инвентаризации лишний ящик водки. Куликова сначала было - ни в какую, поскольку худая слава председателя ревкомиссии не миновала и ее ушей. Однако беда ее была в том, что она не знала, какое наказание воспоследует по ее душу за то, что она допустила недостачу доверенных ей казенных товаров. Она боялась, что ее не только прогонят с работы, но и упекут в каталажку. А у нее семья - муж, дети мал мала меньше, мать престарелая. Испугавшись такой перспективы, она уступила уговорам Тюлькина…

Председатель ревкомиссии приписал в ведомости несуществующий ящик водки, поставил в документе свою подпись, а, уходя, потребовал в качестве мзды пару бутылок сорокаградусной.

Через сколько-то дней он опять зашел - видно, похмелиться захотелось. А потом и вовсе обнаглел... Мало того, в магазин вскоре зачастила и жена Тюлькина, работница местной почты: то конфет ей взвесь, то мучки сортовой. А чтобы плату за товар потребовать, лучше и не заикайся; у Тюлькиной всегда наготове ответ, да такой, что хоть стой, хоть падай. Дескать, хозяин сказал - должок там за тобой, так ты сама сначала расквитайся, а потом и спрашивай.

...Муж продавщицы, заприметив, как супружница ни с того, ни с сего вдруг занервничала, ночью, в супружеской постели, вместо того, чтобы спать, отдыхать от трудов праведных, то и дело с боку на бок ворочаться стала, заподозрил неладное, допытываться начал - выкладывай, мол, что стряслось, а то в правление пойду, все равно на чистую воду выведу. Узнав, в чем дело, тоже покой потерял: должен же был выход какой-никакой найтись из тупика, в который угодила его благоверная.

Недели через две после откровенного собеседования с мужем, во время которого супруги обсудили в общих чертах, как незадачливой продавщице надо вести себя с ненасытным хапугой, приходит однажды Тюлькин в магазин и говорит:

- Слушай, Петровна... Дело есть... Дело сурьезное. А сам на ногах еле держится - от перепоя.

- Какого тебе еще рожна надо? - не стерпела Клавдия, а у самой всё кипит внутри от злости и бессилия: так и схватила бы сейчас топор, что лежит под прилавком, да и по наглой роже негодяю... А потом и на себя руки наложить.

Между тем лиходей, держась за прилавок, с видимым усилием проговорил:

- Корову мы с Натальей... в соседней деревне присмотрели.

- А я тут причем? - сквозь зубы проговорила Куликова.

- Деньги требуются...

- Я тебе что - Госбанк что ли?

- Госбанк - не Госбанк, а гони пять тыщ, а то...

- На вот меня, хоть режь, хоть ешь! - прокричала женщина.- Нет у меня денег...

Потом, вспомнив совет мужа, Клавдия взяла себя в руки, прикинулась, что готова пойти негодяю навстречу. А в таком разе и поторговаться не грех.

- Только вот что, жестким тоном проговорила работница торговли. - Мне теперь терять нечего. Я ко всему готова,

- Говори, чего ты хочешь...

- А чего мне хотеть? Разве что петлю на шею? Могу и тебя пригласить... За компанию.

- Ты мне мозги не крути...

- А чего мне их крутить? Хочешь деньги иметь - пиши расписку. А не то - проваливай... Если не хочешь испробовать вот этого.

Тут расхрабрившаяся женщина вынула из-под прилавка топор.

- Ну, ты... Это... Шутить-то брось. Давай карандаш и бумагу. Куликова положила на прилавок заранее приготовленный лист из тетрадки.

- Пиши! - тоном приказа проговорила Куликова.

Тюлькин покачался еще какое-то время на нетвердо державших его ногах, потом взял карандаш, спросил: - Что писать? Продавщица начала диктовать:

- Я, Тюлькин... Имя, отчество не забудь проставить.

- «Я, Тюлькин», - машинально, как заводной, повторял сельповский ревизор.

- ...получил от продавца Куликовой... четыре тысячи рублей. - Написал? Поставь роспись и число.

Когда Тюлькин кончил писать, Клавдия взяла расписку, свернула ее вчетверо, отнесла в кладовку и спрятала ее там. Вернувшись, протянула вымогатели пачку денег. Тот взял деньги, долго мусолил купюры непослушными пальцами.

- Тут не все, - сказал он, наконец, уставившись на Куликову все еще пьяными глазами.

- Остальные отдам, как наторгую. Я же сказала тебе - то, что ты просишь, я могу выдать тебе только частями. Понятно? А теперь проваливай.

И Куликова, не миндальничая, выставила обиралу на улицу и заперла за ним дверь. После этого, судорожно вздохнув и перекрестившись, подумала, как бы рассуждая сама с собой: «Слава Богу, теперь гад-мздоимец у нас на крючке... Ничего-о! Настанет день, отольются тебе наши слезки...»

- Разговор о делах Куликовой молодые люди продолжили в постели ночью, которую они с благоволения вдовушки опять, как и в прошлый раз, провели вместе,

- А чем все-таки кончилось противоборство Куликовой с Тюлькиным? - спросил Алексей, почувствовав, что его любвеобильная милушка не спит.

- Ну, ты же знаешь, что у Клавдии из-за постоянных вымогательств обнаглевшего председателя ревкомиссии сделалась недостача - не то на шесть, не то на семь тысяч рублей. А выявил эту недостачу ревизор райсоюза, который делал эту, как ее... внезапную ревизию.

- А кто это был - ревизор-то? Случайно не Лидия Борисовна? - спросил Алексей, вспомнив свою новую хорошую знакомую, которая помогла ему вернуть отнятую было у него шапку.

- Нет, это был мужчина, молодой еще совсем.

- А почему Куликова сразу не заявила... о своем притеснителе, что ли, о Тюлькине?

- Не знаю… Наверно, потому, что она не доверяла своему начальству - председателю сельпо. Он был у нас какой-то... нераспорядительный, что ли. По всему видно было - не по нему эта работа, торговлей руководить... Его и в самом деле райком партии в скором времени на колхоз перекинул... председателем.

- То-то я и смотрю - у вас в сельпо всеми делами заправляет бухгалтерша Дуся.

- Ее, наверно, и поставят нашей торговлей руководить... Да, я забыла сказать. Тюлькин-то, видя, что Клавдия ничего против не предпринимает, все это время, когда у нее ревизии проводил, постоянно ей приписки делал... не за красивые глаза конечно.

- А что же Клавдия не воспользуется распиской Тюлькина? Это же улика. Почему бы не обратиться с ней куда следует, хотя бы. К тому же ревизору, который выявил у нее недостачу?

- Насколько мне известно, она хочет показать ее на суде - смотрите, мол, кого у нас выбирают в ревизионную комиссию.

Ревизора осенило: вымогателя могла бы припереть к стенке районная прокуратура. При условии, конечно, если тамошние работники окажутся, как положено, добросовестными, чтобы взять на себя нелегкие хлопоты. Но, как говорится, попытка - не пытка, тем более что ревизору в этот немаловажный орган обращаться так и так придется.

Алексей принял решение.

- Слушай, Ксюш, - проговорил он раздумчиво. - У меня к тебе просьба... Попробуй уговорить Куликову, чтобы она разрешила снять с расписки Тюлькина две копии. Для меня, как ревизора. Про расписку кто знает кроме тебя?

- Дуся, бухгалтерша...

- Ну, как - возьмешься мне помочь?

- Хорошо, я подумав. Только - уговор: я тебе о расписке ни словечка не говорила.

- За меня можешь быть спокойна. А если поинтересуются, скажи от моего имени, что в райсоюзе один человек об этом документе уже слышал. Этот человек и областному ревизору дал намек. И добавь, что областному ревизору за разглашение тайны ревизии грозит увольнение с должности.

 

На седьмой или восьмой день работы с отчетами бедолаги-растратчицы Куликовой Ксюша, приоткрыв дверь с кухни, пригласила Алексея выйти.

- К вам посыльная с почты, - сказала она. По-деревенски одетая немолодая женщина спросила, обращаясь к командированному:

- Вы будете ревизор Сафонов?

- Да, а что такое?

- Вас вызывает на переговоры райсоюз.

- Куда вызывают? - не понял ревизор.

- На почту, само собой. Тут же у вас телефона нет...

- Хорошо... Подождите - пойдемте вместе, а то я дорогу не знаю.

- Вызывал кто - мужчина, женщина, не знаете, - спросил Алексей, топая рядом с посыльной.

- Голос был женский…

- А этот голос не назвался?

Посыльная не ответила - видимо не поняла вопроса.

Когда пришли на почту, и телефонистка соединила ревизора с райсоюзом, он по первым словам отозвавшейся на требовательный звонок женщины догадался, что с ним говорит Лидия Борисовна.

- Это Алексей Петрович? - звучал из трубки голос районной ревизорши. - Как вы меня слышите?

- Я слышу вас так, будто вы здесь, рядом... Жаль только, что не вижу вас.

- Ну, об этом жалеть не надо - скоро так и так увидимся. - А теперь порадуйтесь тому, что я вам сообщу: у вас прибавление семейства...

Этой новостью Алексей, мягко говоря, был немного удивлен: когда меньше месяца назад он разговаривал со своей Веруней по телефону, она назвала дату ожидаемых ею родов, которая должна была наступить не сейчас, а неделей позже.

Но как внушил себе тут же счастливый папаша, у природы есть свои тайны, поэтому он сразу же приноровился к сложившейся ситуации и, воспользовавшись случаем, который ниспослала ему судьба, решил посоветоваться с Лидой по актуальному для него вопросу.

- Дорогая Лидия Борисовна, - в уважительном тоне заговорил Алексей, - не удивляйтесь, пожалуйста, тому, о чем я вас сейчас спрошу. Что бы вы пожелали получить в подарок, окажись вы в положении моей жены?

- О! - рассмеялась собеседница. - Я бы очень хотела оказаться в таком заманчивом положении. А что касается подарка - скажите, ваша жена, когда обновляла свой гардероб?

- Наверно, когда готовилась к свадьбе...

- А давно это было?

- Лет пять назад...

- Да... Уже давненько, - задумчиво проговорила в трубку Лида. При таких обстоятельствах я посоветовала бы вам купить ей на платье, скажем, отрез крепдешина. На нашем складе, кстати, недавно было поступление товаров. Рост у вашей супруги какой?

- В точности как у вас.

- О! В таком случае хвалю ваш выбор. Он мог бы, если 6ы мне повезло, пасть и на меня. А ткани, какую я назвала, я для вас закажу. Вы согласны?

- Я буду в неоплатном долгу у вас...

- Пустяки... Когда ждать вас?

- Не позже, чем через неделю. Кстати, Лидочка - кто вам сообщил такую важную для меня новость?

- Позвонил какой-то мужчина из вашего ревизионного отдела. Голос был вроде знакомый…

- Фамилию свою он не назвал?

- Я спрашивала. Он, дословно, ответил так: «Скажите - звонил, мол, его побратим».

Поскольку никаких побратимов у Алексея в облпотребсоюзе не было, он без труда догадался, что такое сморозить мог только Василий Никитин - его бескорыстный не то друг, не то опекун.

...Когда Алексей вернулся с почты, все работницы конторы сельпо уже разошлись по домам. Вид у ревизора был озабоченный, встревоженный.

Что с тобой, Алеш? - не скрывая удивления, спросила Ксюша.

Дружок-ревизор сначала промолчал было, а когда женщина повторила вопрос, всем своим видом показывая, что готова разделить с симпатягой-постояльцем любую его неприятность, тот, чувствуя, что теряет контроль над собой, возбужденно проговорил:

- Окупайте, Ксения... как вас по батюшке... - ну, какое вам дело до моих переживаний, до всех этих неурядиц, черт бы их побрал!

Ксюша, приблизившаяся было к мужчине, чтобы принять и повесить на гвоздь в стене его полушубок, остановилась на полпути и даже, кажется, слегка отпрянула назад - в таком расхристанном состоянии она видела этого человека впервые. А человек, едва удосужившись снять казенные валенки, прошел в отгородку и рухнул там лицом вниз на свое спальное место на сундуке.

Однако вдовушка и на этот раз оказалась сильнее духом, чем этот чужой ей мужчина, которого она, на свой грех, успела принять в свое сердце. Ксюша дала человеку время, чтобы он поостыл, а потом, войдя в спальню и подсев на сундук, положила руку Алексею на плечо и твердым голосом проговорила:

- Как бы ты, милый, меня ни оскорбил, но я как хозяйка дома обязана накормить тебя.

Чувствуя, что ее любезному дружку в его теперешнем состоянии трудно переломить себя, умудренная опытом женщина сделала над собой усилие, чтобы не сорваться. Да и то сказать - чему, чему, а уж терпению-то жизнь с постоянно недомогающим мужем ее научила.

- Лешенька, дружок ты мой сердечный, - начала хозяюшка свое увещевание, - я не знаю, что там тебе наговорили по телефону, но ведь моей-то вины, подумай сам, никакой нету. А на хлеб, у нас на селе говорят, серчать грех. Это - одно... А другое - через пару-другую дней ты уедешь и мы, скорее всего, уже больше никогда не увидим друг друга. Неужто ты хочешь расстаться со мной, затаив на бедную вдовушку обиду? Но ведь за то время, что ты живешь у меня, мы не сделали друг другу ничего худого. Так давай же в оставшиеся денечки наберемся терпения вести себя так, как это водится у добрых людей. Заверяю тебя, что мне от мила дружка ничего не нужно, как, наверно, и тебе от бедной вдовушки...

В это время в кухне на керогазе что-то зашипело, хозяйка быстрыми шагами вышла из спальни. Когда же Ксюша вернулась, Алексей, который успел уже встать с постели, бурно обнял женщину, и на какое-то время они застыли в этой позе. Когда же потом они вышли на свет, падавший от настольной керосиновой лампы, женщина увидела, что у ее дружка на глазах заблестели слезы. Таким она видела его в первый раз;

- Ты прости меня... - с чувством проговорил мил-сердечный друг. - Ты понимаешь, дома супружницу, бедную, на гинекологическом кресле распинали, а я тут...

- Чего... чего ты тут? - насторожилась было Ксюша. - А я что, не рожала, что ли? Такая уж у нас доля бабья - мужикам угождать да племени человечьему не давать загинуть. А что наши мужики на других женщин заглядываются - так что же теперь, на цепь что ли их к себе приковывать? Да случись такое - своему хозяину раньше времени опостылеешь. Ну, и то сказать - чем у вас, мужчин, жизнь слаще, чем у нашей сестры? Мало вашего, мужского роду на войне поклали, жен вдовами по миру пустили... Так что же теперь - мужикам, что с войны целыми вернулись, глаза что ли повыкалывать, чтобы они на других бабенок не таращились?

После такой горячей проповеди в защиту бедолаг мужского пола Алексей только и нашелся, чтобы тихо проговорить:

- Ксюш, ради Бога, довольно... Я понял - никто из нас ни в чем не виноват - ни ты, ни я, никто другой. Разве что только мудреная жизнь наша. Но ведь и ее грех винить в том, что она породила нас...

В тот вечер молодые - справедливее будет сказать, относительно молодые - люди просидели за столом далеко за полночь. Ксюша с грустью вспоминала о своей недолгой жизни с мужем, Алексею захотелось загладить свою вину перед вдовушкой.

- Ты уж прости меня, Ксюшенька, - заговорил он покаянным голосом, - за мою несдержанность, за то, что я причинил тебе боль, не подумав о твоей и без того безрадостной доле. Такой уж у меня наверно, склад души, что я порой веду себя с человеком, особенно с женщиной, которая, может, только добра мне желает, настолько неучтиво, будто она мне обязана чем-то. Я сам не понимаю, что со мной в таких случаях происходит... Так у меня всегда было, сколько я себя помню.

Собственно, это было со стороны молодого человека нечто вроде покаяния, вызванного, скорее всего, тем, что он почувствовал в Ксении женщину, которая в отличие от всех других, с кем ему приходилось иметь дело, в том числе и от его благоверной, производила на него впечатление человека, причем единственного в своем роде, перед которым он может свободно открыть свою душу, не опасаясь, что он потом использует это в корыстных целях против него. Однако высказывался Алексей, по-видимому, слишком мудрёно, потому что скоро увидел и устыдился велеречивый краснобай, как у добросердечной хозяюшки начали слипаться глаза... Она безропотно позволила поднять себя из-за стола, довести до своей постели и заботливо укутать одеялом.

 

На другой день, как только открылась почта, Алексей послал супруге телеграмму: «Веруня, милая, радуюсь вместе с тобой нашей дочурке. Поздравляю благополучным разрешением. Скоро буду, жди». Кстати, напомнила счастливому папаше об его священной обязанности поздравить благоверную опять-таки хозяюшка, которая еще накануне вечером, когда она великодушно простила постояльцу брошенный в ее адрес несправедливый упрек, с мягким укором сказала ему, засыпая:

- Ты бы вместо того, чтобы на мне вину искать, подумал - женато дома, от мук несусветных оклемавшись, весточки от тебя ждет...

...А в обеденный перерыв Ксюша, улучив момент, когда они с Алексеем остались одни, с удовлетворением доложила ему:

- Я сказала Куликовой, что тебе как ревизору кто-то сообщил о подлостях Тюлькина, а также о том, что ты хочешь поговорить с ней.

- Что она ответила?

- Сказала, что подумает... По-моему, тебе стоит намекнуть ей, что ты знаешь о ее беде. Только сделать это надо, когда все уйдут из конторы. Кроме бухгалтерши Дуси.

- Ты умница, Ксюша... Я у тебя в долгу.

Хозяюшка смутилась, сказала что-то вроде того, что сочтемся, мол, на том свете угольками.

В конце рабочего дня Алексей попросил бывшую продавщицу и бухгалтершу задержаться на работе.

Клавдия Петровна, - обратился ревизор к Куликовой, - у меня к вам разговор, о котором будем знать только мы втроем.

Он кивнул в сторону Дуси. Куликова насторожилась, поджала губы.

- До меня дошло, - продолжал ревизор, - что растрату вам подстроили...

Алексей внимательно посмотрел в лицо продавщицы - оно оставалось бесстрастным, ничего не выражавшим. Похоже, за время хождения по мукам Куликова привыкла держать себя в руках.

- Кстати, тот злополучный ящик водки, из-за которого у вас с Тюлькиным во время снятия остатков обнаружилась недостача, куда он в то время подевался?

Куликова понурила голову, в глазах ее показались слезы.

- Да нашелся он потом, тот злополучный ящик… Бочками пустыми завален был. А у меня это - из головы вон...

Алексей встал, взял с подоконника стакан, налил из графина воды, подал расстроенной женщине. Пить она не стала, хотя стакан взяла.

- Вы Тюлькину потом об этом сказали?

- Да он после всего, что произошло, и слушать меня не хотел. Знай себе - орал на меня, дескать, после драки кулаками не машут. Да и деньжищ он из меня к тому времени вытянуть успел - аж подумать страшно...

Куликова поставила стакан с водой на стол, вынула из кармана телогрейки платок, тяжко вздохнула.

Ревизор же, не зная, как подступиться к продавщице, расположить ее к себе, чтобы завести разговор о расписке, которую можно было бы использовать как главную улику, изобличающую вымогателя Тюлькина, сейчас, лишь бы не молчать, задал Куликовой вопрос, за который потом сам же окрестил себя недотепой.

- Так вы, Клавдия Петровна, говорите, что Тюлькин все это время тянул из вас?

- А вы что думаете - это я казенные деньги прикарманила? - в запальчивости воскликнула Куликова. - Да я семь лет в кооперации проработала - а спросите кого угодно: каждые три месяца у меня ревизии делали, а хоть раз у меня какой огрех находили?

Тут продавщица выразительно посмотрела на бухгалтершу. Та в подтверждение слов Куликовой энергично закивала головой. Алексею стало стыдно за свои слова.

- Ради Бога, простите, Клавдия Петровна! - с чувством проговорил он, приложив руку к груди. - У меня и в мыслях не было, чтобы заподозрить вас.

- Тогда я не понимаю вас, чего вы от меня хотите.

Ревизор невольно замялся: сказать Куликовой о расписке прямо - что называется, в лоб - можешь испортить все дело. Она попросту замкнется, и ни слова из нее не вытянешь. И доморощенный следователь решал начать издалека.

- Понимаете, Клавдия Петровна, Тюлькина сейчас голыми руками не возьмешь. Чтобы припереть его к стенке, нужны свидетели, которые подтвердили бы, что он требовал от вас мзды. Или хотя бы какой ни на есть документик предъявить. Может, у вас есть что-нибудь в этом роде?

- Нет у меня ничего... - не очень твердо заявила пострадавшая.

- А что до свидетелей - то разве бы стал этот прохиндей творить каверзы при посторонних...

- Хорошо, Клавдия Петровна, - со вздохом подвел итог Алексей.

- У меня к вам просьба: обдумайте на досуге свое и наше положение, как следует, еще раз. Покопайтесь в своих бумагах - вы же вели какие-никакие записи для себя. Как же без них, когда вам доверяли такие материальные ценности.

По лицу продавщицы было видно, что она напряженно думает.

- Вы не спешите с ответом, - сказал ей напоследок ревизор.- Хотя, если вы не против, давайте продолжим разговор завтра.

...Проводив продавщицу и бухгалтершу, Алексей вышел на кухню. Хозяйки там не было - видно, ушла куда-то по делам. Походив туда-сюда по опустевшей конторе, молодой человек вынул из своего старенького портфеля томик Лескова - своего любимого писателя, попробовал погрузиться в чтение. Рассказ автора «Тупейный художник» - о трагической судьбе крепостной актрисы по странной ассоциации навели непоседливого мужа и отца на тревожные мысли о супруге и сынишке, которые, как ему сейчас примерещилось, влачили сиротское существование где-то за тридевять земель от него - мужа и отца. В самом деле, за последние три месяца он сумел навестить своих близких всего один раз, а желанную весточку от Веруни он даже не помнил, когда получал. Память сохранила ему только сетование супруженьки на молчание благоверного, на то, что ей порой становится невыразимо тоскливо… Если бы не общение с коллегами на работе, писала она, они бы с сынишкой взяли бы, да и приехали к нему туда, куда его услали в командировку... Алексею вдруг мучительно захотелось сорваться сейчас с этой незадачливой ревизии, дотопать пешком до ближайшей станции, приехать домой, пасть перед своими близкими на колени, покаяться перед ними в своей непутевой жизни.

От горьких мыслей затосковавшего по дому супруга и отца отвлекла хозяюшка Ксения. Она вошла в контору одетой, щечки ее с мороза ярко розовели.

- Ну, как, - с веселой шутливостью в голосе вопросила она, -вы тут с голоду богу душу не отдали? Я свежего молочка принесла - хозяйка только-только свою Пестравку подоила... Идемте ужинать.

Приглядевшись к озабоченному лицу квартиранта, Ксюша посерьезнела, осведомилась участливо:

- Так что, видно, не уговорили Клавдию?

Алексей улыбнулся вымученной улыбкой, подошел к хозяюшке, взял ее ладошку - она оказалась холодной-холодной - подышал на нее, заговорил прочувствованно:

- Ксюшенька, хозяюшка дорогая, ну мне-то, скажем, деваться некуда, хлеб свой отрабатываю... Тебе-то головушку бедную к чему забивать?

Молодая женщина без стеснения прижалась головой к груди своего залетного дружка, проговорила со вздохом:

- Привыкла я к тебе, Алексей Петрович. - Хороший ты человек!

За ужином ревизор рассказал о своей беседе с Куликовой. Хозяюшка внимательно выслушала собеседника, но разговор о делах, видимо, решила отложить на потом. Когда вышли из-за стола, Алексей извиняющимся тоном дал знать хозяйке:

- Что-то у меня, Ксюшенька, на сердце не того... неуютно. Мне, наверно, лучше выйти на улицу, глотнуть свежего воздуха.

Уже от двери, обернувшись, он устало пошутил:

- Тебя не приглашаю - боюсь твоих женихов распугать.

- Тоже скажешь, краснобай несчастный... Кот что ль их наплакал, женихов-то... Иди уж, разомнись немножко, - и хозяйка шутливо подтолкнула квартиранта в плечо.

Пришлец из иных весей, ревизор помимо своей воли присматривался к погруженным в сумеречный свет домишкам, как бы сравнивая их с жилищами своих односельчан. Однако все это как бы скользило по поверхности его сознания. Думал он на самом деле о том, как его Веруня сидит сейчас, вероятно, на своей постели, кормит грудью крохотулю дочку - свое второе чадо - и, скорее всего, ни о чем не думает, с тихой радостью наслаждаясь чувством материнства. Так, по крайней мере, было, когда грудным ребенком был их первенец, Генуля. Муженек тогда специально поинтересовался - какие мысли волную мамашу, когда она кормит свое ненаглядное чадо? Веруня тогда, помнится, надула губки и не очень ласково проговорила: «А ты взял бы, да и попробовал бы разок встать на мое место...» Как ни странно, супруг тогда не только не обиделся, но как-то по-особенному зауважал чуть ли не всех мамаш, прижимающих к своим роскошным грудям будущих мужчин, как он сам, как все его собратья по полу.

Между тем улица, по которой шествовал одинокий путник, вывела его на базарную площадь села, к зданию клуба, он же - кинотеатр, который, как ревизора в первый же его день пребывания в Графском просветила хозяюшка, помещался в бывшем купеческом лабазе. Входная дверь клуба была полуоткрыта. Войдя внутрь, Алексей оказался в тесном, слабо освещенном помещении. Свет пробивался из окошечка кассы, над которым красовалась намалеванная от руки афиша, оповещавшая о каком-то «художественном фильме». Молодой человек вспомнил, что он целую вечность не был в кино. Не раздумывая, купил входной билет, благо никакой давки за ними, как это водилось в Кустарях, он не застал. Кассирша надорвала купленный билет - ой а, как понял посетитель, была здесь и за билетершу. А, надорвав билет, сочла нужным проявить заботливость:

- Советую поторопиться, картина уже началась...

Новый зритель вошел в помещение, которое долженствовало служить кинозалом. Привыкнув к темноте, отметил про себя, что более чем скромный закуток был на две трети пуст.

На экране молодая женщина с длинными косами и характерными чертами лица не то армянки, не то азербайджанки широко открывала рот, шевелила губами» Алексей понял, что женщина исполняет какой-то вокальный номер, но фильм почему-то был немым. Правда, постановщики картины, по-видимому, для разнообразия заставляли героиню то и дело менять место: то она пела под деревом, то под высоченной скалой, то на самой макушке скалы.

Сердце молодого человека опять сжала тоска. Ему захотелось непринужденного общения с человеком, близким ему по духу, по уровню умственного развития. Ксюшу он при этом почему-то в расчет не принимал.

Чувствуя себя одиноким, неприкаянным, Алексей вышел на улицу, не досмотрев картины. Ему показалось, что мороз усилился. На небе таинственно перемигивались мириады разнокалиберных звезд. Быстрая ходьба отвлекла неприкаянного папашу от мыслей о семье, о растрате продавщицы Куликовой, о предстоящем разговоре в прокуратуре, работники которой всегда ему казались людьми особого сорта. Надо, решил он про себя, менять обстановку, побыстрее разделываться с непривычной для него следовательской работой, которая вообще-то в круг обязанностей ревизора не входит.

На квартире, заперев на крючки двери - сенную и избяную - а затем, раздевшись, молодой человек поймал себя на мысли, что ему сейчас не хочется входить в спальню. Потому что_- а вдруг Ксюша не спит и, как это было накануне, намекнет ему, чтобы он разделил с ней ее вдовье ложе. Но, как оказалось, хотя Алексей и считал хозяюшку умницей, оценить достоинства ее интеллекта до конца он так и не сумел. Зря он сейчас изо всех сил старался не производить шума, передвигался и на кухне, и в спальне только на цыпочках - Ксюша не подавала никаких признаков бодрствования. Как молодой человек потом догадался, а точнее - постарался убедить себя, милая хозяюшка, обладая недюжинной женской чуткостью, поняла, что в теперешнем расположении духа ее постоялец не только не в состоянии доставить ей радость, но и может погубить в ее душе все то хорошее, чем он так щедро делился с ней все эти дни.

Утром, когда Алексей, встав и заправив свою постель, одевал свой китель, Ксюша, заглянув в спальню, деловым тоном спросила ревизора:

- Алексей Петрович, так я поговорю еще раз с Клавдией - вы не против?

- Буду тебе очень обязан, Ксюшенька, - растроганный вниманием со стороны хозяюшки к своим делам, ответил Алексей. - Главное, ты скажи ей, что расписка мне не нужна. Я только сниму с нее копию, которую никому у вас в районе не покажу.

Говоря это хозяйке, ревизор и сам еще не очень ясно представлял, зачем ему нужен так бережно хранимый продавщицей документ. Но кто знает, рассуждал он, как обернется дело потом, когда он, как положено обработав, передаст материал с итогами документальной проверки в местную прокуратуру. Может случиться и так, что тогда каждое лыко пойдет в строку.

…В тот день ревизор совместно с продавщицей закончили тщательную выверку всех ее товароденежных отчетов, Куликова на этот факт никак не реагировала - по-видимому, была уверена, что при составлении своих месячных отчетов ошибок она не допускала. К тому же она знала, что даже мелкие огрехи, которые время от времени - у нее проскальзывали, своевременно обнаруживались и устранялись бухгалтершей Дусей.

Порадовала ревизора Ксюша, которая в обеденный перерыв, зазвав его в отгородку, доложила ему:

- Алексей Петрович, я на этот раз при разговоре с Клавдией прямо выложила ей, что вы все знаете про расписку Тюлькина... Она сначала малость струхнула, потом стала гадать, кто бы мог быть этот пройдоха, которому удалось выведать ее тайну. Я ее успокоила, сказала, что ревизору, то есть вам, бумажка ее не нужна, что вы удовольствовались бы и копией. Ну, и заверила ее, что за разглашение тайн вас, служащих, строго наказывают по закону…

А в конце я постаралась внушить бедняге - пусть, дескать, пораскинет мозгами, хуже-то ей не станет, если она уважит просьбу ревизора. А так, глядишь, он найдет способ смягчить твою участь. Все же видят - он не враг честным людям.

Тут хозяюшка перевела дыхание, после чего закончила так:

- Вобщем, сейчас у бабоньки нашей, по всему видать, совсем ум за разум зашел... Вы уж, Алексей Петрович как-нибудь успокойте, обнадежьте ее.

...Вечером ревизор продолжил - в присутствии бухгалтерши Дуси - разговор с пострадавшей.

- Ну, как, Клавдия Петровна, - спросил он Куликову, сидевшую понурив голову за столом, - нашлось у вас что-нибудь, что могло бы послужить свидетельством вашей невиновности?

Бывшая продавщица продолжала мучительно размышлять.

- Я вам, уважаемая, вот что скажу. На суде вы все равно будете вынуждены предъявить документ, который вы сейчас придерживаете. Неужели вы не понимаете, что если вы это делаете из опасения мести со стороны Тюлькина, то ведь он может осуществить свое намерение и тогда» когда вайе дело будет передано в суд.

- Ну, тогда... - возразила Куликова. - Тогда я уже буду под стражей.

- Заключить вас под стражу - прокуратура могла дать санкцию сразу же после передачи туда вашего дела о растрате. Однако же вы остались на свободе. Остались потому, что у вас малые дети. Вы это понимаете?

Подследственная кивнула.

- Ваш лиходей Тюлькин сейчас ночи не спит, боится вас. И я уверен – он, поди, не раз приходил к вам, клянчил о том, чтобы вы пощадили его.

Куликова подавленно молчала. Только тут до ревизора дошло: пострадавшая колеблется потому, что он не раскрыл перед ней своих карт.

- Поясню вам, Клавдия Петровна, - спохватился он, - расписка Тюлькина нужна мне, чтобы доказать работникам прокуратуры: в растрате виновны не столько вы, сколько... Вобщем, мы понимаем друг друга, так?

Продавщица кивнула.

- Ну, а раз так, то давайте расписку Тюлькина, мы снимем с нее копию, а подлинник будете хранить у себя.

Женщина медленно вытащила из-за пазухи сверток из газетной бумаги, бережно развернула его и протянула ревизору листок тетрадной бумаги величиной с ладонь. Алексей прочел написаные карандашом каракули, гласившие: «Я, Тюлькин, получил от Куликовой 4 /четыре/ тысячи рублей, в чем и расписуюсь». Внизу стояла дата и роспись.

Ревизор протянул бумажку Дусе.

- Товарищ бухгалтер, - официальным тоном проговорил он, - будьте любезны, снимите с документа копию.

- Алексей Петрович, только это - под вашу личную ответственность! - возбужденно проговорила бухгалтерша. - И чтобы ни одна душа на селе не знала об этом... А то меня здесь собутыльники Тюлькина со света сживут.

Дуся чуть ли не с мольбой посмотрела в глаза ревизору.

- Я вас понял, товарищ старший бухгалтер, - нарочито серьезно отреагировал представитель областного органа. - А вы не забудьте, пожалуйста, заверить копию подписью и печатью. Вы ведь замещаете председателя сельпо, так?

 

Чем ближе к концу подвигалась ревизия в Графском, тем чувствительнее становились уколы, которые брали в оборот совесть Алексея - мужа и отца, едва его воображение нарисует ему картину: его женушка, когда он приедет домой, открывает ему дверь, а на руках у нее крохотуля дочка, которую папаша даже не знал, как ее окрестили. Или такое: Веруня уложила бай-бай и сынишку Генулю, и новорожденную, села напротив муженька за стол и посмотрела в его глаза долгим, проницательным взглядом. Нет-нет, она его ни о чем не спрашивала, не упрекала за то, что он так редко давал о себе знать, она просто остановила на нем неподвижный взгляд своих красивых карих глаз, который одновременно и ласкал, и вопрошал, и осуждал. Супругу почудилось: все-то она про него знает, в том числе и про его увлечение Ксюшей, перед соблазном любви которой он не смог устоять якобы потому, что та всем - и обличьем, и точеной фигуркой и горячими объятьями - напоминала ему жену, перед которой он, по сути, должен был бы елозить на коленях, вымаливая прощение за измену.

Чувство вины перед своей единственной не переставало жалить изменщика даже когда он, обороняясь, выставлял перед своим внутренним судьей, словно щит, девичью вину жены, не сумевшей до замужества соблюсти свою невинность. Не принесла Алексею успокоения и своеобразная индульгенция, выданная ему Веруней однажды ночью в постели, когда он вернулся из командировки, донельзя затурканный и взвинченный. «Слушай, Алеш, - соболезнующим током проговорила тогда Веруня, чувствуя, что благоверный никак не может заснуть, - я вижу, тебе и в командировках нужна женщина, которая своим сочувствием помогла бы тебе справиться с нервами». В другой раз женушка внушала ему, что называется, открытым текстом: «Ты уж это, Леш... в таких случаях не мучай себя - найди какую ни на то бобылку-вдовушку. Их война-то вон сколько понаделала. Ну, иная блюдет себя, всё ждет чего-то. Но многие, я знаю, считают, что это глупость - заживо-то себя хоронить. Старость - она не за горами... А там и вообще, не успеешь оглянуться, а безносая с косой наизготовку уже стучится в ворота. Эти-то живут, за любую зацепку хватаются, чтобы мужика - первого встречного-поперечного опутать, себя ночку-другую бабой почувствовать…»

Тут Веруня высвободила руку из-под одеяла, провела ей по лицу муженька, чтобы убедиться - не уснул ли он.

«Я думаю» - продолжала она, - что не будет большого греха, если ты, когда тебе невмоготу будет, нападешь на такую, дашь ей ночку-другую полакомиться. Авось это и тебе на том свете зачтется... Я почему так говорю, почему скрепя сердце советую тебе это? Да потому что знаю, и добрые люди говорят - для здоровья и мужчины, и женщины надо, чтобы они время от времени сходились друг с другом. А наука теперешняя, да и сметка бабья, помогают женщинам, особенно одиноким, грешить так, чтобы не плодить сироток... Я думаю, род людской в преисподнюю не провалится, если ты с одной-другой из таких обделенных судьбиной беду бабью разделишь, хоть на миг почувствовать дашь, что это такое - счастье бабье... Хотя - какое это, к шуту, счастье...»

И уже засыпая, супруга проговорила сонным голосом:

- Дура я, дура набитая - чему благоверного своего учу... Считай, что я ничего такого тебе не говорила... А услышу, что ты мне изменяешь - приеду, на месте обоих жизни решу...

 

В последний вечер пребывания Алексея в Графском хозяюшка его квартиры Ксюша была с мил-дружком заметно более заботлива и обходительна, чем обычно. Она к ужину раздобыла где-то обожаемых постояльцем маринованных белых грибов, нажарила картошки, к чаю подала печенье, которое, поскольку в сельпо его завозили крайне редко, сохранилось у нее еще с прошлой зимы.

- Кушай, кушай, Лешенька, когда-то еще тебе удастся разговеться домашней пищей... - подбадривала Ксюша возлюбленного, то и дело вперяя в его лицо горящий взор, старясь, по-видимому, угадать, удостоит ли он ее сегодня своей такой желанной для нее ласки.

Алексею же делать этого не хотелось - ему надо было обдумать, как вести себя с важными чинами в районной прокуратуре, да и ко встрече со своими ближними, которая уже не за горами, надо было морально подготовить себя. У супруженьки нюх тонкий - ей стоит только захотеть, а уж способ она найдет, как раскусить благоверного, да и вытащить его за ушко да на солнышко.

Алексей был убежден, что и эту последнюю ночь, как и предыдущую, хозяюшка сдержит себя, не прибегнет к своим милым уловкам, чтобы заманить постояльца в свою соблазнительную постель. «Во всяком случае, - размышлял сконфуженный любовник, - я должен удалиться в спальню раньше, чем любвеобильная соблазнительница, чтобы занять свое место на холостяцком сундуке.

Однако Ксюша оказалась ловчее и находчивее своего желанного. Пока тот выходил во двор - подышать перед сном свежим морозным воздухом, да совершал свой вечерний туалет, она успела не только управиться на кухне, но и разобрать свою просторную постель, тщательно взбив на ней две пуховые подушки. И когда Алексей, утке зарекомендовавший себя как пылкий любовник, вошел в неосвещенную отгородку, милая вдовушка обвила его шею горячими руками и при -пала ко рту желанного в нескончаемом зажигательном поцелуе. Попробуй тут, откажи в ласке этой хотя и скромной в повседневном обиходе, но так страстно любящей и жаждущей тебя молодой женщине. Не станешь ж в такой неподходящий момент читать расхожую проповедь о пользе воздержания!

Между тем вдовушка, положив головку на полюбившееся ей мужское плечо, увещевала своего желанного:

- Лешенька, милый, - ты в эти дни был такой хороший, такой ласковый ко мне. Неужто совесть позволит тебе в эту последнюю ночь жестоко оттолкнуть несчастную вдовушку?

Увы! А может быть, слава Богу?.. Как бы то ни было, но совесть не позволила честному человеку совершить неблаговидный поступок.

И жизнь потом щедро вознаградила Алексея, человека с некими странностями, не обделенного талантами, но избравшего странный образ жизни - мыкаться по городам и весям области, не заботясь об удобствах, то и дело разлучаясь со своими близкими, с родным гнездом...

А выразилась благодарность судьбы за преданность любовника памяти о вдовушке из захолустья в том, что она, судьба, потом на протяжении всей жизни ревизора будила в его душе и сознании яркие картины их с Ксюшей увлекательных бесед обо всем и ни о чем, нежных объятий, а также, как говорили когда-то, колдовских, упоительных поцелуев... А наиболее полное ощущение счастья наделенный богатым воображением любовник находил в том, чтобы вызывать в памяти горящий взор вдовушки, в котором было столько любви, столько беззаветной преданности. По правде сказать, такого любвеобильного взгляда прирожденный женолюб не удостаивался потом уже никогда и ни от кого...

 

Что касается ласковой голубушки Ксюши, то ее судьба в конце концов смилостивилась к ней. Спустя пару лет после описанных выше событий Алексей встретил как-то в своем областном учреждении бухгалтершу Графского сельпо Дусю, уже знакомую читателю, которая поведала ревизору, что после его отъезда в скором времени к ним в Графское прислали на пост председателя сельпо выпускника торгово-кооперативной школы - инвалида Отечественной войны, оставившего на фронте кисть левой руки. За него-то и вышла, в конце концов, замуж хозяюшка дома, в котором помещалось правление сельпо. Правда, сначала-то, пояснила бухгалтерша, Ксения, когда председатель начал обхаживать ее, ни на какие уговоры не поддавалась, словно ждала кого-то или чего-то. Только когда дед и бабка, ее родители, убедили ее, что после такой страшной войны ей все равно ничего не светит, она скрепя сердце решилась. Правда, решение это стоило несчастной женщине нескольких бессонных ночей и моря выплаканных слез.

В положенное время Ксюша родила председателю сыночка, в котором счастливый папаша, по словам Дуси, души не чает.

- А теперь, - предупредила бухгалтерша, - я скажу тебе новость, которая, Алексей Петрович, должна остаться между нами... Провожая меня в область, Ксюша по секрету шепнула мне - увидишь, мол, там ревизора, который тогда приезжал к нам, шепни ему - любовь к нему она хранит и будет хранить до века - пока будет биться ее сердце...

Алексея эта новость обеспокоила - совесть его, как всегда, была начеку. «Значит, - решил он, - Ксюша, может, и, не подозревая этого, поделила свое сердце надвое: первую половину она хранит для меня, вторую расходует на отца своего мальчика». С том, что с его собственным сердцем творится нечто подобное, владыка двух женских сердец - своей Веруни и Ксюши - несчастный сердцеед, как-то не подумал. А задуматься было над чем. Совесть-то его была не чиста - ведь за два года, пролетевших со времени, когда вдовушка - добрая душа, одарила его беззаветной страстью и преданностью, обещала не забывать его, рыцарь подпольной любви не удостоил бедняжку ни одним свиданием. Оправдывал он свою черствость тем, что, дескать, в качестве кого он мог к ней заявиться - в качестве гостя? Но кто знает, как отнесутся к этому очевидцы-сплетники? Ведь на каждый роток не накинешь платок. А Ксюша еще молода, хороша собой и вполне может дождаться жениха, не уступающего ей по своим достоинствам. Ему, полагал озадаченный любовник, оставалось рассчитывать только на здравый рассудок вдовушки. А та словно подслушала мысли залетного мил-дружка. Впрочем, деваться-то ей все равно было некуда.

 

Когда ревизор покончил со всеми делами в Графском сельпо, оборы его в дорогу были не долгими. И это несмотря на то, что та ревизия была для него весьма знаменательной, необычной - прежде всего в служебном плане. Как же - ревизор впервые за время своей работы спасал от незаслуженного наказания невинную жертву алчности пропившегося мздоимца. Необычной оказалась эта командировка и с точки зрения личной жизни. Здесь до сознания мужающего молодожена впервые дошло, что любить можно не только законную супругу. Надо только встретить женщину - такую, о которой писатель военной поры Константин Симонов сказал так:

Спасибо той, что так легко,
Не требуя, чтоб звали милой,
Другую, ту, что далеко
Нам торопливо заменила.

Не прав был талантливый писатель, по мнению Алексея, только в том, что таких женщин надо было обязательно именовать милыми. И не только милыми, но и святыми - хотя бы за их беззаветность - ведь они жертвовали честью ради тех, кто шел за них на смерть...

...С любимой Алексей простился ранним утром, в спальне. Ему с трудом удалось расцепить на шее руки милой хозяюшки, которая, казалось, ни за что не хотела отпускать ставшего ей дорогим квартиранта. К чести вдовушки сказать, она не требовала от него никаких обещаний, никаких клятв. В память любовника врезался сухой блеск глаз Ксюши, когда он, садясь в убогие сельповские сани с брошенной в них охапкой сена для лошади, украдкой - потому что за ним наблюдали из окон конторские работницы - глянул на хозяюшку, вышедшую за ворота, чтобы проводить мил-дружка хотя бы любящим взглядом…

 

В районной прокуратуре, куда ревизор доставил акт документальной ревизии по растрате, его ожидал непредвиденный казус. Молодой следователь - «еще опериться не успел», отметил про себя Алексей - которому он передал бумаги, бегло ознакомившись с документами, не без нарочитого подчеркивания своего превосходства над ревизором проговорил:

А материал-то сырой!... Мы что здесь - вашу работу выполнять должны? У нас и своих дел по горло.

Такое беспардонное заявление следователя - Алексей едва сдерживал себя, чтобы не обозвать его молокососом - застало молодого ревизора врасплох. Ему уже приходилось вступать в контакты с работниками прокуратуры, но до этого случая с ним разговаривали вежливо, труд его ценили, а если подмечали огрехи, то делали это с надлежащим тактом, вежливо, так что у ревизора появлялось закономерное желание устранить допущенные огрехи, А тут...

Сдерживая свое возмущение, Алексей, сцепив зубы, жестко потребовал:

- А нельзя ли поконкретней?

- А конкретней, - деланно равнодушно пояснил франтоватый следователь, рассматривая свои аккуратно подстриженные ногти, - вы должны были добиться у обвиняемой признания в том, что она присвоила кооперативные деньги и что она полностью признает свою вину.

Это было уже слишком... «Может, этот недотепа потребует, чтоб я и приговор по этому делу вынес?» - с негодованием подумал Алексей. Он подошел к столу, решительно забрал, чуть ли не вырвал из рук следователя свои бумаги и вышел с ними в коридор. Там он, быстро отыскав глазами нужную ему табличку, направился к кабинету прокурора. Посетитель слышал за собой скрип двери, понял, что следователь перетрусил, хочет как-то помешать ему вступить в контакт со своим шефом. Алексей опередил его - через минуту он уже стоял перед прокурором района - довольно пожилым уже человеком с серьезным и немного усталым лицом.

- Сафонов, инструктор-ревизор, - поздоровавшись, представился Алексей.

- Знаю, наслышан о вас, молодой человек...

Уловив вопросительный взгляд вошедшего, хозяин кабинета пояснил:

- Запрос-то в ваш облпотребсоюз о командировании к нам специалиста - ведь его мы посылали.

Наступила пауза - Алексей вдруг почувствовал затруднение, не зная, с чего начать разговор.

- Садитесь, молодой человек,- поощрительно улыбнувшись и указывая на стул около своего стола, молвил прокурор. - Вот папиросы, если курите...

Когда неловкость первых минут знакомства прошла, Алексей, протягивая районному блюстителю законов плоды своих трудов и почему-то сконфузившись при этом, проговорил:

- Здесь, с вашего разрешения, результаты документальной проверки, которой я занимался все это время,

- Добро, - сказал прокурор. - Мы, признаться, уже забеспокоились немного - ведь вы почему-то избегали контакта с нами.

Алексей, смутившись, сослался на отсутствие времени:

- Вы же знаете, срок командировки нам строго ограничивают.

- А мы, собственно, к вам не в претензиях... С вашего позволения, я ознакомлюсь, чем вы нас порадуете.

И маститый страж закона, нацепив очки, углубился в чтение ревизорского опуса. Следя за взглядом, а точнее за пальцем, которым ревизор водил по строчкам документов, ревизор понял, что тот проверяет, все ли росписи подозреваемой в растрате продавщицы на месте.

Закончив ознакомление с итогами документальной проверки, прокурор сказал - больше для себя, чем для собеседника:

- Та-а-к... Значит, подследственная фактически расписалась в том, что семь тысяч рублей висят на ней... А вы не спрашивали, как она думает возместить их?

- Спрашивал, конечно.

- И что же она вам ответила?

- Говорит, что кроме четверых детей-малолеток у нее ничего больше нет. Она же эвакуированная... времен войны. И еще она добавила... - Алексей замялся - стоит ли говорить?

Прокурор поднял глаза от бумаг, выжидающе посмотрел на Алексея.

... - Пусть, говорит, меня хоть расстреляют.

- Та-ак... - повторил прокурор, видно, понравившееся ему словечко. - Значит, плакали сельповские денежки.

Страж закона встал, протянул работнику облпотребсоюза руку:

- Спасибо за проделанную работу, за помощь. Если будете в областной прокуратуре, передайте там кому ни на то - через неделю, другую мы по этому делу отчитаемся.

- Да, вот еще что, - вспомнил ревизор, взявшись за ручку двери, - по селу, где я делал проверку, ходят слухи, что растрату Куликовой кто-то спровоцировал...

- А кто конкретно, не узнали?

- Этого мне подследственная не сказала.

- Надо было настоять, провести дознание.

- Извините, но снятие дознаний, проведение допросов и прочих следственных действий в компетенцию ревизоров не входит... Так, по крайней мере, нас учили.

- Ну, раз так учили... - развел руками прокурор.

- Кстати, общественность села - на стороне потерпевшей... Сказав это, Алексей попрощался и вышел.

 

Первым, кого ревизор Сафонов встретил, вернувшись из командировки в свой отдел, был его старший товарищ Никитин.

- Молодец! - сказал он, выйдя из-за стола и крепко пожимая руку коллеги.

- А что такое? - не понял Алексей.

- А такое то, что командировка тебя вымотала - по лицу видать - до нервного истощения. Вопрос - что тебе сейчас требуется в первую очередь? Конечно, отдых. Лучше - дома, в кругу семьи. А у нас в эти дни проводится инструктаж районных ревизоров. Всех работников отдела начальник рассылает по районам. Проси у Калюжного свой район - я поддержу твое ходатайство, всё, глядишь, сэкономишь какую сотню из нашей худосочной зарплаты. А главное - семью порадуешь и отдохнешь по-человечески.

- Ну, Василий Федорыч,- Сафонов звал коллегу по имени-отчеству, поскольку тот был лет на пять старше его. - У тебя не голова, а целый сельсовет. С меня бутылка.

- Ладно, сочтемся на том свете угольками, - с улыбкой проговорил Никитин и повернулся, направляясь к выходу из отдела.- Меня зачем-то в финансовый отдел срочно вызывают, - сказал он в оправдание поспешности, с которой закончил разговор.

Алексей присел за один из свободных письменных столов - обдумать план действий на предстоящий рабочий день. Поскольку выводов и предложений по итогам ревизии - первая заповедь работника отдела после возвращения из командировки в отдел - в данном случае составлять не требовалось, достаточно было устно отчитаться перед начальником отдела, ревизор Сафонов принял решение, прежде всего, отпроситься у шефа отдела, чтобы посетить областную прокуратуру, поскольку, дескать, у него по ходу ревизии в Графском сельпо возникла необходимость проконсультироваться с кем-либо из специалистов по уголовному праву.

 

Алексею не хотелось открывать начальнику своего отдела маленькую тайну - в областной прокуратуре у него с полгода назад завелся хороший приятель - Петр Корнеев. С этим человеком - по должности старшим следователем, а по возрасту - ровесником себе, он познакомился в одном из районов области. Там ревизор помогал вживаться в коллектив вновь избранному председателю правления райпотребсоюза, бывшему работнику райисполкома, а его сосед по койке в местном клоповнике, то бишь, в доме заезжих, натаскивал молодого прокурора, только что назначенного областным органом.

Как оказалось, старший следователь не только запомнил Алексея, но и по-детски обрадовался ему, когда тот, открыв дверь кабинета, попросил разрешения войти.

- А! Бывший сокамерник пришел! - весело пошутил он. - Проходи, гостем будешь...

Поговорили, как водится, о погоде, повспоминали вечерние разговоры в те долгие вечера где-то у лешего на куличках, когда друзья, чтобы убить время, провели, лежа на соседних койках, столько интересных бесед на тему дня - бесед, в процессе которых выяснилось, что по большинству вопросов мнения у них совпадали...

После небольшой паузы Петр задумчиво проговорил:

- Да, благословенные были те вечера...

Потом он, спохватившись, озабоченно проговорил:

- Слушай, Леи, у меня дефицит времени. Давай встретимся после работы... Ну, хоть в заводском Доме культуры - он ведь неподалеку от твоего места работы.

- Не могу, Петр,- сказал Алексей, порадовавшись про себя, что отношения между ними сохранились на прежнем, приятельском уровне. Мне надо срочно отчитаться за проделанную ревизию, и я хочу отпроситься на пару дней - повидаться с семьей.

- Понял тебя, Леш. И догадываюсь, что тебя привела ко мне какая-то забота.

- Ты прав, Петр...

Поскольку Корнеев еще там, в районном центре, где они познакомились, произвел на Алексея впечатление надежного товарища и опытного специалиста, ревизор сейчас, будучи уверенным, что их разговор останется между ними, рассказал о сути событий в селе Графском, конечно, в той части, которая должна была заинтересовать следственные органы.

Работник прокуратуры, выслушав приятеля, задумался. Ревизор чувствовал неловкость - мело у приятеля забот, тек на тебе, добавлю по старой дружбе... Корнееву он сказал:

- Ладно, Петр, не забивай голову - монет, это и не совсем по твоей части. Я пришел главным образом для того, чтобы познакомить тебя с документом, который у вас может кого-нибудь заинтересовать.

И Алексей, рассказав о сути дела, достал из грудного кармана своего бессменного кителя копию расписки председателя ревизионной комиссии в Графском сельпо Тюлькина, протянул ее приятелю.

- Хм... - усмехнулся следователь, пробежав глазами по строчкам, начертанным на скромном лоскутке бумаги. - А продавщица-то, как, бишь, ее фамилия, оказывается, тетка не промах...

Алексей смутился:

- Я, Петр, рад и не рад, что ты проявил к этому делу интерес. Рад потому, что уверен - если история затронула, твою профессиональную струнку, то ты не успокоишься, пока не докопаешься до истины. Но если начистоту - мне бы не хотелось, чтобы ты ввязывался в это запутанное дело...

- Ну, это ты, брат уже загнул! Пеня хлебом не корми, а подай мне сукина сына, чтобы я вывел его на чистую воду, каких бы коврижек кие это не стоило... Вобщем, документик этот - считай, что ты отдал его в надежные руки.

Расспросив о подробностях, как он это назвал, уголовного дела с изюминкой, Петр пожелал приятелю счастливой встречи со своими близкими.

Уже у порога Алексей счел небесполезным упомянуть о неприятно поразившей его встрече с районным следователем-грубияном, которому он пытался передать дело о растрате в Графском.

- Постой, постой,- заинтересовался Петр,- а кто у них там на этой должности?

Алексей назвал фамилию.

- Да, да, вспомнил…- в задумчивости проговорил Корнеев,- он еще там ответственное дело о краже завалил. Начальство уже ищет, кем бы его заменить.

 

…Когда Алексей, приехав домой, вошел со двора на кухню – дверь, как исстари велось в Кустарях, была не заперта – и увидел в лучах зимнего солнца, падавшего через окно, свою Веруню, она живо напомнила ему Ксюшу – те же горящие карие глаза, тот же скромный румянец на щечках, та же точеная фигурка. Женушка поколебалась было, но только несколько секунд, не больше, а затем, сделав пару-другую шагов, потонула в объятьях своего непутевого муженька-бродяжки.

Увы, не успев обрадоваться счастью встречи, Алексей почувствовал, что плечи его подруги жизни содрогнулись. Отстранив от себя ненаглядную, муж-непоседа увидел, что на глазах ее выступили слезинки. Благоверный знал, что в таких случаях лучший способ наладить с Веруней контакт – это сцеловать с ее очей соленую влагу. Что он и сделал не медля, приговаривая при этом:

- Ну, уж без этого мы на сегодня как-нибудь обойдемся, правда, милок?

К сожалению, нежное ласкание женушки любящему супругу пришлось тут же прервать – в проеме двери, ведущем в кухню из горницы, появился одетый в чистенький вельветовый костюмчик карапуз-наследник, который, как и всегда после длительной разлуки с отцом, в первые мгновения встречи с ним какое-то время дичился. Но чего-чего, а уж нрав своего кровного дитяти отец изучил – знал, что стоит подарить ему хотя бы грошовый игрушечный аэропланчик, изобразить голосом и жестами его полет, и можешь быть уверенным, что он будет с тобой водиться как в прошлый раз и как в позапрошлый раз. Правда, при этом, он, наверное, будет допрашивать: «Тять, тять, ты опять потом, - и он указывал пальчиком на выходную дверь, - туту-ут, туту-ут?..» Словом, еще ребенок, от горшка два вершка, а уже смекал, что у него родитель, что тебе облачко на утреннем небе - не успеешь полюбоваться им, а оно уже - поминай, как звали.

А вот добиться, чтобы зазвучали в унисон струны душ его и Веруни, матери их детей, было куда труднее. Алексей чувствовал, что у жены есть какой-то довод, а точнее психический барьер, о котором она, может, и не догадывается, но который мешает ей соглашаться с аргументами мужа. И все же воспользовавшись в качестве зацепки несчастным случаем, жертвой которого оказался их юный отпрыск Гена, Алексей попытался было - в который уже раз - убедить Веруню, чтобы она оставила свою работу в конторе райпотребсоюза, где она еще с девичьей поры занимала различные счетные должности.

А с Геной, их сынулей, случилось вот что. Не успела молодея мамаша устроить его в детский садик, как ему кто-то из однокашников-мальцов чуть было не выбил глазик. Генуле захотелось поиграть разноцветной жестяной юлой, а ею завладел, и, по-видимому, надолго - его однолеток, товарищ по группе. Юный отпрыск Сафонов, не долго думая, уцепился за игрушку и начал тянуть ее к себе. Соперник же, который был постарше и, по всей видимости, посильнее, вырвал игрушку, размахнулся и, что есть силы, ударил чересчур смелого несмышленыша по лицу. Удар пришелся в верхнюю часть скулы - еще каких-нибудь два сантиметра и ось юлы угодила бы прямо в глаз ребенку.

Так как после рождения второго ребенка численность семейства Сафоновых увеличилась, а Веруня продолжала упорствовать, Алексей решил сделать еще одну попытку урезонить свою дражайшую половину.

- Ведь мы сейчас, - старался он втолковать супруженьке,- пока наши дети еще не подросли, не требуют больших затрат на их воспитание, вполне могли бы обойтись моей зарплатой и командировочными. Зато, если ты останешься дома, уволившись с работы, если за ребятами будет материнский присмотр и уход, они у нас вырастут здоровыми телом и зрелыми умом. И нам не надо будет опасаться, постоянно переживать, как бы они не попали в какую-нибудь беду. Да и ты свое здоровье, свою психику убережешь от перенапряжения, от разных травм.

Однако Веруня и слушать не хотела о том, чтобы оставить работу. И о доводах ее нельзя было сказать, что они не основательны.

- Что это я буду рассиживаться дома, - возбужденно разглагольствовала супруга,- наблюдая, как все почти все мои грамотные сверстницы по утрам спешат в районные учреждения? Неужто тебе трудно понять, какая меня разберет обида от мысли, что они будут хвастаться своими заработками, своей, хотя бы мнимой, независимостью от мужа, тогда как я должна буду сидеть на твоей шее? Что мне, гордиться что ли этим?

...Вечером, Когда Веруня уложила спать сначала сынишку, а затем, покормив грудью, и крохотулю-дочку, Алексей, устав с дороги и от непривычной суеты с детьми, заснул, по словам жены, мертвецким сном, даже еще не коснувшись головой подушки...

Разбудила его уже во второй половине ночи женушка, разбудила, явно соскучившись по мужниной ласке. Как супруг потом понял, вся сущность организма Веруни безотлагательно требовала чувственного контакта с мужчиной - и не просто с мужчиной, а с тем, который импонировал ее нравственным и физическим запросам, с тем, к кому она успела привыкнуть, приладиться... Ласкали мужчина и женщина друг друга долго, до полной самоотдачи. Не удивительно поэтому, что они, в конце концов, снова погрузились в здоровый, освежающий сон.

Утром, проснувшись выспавшимся и отдохнувшим, первое, что ощутил муженек, был пристальный взгляд жены, который, как ему показалось, проникал ему прямо в душу. Лишь после того, как он заметил, что Веруня при этом улыбалась, он счел уместным ответить ей тем же. Так, с улыбкой, в которой супруг не заметил легкой ехидцы, супруженька и обратилась к нему с вопросом:

- Леш, а какую это Грушу ты все звал во сне?

Мигом сообразив, что он во сне непроизвольно выдал себя с головой, Алексей счел за лучшее возмутиться:

- Чего ты мелешь, Верунь? Какая там, к дьяволу, груша? Почему не калина-малина?

- Ну, может, не Груша, а Луша или Нюша, - со смешком проговорила жена. - Ты уж лучше признайся - не утерпел там, вдали от законной супруги, приласкал какую ни на то милашку?..

Благоверный сгоряча хотел было упрекнуть ревнивицу - не сама ли она в свое время подстрекала его - дескать, не будет большой беды, если супруг в отлучке справит нужду с какой-нибудь вдовушкой? Однако поскольку у нестойкого к женским чарам проказника уже был опыт, как надо лечить свою единственную от уколов ревности, он, не долго думая, привлек ее к своей груди, обнял как можно крепче и приник к ее губам в затяжном поцелуе - настолько долгом, что женщина не выдержала и начала молотить своего безалаберного главу семьи миниатюрными кулачками по широкой спине. А то, что он во сне выговаривал какое-то женское имя, неверный муж, когда супруженька пребывала в мажорном настроении, объяснил так:

- Понимаешь, Верунь, я в той командировке, в одном сельпо, должен был больше двух недель работать с бухгалтерией, к которой мне пришлось обращаться по имени - так у них там принято... Вот оно, это имя, наверно, и засело у меня в памяти.

- И как же ее звали, эту бухгалтершу? - спросила Вера, все еще недоверчиво глядя на мужа.

А чтобы произнести имя хозяюшки квартиры, которое, как оказалось, стало ему теперь так дорого - чем-то вроде табу - у неверного супруга не достало мужества.

- Верунь, ну ты же слышала... Неужто тебе хочется, чтобы я по всякому ничтожному поводу напрягал свою память? Я и на работе от этого так устаю...

Покидал Алексей родные пенаты, как почти всегда, с беспокойным сердцем. На этот раз его душевный непокой усугубился еще и тем, что его, как сына, тревожило состояние здоровья матери, Степаниды Ивановны, которое, как ему казалось, стремительно шло на убыль. Если бы не деятельная помощь сношеньки, особенно, когда надо было подоить корову и переработать молоко, от Пестравки, которая была главной кормилицей ребятишек, пришлось бы отказаться.

Угнетающе подействовали на чувствительную душу Алексея и жалобы отца, и особенно тестя, на массовые притеснения сельских мастеровых - сапожников и валяльщиков - со стороны налоговых инспекторов.

- Поверь мне, - сказал ревизору отец, - что не далек тот день, когда жителям не только окрестных деревень, но и самих Кустарей некому будет заказать пару валяных сапог или хромовых штиблет...

Обидно было видеть, что люди бедствуют, что им грозят еще более суровые испытания, а ты - человек, вроде и облеченный какой-то властью, а что можешь поделать, чтобы помочь землякам, что?

На эту тему у Алексея перед самым отъездом состоялся разговор с родителем. Когда Петр Кузьмич привел примеры, как разоряются один за другим опытные, уже пожилые мастера-надомники, Алексей простодушно предложил отцу:

- А чтобы вам, коммунистам села, не взяться за ум - собраться да отрядить делегацию к первому секретари райкома партии?

Бывший председатель колхоза, сам с юных лет мастеровой, Петр Кузьмич испуганно посмотрел на сына:

- Ты смотри, не бухни такое на людях... Ты же знаешь, что твой дядя Григорий в молодости попал в переплет только за то, что его отец был горячо почитаемым прихожанами главой старообрядческой общины. Да и сам ты, поди, не раз слышал о жестоких карах, которым подвергались люди, великих обвиняли в неприязни к теперешним порядкам, о тяжких испытаниях людей в лагерях за колючей проволокой и на Соловках, и на промороженной до нутра Колыме, и в других местах...

- С другой стороны, - как бы рассуждая с самим собой, продолжал умудренный опытом человек, - не грех подумать о том, а чем может помочь терпящим несправедливее к себе отношение районное начальстве. Областные руководящие органы день и ночь терзают его, требуют под угрозой персональной ответственности выполнения районом хлебопоставок, мясозаготовок, плана строительства колхозных скотных дворов - да мало ли неотложных дел в сельском хозяйстве. У кого из понимающих обстановку в колхозах, сложившуюся после такой разорительной войны, повернется язык просить затурканного человека, чтобы он подумал об участи какой-то полсотни ремесленников? У меня, например, поскольку я был в такой шкуре, просто язык не повернулся бы...

 

По приезде из дома ревизор Сафонов не преминул сразу же позвонить своему приятелю, работнику областной прокуратуры, чтобы узнать, чем закончилось дело о псевдорастрате, раскапывание которой стоило ему стольких нервов. Как и ожидал Алексей, следователь Корнеев настоял перед своим начальством, чтобы в Графское послали именно его, а не кого-либо другого. Там они с прокурором района, убедившись, что обычными мерами запирательства Тюлькина не сломить, а главное, что виновник растраты именно он, дали санкцию на заключение его под стражу и конвоирование в область.

Проведя две недели в условиях строгой изоляции, подозреваемый в вымогательстве, в конце концов, потребовал следователя, начал давать показания.

Выездная сессия районного суда по настоянию Корнеева проводилась в селе Графском, на глазах людей, хорошо знавших и преступника, и его жертву.

О том, как проходил суд над мздоимцем, следователь поведал потом Алексею за кружкой пива в небольшом баре неподалеку от здания областной прокуратуры, где приятели условились встретиться после работы. Ревизор не мог нарадоваться рассказу Петра о том, каким гулом одобрения народ, собравшийся в сельском клубе в Графском, встретил вынесенный Тюлькину судом приговор - семь лет заключения, из них три - в колонии строгого режима.

- А чего я, признаться, не ожидал, - с несвойственной для него ребяческой радостью докладывал следователь, - так это восторга публики, когда судья объявил о полном оправдании судом заведующей сельмагом сельпо Клавдии Петровны Куликовой. Люди стоя аплодировали решению суда, аплодировали так долго, так настырно, что судья долго никак не мог успокоить их.

Алексею оставалось только порадоваться тому, что его труды в Графском не пропали даром. Правда, эту его радость омрачало сознание, что он не мог придумать что-либо, чтобы как-то скрасить судьбу прозябающей в одиночестве хозяюшки квартиры в Графском - милой Ксюшеньке. Правда, у нее была любимица-дочка, да и, поскольку Ксюша обладала прямо-таки золотым для женщины характером, Алексей надеялся, что она, в конце концов, найдет себе и достойного мужа. Себя он считал обязанным этой славной женщине за то, что она, как никто другой, дала ему бесконечно много для понимания души русской женщины, которая любит.

 

 

Hosted by uCoz