Глава восемнадцатая
Как ревизор, Сафонов и ожидал, ему, когда он вернулся после отправки семьи на родину, было уже заготовлено командировочное удостоверение. По области проводилась очередная отчетно-перевыборная кампания правлений райпотребсоюзов, и его послали на такое собрание пайщиков в полузабытую Богом Маниловку.
Справившись по сводкам об итогах работы тамошнего райсоюза за истекшие после его ревизии полгода, Алексей с удовлетворением отметил, что маниловские правленцы добились почти стопроцентного выполнения доведенного им плана товарооборота. Было очевидно, что выхлопотанную с помощью ревизора ссуду работники райсоюза сумели использовать с умом.
Когда наутро после приезда на место Алексей с председателем райсоюза Стрельцовым подошли к Маниловскому дому культуры, в котором должно было проводиться мероприятие, ревизор был приятно удивлен: вопреки его опасениям народу около скромного деревянного здания местного очага культуры скопилось довольно много. Гость поделился своими мыслями об этом со Стрелъцовым. Тот в ответ не без гордости пояснил:
- Насколько мне известно по беседам со старожилами, маниловцы еще до революции отличались активностью своего участия в сельских сходках. Правда, как говорят, всё тогда зависело от того, насколько близко затрагивались на собраниях интересы аборигенов.
Увы, на теперешнем собрании участие простых граждан, жителей района, в обсуждении работы местных кооператоров, как и предвидел Алексей, оставляло желать лучшего. Выступали, по большей части, ответственные работники райкома партии да райисполкома, причем выходили они, само собой, со своими дежурными речами, повторявшимися из года в год. А трудящиеся больше донимали президиум вопросами, касающимися их насущных нужд.
- Когда правление наладит бесперебойную торговлю товарами первой необходимости - солью, керосином, спичками, - вопрошал пайщик из правого угла зала.
- Совсем забыли механизаторов и скотников - не снабжаете их рабочей обувью, - вторил ему левый угол.
- Не мешало бы почаще завозить каких-нибудь простеньких кондитерских изделий - Детей побаловать нечем, - сокрушенно напоминал центр.
Всего этого Алексей наслушался еще у себя в Кустарях, где он работал секретарем сельпо. С теплым чувством внимал неравнодушный к делам маниловских кооператоров ревизор выступлению своей симпатии - главной бухгалтерши райсоюза Лидии Тимофеевны. Опытная работница с цифровыми данными в руках старалась доказать, что огрехи в работе их коллектива в данный момент уже не того масштаба, что были в недалеком прошлом и что она уверена, что работники райсоюза, наученные собственным горьким опытом, теперь знают, как надо вести дело, и сумеют в сжатые сроки навести порядок в собственном доме.
Выступивший затем областной ревизор, высказав свое удовлетворение работой маниловских товарищей, закончил речь так:
- Убедившись во время своей ревизии в деловых качествах работников правления райпотребсоюза, и особенно его торгового отдела и бухгалтерии, я сейчас хотел бы присоединиться к высказанной Лидией Тимофеевной убежденности в том, что теперь налаживание нормального функционирования вашего районного звена потребкооперации - лишь вопрос времени.
...В том, что босс после проведения собрания в подшефном райсоюзе сразу же пошлет его на ревизию, Алексей нимало не сомневался, но что его направят в Черемное, "под бочок" к милой женушке, чуть ли не в окрестности родного села - ведь от Черемного до Кустарей было меньше получаса езды на попутном грузовике! - он даже помечтать себе не позволял: чего доброго, нарисуешь себе в воображении идиллическую картинку встречи со своей разлюбезной, а тебя - бац! - возьмут, да и зашвырнут куда-нибудь на свою, доморощенную „камчатку".
Воодушевленный нечаянной радостью, молодой муж и отец в тот же день, как получил командировку, в обеденный перерыв поспешил на главпочтамт, где излил свое нетерпение увидеться с женушкой в необычном по жанру тексте телеграммы: "Еду, жди, жди, жди!". Чем и вызвал неодобрительное замечание пожилой телеграфистки:
- Молодой человек, - тоном упрека сказала она, - каждое слово стоит у нас тридцать копеек! Да и будоражить душу своей любезной сокровенными словами чуть ли не всеуслышание - не совсем прилично. Как вы думаете?
Алексей счел за лучшее пропустить назидание мимо ушей: мало ли что может взбрести в голову скучающей от избытка досуга связистке! Тем более что по какой-то странной ассоциации он вспомнил вдруг, как ласково увещевала-утешала его Веруня в совместную - последнюю их совместную ночь в родительском доме накануне расставания. "Леш, - прочувствованно шептала супруженька своему разлюбезному на ухо, когда они оба дружно проснулись в постели на восходе солнца, - Леш, я чувствую, наши разлуки теперь опять станут томительно долгими. Кустари - это ведь не областной центр, сюда после каждой командировки не наездишься. Но ты, я прошу тебя, особенно-то не переживай, не мучай себя. Вспомни, как мы по-молодецки держались во время твоей учебы в техникуме, когда мы по полгода даже словом перемолвиться не могли. Не знаю, как ты чувствовал, а я тогда к тебе как-то по-особенному привязалась. И потом - это же так переживательно, так празднично: мучиться разлукой, томиться ожиданием, и наконец-то дождаться своего счастливого часа, выпить чашу радости до донышка... "
Алексей тогда подивился поэтическому таланту своей женушки, но оптимизм ее разделить опасался: жизнь проходит, кто знает, удастся ли что наверстать в позднем возрасте. Помня это, вдруг да в какой-нибудь командировке не устоишь перед соблазном... Тем более, что Веруня однажды, тоже ночью, в постели, движимая, похоже, сочувствием к благоверному, повторила свое сострадательное увещевание: "Леш, - сказала она, - а ты, когда тебе в разлуке станет невмоготу, найди какую-нибудь вдовушку... Она будет рада - кто же не знает, сколько их, горемык, бедствует после такой войны в одиночестве... Только ты сделай так, чтобы я не знала.
...А еще перед отъездом на место ревизии Алексей почему-то вспомнил о своем грехе с Аллой Золотовой тогда, во время ее приезда по нужде к нему в техникум. Веруня потом, спустя почти год, рассказывала ему, что Алла родила Степану мальчика. Алексей даже не задумался тогда - чей это был ребенок - его или законного мужа Аллы. Он был рад уже тому, что Алла и Степан живут дружно и в достатке, и что они собираются строить себе дом. Угрызения совести, чувство вины перед Степаном посещали его теперь, лишь когда он бывал в дурном настроении. Тут он честил себя почем зря. "Тебя бы поставить на место Степана, - глумился он над собственной персоной под науськивание пробудившейся в неурочный час совести. Вот приедешь к своей Веруне, а она возьмет да и признается тебе, разбудив среди ночи... Ну, скажем, не признается, а спросит лукаво-участливо:
- Леш, а что бы ты со мной сделал, если бы узнал, что наш Гену-ля - не твой ребенок?"
Мысли, подобные этой, вкрадывались в его сознанье порой в самый неподходящий момент - например, когда он, сидя среди сотрудниц ревизуемой им бухгалтерии, перелистывал тома чужой писанины. Или когда беседовал с руководителем подопечного хозяйства. Поборол он эту свою необъяснимую слабость, внушив себе с несвойственной ему жесткостью: "Этак ты, фантазер несчастный, не ровен час, и родную мать ни с того, ни с сего заподозришь, что она зачала тебя не от законного супруга... "
В Черемном, в райпотребсоюзе, Алексей сделал для себя открытие: он зря мирился с чувством неловкости, скованности и напряженности, которые одолевали его, когда он по долгу службы проверял работу не знакомых ему, чужих людей. Осознав эту свою оплошность, он начал методично внушать себе мысль, что его подопечные - такие же несовершенные существа, как и он сам, и если вести себя с ними корректно, а еще лучше - со щедрой дозой дружелюбия, они, как показывал его собственный опыт, отплачивают тебе той же монетой.
Правда, чтобы он понял это, надо было совершиться неожиданному для него эпизоду... В день его приезда в Черемнинский райсоюз главный бухгалтер учреждения - почтенного возраста ветеран счетного дела - и молодцеватый директор заготконторы, одетый, как и Алексей, в добровольно узаконенную чиновничью униформу из темно-синей диагонали, пригласили областного незваного гостя отужинать с ними в райсоюзовской чайной. Ужин был скромный - гуляш с гарниром из картофеля и компот из сухофруктов. Несколько смутило официального представителя областного органа, когда официантка принесла на подносе и выставила на стол три стандартных стограммовых стаканчика с водкой. Это было уже нарушением неписанного закона, которого - Алексей знал это - железно придерживались его собратья по профессии: спиртное с ревизуемыми не распивать, потому что иначе кому надо - могут поставить на тебя клеймо пропойцы, который позволяет ревизуемым спаивать себя, чтобы ты потом закрыл глаза на их темные делишки. К счастью, молодой ревизор быстро нашелся: он заказал бутылку шампанского - под тем предлогом, что крепких спиртных напитков он не употребляет, и после ужина расплатился за все из собственного кармана. Алексей, конечно, заметил, что хозяева недоуменно переглянулись - такого в их практике, по-видимому, еще не случалось, областные чины из других властных структур обычно предпочитали угощаться за счет своих подопечных, но возразить что-либо у них явно не достало смелости.
Случай тот был в практике ревизора уникальным. Поэтому, наверно, он засел в его памяти настолько крепко, что воспоминаний о нем ему хватило на всю оставшуюся жизнь.
...Ко времени выезда на ревизию в Черемное Алексей уже успел прочно усвоить истину: головную боль у ревизоров всех рангов в то время вызывала забота - удовлетворительно ли поставлен в подлежащей ревизии кооперативной организации бухгалтерский учет. Потому что когда учетная документация, как выражались специалисты, в ажуре, любая махинация нечистоплотных деятелей от опытного специалиста ускользнуть практически не может.
Как потом оказалось, бухгалтерию райсоюза много лет возглавлял ветеран службы учета, влюбленный в свою профессию местный житель Дмитрий Семенович Недолин. Он уже заслужил свое право пользоваться прелестью отдохновения от трудов праведных. В районном отделе соцобеспечения ему оформили пенсию, которая, правда, в соответствии с тогдашними законами была более чем скромной. Погулял старик три недели - ровно столько, насколько ему до этого давали очередной отпуск, - покопался на грядках своего огорода, да и вернулся на свое старенькое, с протертой на сиденье обшивкой кресло. Кто знает - то ли скучно ему стало в его скромной хатенке: супружница-то его уже год как ушла на вечный покой, то ли уступил он настойчивым просьбам предрайсоюза Брюханова, который, увидев, что дела в бухгалтерии после ухода Дмитрия Семеновича не клеятся, что госбанк вот-вот откажет в кредитах, стал терять и сон и аппетит. А равноценной замены Недолину в ближайшей округе не находилось, его главная помощница, как Дмитрий Семенович в свое время ни старался подготовить из нее достойную себе замену, дальше того, чтобы аккуратно и добросовестно выполнять задания шефа, продвигаться не стремилась. Может быть потому, что за время совместной работы с Недолиным она вдоволь наказнилась, видя, какой поистине беззаветной самоотверженности требует исполнение обязанностей, которые возложил на себя искренне уважаемый ею корифей учетной службы Дмитрий Семенович. Взять хотя бы самую горячую пору учетного процесса - время так называемого подбивания бабок, то есть представления квартального баланса. Недолин еще за две-три недели до наступления этой поры, не взирая на то, что его обычный рабочий день всегда был на полтора-два часа длиннее, чем у его подчиненных, на три недели начисто отменял себе выходные. Разумеется, на регламент времени - рабочего и досуга - своих молоденьких помощниц он не покушался: об этом он даже думать себе не позволял.
Ну, а сам в разгар отчетной эпопеи свое просиженное кресло раньше двенадцати часов ночи не покидал. А не дай Бог, какая-нибудь вчерашняя студенточка кооперативного техникума, размечтавшись, что-нибудь напутает в колонках цифр, и дебет, как острил председатель Брюханов, никак не хотел мириться с кредитом; тогда Дмитрий Семенович вообще не покидал здания конторы. Вздремнет часика три-четыре в кабинете председателя и, выпив ранним утром стакан чая с черствым куском хлеба - опять за стол, «по новой» искать в бухгалтерских проводках огрехи и ляпсусы, состыковывать немые, но непреклонные статьи балансов.
От главного бухгалтера облпотребсоюза Алексей знал, что по срокам представления отчетности, по ее качеству, Недолин доставлял ему удовольствие ставить его в пример его коллегам из других хозяйств области.
Наверное, отчасти и по этой причине работа Черемнинского райсоюза у сотрудников областного штаба, особенно руководящих, большой озабоченности не вызывала. А какой резон понапрасну беспокоиться - план товарооборота Черемное всегда выполняло с превышением, растраты и хищения обходили райсоюз стороной, жалоб и нареканий от обслуживаемого контингента колхозников района не поступало, за исключением, может быть, десятка каких-то анонимок. Ну, а от этой напасти - анонимок, у общественных служб в ту эпоху не было никакого спасения: злопыхателей хватало в любом мало-мальски цивилизованном уголке России. Стоило молоденькой продавщице какого-нибудь захудалого ларька в глухой деревеньке недостаточно вежливо ответить покупательнице - зловредной старушенции, от которой стоном стонали все соседи - глядь, она уже мобилизовала внука сочинять петицию или, как их тогда называли, "телегу", адресуя ее непременно в область, а то и прямо в столицу.
Взвесив все плюсы и минусы обстановки в Черемнинском райпотребсоюзе, Алексей незаметно для себя укрепился в уверенности, что работа в этом кооперативе неожиданных казусов-нервотрепок ему не сулит. Однако он, очевидно по недостаточной опытности, упустил из поля зрения одно немаловажное обстоятельство. Дело в том, что пока он проводил собрание в Маниловке, в областной штаб потребкооперации пришло тревожное сообщение из Светлореченского райсоюза - о том, что там вскрыта растрата на сумму аж триста тысяч рублей. На такие деньги в то время могло бы функционировать потребительское общество, обслуживающее население до пяти тысяч человек. И что для областного руководства было досаднее всего - в этом проштрафившемся райсоюзе за два месяца до этого проводил сплошную проверку зубр ведомственного контроля - многоопытный ревизор Тихомиров, который за шесть лет работы в отделе ни разу не попадал впросак. Естественно, чиновники в облпотребсоюзе засуетились, забегали. Еще бы - случаев, чтобы потребкооперации причиняли такой ущерб, никто из аппаратчиков облпотребсоюза не помнил. Участились заседания областного правления, единственным вопросом на повестках дня которых было - какие меры следует принять, "чтобы не допустить таких позорных явлений в будущем". Начальство оргревизионного отдела провело по этому поводу чрезвычайное совещание, на котором Калюжный, естественно, призывал ревизоров "чувство ответственности за порученное дело повысить, а благодушие и верхоглядство искоренить". В случае выявления в среде работников отдела случаев разгильдяйства, пригрозил начальник отдела, он «не остановится перед самой суровой карой - передачей дел на виновников в судебные органы…»
Такого сурового внушения Алексей от своего непосредственного руководства еще не слышал. Поэтому перед отъездом в командировку он сразу же после совещания впервые в своей практике составил подробный план работы в Черемном, а в оставшиеся до командировки дни то и дело возвращался к нему, внося дополнения и коррективы. По приезде на место, учитывая многочисленность так называемых розничных точек в районном центре - всех этих палаток, ларьков, "забегаловок" для торговли спиртным в розлив, ревизор первоначально хотел было обревизовать их выборочно, однако, памятуя об угрозе Калюжного, передумал и, мобилизовав одного из местных инструкторов-ревизоров себе на помощь, выдворил продавцов из всех лавок и самолично опломбировал их. Брюханов, председатель райсоюза, воспротивился было настойчивым действиям ревизора, пугая его тем, что население, мол, взбунтуется, однако посланец облпотребсоюза урезонил его, дав слово, что половину лавок, а может и больше, он за ночь обязательно проверит, если председатель даст ему на помощь двух-трех "барышень" из конторы. По-видимому, чтобы не уронить свой престиж, председатель пригрозил позвонить в область. Однако, учитывая резонанс, который дала растрата в Светлореченске, Алексей был уверен, что Брюханов кляузничать на него побоится. Так оно и получилось.
Ну, а настырный ревизор, после того, как стали известны результаты проверки фактического наличия товароматериальных ценностей в подопечном райсоюзе, к своему большому удовлетворению отметил, что социалистическая собственность в рознице ревизуемого им хозяйства оказалась в полной сохранности, если не считать небольших недостач товаров, особенно нерасфасованных, которые полностью перекрывались нормами естественной убыли.
То, что при ревизии торговых точек в райсоюзе не было обнаружено ни одной недостачи, Алексея не удивило. Проанализировав впечатления от контактов с людьми, работу которых он проверял, он проникся к ним большим уважением. Для этого было достаточно оснований. Главное из них - что это были исключительно женщины с солидным стажем работы, причем каждая из них была обременена семьей. Важным было и то, что зарабатывали они по местным условиям неплохо. Семьи у них были крепкие, ибо какой же благоразумный муж не будет держаться за супругу, если она приносит в дом лепту более солидную, чем он сам: городок-то Черемное был крохотным, достаточной работой всех мужчин обеспечить не мог. Ну, а ревизору было только на руку, что люди в райсоюзе крепко держались за свое место.
Как раз в Черемном работницы прилавка впервые в практике Алексея-ревизора оказались его деятельными союзницами в борьбе с мздоимцами, охотниками поживиться за казенный счет. Именно они стали инициаторами действа, в процессе которого общими усилиями был разоблачен и выставлен за ушко да на солнышко зловредный хлюст с партбилетом в кармане, который, наподобие пиявки присосавшись к податливым, долготерпеливым труженицам прилавка, под разными предлогами длительное время обирал их, а через них и казну учреждения. Однако об этом - несколько ниже.
Анализируя материально-финансовые отчеты различных подразделений Черемнинского райсоюза, Алексей не мог не отметить высокое качество и безупречную своевременность представления документов, которым отличались работники оптового звена - пристанционной перевалочной базы, расположенной в тридцати километрах от Черемного. Внимание ревизора привлек скорее не сам этот факт, а рассказ главного бухгалтера Недолина о людях, которые работали на этой базе.
- Десять лет, - пожаловался Дмитрий Семенович, - мы бились, прежде чем устроить туда теперешних работников - чету Калмыковых. До этого мы с этой базой замучились: в заведующие попадали либо пропойцы, либо заведомые лодыри. Теперь, когда по моей рекомендации туда устроились супруги Калмыковы - мои бывшие соседи и хорошие знакомые, на нашу базу зачастили делегации из соседних районов - полюбопытствовать, в чем секрет успешного функционирования перевалочной базы. Я и вам порекомендовал бы не пожалеть каких-то полдня, съездить туда, полюбопытствовать - ей Богу, наш опыт заслуживает подражания!
Алексей подумал - а что, ведь он по должности не только ревизор, но также и инструктор... Кому, как не ему распространять опыт, если он того заслуживает, узнав от товароведа Ниночки, с которой у него завязались отношения доброжелательства, когда она отправится на оптовую базу за очередной партией товаров, Алексей навязался к ней в попутчики.
Заведующий базой Иван Петрович, человек средних лет, без малого очаровал ревизора простецким видом колхозника и приятным, ненавязчивым дружелюбием. То, что к нему на базу пожаловал не какой-то Ванька Ветров, а сам областной ревизор, его нимало не смутило.
- Алена! - громко позвал он, повернув лицо в глубину склада.- Топай сюда...- И чайник прихвати. К нам пожаловал товарищ из области.
Алексей счел нужным вмешаться:
- Может повременим - с чаем-то? Тут люди приехали. За товаром...
- Ничего... Полчасика подождут - у меня обеденный перерыв. Правильно я говорю, Нинок? - спросил завскладом, обращаясь к товароведу.
Фамильярность хозяина, сначала показавшаяся было ревизору неуместной, уже после первой чашки чая, чуть ли не каждый глоток которого Иван перемежал либо шуткой, либо прибауткой, настроила Алексея на непринужденный лад, и он стал разговаривать с завскладом, как будто перед ним был хороший друг. К концу чаепития хозяин, нисколько не стесняясь, сказал, обращаясь к ревизору:
- Я бы с удовольствием выпил с тобой по рюмке коньяка на брудершафт, но извини - спиртного не потребляю...
Миловидная супруга Ивана, с лица которой не сходило выражение радушия, и которую муж почему-то величал полуофициально Григорьевной - Ниночка звала попросту тетей Еленой - неожиданно прыснула в кулак:
- Врет он, товарищ ревизор, не верьте ему... На праздник Нового года две рюмки вина выпил, сама видела!
- Ну, клеветница, я тебе дома покажу, как ябедничать на главу семьи! - полушутливым тоном отреагировал супруг на неожиданный навет жены, и, обращаясь к ревизору, деловито спросил: - Вы к нам, видно, по важному вопросу? Если да, то выкладывайте, время идет.
- Да нет, - попросту признался ревизор. - Мне было любопытно понаблюдать процесс отпуска вами товаров, познакомиться со складской документацией и если можно - бегло посмотреть склад... Я, по сути, в этом деле новичок...
Алексей не знал, почему Иван Петрович упросил руководство райсоюза устроить к нему на склад свою жену - то ли потому, что на железнодорожной станции больше негде было устроиться на работу, то ли принимая во внимание грамотность - она окончила семилетку - и покладистый характер Елены Григорьевны, хозяин пожелал обеспечить себе надежный тыл, но так или иначе замысел его, будучи воплощенным в жизнь, дал хорошие плоды. Склад содержался в образцовом порядке, заведующий всегда знал, что, где и в каком количестве у него хранится, а клиенты были уверены, что товар по выписанным им документам - счетам-фактурам будет отпущен им в минимальные сроки и с точностью до грамма и сантиметра. И что особенно радовало душу Ивана Петровича - в помещении склада всегда царствовали чистота, порядок и даже уют, причем не хуже, чем в семейном жилище хозяев склада.
Немаловажным было и то, что, взяв на себя раскладку товаров на стеллажах в строгом порядке - по видам, сортам и назначению, и удерживая в своей памяти, где что лежит, супруга позволяла тем самым Ивану Петровичу со скрупулезной дотошностью вести свои святая святых - амбарные книги, записи в которые он вносил не "а жур", то есть в тот же день, как это делают французы, а по возможности в процессе или сразу же после совершения операции, так что спроси его в любой момент, он сразу же, раскрыв нужную книгу, мог сказать, чего и сколько у него на складе есть в наличии.
Алексей во время своего посещения склада не раз ловил любящий взгляд Елены Григорьевны, когда она исподтишка смотрела на своего мужчину, пересчитывающего доставленные экспедитором кипы товара или работающего над своим очередным отчетом. Ревизор как мужчина позавидовал даже - такой ладной, взаимопреданной пары ему на своем веку еще не приходилось видывать ни разу, И был несказанно удивлен, когда супруги в ответ на его вопрос: "А не устаете ли вы друг от друга, не расставаясь по двадцать четыре часа в сутки?" они в один голос, устремив на него умоляющие взгляды, воскликнули:
- Алексей Петрович, ради Бога, упросите наше начальство, чтобы нам дали раздельную работу - хотя бы на время!..
Брюханов, председатель райсоюза, когда ревизор обрисовал ему положение Калмыковых и попросил его посочувствовать хорошим людям, как-то размежевать их рабочие места, с самодовольной усмешкой ответил:
- Ничего, пусть потерпят немного. Мы уже выхлопотали для них в обкоме профсоюза две путевки в санаторий... В разное время - чтобы они отдохнули друг от друга.
О беде, о том, что в "датском королевстве", то бишь в Черемнинском торговом ведомстве, не все ладно, Алексею первым подал сигнал Горняев, инструктор-ревизор местного райсоюза и по воле судьбы земляк своего областного коллеги. Отличался он от своих коллег по службе завидной общительностью характера и незаурядной способностью сходиться с людьми. Работал землячок в райсоюзе около года. О его деловых качествах Брюханов сказал: энергичный, инициативный, иногда даже чересчур, но легковат характером, ответственные поручения давать ему рискованно.
Когда Алексей однажды за отсутствием в райцентре дома заезжих с неделю проживал с Володькой - так звали Горняева - у одной черемнинской домохозяйки, у которой тот снимал угол, его, ревизора Сафонова, земляк закормил байками о своих амурных похождениях. С женой молодой повеса развелся больше года назад - как понял Алексей, она, помучившись с ним, сумела убедить себя, что с таким ветреником каши ей не сварить.
Горделиво щеголявший своей не по-мужски пышной шевелюрой, Володька заводил знакомства с молодыми особами женского пола, словно семечки лузгал. Стоило ему со слащавой улыбкой на устах поздороваться со случайно встреченной особой, высказать пару льстивых похвал ее губкам или глазкам, как та, забывая, куда она шла, прилипала к источавшему сладкозвучные побасенки на столько времени, насколько тому хватало красноречия. Мотивов, в силу которых Горняев так подобострастно чтил представительниц прекрасного пола, Алексей не знал. Кто-то из молодых сотрудниц райсоюза - как он слышал,- с которыми он в разное время был в тех или отношениях, всегда отзывались о нем одобрительно. Свою мужскую нужду - даже Алексею это было известно - Владимир справлял, общаясь с девицами, о легком поведении которых в Черемном разве только воробьи не чирикали. Видя, что несерьезное поведение земляка пагубно сказывается на его репутации как сотрудника солидного учреждения, Алексей не раз делал ему в неоскорбительной форме предостерегающие замечания, но тот либо отшучивался, либо попросту отмалчивался, и продолжал вести образ жизни, который его, по-видимому, больше всего устраивал.
Но все это было бы полбеды, если бы покладистость Владимира в его отношениях с женщинами не вовлекла сначала его, а через него и областного ревизора в события, которые стоили им обоим изрядной нервотрепки, а Горняеву еще и того, что он лишился-таки работы. Дело было в том, что продавцов розницы ревизуемого Сафоновым райсоюза долгое время мучил поборами некто Гвоздев - солидного возраста директор нескольких магазинов и палаток. Действовал он методами, которые при обычной документальной проверке вскрыть было трудно, если вообще возможно, а продавцам, которых он обирал, лихоимец пригрозил, что если они будут на него жаловаться, то вместе с ним "загремят и они - все до одной"...
И вот кто-то - Алексей подозревал, что это был Горняев - напел в уши страдалицам - труженицам прилавка черемнинского райсоюза, что областной ревизор Сазонов - добрый, отзывчивый, а главное - порядочный человек, то есть как раз такой начальник, который один только и сможет помочь разоблачить мздоимца, уже успевшего обрасти репутацией непотопляемого. Подозрение Сафонова не было необоснованным, потому что именно Володька заявился однажды поздно вечером в комнату райсоюза, в которой работал областной ревизор, и после невразумительного вступления рассказал ему о взяточнике Гвоздеве и просьбе продавцов помочь им избавиться от обнаглевшего обиралы.
Алексей, выслушав красочно изложенную ему историю мытарств замордованных каким-то негодяем служительниц черемнинских прилавков, почувствовал, что у него заныло под ложечкой: не было печали, так черти накачали, Сафонов знал от своих старших коллег по оргревизионному отделу облпотребсоюза, что с такими "мелочными" делами ревизору лучше не связываться - результат мог быть пшиковый, а возни столько, что в сроки командировки не уложишься. А для начальника их отдела это - нож острый. За то, что не уложишься в установленные сроки, вышестоящее руководство будет стричь и брить побольнее самого неумелого брадобрея.
- Что же ты посоветуешь мне делать? - сердито посмотрев на земляка, спросил Алексей.
- Мое дело маленькое, - пожал плечами Володька, - Меня просили довести до сведения, а ты решай...
Для начала Сафонов поставил перед собой задачу - побеседовать с продавцами. Он попросил земляка передать им - пусть пришлют свою представительницу на переговоры. Пострадавшие почему-то выбрали делегаткой не самую старшую и самую серьезную из всех, а самую молодую, словоохотливую и, как потом оказалось, довольно покладистую продавщицу культмага Серафиму Безделеву. С этой полнотелой» но живой и радушной женщиной, матерью-одиночкой, Алексей уже был знаком - заходил к ней в магазин купить расческу.
Серафима, чтобы не попасться на глаза "супостату" Гвоздеву и не навлечь на себя прежде времени подозрений, передала через Горняева - пусть областной ревизор сам к концу работы придет к ней в магазин.
Когда Алексей, заявившись в условленное время в культмаг, попытался с ходу приступить к делу, выяснить суть поступившего к нему сигнала, он сразу же почувствовал, что собеседница замыкается в себе, на вопросы отвечает нехотя и невпопад - то ли чего боится, то ли куда-то спешит.
- Слушайте, Серафима, - как можно внушительнее, переходя на официальный тон, проговорил Алексей, - как вас по батюшке?
- Называйте меня просто Сима... - женщина вдруг широко осклабилась. - А еще лучше - Симочка. Это ведь не трудно, правда?
Алексей, не колеблясь, подхватил инициативу, поскольку знал по опыту, что в доверительной атмосфере души раскрываются свободнее.
- Но ведь для этого сначала выпивают на брудершафт, - осторожно пошутил ревизор.
- Во! - обрадовалась Сима. - Надо было сразу сказать об этом. Если не возражаете, давайте перенесем разговор ко мне домой. Дома ведь, говорят, даже стены помогают дела делать.
Алексей думал, что из магазина они выйдут вместе. Оказалось, что у Серафимы были свои планы.
- Вы идите вперед, - сказала она. - Сразу же за магазином свернете направо, на улицу Подгорную. И Сима назвала номер дома.
Оказалось, что Сима жила в хате с замшелой тесовой крышей. Ждать хозяйку пришлось довольно долго, потому что, как женщина потом рассказала, перед самым ее уходом к ней пришел Брюханов. Он неторопливо поинтересовался, как идет торговля и - наверное, чтобы подольститься к ней, справился о здоровье малыша, намекнул, что в этом году профком может выделить ей место для ребенка в городском детском садике и что он, Брюханов, уже разговаривал об этом с тамошней заведующей.
- Кстати, - спросил Алексей, - почему бы тебе и твоим сверстницам не обратиться с вашей жалобой к Брюханову? Ведь кто, как не он, обязан блюсти в своем учреждении советские законы?
- К Брюханову?- удивилась Серафима. - О, вы этого человека не знаете! Это он перед вами рассыпается, егозит, потому что боится потерять свое место. А с подчиненными, особенно с нами, продавщицами, он ведет себя как, наверно, в старое время кулак-мироед с батраками. Вы, наверное, не знаете, что все наши бедолаги-торгашки каждый праздник делают ему подношения...
- Странно... - сказал Алексей. - И кем же это было заведено?
- Не знаю. Но когда я, только что заступив на работу, была еще не в курсе и не выплатила председателю ясак, он на меня волком стал смотреть...
Серафима вдруг задумалась о чем-то, на улыбчивое лицо ее набежало легкое облачко озабоченности.
- И что же, пришлось и вам раскошеливаться на презент?
- Давайте не будем об этом, - поморщившись, словно от зубной боли, проговорила хозяйка. По-видимому, некстати заведенный разговор на скользкую тему навел женщину на неприятные ей воспоминания. Серафима встала и поспешила на кухню, где закипавший чайник уже запевал свою возбуждающую аппетит песню.
- Алексей Петрович! - раздался вскоре с кухни веселый голос хозяйки. - Вы соленые грузди любите?
Алексей двинулся на радушный голос стряпухи.
- Зачем вы, дорогая хозяюшка, так беспокоитесь! Я сыт, потому что недавно пообедал в столовой.
- Нет-нет, я и слышать не хочу, тем более, что я знаю, как отвратно готовят в этих казенных столовых. А вы - мой гость, и я вас так просто не отпущу. Идите в горницу, полистайте журнал "Огонек", там на столе свежий номер.
Слово "горница", произнесенное хозяйкой, заставила гостя горестно усмехнуться. Ему вспомнилась передняя родительского дома в Кустарях - по два окна в каждой из смежных стен, в комнате масса света и простора... А в этой захудалой комнатенке всего шесть-семь квадратных метров» стены и потолок давно закопчены, полы выщерблены... О кухоньке у Симы и говорить было нечего - там и двоим из-за большой неуклюжей печи повернуться было невозможно.
Вздохнув, Алексей, не вставая из-за стола, спросил:
- Сима, а где же твой сынишка?
- А я тетушку упросила, она на денек взяла его. А вообще-то, когда я на работе, за ним тут бабка одна ходит. Обходится это, правда, дорого, но куда же деваться...
Журнал ревизор взял, но листать его ему не хотелось: перед его мысленным взором вдруг ярко высветилась массивная фигура Брюханова - шефа ревизуемого им хозяйства. Внешностью своей, точнее - своей упитанностью он вполне оправдывал свою фамилию, потому что носил на своем костяке такую массу мяса и жира, которая едва умещалась в широченной гимнастерке, наверное, самого большого размера. Багрово-красное, мясистое лицо председателя резко контрастировало с мягко-бархатистым тембром, вкрадчивостью его голоса, с наивно-вопрошающим взглядом его маленьких бесцветных глаз, которыми после каждого своего изречения он, не мигая, выжидающе смотрел на собеседника через круглые стекла очков в дешевой металлической оправе. К счастью, отношения между ревизором и председателем Брюхановым сложились нормальные, товарищеские и в чем-то даже благожелательные. Когда Сафонову - работнику надзора - надо было закрыть магазины на проверку, а это могло пагубно сказаться на выполнении райсоюзом плана товарооборота, возникшие разногласия они спокойно уладили, пойдя на взаимные уступки. Рабочую комнату в конторе Брюханов выделил ревизору, не раздумывая, так же, как и транспорт, когда Алексею надо было посетить одно отдаленное сельпо райсоюза.
А что касается личных впечатлений ревизора Сафонова о председателе как человеке, то они оказались малость подпорченными после того, как Алексей своими ушами услышал высказанное Брюхановым резко отрицательное отношение его к женщине, как к человеку. Случилось это, когда трое или четверо сотрудников райсоюза, угревшись на скамеечке у здания конторы - солнце уже близилось к закату - о чем-то довольно оживленно переговаривались, ревизор же, оказавшись рядом, чтобы не прослыть высокомерным нелюдимом, шутливо поинтересовался:
- По какому вопросу дебаты, граждане? Если, конечно не секрет.
- Ну, какой тут может быть секрет, Алексей Петрович, - взялся пояснить Брюханов. - Вот, попалась нам на глаза передовая статья "Правды"... В ней, в который уже раз, всё толкуют о равноправии женщин. А, по-моему, в нашем государстве женщина всегда была равноправней мужчины.
- Как это? - не понял Алексей.
- А так... Если сравнить мир людей с миром животных, то мужчина - это тягловая скотинка, по спине которой постоянно гуляет кнут погонщика, а женщина - не кто иной, как манипулятор этого кнута. К тому она - по совокупности - еще и жвачное млекопитающее.
- Хм! - насмешливо хмыкнул тогда Алексей. - А это еще почему?
- Потому что женщина, жена, считает день понапрасну потерянным для себя, если раз десять не пожует своего благоверного.
Потерев ладонью свою багровую ряшку, Брюханов с видимым наслаждением выдал резюме:
- Вобщем, женщина, Алексей Петрович - это такое животное, такое животное, что мужьям просто беда...
«Зачем же огульно очернять наших и без того обездоленных подруг жизни? Да поставь рядом с тобой любую женщину, - с неприязнью подумал Алексей»,- женщину, которая не злоупотребляет едой, и каждый, если он не зациклен, безошибочно определит, кто из вас на самом желе больше смахивает на животное...
Как это не раз с ним бывало, поборник справедливости впоследствии досадовал на себя за то, что не дал зарвавшемуся клеветнику прилюдно просившуюся на язык отповедь... Увы, дальше самобичевания дело у него в таких случаях почти никогда не доходило.
Наверное, было бы только естественным, если бы автор бегло воспел сцену любви между Алексеем и Серафимой, которых сама судьба свела, что называется, нос к носу, да еще в такой обстановке: ночь, хоть и скромное, но уединенное убежище, оба молодые, здоровые, наделенные нормальными человеческими инстинктами; Алексей полгода не держал в своих объятиях жены, Серафима уже забыла, когда ее обнимал ушедший от нее неизвестно по какой причине закапризничавший суженый.
С другой стороны, было бы неправдой сказать, что Алексей не испытывал естественного влечения к Симочке, а та - к нему. У женщины грешное вожделение было, возможно, даже более могущественным, чем у мужчины, потому что с мужем она разошлась более двух лет назад, и больше не имела мужчин - опасалась, если о ней пойдет молва как о женщине легкого поведения, то ей никогда уже не завести новой семьи.
...На самом деле, когда молодая женщина вошла в горницу и начала накрывать стол, состояние психики у обоих было таково. Алексей, уже испытывавший желание, как он сам это определил, приголубить вдовушку, испытывал опасение, как бы она не повела себя так, что у него не будет другого выхода, он овладеет ею, а потом будет вынужден до конца жизни метаться между Веруней и новой любовью, Серафима, со своей стороны, знала за собой, что она готова уступить этому обаятельному молодому мужчине при первой его настойчивой ласке и потом пойти за ним, куда бы он ее ни позвал.
Увы, скромная пирушка молодых людей, задуманная, как деловая встреча, пошла по иному пути, совсем не так, как если бы они были свободными в своих поступках.
Настало время, когда Серафима вошла с тарелками в руках в комнату и, смущенно улыбаясь, проговорила:
- Вы уж извините, Алексей Петрович, у нас все по-простому, по-деревенски.
- Не надо извиняться, Сима, тем более, что я сам из деревни, вы, наверное, слышали...
- Да, Володя Горняев говорил нам об этом.
- Кстати, о Горняеве - какого вы мнения о нем, как о ревизоре?
- Да вроде ничего, парень толковый... Только вот душа у него для ревизора немножко мягковата. Вы же знаете - среди нас, продавщиц, особенно среди тех, кто постарше, попадаются такие ёски...
- Ёски? - А что это такое? - Алексей сделал вид, что не понимает, о чем речь.
- Ну, не знаю, как вам объяснить... О таких еще говорят в народе: этим палец в рот не клади - с рукой оторвут.
- Ну, ладно, Бог с ними, - сказал Алексей, чтобы переменить тему разговора. - Авось, мне такие не попадутся, а то куда же я потом с оторванной рукой.
- Вот и я об этом хотела сказать... - донесся до слуха Алексея, углубившегося было в свои мысли, голос хозяйки. - Давайте лучше выпьем по случаю знакомства. Вам в стопку налить или в стакан?
Гость при виде бутылки, судя по этикетке, какого-то легкого вина, почувствовал вдруг сильное желание дать нервам разрядку - сказалось многодневное постоянное напряжение. Но не мог же он обнаружить вдруг вспыхнувшую в нем тягу к спиртному перед женщиной, с которой предстояло разрешить важный служебный вопрос. Тем более, что он считал себя обязанным вселить в души людей - Симы и ее товарок - надежду на то, что он принесет им избавление от унизительной участи данников зарвавшегося советского князька.
- Я же при исполнении служебных обязанностей... - начал было Алексей, но голос мужчины невольно выдал нетвердость его позиции.
- Что вы, что вы, Алексей Петрович! - затараторила Серафима. - Рюмку для аппетита. К тому же мы здесь одни... И никто об этом не узнает.
Хозяйка дома после выпитого захмелела. Ревизору не без труда удалось перевести разговор на суть жалобы продавцов. Как оказалось, их непосредственный начальник, директор розницы райсоюза Гвоздев, человек, в общем-то, деловой и на вид безобидный, взял за обычай чуть ли не каждый предвыходной день заявляться то к одной продавщице, то к другой - прямо в магазин и требовать "на лапу" - Когда Гвоздев вскоре после моего поступления в культмаг, - нервничая, рассказывала хозяйка дома,- заявился ко мне туда и заорал пьяным голосом: "Серафима, гони четвертной!"- я перепугалась, совсем было потеряла голову: со мной так до этого никто не разговаривал, хотя я пять лет проработала официанткой в чайной.
...Женщина замолкла, а ревизор подумал: "До чего же беззащитны и бесправны женщины в российской глубинке, особенно если стоящие над ними мужчины - все эти председатели, заведующие - потеряли всякий стыд и совесть!..
Между тем Серафима отпила из вновь насоленной стопки глоток вина и продолжала:
- Я стала было возражать - зарплату, мол, еще не получала, нет у меня с собой ни копейки. А он знай свое орет: "Как это нет? Открой кассу и возьми..." "Так это же казенные, - говорю, - не могу же, я чужими деньгами распоряжаться".
- Вобщем, настояла я на своем, - продолжала продавщица, - ушел вымогатель, не солоно хлебавши. Правда, уходя, пригрозил: "Ну, гляди, Серафима, устрою я тебе веселую жизнь!" Я, конечно, перепугалась, с трудом дождавшись конца рабочего дня, побежала к подруге, в лавку хозтоваров, та меня еще больше настращала. "Его, говорит, этого хапугу проклятого, еще наши предшественники набаловали. Ну, а нам, бедолагам, куда же теперь деваться, мы все суем ему, кто сколько может. Только мы, по уговору, требуем от него, чтобы он давал нам расписку". И подруга рассказала, как это надо делать.
- Короче, когда Гвоздев пришел ко мне в другой раз, опять крепко выпивший, и опять стал требовать денег, я взяла себя в руки и говорю ему спокойно: "Ладно, Глеб Емельяныч, я выдам вам из кассы двадцать рублей, но вы должны дать мне расписку". Начальник криво усмехнулся - пьяный, пьяный, а вижу, понял, что я теперь ученая - скрипнул зубами и грубо так приказал: "Бери карандаш и бумагу, пиши - "Расписка"... Дальше -"получено мной, Бобылевым". "Каким Бобылевым, - спрашиваю я.- Людей с такой фамилией в Черемном полно". "А тебе не все равно, мать твою", - чертыхнулся пьянчужка. - Пиши дальше: получено за разгрузку велосипедов двадцать рублей". "Так мы же за разгрузку этого товара уже платили", - говорю я. "Не твое дело, - опять взъерепенился Гвоздев. – Распишись левой рукой: "Получил Бобылев".
- Выхватил Гвоздев у меня бумажку, пробормотал себе под нос:
"А теперь сварганим резолюцию", и, черкнув на углу фальшивой расписки "Выдать", швырнул ее мне. Швырнул и не сказал, а, как мне почудилось, прорычал с нескрываемой злостью: "Всё! Гони деньги, скупердяйка!"
- Это что же, - спросил с любопытством слушавший собеседницу ревизор, - за разгрузку одной и той же партии товара ваш директор потребовал уплатить дважды?
- А порой бывало и трижды, а то и больше! - в сердцах ответила продавщица.- Смотря по тому, сколько раз ему требовалось опохмелиться...
- А как же он глядел вам в глаза... потом, после очередного вымогательства?
- С неделю, а когда и больше, старался в магазин не показываться... Да видно, он у нас какой-то - неподатливый, что ли, на зелье-то. После опохмелки он ведет себя так, словно и не прикасался к спиртному. Особенно, когда разговаривает с начальством, например, с председателем райсоюза. Иначе разве бы его стали держать на таком посту... К тому же он, знать, партейный.
Алексей видел - необычная исповедь растревожила женщину, на какое-то время самообладание, казалось, изменило ей. Когда она, наверное, чтобы немного взбодрить себя, взялась за бутылку, пытаясь налить гостю и себе вина, рука ее дрожала, горлышко бутылки начало вдруг выбивать о край стопки легкую дробь.
- Ох, Алексей Петрович! - тяжело вздохнув, взмолилась женщина.- Ради Бога, давайте закончим об этом. Не могу я больше...
-Хорошо, хорошо, Сима, еще только один вопрос: вы напишете по этому делу объяснительную записку мне, как ревизору? Потому что без вашего содействия я ничем не могу вам помочь...
- Я - как все... Хоть под расстрел. Потому что все мы устали тут, сил больше нет...
Вставая из-за стола, Серафима пошатнулась и упала бы, если бы Алексей не подхватил ее обеими руками. Когда Алексей, поддерживая женщину за талию, отводил ее в постель, она нетвердо стояла на ногах, поскольку, как полагал гость, была непривычна к спиртному, а тут, наверно, чтобы поддержать компанию, выпила лишнюю рюмку. Она, эта рюмка, возымела неожиданное действие. Сима вдруг обвила шею гостя своей горячей рукой и пьяным голосом вопросила:
- Алексей Петрович, милушка, скажи - я не подошла бы тебе в жены? Клянусь, я бы очень тебя любила...
Слегка огорошенному гостю ничего не оставалось, как невольно разочаровать чересчур бесшабашно смелую невесту:
- Подошла, подошла бы, Симочка, даже очень. Только я ведь женат уже, и сынишка у меня растет, и он так привязан ко мне...
- Тогда позволь, я расцелую тебя за то, что ты такой хороший, такой внимательный к людям...
И Серафима, обняв мужчину, на самом деле надолго припала губами к его рту. Алексей чуть ли не силком уложил хозяйку дома - прямо так, не раздетую, в ее постель, заботливо укутал ее одеялом, висевшем на спинке кровати. Уснула она раньше, чем гость, немного прибрав со стола, погасил свет и вышел из гостеприимного дома.
Закрыв за собой сенную дверь, Алексей помедлил: негоже оставлять дверь на ночь не запертой. Постояв, подумав минутку-другую, махнул рукой: если воры и забредут случайно, в халупе вдовы все равно не больно-то поживишься. Из имущества гость видел только на забитых в стену гвоздях два сильно поношенных пальто - одно зимнее, другое демисезонное. Алексей набросил на пробой накладку двери, постоял немного и направился в райсоюз, где он с разрешения Брюханова справлял свои ночевки в кабинете хозяина, на стареньком диване. По дороге ревизор остановился под фонарем, посмотрел на часы: шел двенадцатый час ночи.
Уснуть молодому мужчине долго не удавалось: мешали мысли о Серафиме, о ее поведении во время встречи, о ее судьбе. Ему было и жалко женщину и приласкать ее - там, у нее дома - хотелось. Но он "наступал на горло собственной песне", когда сочувственно разговаривал с ней, а сам настороженно следил за корректностью своего поведения, за что потом и обозвал себя "пижонствующим чистоплюем".
Забегая вперед, следует сказать, что сдержанность Алексея во время той полной соблазнов встречи с привлекательной молодой женщиной Серафимой, как он потом убедился, пошла им во благо. Себя молодой человек избавил этим от угрызений совести, которые неизбежно стали бы одолевать его, особенно, когда он встретится о Веруней и та по своей привычке будет пристально глядеть ему в глаза, как бы вызывая мужа на полное, без единой утайки откровение:
- А ну, выкладывай, дорогой муженек, как ты соблюдал там супружескую верность, пребывая вне досягаемости моего недреманного ока...
А к Симе, как Алексею передавал кто-то из командированных из Черемнинского райсоюза, меньше, чем через полгода после их памятной встречи заявился ее бывший сосед, который, намучившись в род-ном Черемном без работы, завербовался на одну из сибирских новостроек, выбился там в прорабы, получил комнатуху в новом доме и, решив ожениться, вспомнил о соседке, с которой еще в детстве играл в лапту, приехал на родину и забрал Симу вместе с ее ребенком, которого там же, в Черемном и усыновил.
Получив сигнал о мздоимстве директора розницы черемнинского райсоюза и подтверждение этого сигнала от одной из жертв лихоимца Гвоздева - Серафимы, Алексей срочно разработал план своих действий по разоблачению бесчестного работника райсоюза - с тем, чтобы дать руководству хозяйства основания, по меньшей мере, для отстранения его от занимаемой должности. Но - легко сказать: "составить план действий"... А как быть, если в техникуме не учили, как раскрывать такие ухищрения, к каким прибегал лихоимец Гвоздев? Хорошо еще, что в бухгалтерии все расходы торгового предприятия, связанные с оборотом товаров, относятся на специальный счет, носящий название "Издержки обращения". Ревизор попросил у бухгалтерши розницы соответствующую карточку, проштудировав ее, выяснил, что расходы по погрузке и разгрузке товаров в этом райсоюзе отдельной строкой не выделялись. А это, как понял Алексей, означало, что для уточнения назначения данной, зафиксированной в карте суммы, каждую запись в карте придется сверять с месячным отчетом каждого продавца. А продавцов в райсоюзе было восемь, за год все они в целом сдавали восемь на двенадцать-девяносто шесть отчетов. Ревизор попросил бухгалтершу открыть шкаф, где хранились деловые бумаги. Он был забит снизу доверху палками с бумагами, корешок каждой из которых был шире средней мужской ладони. Проверяющему, если работать одному, не перелопатить такую массу каверзной макулатуры и за месяц. А срок его командировки кончался через двенадцать дней. Пришлось, испросив разрешения Брюханова, привлечь на помощь местного ревизора Горняева, который, пробурчав недовольно: "Не было печали, черти накачали" скоро, когда в процессе проверки начали попадаться фальшивые расписки, вошел во вкус и оказал Алексею неоценимую помощь. Неоценимую вдвойне, потому что проработав пару дней - а "корпели" ревизоры над прошлогодним снегом, как Владимир оценил их "мартышкин труд" каждый день с полдевятого утра почти до полночи - вдруг однажды вечером, хлопнув себя ладонью по лбу, возбужденно проговорил:
- Слушай, начальник! Вношу рационализаторское предложение, гони за идею пятерку на портвейн!
- И что же ты придумал, - поинтересовался Алексей, правда, без особого энтузиазма, поскольку продолжал считать Владимира малость несерьезным для исполнения обязанностей, которые возлагал на него занимаемый им пост.
- А вот что, - посерьезнев, - предложил Владимир, - давай попросим продавцов вспомнить хотя бы приблизительно - по месяцам, по датам - когда заявлялся к ним Гвоздев, чтобы выбить из них калым на похмелку.
Алексей покосился на дверь кабинетика, который начальство райсоюза выделило ревизору для работы, и посмотрев на своего напарника, приложил палец ко рту - мол, не забывай, у дверей могут быть уши...
А когда наставлял Владимира, как надо разговаривать с продавцами, посоветовал ему:
- Пусть они до времени держат язык за зубами, иначе вся затея провалится и когда областной ревизор уедет, их мытарства только усугубятся.
...А на завтра было воскресенье, день, в который - Алексей сердцем чуял - должна была осуществиться его горячая мечта о встрече с женушкой.
В ту памятную ночь Вера, внезапно проснувшись, почувствовала, что жаждет объятий своего благоверного. Поводом к этой острой вспышке желания послужила весточка от Алексея, в которой он сообщал, что уже другую неделю пребывает в соседнем городке Черемном, и что не может больше ждать. Как тут было не вырасти крыльям любви, особенно если принять во внимание, что молодые супруги не виделись целую вечность, то есть два месяца!
Приглашение мужа Веруня получила в субботу, а наутро, в выходной день, отвела трехлетнего Генулю к своей мамане, а сама, выйдя на околицу села, поймала попутный грузовик и, предвкушая радость встречи после стольких дней нетерпеливого ожидания, помчалась на свидание со своим непутевым скитальцем.
Мужа Вера без труда нашла в Черемнинском райсоюзе, в бухгалтерии, где он, сидя за канцелярским столом, заваленном папками с бумагами, что-то быстро писал. Веруня хотела было подкрасться к муженьку незаметно сзади, зажать ему ладошками глаза - пусть малость струхнет от неожиданности, погадает, кому это заблагорассудилось подшутить над ним. Но молодой человек, заметив боковым зрением, что кто-то подошел к столу, вовремя оглянулся. Вере ничего не оставалось, как бесцеремонно повиснуть на шее мужа, едва успевшего вскочить со стула, и даже пустить слезу радости - радости, наконец-то снизошедшей к душе, истомленной ожиданием.
Прошло, наверное, минут десять, прежде чем, нацеловавшись вдоволь, супруженька прильнула к мужу и горячо прошептала ему в ухо;
- Лень, ради Бога, пойдем отсюда куда-нибудь... Эти казенные стены давят на меня.
Алексей с трудом расцепил руки жены, усадил ее на стул, задумался.
- Над чем ты голову ломаешь? - нетерпеливо спросила Вера, вставая и снова подходя к мужу.
- Надо же сообразить, где нам с тобой уединиться. Поскольку проживать в доме заезжих городка Алексей не захотел, а отдыхал по ночам на диване в кабинете председателя райсоюза, он сейчас решил, что лучшего места, чем березовая роща на берегу речки, которую он успел облюбовать сразу по приезде в Черемное, ему для супружеской встречи здесь не сыскать.
Попросив Веру немного подождать, Алексей убрал папки с документами в шкаф, сходил в каморку к сторожу, предупредил его, что вернется в райсоюз только вечером, на ночевку, и, взяв супруженьку под руку, вышел с ней на улицу.
Дорогой он сказал своей хорошей:
- Верунь, я предлагаю сходить сначала на рынок - надо же купить чего-нибудь покушать, чтобы отметить встречу.
- Так здесь же есть чайная. Там это нам и обойдется дешевле.
- Дешевле не значит качественней. Не будем же мы ради такого дня жевать вчерашние котлеты, которые здешние повара стряпают наполовину из хлеба.
Рынок в Черемном, как всегда по воскресеньям, изобиловал мясными продуктами. В этот день мясной ряд был на всю свою длину заполнен радующими глаза гурмана бараньими тушами. Алексей попросил одного из продавцов - немолодого уже колхозника - взвесить кусок баранины с почкой, завернул его в прихваченный из конторы газетный лист. В чайной они с Верой прошли на кухню, где Алексей уже успел завести приятельские отношения с шеф-поваром, заказали жаркое с картофелем. Шеф, доброжелательный мужчина под сорок, который с первых дней знакомства завоевал симпатию Алексей тем, что держался с достоинством, но без тени гонора, принимая от заказчика мясо, похвалил заказчика за умелый выбор.
- Жаркое будет - пальчики оближете! - пообещал кулинар, с любопытством поглядывая на Веру.
Когда молодые супруги вышли на улицу, Алексей спросил:
- Верунь, скажи, только откровенно - ты не очень проголодалась?
- Нет, я дома поела впрок, я не ожидала, что у меня такой заботливый муженек...
Когда, сдав на кухню заказ, молодые люди вышли из чайной, Алексей озабоченно спросил благоверную:
- Ну, а теперь, Верунь, куда бы ты хотела, чтобы я тебя сводил? В черемнинские магазины? В кино? Сегодня, кстати, есть дневной сеанс.
Вера, с обидой уяснив себе, что ее благоверный не догадался, ради чего она двадцать верст тряслась в кузове грузовика, удивленно посмотрела на Алексея.
- Лёшь! Ты что, - в голосе ее были готовы зазвучать слёзы,- или не понимаешь мою нужду, мое заветное желание... Ты хотел иметь мальчика - я родила тебе Генулю. Теперь же я сплю и вижу, как я рожу дочку Ирочку, как я буду любить ее...
- Ты уже и как назвать ее, придумала... - только и нашелся Алексей, что сказать.
Вера пропустила замечание мужа мимо ушей.
- Теперь я приехала, - твердо отчеканила супруга, - чтобы возвратиться от тебя с твердой уверенностью, что ты подаришь мне девочку!
- Но, Верунь...
- Никаких Верунь! Ты - мужчина, ты и должен позаботиться, чтобы проводить меня домой в твердой надежде, что после нашей встречи я обязательно понесу. Мне очень хочется родить дочку, которую я сплю и во сне вижу.- Алексей хотел было в шутливой форме спросить: "А если родишь мальчика?", но, учтя, с каким воодушевлением женушка высказала свою заветную мечту, посчитал, что это было бы кощунством.
Между тем Вера продолжала:
- Неужели в целом городе ты не найдешь укромное местечко, где мы смогли бы на какой-то час уединиться? Остаться наедине, чтобы людям не было до нас никакого дела, как и нам до них? Надеюсь, я доходчиво говорю? Ведь когда зачинается новая жизнь - это дело двоих - мужчины и женщины, и было бы святотатством, если бы кто-нибудь вздумал шпионить за ними.
Такое страстное желание супруги поиметь с ним связь именно сегодня Алексей мог объяснить только одним: в следующий выходной приехать ей не позволит ее физическое состояние, а потом Алексей уедет из Черемного, и когда они потом смогут встретиться - на воде вилами писано.
И, тем не менее, Алексей сейчас чуть было не улыбнулся шутливо, благожелательно. Дело в том, что такое укромное местечко, какое сейчас позарез нужно было супружеской паре, он уже держал в памяти. Он просто постеснялся предупредить об этом Веру: мало ли чего она могла подумать, решив, что ее муженек занимался тут тем, что как воробышек вил гнездышки для своих тайных свиданий. Алексей же, работая в Черемном, то есть по соседству с Кустарями, ожидал, что Веруня приедет к нему и, конечно же, захочет, чтобы он приласкал ее. Не предвидел он только, что женушка вынашивала относительно встречи с мужем самое серьезное намерение.
Оживленно переговариваясь, молодые люди шествовали по тропинке, протоптанной посредине заросшей пышной травой луговины.
- Куда ты меня ведешь? - спросила Вера, оглянувшись по сторонам. Поскольку вокруг не было ни одной живой души, молодая женщина, по-видимому, почувствовала легкое беспокойство. Муженек догадался об этом, заметив, как Веруня настороженно поворачивает голову то в одну сторону, то в другую, чтобы успокоить свою благоверную, он обнял ее и смачно поцеловал в губы. Вера легонько отстранила мужа, спокойно проговорив:
- Больно рано губы распускаешь... Вот когда укроемся за теми густыми деревьями...
От этих жениных слов Алексей чувствовал себя так, как это было в первый год их супружеской жизни - она тогда нет-нет, да и бросит на муженька взгляд, который он называл скоромным. После таких взглядов она ночью обязательно приласкается к нему.
А Вера между тем остановилась, мечтательно проговорила:
- А ты знаешь, Леш, мне в последнее время, особенно по вечерам, после работы, так мечталось пойти с тобой на природу... Ну, в ту самую рощу, в какой мы познакомилась с тобой. Это ведь тогда, в Кустарях, была та самая встреча, после которой я стала частенько думать о тебе.
Это признание приятно удивило Алексея.
- Правда? - мечтательно проговорил он, - А я и не знал тогда, что ты когда-либо вообще вспоминала обо мне.
- Ну, так вот знай теперь... Думаю, это будет тебе полезно. А между прочим - нам далеко еще топать?
- Можешь радоваться - наше путешествие закончилось.
Путники остановились в молодой березовой рощице с полянкой посередине и могучими дубовыми пнями по краям, которые, казалось, так и манили к себе: "Подойди, усталый странник, отдохни с дороги, мы для того и оставлены здесь добрыми людьми".
- Ну, чем не беседка? - спросил Алексей, улыбаясь и подводя женушку к одному из пней. - Как в бывших барских усадьбах. Наверно, видела в кино...
И муженек опустился на один из пней, притянул к себе за руку Веруню. Та проворно села к мужу на колени, обняла его за шею.
- Ну, как там нашему сынуле с дедом, с бабкой живется? - спросил Алексей. - Тебе, как приехала, словечка о нем промолвить не удалось.
Вера не смогла сдержать тяжелого вздоха.
- Когда ты, оставив нас в Кустарях, уехал, - озабоченным тоном докладывала Вера, - он все спрашивал: "А когда папка приедет? А что он мне привезет" А потом и вспоминать перестал. Играет, играет, а потом уставится глазенками в одну точку и притихнет, словно думу тяжкую думает. Скучно ему одному, одиноко, понимаешь? И Вера со значением посмотрела в глаза супруга.
Справившись о здоровье родителей, о делах Веруни на работе, Алексей замолк, подумав с огорчением: " Не в свои сани я, видно, сел, выбрав себе такую работу. Вера-то, может, и привыкнет горе в одиночку мыкать. Но детей-то я какое имею право обрекать чуть ли не на безотцовщину?"
- Да...- раздумчиво проговорил Алексей. - Пока не поздно, я должен пошевелить мозгами, чтобы подарить тебе дочку, а Генуле - сестренку.
- Ха! - вскинулась супруга, соскакивая с колен мужа. - Не мозгами шевелить надо, а чем погрубее, да потолще.
По лицу Веруни скользнула обидная насмешка.
- И дело это надо делать, не мешкая. А то тебя сразу после этой командировки загонят в какой-нибудь угол, куда Макар телят не гонял...
Тон супруженьки становился все мягче, жалостливей, в глазах ее заблестели слезы. Алексей не придумал ничего лучшего, как зажать благоверной рот поцелуем. Она стала вырываться, бить ему по спине кулачками.
- Верунь, Верунь! - взмолился Алексей. - Этак ты сделаешь меня инвалидом... От кого же ты тогда будешь рожать сыночка?..
Успокоившись, любящая жена провела ладонью по шевелюре благоверного:
- Ба! - воскликнула она, - Леш, а у тебя на висках уже седые волосинки проглядывают...
- А ты, Верунь, разве не знаешь пословицу: "Седина в бороду - бес в ребро"?
- А покамест, - подстегиваемая молодым задором, осведомилась жена, - тебя в ребро еще никто не боднул?
- Хм, - подлаживаясь под иносказательный тон жены, лениво усмехнулся супруг, - сейчас тебе самый раз проверить, как мой бесенок, а если поласковей, мой конек-горбунок клюет на благорасположение обольстительницы...
- Пускай я буду обольстительницей, но ты же знаешь - все женщины любопытны. И хотя говорят: любопытной Варваре нос оторвали, но мне до смерти хочется удостовериться, как мой муженек любит меня...
И Веруня легкими касательными движениями ощупала то место на одеянии муженька, называть которое прилюдно вслух обычно стесняются...
- О! - с заблестевшими глазами выдала молодая женщина резюме. - Могу под присягой подтвердить, что твой конек-горбунок просится на волю.
- А что, - подыгрывая супруженьке, вопросил мужчина, - сударушке не хочется, чтобы мой конек-горбунок побывал в ее желанном лоне?
- Хочется, хочется, - радостно засмеялась женщина. Даже со всем нашим удовольствием!
- Так для этого надо же создать условия.
- Что ж такого - это в нашей власти...
И заботливая хозяюшка птичкой вспорхнула с места, подхватила плащ супруга, расстелила его на сочной траве, которой вперемешку с пушистым мхом поросла поляна. Потом медленно разделась и, приложив ладони к своим изящным молодым грудям и - нет, не позвала, а всем своим видом, заманчивым и неотразимым, бросила вызов своему благоверному.
- Встань, милок,- проговорила она, улыбаясь - подойди, потрогай, какие они ядреные... Дочурка от их молока будет расти у нас не по дням, а по часам.
- А если матушка-природа пошлет нам не дочку, а огольца? Ведь такие головоломные задачки, как говорят, решаются на небе.
- Неправда, неправда! - в запальчивости проговорила Вера. Если женщина очень, очень захочет...
Тут бедняжка прикусила себе губу, на глазах ее выступили слезы. Ну, а Алексей обнял жену, начал страстно целовать ее - в лицо, в шею, в грудь.
Потом мужчина бурно овладел женщиной, но удовлетворения это не принесло ни ему, ни ей.
Встав с импровизированного ложа, мужчина хотел помочь подняться и своей милушке, однако та даже не приняла руки благоверного.
- Ты же знаешь, - грустно проговорила она, - женщинам в таких случаях советуют полежать... Чтобы семя дошло, куда нужно.
- Тогда привстань, я тебе свою рубашку под спину положу, а то ты можешь простудиться... Или давай лучше я тебя на берег речки, на теплый песочек отнесу.
И не дожидаясь ответа, муженек поднял зазнобушку на руки вместе с плащом и, облюбовав местечко у прибрежного кустарника, уложил ее как можно удобнее. Опасаясь, как бы женушка не получила солнечных ожогов, Алексей наломал зеленых березовых веток, из которых он затем соорудил нечто вроде полупрозрачного шатра.
...Вера лежала на девственной чистоты теплом песочке, сознание ее плавало в переменчивых волнах то умиротворения, то неясной тревоги от сознания, что Алексей, да и она сама, сделали что-то не так, что она уедет домой с порожним чревом. Все же усталость, в конце концов, взяла свое: она уснула, ее роскошные, совсем еще девичьи груди топорщили при вдохах стерильной чистоты рубашку, нижний край которой еле прикрывал священное лоно, в которое добрый молодец только что забросил семена новой жизни. Заснула молодая женщина не то, что с червём, но с неугомонным зародышем сомнения в сердце - дадут ли эти семена желанные всходы?..
Алексей между тем, примостившись на песочке возле благоверной, неожиданно для себя заснул. Спал он недолго, потому что Веруня вдруг кашлянула, причем сделала это нарочито громко. Придя в себя, муженек почувствовал, что на его животе, внизу, лежит рука супруги. Лежит, и время от времени осторожно сжимается, словно в легкой судороге. Или в поисках чего-то... Когда женушка нашла, что искала, она легонько подкашлянула.
- Ты чего, Верунь? - тихо, словно боясь разбудить кого-то, спросил супруг.
- Я?.. Я - ничего... Это он...
- Кто он? - делая вид, что не понимает, о чем речь, спросил Алексей.
- Ну, если всю правду сказать, - опять загадкой ответила жена,- то и я, и он.
- Слушай, кончай темнить... - стараясь казаться серьезным, хотя сам был не прочь поиграть в загадки, - проговорил супруг, приподняв голову и подперев ее кулаком.
- Какое там темнить, - вздохнув, проговорила Веруня, - Мне впору просить тебя подыскать мне на сегодня ночлег...
- Только ради того, чтобы исполнить твой каприз?
- Какой там каприз, - уже в сердцах проговорила жена. Я сегодня уеду, а в следующий раз мы увидимся то ли через месяц, то ли через полгода...
Супруг понял, что его благоверная вбила себе в голову - она расстанется с мужем не раньше, чем проникнется уверенностью, что после их встречи она обязательно понесет. К счастью, у Алексея еще оставались силы и даже молодой задор, чтобы показать своей законной жене, где раки зимуют. На этот раз усталость после азартных любовных игр почувствовала Вера. Положив в изнеможении голову на плечо мужа, опустившегося на песок рядом с ней, супруга вскоре забылась чутким сном. Прикрыв женушку ее же вязаной кофтой, Алексей ухитрился вздремнуть полчасика...
К чайной они потом пришли, когда базар уже начал разъезжаться.
Обеденный зал чайной был уже почти пустым, только за дальним столом у окна фигура одного из обедающих показалась Алексею знакомой. А когда молодой человек услышал голос клиента, он опрометью бросился к запримеченному столику, радостно восклицая:
- Дядя Григорий! Дорогой! Какими судьбами?..
Дядя быстро, насколько позволяла ему культя, вскочил с места, так что стул грохнулся бы на пол, если бы молодой человек не успел подхватить его.
Родственники обнялись, троекратно расцеловались, дядя вежливо пригласил молодых людей за свой стол. Оказывается, старый валяльщик воспользовался тем, что его младший брательник Александр, работавший шофером в кустаревской МТС, получил командировку в Черемное, упросил родича прихватить и его - ему надо было продать на базаре пару изготовленных им мужских чесанок.
Поскольку родственники не виделись около года, Алексей попросил у дяди Григория разрешения подсесть им с Веруней к их столу, сходил на кухню и попросил шеф-повара разделить приготовленное им жаркое на пять порций, добавив какого-нибудь гарнира. Тот, учтя изменение ситуации, предложил присовокупить к меню пять салатов из свежих помидоров и пять стаканов горячего кофе. Алексей с благодарностью принял предложение и тут же с лихвой оплатил стоимость заказа. Потом молодой человек купил в буфете бутылку портвейна и попросил официантку побыстрей сервировать стол.
- Зря ты, Лёха, беспокоился... - упрекнул племяша дядек. - Мы приехали сюда со своими харчами - отварной картошкой, малосольными огурчиками, яичками. Нам оставалось только чайку попить.
- Ничего, дядя Григорий, не будем ладиться. Мы и так очень редко встречаемся. Давай лучше выпьем по стаканчику - на душе потеплее будет. Дома-то все живы-здоровы?
- Тетушка Марья покамест держится изо всех сил, продолжает работать на ферме. А вот крестная твоя, моя Клавдия - та на сердце все жалуется.
- Они, Леш, привет тебе просили передать, если я тебя увижу, - сказала Вера.
Когда выпили портвейна, Алексей выбрал порцию баранины пожирнее и поставил тарелку перед дядей Григорием.
- Господи, ну, зачем ты это? - взмолился дядя, - Нельзя же мне ничего жирного» Как дочка моя старшенькая утонула, сдавать мое здоровье начало. Нутром постоянно мучиться стал. Я уже всех докторов обошел - и у себя, и тут, в Черемном. Никак они не могут разобраться, что у меня с животом. Прошлый раз к главкому здешнему записался. Ну, прослушал он меня всего, на рентген даже посылал... А толку-то что? Прописал он мне какие-то порошки, я принимаю их, а мне все хуже да хуже. Только и отойду малость, когда по случаю какого-нибудь праздника лафитник-другой пропущу... любил я баранинку, когда здоровье было, а теперь, видать, мне ей только вприглядку радоваться можно.
Алексей с Верой как могли - постарались утешить горемычного мастера-валяльщика, посоветовали ему употреблять пищу, которая больше подходит к его здоровью. А главное - поменьше думать о своей болезни, почаще бывать на людях...
- Верно... - сказал дядя Григорий, и улыбнулся вымученной улыбкой. - Говорят, на людях и смерть красна.
Приглашение дяди, сделанное им супруге племяша, - поехать домой с ними, та приняла с радостью и сердечной благодарностью.
Под занавес, повеселев от выпитого портвейна, дядек разговорился, начал рассказывать, как он в эпоху индустриализации России, на Урале отдал половину своей суверенной левой стопы на благо социализма, но Александр, его брательник, счел нужным вмешаться:
- Этак ты подведешь меня под выговор: моя машина через час должна быть вымыта и поставлена в гараж, - сказал он и встал из-за стола.
Алексей проводил компанию до машины. Садясь в кабину, дядя высказал племяшу наставление:
- Я Лёха, слышал - должность у тебя рисковая. Ты уж смотри - держи на службе уши топориком!
Племянник успокоил дядю тоже поговоркой:
- Господь не выдаст, свинья не съест...
Пожав дяде на прощанье руку, твердую как кирпич, племяш попросил:
- Не забудь, пожалуйста, передать приветы и пожелания доброго здоровья моей крестной и тетушке Марье!..
Прежде, чем закрыть дверцу кабины, дядя торопливо проговорил:
- А ты, племяш, приезжай быстрей на побывку!
В голосе родича Алексею послышалось отчаяние человека, который уже не надеется на встречу...
Возвращаться к расследованию грязных махинаций директора Черемнинской розницы Гвоздева Алексею было тяжело и противно. У ревизора еще свежа была память о напряженной схватке с оголтелым хищником - бывшим заведующим оптовым складом в Раскатове Тельцовым. Дело Гвоздева было сложней и по-своему деликатней - тот был коммунистом и даже руководителем первичной парторганизации в райпотребсоюзе. За него могли вступиться местные партийные боссы, жены которых - это никому не было секретом - паслись в подвластных Гвоздеву торговых точках в надежде отхватить втихаря, разумеется, из-под прилавка, что-нибудь подефицитнее. Районные головки могли подстроить ревизору какую-нибудь каверзу - такие случаи с ревизорами отдела, в котором работал Алексей, у всех были на памяти.
К счастью, Алексея сразу же после проводов им супруги порадовал Владимир Горняев, который поставил его в известность, что Серафима, заведующая культмагом, уже передала ему объяснительную записку, к которой подробно, по датам перечислила все случаи, когда ее шеф вымогал у нее кооперативные деньги. Откликнулись, правда, не без колебаний и оговорок, на просьбу ревизоров и другие работники прилавка. Не прошло и трех дней, как ревизоры уже располагали подробными данными о лихих наскоках охотника поживиться за счет ресурсов кооператива, промочить горлышко и, наверное, умыкнуть энную толику в родные пенаты - детишкам на молочишко. Ещё несколько дней ушло на сверку показаний продавцов с данными их товароденежных отчетов. Как оказалось, вошедший во вкус охотник до общественного добра успел выцыганить у своих подчиненных более двух тысяч рублей. Это при том, что средний заработок работника прилавка в кооперативе не достигал и четырехсот рублей в месяц!
Много сил пришлось затратить и Сафонову, и Горняеву на то, чтобы убедить пострадавших дать письменные подтверждения того, что их начальник действительно принуждал их давать ему деньги. Когда стали проводить это мероприятие, ревизоры натолкнулись на глухое сопротивление продавцов. Многие из них сомневались - больно уж молодо выглядит областной ревизор, а свой, райсоюзовский, и того моложе. Сомнут их местные власти, а им, горемыкам, куда потом деваться? Ведь у каждой - семья, дети...
Алексей подумывал было обратиться за содействием в местные правоохранительные органы, памятуя, по уверению Маяковского, что "моя милиция меня бережет", однако вспомнив гудковского держиморду, который, когда Алексей во время ревизии в том районе вознамерился нанести визит в тамошний отдел НКВД, чуть ли не коленом вышиб его за дверь, ревизор запретил себе даже думать об этом.
Неоценимую помощь областному ревизору оказал опять же Владимир Горняев. Он в один из рабочих дней собрал всех продавцов в культмаг, и там Серафима в присутствии обоих ревизоров обратилась к сестрам по профессии с речью, которая была хотя и не очень складной, зато прочувствованной и по-настоящему деловой.
- Милые мои сестры по несчастью, - немного волнуясь, не сразу собравшись с духом, заговорила она. - Больше года мы все страдаем от незаконных, опасных для нас поборов своего начальника-лихоимца. Я знаю, некоторые из вас совещались с мужьями - а не пойти ли нам к местным властям, попросить у них защиты... И что они, мужья» ответили вам? А ответили они, я уверена, в том духе, что народ наш, черемнинский, как в старину не доверял царским чиновникам, так и сейчас побаивается всех этих секретарей да председателей, которых поставили над нами... Но это я к слову. А теперь о деле. Нам всем во что бы то ни стало надо избавиться от начальника, который потерял всякую совесть. Сейчас за это дело взялись представитель из области Алексей Петрович и наш ревизор Володя. Уверяю вас - на них мы можем положиться. Но им нужна наша помощь. Да от нас и требуется то всего-навсего - это честно сказать всю правду о нашем притеснителе. Не хотелось бы пугать вас, но может получиться так, что областной ревизор уедет и у нас всё пойдет по-старому. А ведь от нас и требуется-то всего-навсего - это написать честно, как глумится над нами наш Гвоздев. Я уже написала такую бумагу. Вот она - каждая из вас может ознакомиться. Я думаю - дело совести каждого - решать, как ему поступить. Но если вы сейчас струхнете - не видать вам правды до конца ваших дней... Алексей Петрович, вы скажете пару слов?
- Я просто хотел кратко пояснить, - сказал Алексей, вставая из-за стола и ободряющим взглядом посмотрев каждой из продавщиц в глаза, - никто из вас не должен думать, что мы, я и Горняев, принуждаем вас делать то, что мы предлагаем. Это первое» Второе: у вас в запасе есть еще один день. Вы можете принести объяснительные в комнату правления райсоюза, где мы работаем с Володей Горняевым. И третье - самое главное: кто бы из местных властей ни вздумал преследовать вас, смело ссылайтесь на меня, говорите, что объяснений от вас требовал я.
Большинство работниц прилавка, посовещавшись и серьезно обдумав создавшееся положение, кто с готовностью, кто еще продолжая сомневаться, написали требуемые бумаги, конечно, не без помощи ревизоров, что называется, не отходя от кассы. Трое или четверо принесли свои грамоты на другой день в правление райсоюза.
В своих записках на имя областного ревизора Сафонова продавцы точно указывали суммы денег, которые они в разное время выдавали своему начальнику по его требованиям, фактически по принуждению, но даты в большинстве случаев вспомнить не могли. Пришлось ревизорам Сафонову и Горняеву перелистать более двух десятков толстенных подшивок, в которых были помесячно скомпонованы криминальные расписки вымогателя.
Наконец наступил день, когда Алексей, преодолевая сильное чувство неловкости, пригласил героя дня - директора розницы Гвоздева, усадил его в кабинете, в котором работал, за отдельный стол и начал неторопливо зачитывать бесхитростные показания продавцов о неудобопроизносимых подвигах своего начальника. Ревизора не удивило, что мздоимец выслушивал жалобы в свой адрес поначалу спокойно - по-видимому, кто-то из работников конторы поставил его в известность, что ревизоры копаются в документах, касающихся его персоны. Однако когда количество улик против него перевалило за третий десяток, он начал беспокойно ерзать на стуле, громко вздыхать, чертыхаться себе под нос, сопровождать ту или иную жалобу репликами в адрес своих подчиненных:
- Ах, она такая-сякая...
Или
- Вот от этой-то я такого не ожидал... Ну и безбожница...
- Почему безбожница? - спросил Алексей. - Что, разве она написала неправду? - спросил ревизор.
Директор розницы опустил голову, невнятно пробормотал:
- Не знаю... Не помню...
Внешний вид этого ответственного работника райсоюза и до этого вызывал у областного ревизора недоумение. Человек занимал в учреждении видный пост, к тому же возглавлял первичную партийную организацию, почему бы ему не вести себя с достоинством, не держать голову как все уважающие себя люди. Так нет же, ему нравилось ходить, высматривая что-то у себя под ногами, точно ожидая, что кто-нибудь уронит пятерку - и как раз на тропинку, по которой он идет... Директор и одевался как колхозник, направляющийся на полевые работы или чистку конюшни; в дешевый грубошерстный пиджак, такие же штаны, заправленные в простые юфтевые сапоги, на голове - мятая фуражка.
- Слушайте, уважаемый,- стараясь выдерживать спокойный тон, продолжал Алексей, - неужто вы ни одного случая не помните? Ведь одиннадцать работниц прилавка единодушно обвиняют вас в вымогательстве...
- Может, я и заходил иногда, выпиши... Сильно под градусом.
- Вот и продавщицы пишут: появлялся в нетрезвом состоянии, требовал денег...
- Так я же на дело требовал - чтобы заплатить грузчикам.
- По два раза за разгрузку одного и того же товара?
- Не помню... - наморщив лоб, натужно проговорил Гвоздев.- Сильно пьяный был.
- Но документы, хранящиеся в бухгалтерии, прямо свидетельствуют - вот смотрите: за разгрузку одних и тех велосипедов вы заплатили дважды, за партию оцинкованных ведер - трижды.
Гвоздев, опустив голову, подавленно молчал.
Наконец, не выдержав установившегося в помещении тягостного молчания, Гвоздев пробормотал каким-то чужим голосом: "Извините, я плохо чувствую",- вышел и почему-то очень осторожно, словно боясь вспугнуть кого-то, прикрыл за собой дверь.
...Еще не имея четкого плана своих дальнейших действий, Алексей пододвинул к себе конторские счеты, подбил итог "художеств" сбившегося с праведного пути ответственного сотрудника Черемнинского райсоюза. Оказалось, что ущерб, нанесенный им кооперативному хозяйству, вылился в сумму около двух тысяч рублей. Деньги вроде не ахти какие. Но если учесть, что, например, уборщицам магазинов платили что-то около 80-100 рублей в месяц, и даже у главы учреждения Брюханова месячная зарплата редко когда превышала семьсот рублей, художества директора розницы, когда о них узнали его сослуживцы, имели для него прискорбный резонанс: люди перестали с ним здороваться.
...Брюханов, когда ревизор, зайдя к нему в кабинет, передал ему собранные по делу Гвоздева документы, зачем-то снял очки в неказистой оправе и с круглыми стеклами и долго протирал их носовым платком. Четыре листа стандартного конторского формата председатель читал долго и внимательно. Неизвестно почему, но у Алексея сложилось впечатление, что о проделках своего подчиненного руководитель учреждения догадывался и раньше.
Закончив ознакомление с бумагами, опытный деятель торговли встал, прошелся туда-сюда по кабинету и, остановившись около областного работника, спросил:
- Хотите, я расскажу вам, как решал подобные кадровые шарады Сидоров, наш бывший секретарь райкома партии?
Алексей подумал: "А что я теряю, если выслушаю человека, с результатами деятельности которого я знакомлюсь? К тому же из чужого опыта тоже можно извлечь полезный урок".
- Дело в том, - продолжал председатель, - что в истории, о которой идет речь, фигурировали примерно те же правонарушения, с которыми пришлось столкнуться вам. А главное - и в том, и в нашем случае руководящие работники низового звена оказались в безвыходном положении лишь по своей неопытности. Взять нашего Гвоздева - разве не могло случиться, что он заплатил однажды грузчикам за проделанную ими работу, а те потом, посоветовавшись между собой, да еще подвыпив, вернулись и потребовали доплатить им? Вы что - думаете, так не могло быть? Да сколько угодно!..
у Алексея было достаточно данных, чтобы опровергнуть сомнительные доводы председателя, но вступать в дискуссию он не считал нужным. Он твердо знал, что в его обязанности входит добиться, чтобы ущерб, нанесенный райсоюзу Гвоздевым, был им во что бы то ни стало возмещен. Но как этого добиться? Если передать дело в суд, он, Алексей, мог искалечить жизнь и Гвоздеву, и его семье, а денег своих райсоюз мог так и не вернуть. А если оставить дело без последствий - его, ревизора, самого могут попросить оставить работу. Это - как минимум.
Не надеясь услышать от Брюханова совета по важному для любого ревизора вопросу, Алексей все же на всякий случай спросил:
- А ущерб, который Гвоздев нанес райсоюзу, как быть с ним? Увы? Внятного ответа глава райсоюза дать так и не смог.
- А что такого? - не очень уверенно проговорил он.- Расходы на разгрузку товаров бухгалтерами давно уже отнесены на счет издержек обращения.
- Но ведь это снизит экономический эффект - главный показатель вашей деятельности!
Брюханов не нашелся, что сказать в ответ...
- Да и работники прилавка - они что, так и останутся данниками своего начальника?
- Ну, зачем вы так, Алексей Петрович? - чуть ли не заискивающим тоном проговорил председатель. - Я могу объявить Гвоздеву выговор, заставить его просить прощения у продавцов...
"Это что же, - разочарованно подумал Алексей, выходя из кабинета председателя, - такие методы воспитательной работы пропагандировал их хваленый секретарь райкома Сидоров, которого, по слухам, в конце концов убрали из района?"
Необычную для молодого ревизора проблему наведения порядка в рознице ревизуемого райсоюза ему помогло разрешить то, что в процессе ревизии у него установились отношения взаимопонимания и взаимоуважения с главным бухгалтером райсоюза Недолиным. Обсудив с ним недостойное поведение работника кооперативной торговли Гвоздева, и молодой, и пожилой специалисты сошлись на том, что привлечение проштрафившегося к уголовной ответственности вернуть изъятые им из оборота деньги вряд ли поможет, а вот жизнь ему, отцу двоих детей, наверняка сломает. Для райсоюза будет выгоднее, если он, будучи отрешен от должности директора розницы, останется на свободе, поступит на любую другую работу и будет понемногу рассчитываться с райсоюзом. Главбух райсоюза высказал убеждение, что у Гвоздева хватит силы воли заставить себя стать на честный путь.
- Я знаю его с довоенного времени,- сказал Недолин,- когда он честно трудился в промартели, был квалифицированным столяром и плотником. Жена у него - хорошая хозяйка, да и прилежная работница. Две дочки у них. Правда, старшую они немного избаловали. Вы наверняка видели ее - она работает у нас статистиком-практиканткой.
Алексей вспомнил: да, действительно, он раза два сталкивался с ней. Первый раз ему даже показалась, что по лицу ее, когда она смотрела на него, скользнуло нечто вроде кокетливой улыбки. Девушка тогда понравилась ему - стройная блондинка с большими серо-голубыми глазами, с волевым выражением лица. Зато во второй раз, когда, по-видимому, до нее дошел слух о разоблачении ее отца как лихоимца, она, столкнувшись в дверях с ревизором, одарила его взглядом, полным такой огнедышащей ненависти, что молодой человек невольно отвел взгляд. Ему даже показалось, что девица преградила ему путь, словно колеблясь - пропустить этого гада-ревизора или поддать ему коленкой между ног.
...По совету Недолина, ревизор оформил на правонарушителя Гвоздева документ в форме докладной о его неправомерных деяниях в служебных отношениях с подчиненными ему работницами прилавка. Эту докладную он решил лично отнести в черемнинский райком партии, где на смену расхваленному председателем райсоюза Сидорову недавно прислали нового человека, слухи о демократизме которого на посту первого секретаря дошли и до областного ревизора.
В райкоме Алексея принял помощник секретаря - убеленный сединой офицер-отставник в армейском кителе без погон. Разговаривая с посетителем, бывший подполковник то и дело доброжелательно улыбался, шутил, расспрашивал, как идет ревизия - словом, Алексей скоро почувствовал, что, разговаривая с этим человеком, совсем не надо держать себя в напряжении, потому что хозяин кабинета без видимых усилий с его стороны сразу же располагал к себе посетителя.
Приняв от Алексея тоненькую папку с документами о противозаконных действиях Гвоздева как руководителя, Сергей Иванович - так помсекретаря назвал себя - бегло ознакомился с содержанием бумаг.
- О грехах гражданина Гвоздева, - сказал он, - мы кратко осведомлены. Дело это мы обязательно обсудим на ближайшем заседании бюро...
Воспользовавшись возникшей краткой паузой, Алексей сказал:
- Поскольку я через пару дней возвращаюсь в область, я просил бы вас, насколько возможно, сказать пару слов о том, что ожидает моего подопечного. Дело в том, что я не хотел бы стать виновником
того, что у нас называют "сломать судьбу" человеку. Насколько мне известно из бесед с работниками райпотребсоюза. Гвоздев не является тем, кого в официальных сферах принято считать социально опасным элементом. Вы меня понимаете?
- Отлично понимаю и приветствую такое ваше отношение к проштрафившемуся человеку. Я считаю также, что вы правильно поступили, не передав материал на Гвоздева в наши карательные органы. Я полагаю, что выражу точку зрения нашего нового первого секретаря, заверив вас, что к уголовной ответственности мы нашего, мягко говоря, оступившегося коммуниста привлекать не будем. Мы, несомненно, наложим на него партийное взыскание, определим его на работу, где у него не будет доступа ни к финансам, ни к государственному имуществу. Пусть он докажет честным трудом, что имеет право носить в кармане билет члена коммунистической партии. Разумеется, ущерб, который он нанес кооперативу, он должен будет возместить. Об этом вы можете уверенно доложить вашему областному начальству.
На прощанье райкомовский товарищ крепко пожал Алексею руку и пожелал ему успехов в его, как он выразился, многотрудной деятельности.
...Долгие дни пребывания в среде, где ему в силу своих служебных обязанностей приходилось держаться, по его собственному выражению, согласно казенному этикету, настолько истомили Алексею душу, что он почувствовал острую необходимость провести хотя бы один день, один вечер в свободной обстановке, где компаньоны или компаньонки не чувствовали бы себя в какой бы то ни было зависимости от него, а он - от них. От мелькнувшей было мысли пойти, скажем, в кино с кем-либо из незамужних сотрудниц ревизуемой организации Алексей, подумав, решительно отказался: опыт, обретенный им во время его первой ревизии - в гудковском райсоюзе -, показал ему, что девушки в глубинке, принимая ухаживания приезжих, особенно командированных, преследуют при этом практические, корыстные цели.
Счастливая мысль осенила молодого человека однажды на рассвете, когда пробудиться его заставило неясное, беспокойное чувство надежды. По-видимому, эту надежду породил неожиданно воскресший в памяти Алексея образ Нины Голубушкиной, знакомство с которой состоялось у молодого ревизора полгода назад в раскатовском райпотребсоюзе, где он вел изнурительный поединок с обнаглевшим растратчиком Тельцовым. Знакомство это было бегло-мимолетным, Алексею тогда не удалось даже поговорить с девушкой наедине, хотя ему в те дни так хотелось этого! Неосуществившееся желание это расшевелило-зажгло молодому человеку душу. Расшевелило нас только, что он потом, поймав однажды в коридоре облпотребсоюза председателя раскатовского райсоюза Грачева, в одном из сельпо у которого Нина работала бухгалтером, насел на руководящего кооператора с настойчивой просьбой отпустить девушку на родину - в Черемное. Причина у девахи была уважительная - там, в затрапезном городишке, прозябала в одиночестве Нинина престарелая маманя. Грачев тогда, потребовав от Алексея взамен оказать ему какую-то услугу, дал обещание отпустить горемыку и через какое-то время обещание свое выполнил.
Сейчас Алексей, отругав себя за то, что, прожив в Черемном почти месяц, не удосужился навестить свою "крестницу", в спешном порядке разузнал у сторожа райсоюза адрес Голубушкиных и поставил себе задачу, во что бы то ни стало увидеться с Ниной. В памяти его стали понемногу воскресать пережитые им полгода назад в Раскатово счастливые минуты, когда он с волнением прислушивался к тронувшему его сердце необыкновенного тембра голосу девушки, любовался ее стройным - при хорошем росте - станом и удивительно правильными чертами ее лица. Он чувствовал сейчас, что ему не терпится увидеться с чаровницей, чтобы выяснить, наконец, чем же это она тогда так быстро и основательно занозила его сердце и почему эта заноза так прочно укоренилась в его ретивом.
Но страстное желание увидеться - это одно дело. И совсем другое - решиться пойти к едва знакомой девушке просто так - словно у себя в деревне постучаться к соседке, чтобы одолжить трешку до получки. Увы, на такое он был не способен, слишком тяжел был на подъем, в чем его еще в детстве неоднократно упрекала маманя.
Парень бил уже готов погрузиться в отчаяние. К счастью, над бедным невольником малодушия почему-то решила смилостивиться сама судьба, которая надумала свести бедолагу нос к носу с ничего не подозревавшей знакомой перед зданием, где работала Нина и мимо которого случайно проходил наш страдалец.
Молодой человек, не скрывая радости, долго не отпускал руку девушки, которую та несмело подала, здороваясь. Нина в ответ на восторженные возгласы Алексея: "Вот так встреча!", "Как я рад тебя видеть!", "Ниночка, а ты помнишь, как мы полгода назад мерзли в том райсоюзе?" - только смущенно улыбалась да с опаской оглядывалась по сторонам. Видимо, безудержное ликование молодого человека тревожило ее, ведь она с трудом припоминала - где и когда она могла видеть этого восторженного молодого человека? Главное же - ее беспокоило, а что, собственно ему от нее нужно? И еще: а вдруг они привлекут внимание прохожих? Пойдут бабьи пересуды, балачки, а в маленьком городишке, где каждый у всех на виду, девушке такая слава не с руки.
Собравшись с мыслями» Нина, правда, не совсем уверенно, проговорила:
- Я прошу прощения, но мне некогда - меня ждут дома...
Не осмеливаясь напроситься в провожатые, Алексей высказал первое, что ему пришло в голову:
- Ниночка, вы не против, если мы встретимся еще раз?
- Зачем?
- Мне хотелось бы узнать, как вам удалось выбраться с чужбины...
- Я случайно узнала от Грачева, моего главного начальника в райсоюзе, которому подчинялось наше сельпо, что мне кто-то в области оказал протекцию. Это случайно были не вы?
Посмотрев в глаза Алексею, девушка одарила его благодарной улыбкой.
- Было дело... - замялся молодой человек. - Но это же пустяк.
- Ну, не скажите! Я два года надоедала начальству просьбами. Дальше обещаний дело тогда так и не сдвинулось.
- А как вам нравится ваша теперешняя работа? Кстати, где вы трудитесь?
- Я служу в страховом агентстве. Ну, а работа там, я думаю,- как всякая работа...
Алексей напряженно искал предлог, чтобы не расставаться сейчас с Ниной или, в крайнем случае, заручиться ее обещанием встретиться в другой раз. К счастью, его наконец-то озарила спасительная мысль.
- Кстати, - изобразив на лице озабоченность, спросил он, - вы не знаете, чем сегодня намерен порадовать публику ваш дом культуры?
- Там вот-вот начнут показывать заграничную кинокартину. Называется... Извините, запамятовала.
- А вы не будете против, если я возьму два билета? Нина потупила глаза:
- Не надо... Билеты я купила еще вчера, а подруга, с которой мы договорились пойти, только что дала мне знать - у нее сегодня какие-то дела...
- Алексей улыбнулся:
- Вы не будете против, если я ее подменю?
- Я даже буду рада... Не пропадать же деньгам.
...Наверное, на счастье Алексея фильм оказался неинтересным. Не досмотрев его, Нина с ноткой тревоги в голосе сообщила Алексею, что ее беспокоит здоровье мамы: она перед уходом дочери в город жаловалась на боли в сердце. Алексею это было на руку: сидение в полупустом зале ему тоже было в тягость. Он жаждал разговора с Ниной, мягкий, завораживающий голос которой он готов был слушать и слушать... Дорогой молодой человек засыпал девушку вопросами: как ей жилось целых три года на чужбине, как относилось к ней начальство, как у нее там обстояло дело с жильем?.. Осмелев, он даже вдруг спросил спутницу:
- Ниночка, а у вас был там молодой человек?
Девушке этот вопрос явно не понравился, потому что она тотчас же с ехидцей отпарировала:
- А вы в каждом районе заводите себе девушек? К счастью, Алексей быстро нашелся:
- Вы - первая, - не без намека ответил он.
- Девушка-попутчица в кино, - попытался поправиться лгунишка.
- Так я вам и поверила...
Сказала это Нина поскучневшим голосом, каким, наверно, сообщают собеседнику: "На улице идет дождь"...
Прощаясь, Алексей надолго приложился губами к руке Нины, на что она смущенно проговорила:
- Ой, что вы...
Молодой человек, призвав на помощь всю свою смелость и решительность, бесцеремонно заявил:
- Как хотите Ниночка, в воскресенье я пожалую к вам в гости.
Только, пожалуйста, не забивайте себе голову приготовлениями. Я чувствую себя вашим должником, поскольку без спросу сорвал вас с места. Поэтому обо всем позабочусь сам.
Получалось так, что Алексей как бы навязывал девушке свою волю. Другая на ее месте, наверное, возмутилась бы. Нина же, не раздумывая, проговорила безучастно-примирительно:
- До воскресенья-то еще дожить надо...
Оставшиеся до назначенной даты дни молодой человек провел в смутных, волнительных грезах. Он гнал прочь ханжеские доводы рассудка о так называемой социалистической морали, о греховности своих помыслов, поскольку уже успел обрести уверенность в силе своих нравственных тормозов, которые в критические моменты общения его с представительницами прекрасного пола еще ни разу молодого человека не подводили. "Я ли виноват в том, - убеждал он себя, - что природа так уж сотворила человека, что все неизведанное не дает ему покоя, властно зовет познать непознанное... Она, природа, и здесь поступила с мудрой разумностью - иначе бы люди до сих пор передвигались на четвереньках."
В воскресенье, встав пораньше, Алексей тщательнее, чем обычно, побрился, одел свежую сорочку и направился в продмаг, не забыв затем заглянуть и на рынок. В магазине он сумел разжиться только пересоленной эстонской салакой, наводнившей в то трудное послевоенное время все продуктовые магазины и ларьки консервами с непонятым названием "паштет" да немудреными сладостями, из спиртного в продмаге оказалась только "русская горькая". Правда, на рынке молодому человеку повезло больше: там он купил у одного пожилого сельчанина превосходного свежепосоленного шпига.
Проходя по одной из улиц городка мимо палисадника с затейливой изгородью, областной ревизор обрадовался, увидев в нем ранее не встречавшиеся ему цветы с большим количеством венчиков на каждом стебле. На грядках что-то делала немолодая уже женщина, повязанная старенькой косынкой в синий горошек по белому полю.
- Дорогая хозяюшка! - несмело обратился к ней молодой человек, - вы не будете так добры продать мне парочку ваших прекрасных цветов?
- Продать? - спросила женщина смущенно. - Да мы сроду цветами не торговали... Заходите и рвите, пожалуйста, сколько вам надо.
- Тогда, может, подарите мне парочку - вон тех, с краю?
Женщина охотно выполнила просьбу, с любопытством посмотрев в глаза показавшемуся ей странноватым молодому человеку» Тот, горячо поблагодарив добросердечную хозяйку, долго потом не мог отделаться от чувства неловкости за свое, как он считал, слишком нескромное поведение,
Аккуратный бревенчатый домик под тесовой крышей Алексей нашел без труда - сторож в райсоюзе объяснил ему, что семейство Голубушкиных проживает во второй хате от конца улицы. Когда Нина на стук молодого человека в дверь открыла ему, она не выказала никакой эмоции. В том числе и радости, когда она сказала "Входите", гость в ее голосе ни малейшей не уловил. Если бы не условно вежливая форма приглашения, можно было бы подумать, что девушка встречает родственника, регулярно навещающего их семью.
Нина усадила гостя за стол, а сама, приладив врученные ей молодым человеком цветы в вазочку, стоявшую на столе, подошла к зеркалу и стала не спеша прихорашиваться перед ним. Алексей подумал: девушке, по-видимому, нравилось подолгу любоваться своим изображением перед "волшебным стеклом", то поправляя детали прически, то снимая пальчиком с аккуратного носика воображаемую соринку. Ему казалось это естественным: и в ее лице, и во всем ее облике было столько целомудренного, что трудно было не залюбоваться девушкой. Алексей вспомнил: когда еще там, в Раскатово, они с Ниной случайно оказались попутчиками по дороге в райсоюз - все встречные мужчины с интересом смотрели на нее» а иные не стеснялись и оглянуться вслед.
Сейчас Алексей не мог удержаться, чтобы не высказать вертевшийся на языке вопрос:
- Ниночка, извините, мне не хотелось бы, чтобы возникли недоразумения... Скажите, у вас есть жених?
Девушка зачем-то посмотрела в окно, словно не выдержала пристального взгляда гостя» а затем, горько усмехнувшись, проговорила:
- Моя подруга на работе придумала поговорку: "Наши свекровки, мамаши женихов то есть, еще не успели повыходить замуж..."
Отругав себя мысленно за свое неуместное любопытство, молодой человек с горечью подумал: "Несчастные мамаши ваших несостоявшихся женихов давно уже получили на них казенные похоронки". Чтобы как-то переступить через воцарившееся неловкое молчанье. Алексей задал первый, пришедший ему на ум вопрос:
- А что, у вас в семье только ты да мама?
- Нет, есть еще сестренка Лида, она живет в заводском общежитии, в областном центре...
Алексей, вдруг, спохватившись, встал - как же это он сразу не догадался познакомиться с мамой девушки? Подумав, что она, по-видимому, на кухне, осмотрелся, заметил свисающую до полу занавесь из пестрого ситчика. Откинув ее, увидел худенькую женщину лет пятидесяти, фигурой напоминавшую ему собственную родительницу. Немного удивило гостя, что хозяйка дома была почему-то повязана черным платком, хотя в кухне от протопленной с утра русской печи было довольно тепло. Стоя у стола, женщина чистила ножом не то редьку, не то брюкву - молодой человек в этих овощах не разбирался, потому что дома маманя ничего такого на огороде не сажала.
- Здравствуйте, мамаша! - как можно почтительнее проговорил Алексей.
- Здравствуй, дорогой гостюшка... Милости просим! - душевно отозвалась Нинина мама.
Поговорив о погоде и о видах на урожай картофеля в текущем году, молодой человек вернулся к девушке, которая, по всей вероятности, гадала, чем ей занять гостя.
- Может, нам пойти погулять? - предложил молодой человек, останавливаясь перед Ниной, которая сидела у окна и смотрела на улицу.
- Хотите, я покажу вам нашу достопримечательность? - предложила девушка.
- Вы же знаете, Ниночка, что я в полном вашем распоряжении, - с готовностью отозвался гость.
Повязав на шею голубую косынку, девушка, когда молодые люди вышли за ворота, повела компаньона на реку, до которой, как она сказала, от их дома было около получаса ходу.
Хорошо протоптанная тропинка вела через рощу, затем мимо тихой заводи, где ревизор две недели назад купался со своей Веруней, затем - к поднимавшемуся над рекой пологому косогору. Река в этом месте была неспокойной, она с шумом устремляла свои воды по невидимым порогам.
- Это место называется у нас перекатом, - сказала Нина. Поскольку солнце уже сильно припекало, она предложила спутнику-компаньону искупаться. "Хорошо хоть, что я догадался надеть плавки" - удовлетворенно подумал Алексей.
Нина первой разделась - сняла с себя легкое платье. Через минуту она уже плескалась в неглубокой заводи, приманчиво ойкая от удовольствия. Любуясь ладной фигурой девушки, молодой человек стеснялся смотреть на нее прямо - вдруг его взгляд покажется девахе нескромным, смутит ее.
Ступив в воду и оказавшись через какое-то время почти на середине реки, Алексей всем телом ощутил, что течение в ней было необычайно сильным: надо было крепко упираться ногами в дно реки, чтобы неудержимо скатывающиеся по крутому уклону струи не сбили с ног.
Азартная борьба с течением развеселила Нину, которая, последовав за своим гостем, тоже вышла на стрежень. Расставив в стороны руки, она двинулась против течения, наперекор струям, которые со звонким журчанием обтекали ее не по-женски развитый торс, приманчивые всхолмления грудей, туго затянутых бюстгалтером. При этом Нина подбадривала себя воскли-цаниями: "Ой, как здорово! Ой, как славно!"
Молодой человек, с трудом удерживая равновесие, подошел к девушке, подал ей руку, в которую та крепко вцепилась. Вдвоем держаться стало легче. Когда Алексей на какие-то полшага отстал, течение на стремнине кинуло Нину в объятья дружка. Мужчина не преминул воспользоваться удобным случаем - обнял девушку и крепко поцеловал ее в губы. В ответ на поцелуй Нина громко засмеялась, но лицо не отвернула. К поцелую она, как показалось Алексею, отнеслась безразлично, как будто он был для нее таким же заурядным явлением, как дать подцепить себя под руку или расправить складку на платье.
...Когда Нина устала бороться с могучим течением реки, она взяла дружка за руку:
- Пойдем, Алексей - как тебя по батюшке? - погреемся на солнышке, а то я уже немного озябла...
Молодые отыскали на берегу обрубок могучего дерева - толщиной в обхват,- чинно уселись на него. Молодой человек хотел было обнять девушку за плечи, она воспротивилась:
- Давай лучше посидим каждый сам по себе, позагораем, полюбуемся природой, попросту отдохнем - сегодня же выходной.
Однако спокойно полюбоваться природой в окрестностях городка беднягам так и не довелось. Из рощи на песчаный откос неожиданно высыпала орава ребятишек, как потом в шутку отметила Нина, младшего школьного возраста. Поначалу ребятня, поскидав одежду, попробовала было поплескаться в реке. Однако вода, по-видимому, показалась мальчишкам холодной. Выйдя на берег и стараясь согреться, они затеяли шумную игру, целью которой, как вскоре догадался Алексей, было привлечь их с Ниной внимание. Они бегали вокруг обрубка дерева, на котором сидела наша парочка, горланили что-то нечленораздельное, размахивали палками, В их выкриках все чаще повторялись слова "жених" и "невеста", причем в таких контекстах, что молодой человек стал опасаться - хватит ли у Нины терпения выдержать их.
Алексею подумалось почему-то, что это ребятишки невзлюбили его, чужака, который вздумал ухаживать за девушкой с их улицы. Нина относилась к выходкам озорников спокойно, наблюдая исподтишка за Алексеем, как тот реагирует на неудобоваримые прозвища в свой адрес. Наверное, понимая, что они действуют ему на нервы, она с улыбкой предложила:
- Алексей, пойдем, пожалуй, домой - отмечать нашу неожиданную встречу...
Когда проходили через рощу, ревизору почему-то вспомнилось: когда ему было лет десять-двенадцать, он с дружками тоже участвовал в озорных хороводах вокруг молоденьких парочек. Причем целью плутишек, может и неосознанной, было смутить девушку и парня, а если удастся, то и заставить их ретироваться под насмешливое огогоканье сорванцов.
И потом, дорогой, Алексей всё больше молчал, с благодарностью думая о спутнице - какая у нее все-таки добрая душа - не забыла вот девушка, что он помог ей выбраться из захолустья домой, к стареющей матушке. Потом чередой вспомнились другие женщины, которые в разное время проявили к нему добросклонность: соседка в Кустарях Луша, сотрудница тамошнего райсоюза Алла, захотевшая от него ребенка, студенточка техникума Тося. И вот теперь эта славная девушка Нина. Чтобы как-то выразить симпатичной компаньонше свою признательность за то, что она не почуралась встретить его, как гостя, молодой человек нагнулся и поцеловал девушку в щечку.
- Ой, что вы... - вдруг засмущалась Нина.
...Откуда девушке было знать, что творилось в тот момент в душе ее спутника.
После купанья, ближе к вечеру, скромная компания - Нина, ее мамаша, по обличью и одежде - простая крестьянка, и Алексей сидели за накрытым столом и как давние знакомые распивали принесенную гостем бутылку водки. Перед этим хозяйка дома нажарила на подсолнечном масле картошки, Нина сделала салат из свежих огурцов и помидоров, Алексей порезал принесенный им шпиг, открыл консервы. После того, как все чинно уселись за стол, молодой человек откупорил бутылку, налил воем по полному, примерно стограммовому стаканчику, хотя мамаша, когда Алексей наполнял ее посудину, пыталась отстранить горлышко бутылки.
- Мне нельзя, - сказала она, - доктора не велят...
Пока гость, после того, как, по выражению хозяйки дома, все почеканились друг с другом, медленно тянул свою порцию, Нина залпом осушила стаканчик, помахала перед ртом ладошкой и, понюхав хлебную корочку, стала ожидать очередного подношения.
Молодой человек налил еще по стаканчику. Нина проглотила и эту порцию в том же темпе, только на этот раз чем-то ее немного закусила. После третьего стаканчика - Алексей налил только Нине и себе, хозяйка накрыла свою посудину ладонью - старая женщина встала, решительно забрала бутылку с остатками водки и, унося ее на кухню, назидательно проговорила:
- Оставим до праздника... Ни к чему ноне бражничать. Нине завтра на работу.
А дочка, повеселев от выпитого, вдруг начала бахвалиться:
- Я, когда замуж выйду, от мужика фига с два отстану: он за стакан, я за другой. И пусть он хоть кол мне на голове тешет...
Сказать, что Алексей удивился пристрастию девушки к спиртному, было бы неправдой. Вращаясь который уже год в кругу работников торговли, он не помнил ни одной продавщицы, которая бы в дни праздников отказалась от стопки-другой зеленого змия. А сколько было таких, кто не чурался посоревноваться даже с мужчинами. В том числе и на спор - кто больше выпьет и своим ходом дотопает до дома.
Алексей не знал, да и не хотел знать, как Нина вообще относилась к спиртному. Сейчас она, как и ее мамаша, и сам Алексей с аппетитом покушали, выпили чаю. После неторопливой беседы о том, о сем дружно встали из-за стола, втроем быстро перемыли посуду. Потом хозяйка дома вышла во двор, закрыла на ночь хозяйственные постройки. Вернувшись, помолилась, сняла верхнее платье и забралась на лежанку русской печи - свою постоянную опочивальню.
Нина предложила было гостю поиграть в распространенную в то время в российской глубинке карточную игру - подкидного. Алексей, подумав, сказал:
- Нинок, мы с тобой видимся всего второй раз - и это за целый год! Кто знает, доведется ли нам еще раз. Хотя сердце просит и, я уверен, будет просить о продолжении знакомства. Так что давай лучше перед сном посумерничаем часик-другой, повспоминаем Раскатово, как мы там мерзли той зимой, как я все порывался познакомиться с тобой и как мне, сам, не ведая того, этот разнесчастный растратчик Тельцов вставил палки в колеса.
Алексей только потом сообразил, что дела гостя сердца девушки не затрагивали. Ей просто хотелось продлить общение с человеком, которого она, по ее догадке, интересовала как женщина. Продлить, чтобы потешить свое женское самолюбие. Нина составила под лазом на лежанку печи, где, наверное, уже отошла ко сну мамаша, пару табуреток. Алексей вознамерился было усадить Ниночку к себе на колени, она воспротивилась:
- Нет, Леш, этот вечер мой, хочу сидеть с тобой плечо к плечу, а еще лучше - чтобы глаза в глаза.
Алексей не знал - водка ли заговорила в девахе, или ей, в самом деле, хотелось получить свою долю радости от человека, который намекает, что его сердце тянется к ней. Но чем он мог ее сейчас порадовать? Сам он рад тому, что сидит рядом с девушкой, которой он в свое время не на шутку увлекся и которую он был так рад увидеть. А чем он сейчас может быть дорог ей?.. В конце концов, он шел сюда не для того, чтобы решать сложные вопросы взаимоотношений между мужчиной и женщиной. Больше всего им двигало желание отдохнуть от душевных передряг, в которые он оказался втянутым этой злосчастной ревизией. А оказалось, что Нина, когда они познакомились поближе, заставила его почувствовать опасение - не заронил ли он в ее сердце надежду? В этом случае лучшее, самое безболезненное, особенно для девушки, было бы сейчас, чтобы он, вежливо попрощавшись, подобру-поздорову покинул гостеприимный дом. Однако молодой человек чувствовал, что решимости его на это сейчас не достанет. А главное - зачем же обижать девушку, которая, можно сказать, встретила его с открытым сердцем?
Размышлял Алексей таким образом минут пять, не больше, а Нина уже забеспокоилась:
- Леш, Леш, куда ты вдруг делся? Ты же дал мне знать, что можешь так приятно целоваться, вообще - ухаживать за девушкой. Ты уж извини меня, что я вроде как бы навязываюсь, но я… но мне… И она поцеловал гостя куда-то в уголок губ.
Алексей, улыбнувшись, попрекнул девушку:
- Слушай, Нинок, а ты, оказывается, и целоваться-то не умеешь.
- А чего мы, девчонки, вообще понимаем в этом, - потупив глаза, ответствовала Нина.
- Ах, так…- улыбнулся молодой человек. Встав с табуретки, он уцепил девушку за плечи, поднял ее с табуретки и начал методически целовать ее в щечки, в глаза, в губы...
- Это я для того, - молвил тоном назидания вдруг расщедрившийся ухажер, - чтобы у тебя не сложилось обо мне впечатление как о скупом непрошенном госте...
- В таком случае, - потупив глаза, ответствовала Нина, - у меня к тебе просьба: запишись к нам в постоянные непрошенные гости... Ну, что тебе стоит?
Увлекательный разговор молодых людей, во время которого в тоне девушки нет-нет да и проскальзывали просительные нотки, длился до тех пор, пока Нина не догадалась глянуть на мирно тикавшие на стене ходики.
- Леш, увы! - разочарованно проговорила девушка. - Мне завтра в полседьмого вставать...
- Тогда ложись, а я посижу.
- Ну, уж глупости-то говорить тебе не к лицу...
- Так ведь лечь-то мне все равно негде. И в райком идти тоже поздно: сторож там уже заперся на все засовы.
- Как это негде? - посерьезнела Нина. - А вон моя кровать... Девушка кивнула в сторону деревянного сооружения, стоявшего в углу комнаты как раз напротив лаза на лежанку печи, на которой отдыхала мамаша Нины.
- Неудобно как-то... - сказал Алексей. - Да и мама твоя - что она о нас подумает?
- А ты, Алексей, как я вижу - трусишка, - стараясь быть спокойной, молвила девушка. Вобщем, так - снимай пиджак и ложись!
Не дожидаясь, пока молодой человек раскачается, пока соберется с мыслями, девушка сорвала с гвоздя легкий халатик, прошла на кухню, переоделась и скоро уже лежала на кровати под одеялом. Алексей продолжал сидеть на табуретке. Минут через пять-десять, успокоившись, Нина опять принялась увещевать гостя.
- Слушай, Алексей, - проникновенным голосом выговаривала она,- ты весь день был таким хорошим, ласковым, внимательным. Неужто ты решил испортить мне настроение, заставить думать о тебе как о зашоренном мещанине, приверженце замшелого домостроя? Или боишься согрешить со мной со всеми вытекающими отсюда последствиями? Так знай, что я ни одному мужчине этого не позволяла сделать с собой и не позволю, пока не найду человека, которого полюблю. Кстати, я уже прониклась к тебе симпатией, но опять вышла осечка - тебя ждет дома жена.
Наступила пауза, в течение которой и хозяйка, и гость чувствовали себя неловко. Потом вдруг произошло нечто невероятное, точнее - неожиданное. Нина рывком отбросила одеяло, поднялась с постели, подошла быстрым шагом к мужчине, обвила его шею своими прекрасными руками и приникла к его рту в затяжном поцелуе. Так, держа мужчину в объятьях, девушка подвела его к своей постели. Дождавшись, когда гость уляжется у стенки, Нина укутала его одеялом и вскоре, погасив привернутую лампу, нырнула под одеяло сама.
Что было между молодыми мужчиной и женщиной этой ночью дальше, на воспоминания об этом Алексей наложил потом пожизненное табу. Вспоминал он иногда только поведанный Ниной той ночью рассказ об интересном народном обычае, которого придерживались жители соседней с Черемным деревни, где родилась и провела молодость мамаша Нины. В той деревне якобы парню, дружившему с девушкой, ее родители позволяли спать с невестой, при условии, что жених «даст руку», то есть обещает жениться на ней и назначит примерные сроки венчания и свадьбы.
Запало также в память Алексея, что среди ночи Нина, спавшая спиной к нему, отыскала его руку, положила ее себе на грудь и попросила покрепче обнять ее.
- Не понимаю, - сонным голосом пробормотала она, - лежу рядом с горячим мужчиной, а почему-то зябнется.
На восходе солнца молодых разбудила мамаша, которая строгим голосом проговорила:
- Алексею-то пора потихоньку собираться и уходить. Не ровён час, кто из соседей молодого мужчину у ворот увидит - языки-то у всех, что твоя лопата...
Когда молодые вышли в сенцы - Нине захотелось попрощаться с гостем наедине - она с доброй, светлой улыбкой посмотрела Алексею в глаза, проговорила незатейливо:
- Лешь, если можешь, прости мне ночное недоразумение - я сама не понимаю, что на меня тогда нашло... Мы ведь наверно больше никогда не увидимся. Впрочем, если служба когда-нибудь опять приведет тебя в Черемное - милости просим к нам в гости.
На глаза девушки навернулись слезы. А может, это просто показалось бедолаге, который так и не понял, как же к нему относится девушка, к которой он питал и продолжает питать нежную, бескорыстную симпатию.
...Когда Алексей через год приехал в Черемное на очередную ревизию, он узнал, что его тайная страсть - Нина Голубушкина вышла замуж за своего сослуживца, у которого полгода назад скоропостижно умерла жена, оставив мужу трехлетнего ребенка.
Какое-то время спустя после возвращения ревизора Сафонова в свой отдел из Черемного, оттуда на имя начальника этого отдела пришла "телега", как называли тогда доносы на совслужащих разных степеней ответственности. Некий "благожелатель" - такова была подпись под бумагой - сообщал, что "распоясавшийся" чинуша - сотрудник облпотребсоюза Сафонов, питаясь в райсоюзовской чайной, систематически обирал советскую казну, забывая расплачиваться за обеды". Ревизор Никитин, присутствовавший при разборе доноса начальником отдела Калюжным, вдруг весело рассмеялся.
- Николай Осипыч, - сказал он, обращаясь к главе отдела,- так это же чуть ли не копия клеветнички, какая год назад пришла из Черемного на меня, после того, как я сделал там ревизию. Я знаю даже, кто эти подмётные писульки сочиняет. Это бухгалтер чайной тамошнего райсоюза Астафьев...
Алексею живо представилось хмурое, небритое лицо мужчины лет пятидесяти с гаком, его вечно враждебный взгляд исподлобья. Вспомнил молодой ревизор и то, что этот человек работал в свое время и в правлении Кустаревского сельпо, когда Алексея приняли туда на должность секретаря. Астафьев и тогда уже кляузничал на сотрудников конторы и на продавцов. Кто-то из пострадавших от его доносов, как слышал молодой человек, даже здорово вздул его, подкараулив в одном из темных переулков села.
На счастье ревизора Сафонова он до разбора кляузы у своего шефа Калюжного встретил в коридоре облпотребсоюза главбуха Черемнинского райсоюза Недолина, который приехал в область с отчетом. Попросив у начальства разрешения выйти, он сходил в бухгалтерию, нашел там Дмитрия Семеновича и попросил его зайти в ревизионный отдел. Узнав от Калюжного о сути кляузы, старый бухгалтер даже замахал руками:
- Что вы, Николай Осипыч! Как можно верить клеветнику, который боится даже свою фамилию обнаружить. Можно с уверенностью сказать, что это дело рук нашего Астафьева. Он и у нас в райсоюзе успел чуть ли не всех честных работников грязью обмазать. Как только земля носит такого сукина сына... А что касается кляузы на вашего ревизора, то при знакомстве не мы его угощали, как это принято у добрых людей, а он за нас, когда мы с нашим директором заготконторы заказали скромный дружеский ужин, из своего кармана честь по чести расплатился, да вдобавок еще и шампанским нас угостил...
- Шампанским, говорите? - с веселым прищуром проговорил Калюжный. - Тогда супруге нашего ревизора надо сказать, чтобы она не давала ему лишних денег, когда он уезжает в командировку.
В тот же день, ближе к вечеру, когда Алексей встретил Недолина у буфета, тот заказав стакан чаю и отведя Сафонова в сторонку, спросил:
- А вы не слыхали, как сурово обошелся наш Брюханов с Володей Горняевым, нашим ревизором?
- С Володей? - обеспокоено спросил Алексей. - А чем он провинился?
- Провинился - не провинился, но председатель откуда-то дознался, что это он навел вас на мысль - как бы это помягче выразиться - о нечистоплотности Гвоздева как директора розницы райсоюза.
И Дмитрий Семенович рассказал, как Брюханов уже на второй день после отъезда Алексея вызвал Горняева к себе в кабинет и, не скрывая своего раздражения, накинулся на него:
- Ну, что, поганец, - не выбирая выражений, орал шеф, - добился-таки своего? Лишить меня такого опытного работника! Ты почему не посоветовался со мной или хотя бы не подумал о том, кого нам теперь ставить на такое ответственное место?
Парень хотел было что-то сказать в свое оправданье, но председатель вошел в раж, осыпал беззащитного сотрудника потоком брани и закончил тем, что велел ревизору подать просьбу об увольнении по собственному желанию.
- Иначе, - пригрозил шеф, - я напишу тебе такую характеристику, что тебя не примут на работу, куда бы ты не сунулся.
...Помолчав, Дмитрий Семенович, вроде и не желая этого, описал подробности поведения Горняева, которые уже никак не укладывались в голове Алексея.
Оказывается, вместо того, чтобы обратиться за помощью в оргревизионный отдел, парень стал держать себя более чем странно. Выйдя в тот день на улицу, он повстречал кого-то из своих дружков - постоянных посетителей злачных мест, затащил его в чайную. Изрядно выпив, он устроил там скандал официантке. На другой день, с утра, раза три опохмелившись в уличных забегаловках, вздумал, хотя был выходной, пойти в райсоюз и позвонить оттуда одной из своих подружек. Сторож, поворчав, Владимира все же пустил, зная его хорошо как одного из сотрудников конторы. Но лучше бы он этого не делал...
Как назло, на телефонной станции райцентра дежурила девушка, которую молодой человек, разлюбив, недавно покинул. Та, услышав знакомый голос своего неверного возлюбленного, ничего не говоря, отключилась и больше на звонки не отвечала. Горняев в приступе злобы опустил трубку на аппарат, да с такой силой, что та разломилась пополам. Дебошир хотел было ретироваться, но сторож, увидев, какой урон тот нанес казенному имуществу, пошел к другому телефону, вызвал милицию и стал громким голосом рассказывать о дебоше пьяного посетителя.
Поскольку дверь конторы была заперта изнутри, а ключи сторож держал зажатыми в кулаке, Владимир, быстро трезвея, метнулся к охраннику, вырвал у него ключи и выскочил на улицу раньше, чем огорошенный дедуля успел что-либо сообразить.
На базаре, куда успел добежать подгулявший горемыка, ему удалось поймать грузовую машину, которая держала путь мимо его родной деревни. Там он на какое-то время, как говорится, залег на дно, а потом, по слухам, уехал к родным в город.
Так получилось, что удар, о котором ревизор Сафонов думал, что он принял его на себя, всей тяжестью обрушился - увы - на его менее везучего земляка.
