Глава семнадцатая
Когда Алексей после проверки жалобы трудящихся Пригородного района возвратился в свой отдел, Калюжный не без ехидцы спросил его:
- Ну, как, молодой человек, отдохнулось на лоне природы? Считающий себя добросовестным сотрудником отдела, молодой ревизор шутки не принял. Уловив по выражению лица подчиненного, что тот готов обидеться, а то и вспылить, приняв двусмысленный вопрос за оскорбление, начальник положил свою ладонь на руку Алексея -тот сидел по другую сторону стола начальника - и счел нужным с улыбкой пояснить:
- Не надо вскидываться, молодой человек... Все просто - у нас в отделе проверку жалоб издавна принято считать чем-то вроде прогулки... Если сравнить ее с нудной процедурой документальной ревизии.
Посерьезнев, начальник отдела продолжал:
- Не хотел я травмировать твою нервную систему, но такова уж моя доля... Дело в том, что прокуратура Раскатовского района нашей области попросила срочно прислать кого-нибудь из наших ревизоров. Хищение там в потребкооперации раскрыли, причем в особо крупных размерах. Основные заправилы шайки злоумышленников уже изолированы, но, как пишет районный прокурор, нужна глубокая документальная проверка...
Вздохнув, Калюжный сделал нечто вроде признания:
- А поскольку все наши "старички" в разъезде, то сам понимаешь - мне ничего не оставалось, как пойти в секретариат и выписать командировку на твое имя, хотя ты у нас пока числишься в стажерах. В порядке поощрения отпускаю тебя сейчас к своей семье - но с условием, что завтра, хотя бы к вечеру, ты будешь на месте.
Как молодой человек ни настраивал себя на ожидающие его в командировке всевозможные передряги, фортуна в первый же день пребывания в Раскатове показала ему, что он как не вполне удачное порождение природы может лишь предполагать, а вот располагать собой - сие, увы, ему не дано...
Суровые морозы в том году начались с середины декабря, вскоре после прибытия ревизора в пункт назначения. А руководство райсоюза еще не удосужилось завезти на зиму дрова, которые его работники заготовляли в одном из самых отдаленных районов области, поскольку в родном краю леса были вырублены еще в незапамятные времена. Так и пришлось ревизору за компанию со счетным персоналом райсоюза по целым дням, как любил выражаться местный главбух, морозить ни в чем не повинные потроха. Алексею плюс к этому доставалось на орехи еще и в доме заезжих. Правда, там вечером печь немного протапливали соломой, но это было все равно, что у мухи за ухом почесать.
Главной служебной заботой областного чиновника в Раскатове было выяснение причин, в силу которых в потребкооперации района оказалось возможным систематическое хищение кооперативных денег. Механизм изъятия средств был неправдоподобно прост. Мошенники на оборотные средства торговых предприятий скупали у крестьян шкурье крупного и мелкого скота, выделывали в подпольном цеху, устроенном на дому одного из них, хромовые кожи и овчины, товар сбывали в соседнем районе "из-под полы", а "навар", как они это называли, делили между собой.
Дельцов, присосавшихся к предприятиям потребкооперации района, местные карательные органы разоблачили и отдали под суд еще до приезда ревизора. Новый председатель райпотребсоюза Грачев, бывший директор совхоза, неплохо разбирающийся в вопросах кооперативной торговли, сразу же поставил перед областным ревизором задачу:
- Нам, Алексей Петрович, массу мороки задал заведующий оптовым складом Тельцов. После суда над расхитителями я отдал распоряжение нашим бухгалтерам тщательно проверить сохранность доверенных ему ценностей. В результате ревизии была выявлена крупная недостача, а также запутанность учета. Теперь, поскольку вы здесь, к вам будет просьба - помочь работникам бухгалтерии разобраться, не допускал ли завскладом злоупотреблений, которые подпадают под соответствующие статьи уголовного кодекса.
Алексей подумал было, не удалось ли раскатовским подпольным дельцам впутать в свои махинации также и Тельцова. Однако связь заведующего складом с разоблаченными махинаторами следственным органам установить не удалось, И он наверняка знал это. Именно это обстоятельство позволило дерзкому на язык, достаточно сильному в школьной, да и деловой грамоте скандалисту не только прикидываться невинным агнцем, но и вести себя нагло, вызывающе оскорбительно. Нимало не стесняясь, он всячески третировал областного ревизора, зло издевался над каждой его промашкой, брал его на испуг, угрожая, что он "дойдет до Москвы, а уж добьется, что -бы ревизора-молокососа упекли за решетку". За то, дескать, что тот не считается с гуманными советскими законами. Хотел Тельцов от ревизора вроде немногого: любыми средствами добиться, чтобы тот дал команду бухгалтерии райсоюза описать с него на естественную убыль выявленную у него при проверке крупную недостачу товаров - сахара-песка, кондитерских изделий, сортовой муки, круп, мыла. Областной ревизор и главный бухгалтер райсоюза Болдырев раскрыли перед буяном все имевшиеся в их распоряжении официальные справочники и директивы - вплоть до последних московских инструкций, дабы доказать ему, что всё полагающееся по закону с его счета уже списано до последнего грамма и что ему надо возместить причиненный им ущерб, если, конечно, он не хочет отвечать за нанесенный ущерб перед судом.
В ответ Тельцов разразился бранью, приводя в свое оправдание смехотворные доводы.
- А вы знаете, - орал он, - что у меня на складе полно крыс и мышей, и никто с вредителями ничего не хочет делать.
Алексей сходил в местную санитарно-эпидемиологическую службу, где ему вручили скрепленную подписями руководителей и печатью справку, в которой были подробно, по датам, перечислены мероприятия по дератизации помещений складов и торговых предприятий райпотребсоюза. Тельцов, даже не удосужившись прочесть бумагу, бросил ее чуть ли не в лицо ревизору, выкрикнув с раздражением:
- Что вы меня какими-то филькиными грамотами кормите? Вы ревизор или бумажный червяк? Ходите здесь, трясете милицейскими штанами, да то и дело немытую шевелюру подправляете...
...Что-что, а трепать ни в чем не повинным служащим нервы лихой торгаш умел. И держать их ежедневно в диком нервном напряжении ему, видимо, тоже доставляло немалое удовольствие.
И как ни странно - Алексей, кажется , даже начал переживать из-за своих "милицейских" брюк. Дело в том, что он с месяц на -зав, видимо, потянувшись за своими коллегами-ревизорами, пошил себе у портного, знакомого тетки Катерины, форменный костюм. Он, может, тогда и не сделал бы этого, но его уговорил тот же ходячий эта -лон чиновника-ревизора, каковым в отделе считали авторитетного сотрудника Никитина. Его супруге где-то посчастливилось достать отрез синей диагонали, но ее благоверный решительно отказался носить форменную одежду. "Ты что, - заявил он жене, - хочешь, чтобы горожане путали меня с постовым милиционером? И хитрец сбагрил отрез Алексею. А тому подобный фасон одежды хотя и пришелся по душе, благо он освобождал его от необходимости еженедельно менять рубашки, но он уже решил было, не в последнюю очередь из-за охаивания его униформы злоязычным скандалистом, приехав домой, в первую очередь переодеться в свою сильно поношенную пиджачную пару гражданского покроя. Однако нужда в этом внезапно отпала. Буян-растратчик с его холерическим темпераментом и помешательством на фантастических нормах естественной убыли загадочным образом исчез. Накануне он во всеуслышание обозвал ревизора невеждой, который-де еще не вырос из штанишек первоклашки и пригрозил ему и главбуху, что поедет в облпотребсоюз и добьется, чтобы их обоих разжаловали в подметалы.
В довершение всех бед Алексею начал трезвонить из оргревизионного отдела его шеф Калюжный.
- Вы чего там прохлаждаетесь? - возбужденно кричал в трубку.- Курорт что ли себе на лоне природы устроили? Тут дел под завязку, план горит, а вы там резину тянете...
Немного полегчало на сердце у бедняги-ревизора, когда ему позвонил коллега Никитин, душа у которого несмотря на склонность к официальной форме общения оказалась не чужда трогательной человечности.
- Ну, что, Леха, - не без толики иронии осведомился коллега, -я чую, ты там уже, наверное, молебен за упокой по себе заказывать собираешься?
- А ты бы, - не принимая шутки, возразил Алексей, - вместо того, чтобы хохмить, лучше бы поделился свои богатым опытом. Сам понимаешь, что мне сейчас не до шуток.
- Да нет, - уверенно возразил собеседник, - именно сейчас тебе самая пора встряхнуться по-молодецки, потому что твоя достойная похвалы настырность одержала-таки победу...
И Никитин неторопливо рассказал о событии, в возможность которого, если бы об этом сообщил кто-нибудь другой, Алексей, наверное, никогда бы не поверил. Оказывается, Тельцов, навострив лыжи, действительно осмелился заявиться в областной союз потребительских обществ, причем выбрал момент, когда там проходило очередное заседание правления. Как потом это красочно изложил Калюжный, вел себя растратчик на этом заседании так же дерзко и нагло, как и дома, в своем райсоюзе, где ему втемяшилось взять на арапа местное начальство вкупе с областным ревизором. Это сразу же восстановило против него всех членов правления во главе с его председателем. Те, заслушав информацию Калюжного, которого Алексей старался постоянно держать по телефону в курсе дела, возмущенно потребовали от наглеца немедленно вернуться домой и выполнять указания областного ревизора, если он не хочет, чтобы его этапировали по месту жительства под охраной. Как поведал Никитин, Тельцов покинул зал заседаний облпотребсоюза, со злостью хлопнув дверью. После его ухода, точнее, после того, как закончилось заседание, зампредправления хватился своей пыжиковой шапки, которая вместе с одеждой других участников заседания висела в прихожей, служившей одновременно и раздевалкой.
Кончилась эпопея с Тельцовым тем, что правлению раскатовского райпотребсоюза пришлось передавать дело в местный отдел НКВД на предмет розыска злостного должника.
Алексей издавна привык, оказавшись в уединении, размышлять о роли положительных эмоций в поддержании психического равновесия человека. Иногда он признавал целительную роль этих эмоций, но чаще сомневался в этом. Однако факта успокоения своих нервов, взбудораженных общением со скандалистом Тельцовым, в результате непродолжительного общения с молоденькой бухгалтершей Ниной он, увы, отрицать не отважился. Когда он, изнуренный бесконечными увещеваниями упрямого растратчика, услышал в первый раз душевно-ласковый, а главное - исполненный спокойной уверенности в себе голос девушки, доселе незнакомой ему, он даже малость опешил от неожиданности: его озарило, будто в комнату вошла его первая любовь Валя Светлова. Что тембр голоса у девушки был более мягкий, уравновешенный, он повял только потом. Ровный, не отягощенный никакими переживаниями говор Нины подействовал на угнетенное сознание молодого человека, наверное, как материнская колыбельная в далеком детстве. Нервное напряжение его стало постепенно спадать, и он почувствовал, что к нему возвращается нормальное, не подавляющее дух восприятие действительности. А глазное, ему хотелось смотреть и смотреть на эту дивчину с умными серо-голубыми глаза-ми, с правильными чертами привлекательного лица.
Как потом выяснилось, девушка работала бухгалтером одного из сельпо здешнего райсоюза и теперь, приехав с годовым отчетом, задержалась в районном центре на несколько дней. Встретив однажды в коридоре Нину одну, он заговорил с ней. Новая знакомая охотно отвечала на вопросы, тем более, что, как оказалось , они были почти что земляками: городок Черемное, родина Нины, находился все-го в каких-то двух десятках километров от Кустарей. Девушка да- же охотно позволила как-то вечером сводить себя в кино. Алексея покорила в ней какая-то милая беззаботность, непосредственность и цельность натуры. Провели они наедине всего один вечер, а у молодого человека, когда он уезжал из Раскатово, сложилось впечатление, что они были знакомы друг с другом чуть ли не с милой поры - отгостившей, невозвратной юности.
Дома перенервничавшего, сильно простуженного ревизора со вздохом облегчения и с радостно заблестевшими глазами - еще бы, целый месяц с великим нетерпением ожидала! - встретила молодая жена. Одного объятья милушке показалось мало, напросилась на второй, во время которого, наверное, минуты три не хотела отрываться от своего бесценного, замучившего ее, бедолагу, бесконечными разлуками. Когда малость отошла от восторгов встречи, детолюбивая мамаша начала хвастаться подвигами их ненаглядного сынули.
- Ты знаешь, Леш, - начала восторженно докладывать Веруня, - что он тут однажды отчубучил? Тетя Катя как-то затеялась с консервированием лесных ягод... Ну, помыла она литровые стеклянные банки и оставила одну из них, надколотую, на скамейке в кухне. Сидим мы с ней в комнате за столом, чаек с ежевичным вареньем попиваем... Глядь, заявляется наш сынуля, и подняв в вытянутой ручонке поврежденную банку, другой рукой раза два повел туда-сюда, с серьезной миной объявляя нам: "Не я..." Ты понимаешь - ребенок, а уже докумекал, что виноватым быть негоже...
Палаше ничего не оставалось, как открыть свой затасканный ревизорский портфель и вручить не по летам сознательному отпрыску облезлого глиняного коняшку - единственную игрушку, которую он отыскал в захудалой раскатовской лавчонке о громкой вывеской "Канцтовары". Своим дамам горе-кавалер, смутясь, пообещал:
- Ну, а вам, барышни, гостинцы привезу в следующий раз. Тетка в ответ промолчала, а Веруня с обидой, правда, наигранной, упрекнула своего неухажористого хозяина:
- У тебя всегда так...
Ночью у Алексея начала сказываться жестокая простуда, которую он подцепил в Раскатове. У него появился жар, он то и дело надсадно кашлял, из-за чего не мог уснуть сам и лишил сна супругу, которая переживала, не зная, что делать с больным. Хорошо хоть, что у тетки нашелся какой-то отвар, которым она, будучи разбуженой кашлем племяша, раза три за ночь поила больного. Утром Веруня чуть ли не силком затащила бедолагу в ближайшую поликлинику. Врач прописал больному какие-то порошки и посоветовал регулярно принимать снадобье из топленого свиного сала, сливочного масла и меда. Стоили эти продукты на рынке недешево, но женушка денег не пожалела - здоровье кормильца она ценила куда выше...
Начальнику Алексея, Калюжному, пришлось к своему неудовольствию на время освободить ревизора от командировок и засадить его за сочинение должностных инструкций для ревизоров райпотребсоюзов. Тут Алексею пригодилась его страсть к сочинительству, которую он обнаружил в себе еще в средней школе и которая подвигнула его тогда на дерзкий почин - сделаться на время внештатным корреспондентом местной газеты....
Ревизовать свой самый отдаленный райпотребсоюз, расположенный на одной из окраин области, Алексей Сафонов отправился, когда зимняя санная дорога уже порядком размякла и занедужила, как бы говоря - спеши, путник, а то далеко по мне на полозьях не раскатишься, время приводить в порядок тележные колеса.
Поскольку вот-вот должна была наступить весенняя распутица, Калюжному пришлось закрыть глаза на эффект внезапности ревизии, соблюдение которого было регламентировано специальным постановлением правления облпотребсоюза, и позвонить председателю маниловского райсоюза, попросив его помочь с доставкой к нему областного ревизора. Тот, конечно, отказать в просьбе своему высокому начальству не посмел бы, даже если и захотел. В назначенное время прибывший "по утрешнему морозцу", как сказал бы коренной сельчанин, Алексея с напарником ждал на остановочном пункте запряженный в легкие санки молодцевато выглядевший райсоюзовский гнедой из Маниловки. А находился тот остановочный пункт на асфальтированном шоссе, в то время единственном в области, да и то построенном немцами-военнопленными. Если бы не это шоссе, по которому курсировал старенький дребезжащий при движении автобус, то Алексею с напарником пришлось бы тащиться на санях более девяносто верст - за одни сутки вряд ли бы удалось управиться. А так ревизоры были доставлены на место менее чем за четыре часа, считая езду на автобусе.
В напарники ревизору дали инструктора - пожилого, вечно погруженного в свои горестные думы Ивана Курилыча. Вообще-то по отчеству он был Кириллович, но за привычку чуть ли не через каждые полчаса дымить самокруткой, Рафика, секретарша отдела, обозвала его Курилычем и эта кличка пристала к нему на все время его пребывания в облпотребсоюзе. Правда, ревизор Сафонов считал, что секретарша поступила по отношению к пожилому человеку несправедливо. Она же знала, что его год назад жестоко обездолила судьба, позволив себе лишить его ни в чем не повинного семнадцатилетнего сынишки - единственного ребенка в семье. Алексею трудно было поверить в правдивость бесхитростной истории, рассказанной ему потерпевшим. Но его словам - совсем еще зеленый подросток, живший в доме напротив, середь бела дня взял заряженное отцовское ружье, спустился в подвал своего дома и оттуда выстрелил в окно дома Ивана Кириллыча. В окно, за которым в это время стоял их сынишка. Смерть была мгновенной - жакан, которым было заряжено ружье, угодил сыну в левый висок... Пришлось потерпевшим менять квартиру - видеть дом убийцы было выше их сил. Несчастный отец, будучи на военной пенсии, и на работу-то в облпотребсоюз пошел только потому, что надеялся - авось на людях ему будет легче пережить трагедию...
...По рассказу возницы, который оказался словоохотливым собеседником, ничем не знатное село, в которое сейчас ехали ревизоры, раньше называлось не Маниловкой, как теперь, а Даниловкой. Будто потому, что царский служака, которому в давние, теперь уже позабытые народом времена были пожалованы тамошние угодья, приехав на место и познакомившись с ландшафтом, только и смог выговорить:
- Да... Неловко...
Потому что через все те земли, на которых ему предстояло поселиться, насколько достигал глаз, тянулся широченный, неимоверной глубины овраг. Привезенным потом своим крепостным крестьянам хозяин вроде бы приказал селиться не на ровном месте, а почему-то именно вдоль этого дикого, пугающего своей неприступностью оврага, причем у самого его края. И вроде никто об этом особо не пекся, но со временем здесь получилось так, что если в обычных российских селах главной достопримечательностью со временем становилась центральная улица, то в Маниловке ею вопреки всякому здравому смыслу сделался уродливый овраг.
Обстоятельство, которое заставило Алексея на какое-то время по приезде отдаться во власть невеселых мыслей - это то, что ему здесь несмотря на приложенное старание, не удалось среди серых, крытых в основном полугнилой угрюмой соломой домишек обнаружить ни одного свежего строения. Это по его мнению свидетельствовало только об одном: молодая поросль сельчан, подрастая, не обнаруживала никакого желания оставаться караулить сомнительное сокровище своей родину - бессмертный овраг...
Председатель Маниловского райпотребсоюза Стрельцов, сравнительно молодой еще человек, который, как потом узнал Алексей, во время войны командовал подразделением минометчиков и который до сих пор носил военную форму и в будни, и в праздники, разумеется, споров с нее знаки различия, вначале произвел на ревизора благо-приятное впечатление: подтянутый, дисциплинированный, вежливый - этого у него было не отнять.
Однако, когда ревизор стал знакомиться с показателями работы хозяйства - организацией торговли, удовлетворением спроса покупателей - сельчан, своевременностью расплаты по долгам, работой с кадрами, борьбой с хищениями, то почти по всем статьям в работе руководства оказалось больше минусов, чем плюсов. Правда, нельзя было сказать, что хозяйство было в глубоком прорыве, но ведь большинство хозяйств в потребкооперации области, как внушало ревизорам облпотребсоюза их начальство, давно уже вышло из разрухи, в которую они были ввергнуты условиями военного времени. Алексею предстояло выяснить причины, в силу которых Маниловский райсоюз продолжал топтаться на грани банкротства.
На эту тему у ревизора состоялся разговор с заведующим торговым отделом райсоюза, человеком средних лет с грубыми чертами лица и, как показалось областному работнику, обладавшим добрым сердцем. После обычного вступления о дружной весне, о делах в колхозах района, которые готовились к весенне-посевной камлании, Алексей поинтересовался:
- Почему ваш председатель целыми днями просиживает в своем тесном, прокуренном кабинете? И в сельпо района, как я вижу, не выезжает. Ведь в других райсоюзах, где я побывал, председатели своим подопечным в селах дремать не позволяют...
Иван Дмитриевич - так звали завторга - в ответ иронически улыбнулся:
- Зато наш Сергей Петрович - еще тот аккуратист... Правда, в другой области.
- В какой же, если не секрет?
- Вы видели у него на столе кипу аккуратно сложенных бумаг? Это только одна почта райсоюза, и только за одну неделю. В ней -постановления вышестоящих органов, указания, инструкции о том, как надо составлять деловые бумаги, куда и когда их направлять. И ответ на каждый документ он у нас составляет сам. И это - не считая текстов его выступлений на заседаниях нашего правления, которые нам велено проводить не реже четырех раз в месяц, а также протоколов этих заседаний - тех, что он аккуратно пересылает вам, в облпотребсоюз.
- И что же это была за персона, что надоумила вашего председателя заниматься бумаготворчеством лично?
- Такое требование предъявил ему от имени областных властей сам Боголюбов...
- А кто это такой?
- Как, разве вы не знаете? Это не то инструктор, не то инспектор орготдела облисполкома.
Алексей вспомнил - встречал он этого человека раза два в районах области. Высокий, плотного сложения, с аккуратно подстриженной сивой шевелюрой, в общем то, что называют благообразной внешностью, этот деятель, приезжая в какую-либо районную организацию, держал себя важнее иного генерала, хотя до революции был всего лишь певчим в одной из церквушек губернского города.
- Приедет этот задавака в наш район, - продолжал Иван Дмитриевич, - и обязательно нанесет визит к нам, в райсоюз. Уединится с председателем в его кабинетике, вальяжный такой, представительный - хоть портрет с него пиши - и придвинув стул вплотную к столу председателя , начинает зычным голосом читать свою заученную проповедь о том, как надо держать себя советскому руководителю учреждения и что ему можно делать, а что ни в коем случае не позволять себе, чтобы не уронить свой авторитет. Так, он внушил нашему председателю, что главное в руководстве - это в точности выполнять указания областных инстанций о так называемой коллегиальности, под которой он понимал регулярное проведение заседаний правления. И чтобы на них обязательно приглашались вое ответственные работники хозяйства. Ну и Боже упаси, если председатель не подготовит заранее текст своего доклада - "сырое" слово до сознания подчиненного не дойдет. Тогда как вовремя сделанное толковое внушение - самое верное средство для того, чтобы подчиненные не сбились с пути истинного.
Поскольку проповедь читалась важным лицом из областного органа, причем с самым серьезным и важным видом, Стрельцов, как исполнительный служака, львиную долю своего рабочего времени, а порой и целые вечера тратил на то, чтобы оттачивать формулировки своих выступлений на заседаниях правления, воспитательных бесед с молодыми сотрудниками, приводить в удобочитаемый вид протоколы заседаний правления и томиться над сочинением ответов на бесчисленные, порой чересчур уж замысловатые деловые бумаги из разных инстанций.
На основную свою работу - поиски источников поступления товаров для подпитки своих торговых заведений, организации изготовления по мере возможности хотя бы простейших изделий на месте - у него времени почти не оставалось.
А главное - о том, что таким своим поведением Стрельцов лишал свой характер того волшебного стерженька, на котором держится самостояние человека вообще, а человека, взвалившего на себя тяжкую ношу руководства коллективом, выполняющим ответственную работу, в особенности - об этом маниловский председатель, видимо, вовремя не подумал или, подумав, не нашел в себе силы изменить стиль своей работы, приведя его в соответствие с характером решаемых руководимым им коллективом задач.
О странностях методов руководства доверенным ему райпотребсоюзом, которых придерживался Стрельцов, Алексей всерьез задумался в одну из ночевок в тесном закутке, отделенном от горницы легкой дощатой переборкой, куда его поместила хозяйка хаты - сторожиха конторы райпотребсоюза тетушка Агафья. Поместила после того, как она наказнилась на мучения молодого ревизора, коротавшего ночи на куцем диванчике в кабинете председателя.
Проснувшись во второй половине ночи, молодой ревизор тогда помимо своей воли задумался - а сам-то он, Алексей, делая свои первые ревизии, разве старался придерживаться канонов и установок, которые ему и его сверстникам вдалбливали в техникуме преподаватели? Увы! Он, придя на работу, быстро усвоил, что советы его умудренных личным опытом коллег по оргревизионному отделу гораздо полнее отвечают запросам практики, хотя так же позволяют решать встречающиеся проблемы, не пересекаясь с требованиями законов.
Сафонов допускал, что председатель Стрельцов, взвалив на себя обязанности, связанные с бумажной волокитой, вольно или невольно отвлекается от решения проблем, от которых зависело материальное благополучие граждан района, и без того в те времена весьма относительное. Положение затруднительное, но не безвыходное. По мнению Алексея, достаточно будет побеседовать со Стрельцовым и он сам не преминет задуматься над своими заблуждениями.
А еще лучше - поговорить о недочетах в работе председателя с главным бухгалтером райпотребсоюза Лидией Тимофеевной - опытным специалистом, добрым, отзывчивым человеком. Она, как заметил Алексей, пользовалась у председателя райсоюза трогательным, чуть ли не братским уважением, которое особенно бросалось в глаза людям - как ревизор - по приезде в Маниловку. А уважать эту славную женщину было за что. Будучи местной жительницей, она, в свое время закончив с отличием областной кооперативный техникум и заняв пост бухгалтера райсоюза, завоевала доброе отношение к себе со стороны односельчанок в первые же месяцы своей работы. Завоевала не в последнюю очередь тем, что в тяжелое военное время, взяв в свои честные руки распределение поступавших в мизерных количествах товаров - хлеба, соли, керосина, мыла, спичек, умела сделать так, что никто из граждан не оставался в обиде. Особое же внимание Лидия Тимофеевна всегда уделяла одиноким матерям, чьи кормильцы полегли на кровавых полях беспощадной войны. Им она помогала всем, чем только могла...
Искренне тянулись сердцем к своей начальнице, а вернее сказать, к доброй наставнице, труженицы конторы райпотребсоюза, которые были приставлены учитывать поступающие и отпускаемые материальные ценности и денежные средства.
- Она у нас вместо родной маменьки, - всплыло как-то в откровенном разговоре, состоявшемся у Алексея с молоденькой кассиршей райсоюза Любой.- Каждая из нас к ней за советом бежит, когда, бывало, нужда или невзгода какая приспичит...
- Например, когда ум за разум зайдет - никак решить не может, какие чулки покупать - бумажные или вискозные,- пошутил ревизор.
- Да нет, что вы, смеетесь, что ли... Я имею в виду - по работе, когда не знаешь, как поступить, чтобы и волки были сыты, и овцы целы... Вот позавчера, например, Надя, щеголеватая продавщица из керосиновой лавки, с разрешением от председателя прибежала - выдать ей пятнадцать рублей в счет зарплаты... Перчатки, видите ли, модные в раймаг привезли. А в кассе денег осталось только на то, чтобы молоденькой роженице выходное пособие выплатить. Ну, сами понимаете, справедливость тут должна быть или нет? Я отослала девчонку к Лидии Тимофеевне - как она решит, пусть так и будет. Ну, та пару нужных слов продавщице потихоньку сказала, гляжу, просительница даже зарделась от стыда.
"Что и говорить, - подумал Алексей, - происшествие вроде пустячное, из тех, что случаются дюжинами повседневно... Но не из таких ли мелочей складывается в нашей жизни представление об истинных достоинствах того или иного человека?.."
...Запомнился Алексею уважительным отношением к нему и какой-то беспокойной, щепетильной добросовестностью в работе заведующий оптовым складом Маниловского райпотребсоюза Аким Дерябин. На своем складе, который здесь все почему-то называли базой, он проводил обычно весь световой день. За товарами на железнодорожную станцию - а это более чем в полусотне километров от села, причем в чужой области, он обычно ездил сам, хотя это в его обязанности не входило. Ездил, как правило, на колхозных клячах, поскольку автотранспортом райсоюз пока так и не разжился. Не трудно представить себе, сколько мытарств и невзгод он и его случайные помощники претерпевали в осеннюю распутицу и в лютые морозы, не говоря уже о февральских вьюгах, которые заметали дорогу на всем ее протяжении.
Поскольку Дерябин обладал компанейским характером, ему относительно легко удавалось завязывать приятельские отношения о работниками областных баз, и те нет-нет, да и подбрасывали толику ходовых товаров. И если райпотребсоюзу удавалось доводить выполнение плана товарооборота, от чего зависела оплата труда работников аппарата, хотя бы процентов до девяноста, то это лишь благодаря стараниям заведующего складом.
Алексею пофартило, что называется, найти с Акимом общий язык. Это пригодилось ему, когда потребовалось вступать в контакты с местными властями, что входило в обязанности ревизора. Он заходил к заведующему складом, словно к приятелю, когда назревала потребность просто поболтать на отвлеченные темы, чтобы дать отдых нервам, устававшим от перенапряжения.
К сожалению, Дерябин не сумел приучить себя к тщательному соблюдению правил складского учета. Бывало - отпускал товары под расписку, по устному распоряжению начальства. На его беду - иногда расписки терялись. Однажды ревизией у него выявили недостачу на сумму около двух тысяч рублей. Возместить ущерб он не смог, дело передали в прокуратуру. Поскольку Аким был членом партии, райком распорядился: уголовного дела против него не возбуждать, но лишь при условии, если он согласится возглавить один из глубинных совхозов - захудалый, лишившийся во время войны почти всей мужской рабочей силы. Все это было уже какое-то время спустя после отъезда Алексея в областной центр. По слухам, дошедшим до ревизора, Аким скрепя сердце согласился. А куда было деваться - жена, двое малых детей... Что было с приятелем потом, Сафонову дознаться так и не удалось.
Завершающие аккорды симфонии, то бишь ревизии Алексея Сафонова в Маниловке, едва не оказались драматическими. На него, как он узнал некоторое время спустя после возвращения в облпотребсоюз. некие деятели в Маниловке совсем было уже нацепили ярлык не то умственно неполноценного индивида, не то засекреченного вредителя, маскирующегося под честного советского служащего.
А дело было так. Заведующего чайной райпотребсоюза Мартына Блудного, торгово-финансовую деятельность которого ревизор Сафонов, только что обревизовал, вдруг вызвал к себе второй секретарь местного райкома партии некто Купчиков. Вызвал он его по неотложному делу - надо было срочно принять на склад чайной туши пяти колхозных коров. У Блудного хватило ума, чтобы спросить:
- Пять коров? Зачем это? У нас мяса запасено достаточно...
- Мы и без тебя знаем, что достаточно. Ишь, умник нашелся. Эти туши надо срочно реализовать, а деньги внести в кассу колхоза "Светлый путь".
Секретарь умолчал о том, что у колхоза на исходе корма, вот-вот начнется массовый падеж скота от бескормицы... Об этом непременно узнают в обкоме партии, местным "головкам" может не поздоровиться - их могут лишить "корочек", а вместе с ними и тепленьких местечек...
- А кому же мы их продадим, - испуганно-жалобно проговорил Блуднов, - если у нас в чайной обедают только полтора десятка механизаторов из МТС, да двое-трое командированных. У нас суточный расход этого продукта - мяса то есть - всего каких-то десять кило... Да и с хранением беда - солнце вон жарит чуть ли не по-летнему.
- Ну, заныл, словно на похоронах... А ты организуй торговлю своими котлетами да бифштексами на рынке, придумай еще что-нибудь, на то ты и приставлен к делу. Словом, чтобы коровы завтра были у тебя на складе.
Человечишко Блуднов был не из храброго десятка, юркий, правда, и пронырливый, а когда приспичит, то, по словам заведующего оптовым складом Акима Дерябина - родную мать продать может. К тому же потерять свою сытную кормушку - чайную - ему было до смерти жалко. Еще бы - кормился он с семьей в ней бесплатно. Плюс к тому все отходы кухни супруга Блуднова, работавшая там поварихой, каждый день уносила домой - за год по паре боровков на дармовом корме выхаживали. Прибыток по тем временам куда как весомый!
Областные ревизоры - Алексей Сафонов с Иваном Курилычем, поскольку свои дела в Маниловке они закончили, тем временем уже отбыли восвояси. А Блуднову так и пришлось принять те злополучные туши на склад чайной. Алексей об этом, естестественно, ничего не знал.
Поскольку солнце в ту весну на тепло не скупилось, то снег на складе чайной растаял раньше времени, мясо подверглось порче, и его пришлось сактировать и закопать в землю. Дело приняло опасный для Блуднова оборот. Завторг и другие правленцы намекали ему, что его могут отдать под суд. Пришлось злосчастному прислужнику райкомовских чиновников пойти на рискованный шаг. По совету жены, отец которой был председателем местного колхоза, Блуднов воспользовался тем, что подоспело очередное собрание членов-пайщиков потребкооперации района. На этом собрании тесть пострадавшего предложил участникам-землякам разрешить правлению райсоюза списать сумму причиненного чайной ущерба на ревизора облпотребсоюза, поскольку он, дескать, продержал склад закрытым на ревизию дольше положенного времени, воспрепятствовав реализации мяса и вызвав тем самым его порчу.
Новость эту привезла в облпотребсоюз и рассказала ревизору Сафонову Лидия Тимофеевна. Расписывая ее Алексею - они встретились у дверей бухгалтерии, куда командированная из Маниловки приехала с отчетом - гостья с любопытством наблюдала искоса, как пострадавший реагирует на неприятную для него весть. Алексей заметил это и постарался ничем себя не выдавать. Выслушав неприятное для него сообщение, он только и сказал:
- Ну, что ж, придется мне теперь объезжать вашу епархию вкругаля...
- Да не бойтесь, - мягко улыбнулась бухгалтерша, положив свою ладошку на руку собеседника, которой он оперся на подоконник. -Правление райсоюза по согласованию с прокурором района дело о порче мяса пересмотрело. Виновным был признан Блуднов, который действовал в обход руководства райсоюза - владельца чайной. Иск о возмещении ущерба передано в суд. Только судья почему-то всё тянет резину. По- видимому, в дело вмешался кто-то из райкома. Но вам опасаться нечего - все наши правленцы на вашей стороне.
И Лидия Тимофеевна улыбнулась светлой и немного грустной улыбкой. В уголках ее глаз блеснули слезы, поэтому женщина быстро отвернулась.
"Уж не влюбилась ли она в меня?" - с теплым чувством подумал Алексей, ловя себя на том, что ему жаль расставаться с этой славной женщиной.
...Когда Алексей - уже у себя в облпотребсоюзе - готовил для правления выводы и предложения по итогам ревизии в Маниловке, ему вспомнилось - уже не в первый раз - что председатель обревизованного им хозяйства во время их заключительной беседы как-то робко, не по-деловому, попросил его "замолвить перед областным начальством словечко"... Райпотребсоюз очень нуждался в ссуде, хотя бы скромной, а также в выделении дополнительных товарных фондов.
Ревизор, искренне желавший помочь бедствующему хозяйству своей зоны, долго ломал себе голову, как ему быть, к кому из начальства толкнуться с такой непростой просьбой. Опыта в таких делах у него не было никакого. Ни в один из высоких кабинетов своего импозантного учреждения он еще не был вхож. Начальник его родного отдела Калюжный от таких сложных вопросов без всякого стеснения увиливал. С пониманием отнесся к нужде своего коллеги все тот же закаленный в стычках с жуликами ревизор Никитин.
- Помочь тебе в таком сложном для нас, ревизоров, деле, - сказал он Алексею, - может только наш заместитель председателя по торговле Колышкин. В делах организации и финансирования кооперативной торговли он у нас - единственный дока. Только прорваться к нему в кабинет тебе не удастся. Секретарша у него - пресловутый цербер - ей даже в подметки не годится. А вот если тебе пофартит прищучить его где-либо в нерабочей обстановке...
Как ни странно, случай такой молодому ревизору вскоре представился. Как-то вечером, при выходе из учреждения после какого-то совещания, ему и Колышкину оказалось по пути, когда они возвращались домой.
Дорогой скромный сотрудник аппарата облпотребсоюза осторожно, издалека, завел разговор об условиях, в которых приходится работать подопечному ему Маниловскому райсоюзу - удаленность от торговых баз, бездорожье, постоянная нехватка денежных средств... От ходатая не ускользнуло, что пока он разговаривал с зампредом в ключе обычной констатации фактов, Колышкин своими репликами давал ему знать, что он в курсе дела. Когда же ревизор передал важной персоне просьбу председателя райсоюза в Маниловке, ответственный товарищ сначала замкнулся в себе и какое-то время шел молча, а потом жестко отпарировал:
- Помогают в нашем деле тому, у кого своя рубашка в мыле...
...Алексей понял точку зрения высокопоставленного чиновника по-своему. В нашей державе чем выше иной человек поднимается по иерархической лестнице, тем больше он проникается уверенностью: его дело не тянуть вместе со всем народом лямку государственного хозяйства, а лишь управлять, то есть повелевать да следить, чтобы ее исправно тянули нижестоящие. Иными словами - если у тебя рубашка еще не в мыле, подождем, пока она не сделается таковой,
К счастью, молодой ревизор вспомнил: у него сложились вроде неплохие отношения с шефом финотдела облпотребсоюза - горбатеньким Самуилом Крамером. Хотя тот был лет на десять старше, он при встречах первым протягивал руку, чтобы поздороваться, не забывая при этом справиться о житье-бытье. Встретив его как-то у дверей своего отдела, Алексей задел с ним разговор издалека:
- Самуил Евсеич, а как у вас выдаются ссуды? Кощу они положены?
- Да хоть вам, если мы сочтем, что вы платежеспособны...
- Нет, кроме шуток... Мой подопечный райсоюз сейчас в финансовом прорыве...
- Маниловский что ли? Так почему же их председатель молчит? Пускай подает заявку. Мы войдем с ходатайством к председателю облпотребсоюза. Я не помню ни одного случая, чтобы он не согласился с нашей мотивацией.
Надо ли говорить, как обрадовался сердобольный ревизор Сафонов, когда получил известие, что маниловцы получили наконец то, в чем они так остро нуждались. Ведь это был первый случай, когда ему удалось оказать хоть какую-то помощь опекаемому им райсоюзу!
За год Алексей Сафонов обревизовал шесть райпотребсоюзов области. Два месяца работал в отделе, выполнял задания начальства.
Когда ревизор находился в командировках, он волей-неволей забывал, что у добрых людей время суток обычно делится на рабочее и свободное. Он работал каждый день, в том числе и в выходные, до тех пор, пока были силы. Так же, насколько он знал, обстояло дело и у его сверстников по профессии. О доме, о семье Алексей думал обычно, когда просыпался среди ночи. Два, реже три раза за время командировки он опускал в почтовый ящик письмо или открытку, чтобы сообщить Вере, что он жив и здоров, очень скучает по ней и сынуле и каждый день считает, сколько времени осталось до их желанной встречи. Ревизор, молодой женатый мужчина, как и любой бы сверстник на его месте, в командировке, особенно когда ее срок переваливал за половину, и в самом деле не чаял дождаться ее конца. Чем ближе подходил последний день разлуки с семьей, тем более страстным становилось желание мужа обнять свою милую женушку, тем сильнее донимало папашу нетерпение увидеть, как подросло его чадо, которое, чего доброго, наверное опять не узнает родителя, как это было прошлый раз...
Увы - и в этот приезд к семье, Алексей, встретившись с Веруней и приглядевшись к ней, не мог не заметить, что супруженька продолжает понемногу сдавать с лица, все суше становится блеск ее красивых карих глаз, хотя вид у нее был по-прежнему бодрый, а походка и все движения, как и в благословенную пору жениховства, умиляли супруга энергичностью.
Ночью, после любовных объятий, доставившим обоим небудничную радость, супруги как обычно не могли сразу уснуть. Алексей, естественно, задал супруге вопрос, который вертелся у него на языке еще по дороге домой:
- Ну как, Верунь, жилось вам тут с тетушкой? Прошлый раз ты, помнится, жаловалась на то, что у вас с ней что-то не ладилось...
Жена какое-то время молчала. Алексей был убежден: его благоверная сейчас, лежа рядом с ним в темноте, загадочно улыбается. Таков был у нее обычай: прежде чем ответить, улыбчиво посмотреть собеседнику в глаза. Муженек пожалел, что в спальне сейчас кромешная тьма. И тишина, нарушаемая только мерным посапыванием сынули, спавшего в кроватке на проходе - в двух шагах от постели родителей.
- Ну что тебе сказать про наше житье-бытье с твоей теткой?.. - позевнув, ответила Вера.
- Прошлый раз, я помню, ты больше жаловалась на то, что плохо привыкаешь к городской жизни с ее многолюдьем на улицах, вечными очередями за каждой мелочью... А также - что тебе плохо без работы, без общения с подругами...
- Ладно, хватит, - нетерпеливо прервала Вера мужа. - К жизни в городе, как оказалось, привыкнуть можно. И балачки со сверстницами, к которым я привыкла в Кустаревском райсоюзе, мне вполне заменяют хлопоты с ребенком, заботы о нем. А вот приспособиться к характеру твоей тетушки...
- А что такое? Поссорились, что ли?
- Нет, что ты, Господь с тобой! Что до твоей тетушки - положа руку на сердце скажу - с хозяюшкой нам крупно повезло. Таких щедрых сердцем бабок ныне - поискать...
- Верунь, и все же я чувствую, - возразил Алексей, - что тебе позарез хочется высказаться...
- Есть такой грех. И я буду рада, если ты захочешь выслушать меня. Но учти - разговор будет долгий. Лучше нам отложить его на завтра - у тебя же будет выходной день. А сейчас поцелуй меня, если есть охота, и давай поспим. Чтобы днем не клевать носом...
На другой день после обеда Веруня, уложив в постельку ребенка, который заснул у нее на руках, дала супругу знак - одевайся, мол. Тетушке Кате она сказала, что они с мужем выйдут на полчасика прогуляться по своей улице.
Свой разговор в тихом переулке, в который супруги свернули с людного бульвара, Вера начала не с претензий в адрес тетки Катерины, как ожидал Алексей, а с насмешек над своим характером.
- Понимаешь, Леш, - с улыбкой начала она, - никак не могу побороть чувство неловкости перед тетушкой, даже когда напрашиваюсь помочь ей в домашних делах...
Алексей, зная безвредность и открытость характера свой родственницы, никак не мог понять, чего Вера с ней не поделила. Он так и сказал жене.
- Да пойми ты, садовая твоя голова, - отпарировала та, - не могу же я так! Я привыкла все для себя делать сама, а твоя тетка чуть ли не из рук у меня вырывает Генулины простынки, которые я приношу на кухню, чтобы постирать. Что она - барыню что ли из меня решила сделать? Или ты забыл, из какой семьи ты меня взял? Белоручек у нас в семье поминали не иначе как бранным словом...
- Или еще такое... - помолчав, продолжала супруженька. - Я норовлю помочь тетушке обед готовить, а она мне: "Иди лучше, оденься, да выйди с ребенком погулять - ему, чтобы расти, свежий воздух нужен". И никакие мои доводы, никакие уговоры на нее не действуют... А что оскорбительнее всего для меня - просыпаюсь я утром, выхожу из спальни в комнату, а все мое белье, которое я вчера приготовила к стирке - уже выстиранное, высушенное и проглаженное - лежит на моей тумбочке.
Муженек, бедняга, видел, что возразить что-либо Вере сейчас бесполезно: она, накопив за время его отсутствия изрядный запас переживаний, сейчас, судя по всему, болезненно нуждалась скорее в том, чтобы облегчить душу, свалив хоть часть мучивших ее неуютных ощущений на близкого ей человека.
- Или, скажем, - продолжала Вера выкладывать свои сетования, - идет тетка в город за покупками, приносит хлеб, крупу, овощи, словом, всё, что сумеет достать, и говорит: "Я и на вашу долю взяла". Ну, я понимаю - надо деньги отдать... Спрашиваю ее - сколько, мол, с меня причитается? А она в ответ: "Я обошлась своими деньгами, заплатила столько-то и столько-то". Я выношу ей деньги, а она мне: "Положи в буфет, вдругорядь пригодятся"...
Тут Вера, глубоко вздохнув, как показалось мужу, пригорюнилась. Потом, словно спохватившись, взяла благоверного под руку, прибавив шагу, увлекла его за собой:
- Давай поспешим домой, - озабоченно проговорила она. - Там Генуля, поди, уже проснулся, надо покормить его.
На другой день, вернувшись с работы, Алексей жену и сына дома не застал. Как пояснила тетушка, Вера с ребенком только что вышла, чтобы получить в аптеке, что за углом, какое-то лекарство для ребенка. Племяш, воспользовавшись отсутствием жены, решил попытаться выяснить, что тетка Катерина думает об их отношениях с его супругой, А тетка, выслушав вопрос Алексея, почему, мол, она не берет у его жены денег за продукты, затянувшись раза два своей неизменной самокруткой, невозмутимо возразила:
- Неужто ты хочешь, чтобы я со своими близкими из-за каких-то копеек собачилась? Кстати, сейчас, например, я твоей благоверной трояк должна.,. Но все это - пустяки. Глазное, самое отрадное для меня - это то, что я с первых же дней, как вы поселились у меня, с радостью отметила про себя: Вера у тебя до денег не жадная. Сколько я у нее, скажем, на продукты ни попрошу, она никогда не справится - что, мол, почем. А сдачу принесешь - ни за что не возьмет, аж руками замахает: "Что вы, что вы, оставьте у себя, на следующую покупку пригодится.
В другой раз тетушка, вообще-то скупая на похвалы, принялась славословить благоверную Алексея:
- Жену ты себе, племяш, выбрал правильную: она зря копейку не потратит! А уж управляться по хозяйству она, как говорится - семерых отставь... Все горит у нее под руками - щи ли сварить, с постирушками управиться, овощи на зиму заготовить… А то, по нонешним-то временам, заботливые, особенно у нас в городе - уже большая редкость. Поставили новые власти бабу вровень с мужиком - никому от этого проку не прибыло. Посмотришь на иную "выдвиженку" -тоска берет зеленая... И сама неряха-неряхой ходит, цыгарку изо рта не вынимает, и дети без малого в дерьме не копаются. А ты -молодец, видать, бабу нутром чуешь. Выбор сделал по-нашенски, по-кустаревски.
Племяш, чувствуя, что его явно превозносят, решил отшутиться:
- Так, ведь, тёть Кать, когда я себе невесту-то выбирал, я твою стать да манеры вместо мерки к девчатам прикладывал. Которые не подходили – отсеивал…
И все же беспокойство за Веру, за ее душевное состояние, продолжало тревожить Алексея. Особенно серьезно задуматься о том, что семейную жизнь, точнее - быт, им с Веруней надо устраивать как-то по-другому, заставил мужа и отца случай, показавший ему, жертве наивности, насколько серьезно переживает Вера за жизнь их ребенка. Как-то среди ночи главу семьи разбудили приглушенные всхлипывания супруги.
- Верунь, Верунь, что с тобой, мгновенно поднявшись в постели, - спросил он.
- Я не знаю...- с трудом подавляя подступавшие к горлу спазмы, проговорила молодая женщина. - Не знаю, как тебе объяснить... но я теперь часто бываю сама не своя, когда ребеночек наш заливается плачем... И я не могу найти себе места, когда сыночек вдруг зайдется кашлем. Меня холодом обдает от страха: А вдруг у него коклюш? Не ровен час, мокротой закупорит горлышко и - все... считай, что не станет у нас дитятки. Я... я не перенесу этого.
Веруня уткнулась в грудь мужа, плечи ее заходили от сдерживаемых рыданий.
Потом, когда женушка мало-мальски успокоилась, она мечтательно проговорила:
- Если бы я дома-то была, я бы, случись что с сынулей, к мама -не бы сбегала - она у нас в детских болезнях - та еще дока. Как-никак, семерых нас - пострелят - на ноги поставила, никто по сей день на здоровье не жалуется...
Алексей понял это высказывание жены так: его Веруня по сей день так и не сблизилась и теперь уже никогда не сблизится - с теткой Катериной настолько, чтобы в беде чувствовать в ней вовек такую же надежную и бескорыстную опору, какую олицетворяла для нее ее родимая.
Этот последний намек Веры послужил поводом к тому, чтобы Алексей не то, чтобы впал в уныние, но всерьез задумался - а не бросить ли ему к чертовой матери это вечное блуждание-скитание по разбросанным по всем углам области шарашкиным конторам с ночевками на канцелярских столах и глотанием холодных помоев с громким названием "борщ украинский" в казенных псевдочайных. Бросить и вернуться в родимые Кустари, под отчую кровлю. Устроиться там ревизором райпотребсоюза, купить мопед, а то и мотоцикл, чтобы по вечерам возвращаться с ревизии в какой-нибудь безобидной деревеньке под крылышко к своей Веруне, к сынишке, к задушевным беседам со стремительно увядающим батей. Казалось бы, чем не перспектива...
Но как ни странно, рассоветовала своему благоверному сделать это сама Вера, по сути души пламенная патриотка родительского гнезда.
- Я присмотрелась к городской жизни, - сказала она как-то мужу. Главное, что привлекло мое внимание - женщины здесь следят за собой, и одеваются пока хоть и скромно, но со вкусом, а не как у нас в Кустарях... Наши деревенские бабы как обзаведутся детворой, так сразу раздаются вширь что твоя квашня. Иные не причесываются по целым дням, халаты домашние стирают раз в месяц, а то и реже...
Собравшись с мыслями, Веруня продолжала:
- Вобщем, я, живя у тетушкин, часто выходя на улицы города, заразилась примером, который горожанки подают нам, женщинам из захолустья.
- Каким же, если не секрет? - поинтересовался супруг, не без удивления замечая в позиции благоверной некую перемену.
- Ну, взять хотя бы их стремление одеваться - пусть и не богато, но во всяком случае по моде.
- Но для этого нужны деньги... - осторожно заметил супруг.
- Вот я об этом и хотела сказать! - горячо отозвалась Вера.- Чтобы по-людски одеваться, тех денег, что ты будешь получать, работая в нашем, Кустаревском, райсоюзе, нам на все не хватит, даже если и я пойду работать. А устроюсь я, как приеду домой, в контору обязательно.
Алексея необычное красноречие жены во время того разговора за -интриговало. Говорила она воодушевленно, в глазах поблескивали начавшие было угасать озорные искорки, щечки порозовели.
Прогуливались они в это время в скверике возле областного драматического театра, куда пришли одни, без сынишки, поскольку на улице временами накрапывал дождик. Правда, горожане, молодые и постарше, на перепадавшую временами солнечную морось внимания не обращали, а воспользовавшись по-летнему теплым майским днем, парами и поодиночке прогуливались по площади, беседовали, рассевшись по скамьям и даже играли в лото - словом, отдыхали, кто как умел. И хотя одевались люди в первое десятилетие после войны бедно, но уже чувствовалось, что молодежь в меру возможности старается следовать моде.
Алексей сам мог бы и не заметить этого, но его благоверная старательно обращала внимание супруга на все, что ей казалось примечательным.
- Вот и я у тебя так буду ходить, - показала Вера на проходившую мимо девушку в модном тогда платье фасона "клеш".
- А кто у нас в Кустарях сумеет так сшить? - поинтересовался Алексей.
- У меня маманя одно время увлекалась портняжным делом. Мне кое-что удалось перенять у нее. А здесь я журналов мод накупила, там даются выкройки. Вобщем, женщина, если захочет, может многое сама для себя сделать. А я у тебя не белоручка, ты это знаешь. Знаешь ведь, правда?
И Вера с задором посмотрела мужу в глаза.
- Ну, а тебе, друг любезный, придется набираться силы воли и приспосабливаться к образу жизни, который ты выбрал себе сам.
- Ладно, Верунь, - сказал Алексей, вставая со скамейки, - будем считать, что ты права. Может, пойдем домой?
- Можно и домой... Там сынуля поди уже заждался нас. Давай ему какой-нибудь гостинчик купим.
- Молодец, что напомнила! Только уж если покупать, то надо обоим - и ему и тетушке.
Дорогой, поразмыслив, Вера, взяв мужа под руку, решила подбодрить его:
- А ты, Леш, когда отвезешь меня в Кустари...
- Постой, постой, Верунь - мы вопрос о переезде пока не обсуждали еще вроде...
- Разве? А я думала, раз уж мы третий день об этом судачим, то ты уже свыкся с этой мыслью...
- Свыкнуться-то я свыкся... - Ну, так в чем же дело?
- Как в чем? Тетушку-то надо исподволь подготовить к тому, что вы с Генулей собираетесь покинуть ее.
- Эка, хватился... Я уже не раз заводила с ней речь о том, что у нас в селе хороший детский садик, и что я сплю и вижу, как бы вернуться на свою прежнюю работу в нашем райсоюзе.
- И все же тетушке будет очень обидно, если мы вот так, с бухты-барахты возьмем да осиротим ее.
- Вот уж не думала, что муженек мой такой чувствительный.
- Причем тут мои чувства? Просто я считаю, что с людьми надо вести себя по-людски.
- Ладно уж, помолчал бы лучше... Уверяю тебя, что с теткой я объяснюсь честь по чести. Расстанемся мы с ней по-родственному, ты сам потом убедишься в этом.
Обождав, пока душевное равновесие у обоих войдет в норму, Веруня продолжала:
- Я бы тебе посоветовала по таким пустякам больно-то не переживать. Подумал бы лучше вот о чем. Будешь ездить по районам, присматривайся, может, найдешь какую другую работу. А пока будем приспосабливаться к тому, что у нас есть. И еще: как будешь получать очередную командировку, давай мне знать, куда тебя послали. Может, я когда и навещу тебя, если это будет не далеко. А нет, так ждать тебя буду каждый раз с нетерпеньем и радоваться каждой нашей встрече как в ту пору, когда мы были женихом и невестой.
- И плакать при каждом случае затянувшейся разлуки, - не без горечи подначил муженек.
- Слез моих ты больше не увидишь! - твердо отпарировала Вера, Такого осмысленного упрямства, такой жесткости, с какой это было сказано, Алексей в натуре своей богоданной, в общем-то мягкой, женственной, до сих пор еще ни разу не замечал.
Как-то накануне отъезда обратно в свое село Вера, поборов смущение, призналась благоверному:
- Леш, а ведь нам, точнее мне, на родине будет совестно показываться на людях. Ага, - скажут они, - в городе-то гоже, а в своем медвежьем уголке все же уютнее". А что, если я, приехав домой, через маманю распущу слух, будто у нашего ребенка не в порядке легкие?.. Доктор, мол сказал, что ему нужно расти где-нибудь поближе к природе, дышать лесным воздухом,
Алексея предложение супруги озадачило. "А женушка-то моя оказалась не из храброго десятка, людских наветов опасается". Вслух он сказал:
- А не тактичнее ли будет стать выше людских пересудов? Сказать, если кто спросит: хотим жить дома, допокоивать своих родителей - вот и вся недолга.
Вера тогда предпочла промолчать. Как она выкручивалась потом перед досужими кумушками, узнать Алексею всё было как-то некогда.
...Над тем, как устроить переезд обратно в Кустари, Сафоновым голову ломать не пришлось. В один из своих рабочих дней Алексей утром догадался сходить на оптовую базу облпотребсоюза. Там он в кабине грузовика-трехтонки увидел молодого человека, лицо которого показалось ему знакомым. Не найдясь сразу, с чего начать разговор, вчерашний кустаревец почему-то спросил парня:
- Послушай, земляк, ты моего брательника двоюродного случаем не знаешь? Ивана Мокеева?
- Еще бы не знать! Он - наш сосед.
- Вот здорово! - обрадовался Алексей. - Я ваш земляк, Сафонов.
- Помню, Мы еще однажды во время ярмарки в одной лодке с тобой качались...
- Да, да, точно - теперь припоминаю, - обрадовался Алексей. - А сейчас нам с тобой прокатиться не позволишь?
- Куда?
- К вам, в Кустари, конечно. Дену с сынишкой хочу туда перевезти, Ты Веру Цаплину помнишь?
- Еще бы! Пять лет с ее братишкой младшим дружковали.
- А сейчас?
- А сейчас он в армии. Изредка переписываемся.
Узнав, что Владимир - так звали шофера - завтра с экспедитором повезет товары в Кустари, Алексей уговорил его переночевать у своей тетушки. Та, как всегда, лицом в грязь не ударила: на обеден -ном столе красовались тарелки с маринованными груздями, пирог с лесной ежевикой, домашнее печенье к чаю. Гвоздем программы был духмяный жирный борщ, сваренный на бульоне из свиных костей - борщ, которому обедающие, особенно мужчины, не преминули воздать должное.
Тетушка, в былом страстная любительница праздничных застолий, казалось, помолодела чуть ли не на десяток лет. Особенно после того, как племяш откупорил бутылку "Русской горькой" с белой головкой. Плохой знаток марок доброкачественного спиртного, Алексей тем не менее к тому времени уже успел осведомиться у завзятых питухов, что этот сорт сорокаградусной пользуется в народе особой популярностью.
После первой рюмки тетушка начала было жаловаться, что у современной молодежи нету, мол, сердца. Это горестное замечание привлекло внимание Владимира, гостя из Кустарей.
- Тетя Катя, - с любопытством посмотрев на хозяйку квартиры, спросил он, - почему вы так обижены на наше поколение?
- Да потому, что вот ваши земляки, к которым я успела привязаться чуть ли не как к родным детям, теперь обрекают меня на сиротское прозябание. А чем им было плохо у меня?
Алексей после этой горестной жалобы со значением посмотрел на жену - дескать, ты же обещала, что уладишь этот болезненный для тетушки инцидент... Веруня мигом сообразила, чего хочет от нее благоверный, встала из-за стола, подошла к тетушке, обняв ее за плечо, что-то шепнула ей на ухо, и они вместе вышли на кухню.
Беседовали они там довольно долго - Алексей с земляком, уплетая борщ, успели пропустить по паре рюмок и уже принялись было за пирог, когда тетушка в обнимку с квартиранткой вышли из кухни, и пожилая женщина, немного куражась, с довольной улыбкой на лице вдруг затянула песню:
Последний нынешний денечек
Гуляю с вами я, друзья...
Владимир захлопал в ладоши, провозглашая: "браво, браво!" Потом, когда женщины управились с ужином, и Вера подала чай, у тетки завязалась с Владимиром оживленная беседа - как понял Алексей, пожилой женщине захотелось узнать из первых рук свежие новости со своей родины.
Застолье длилось допоздна - до тех пор, пока не проснулся ребенок, а тетушка, притомившись, не прикорнула на краешке своей постели.
На другой день Вера встала пораньше, чтобы закончить к сроку укладку, как она нарвала это, своих пожитков, поскольку Владимир с вечера предупредил, что они с экспедитором долго задерживаться в городе не будут. На счастье, вещей оказалось не много - за год пребывания в городе молодые Сафоновы ничего нового не нажили.
Ну, а мужчины, позавтракав, отправились в облпотребсоюз - Владимир, чтобы помогать экспедитору загружать автомашину, Алексей, чтобы выпросить у своего начальника в счет отпуска пару дней по семейным обстоятельствам. Калюжный, начальник, согласился, но при условии, если по возвращении его подчиненный отправится в закрепленные за ним райсоюзы организовывать отчетно-выборные собрания пайщиков.
Расставание женщин - тетушки Катерины и Веруни - было нелегким. Как Вера ни храбрилась, обе женщины, обнявшись на прощанье, сначала всплакнули, а потом долго стояли молча в объятьях друг друга. Молодайка, расчувствовавшись, дала одинокой пожилой женщине обещание заглядывать к ней каждый раз, как окажется в городе.
...Дорога домой оказалась легче, чем та, которую семейству Сазоновых пришлось больше года назад проделать в обратном направлении. Шоссейку немного подравняли, подправили - во всяком случае таких ухабов, какие приходилось преодолевать тогда, сейчас не попадалось, Вера, которая с ребенком ехала в кабине, обратила внимание, что ее Генуля за все время Путешествия и разу даже не заснул - все таращил глазенки на проносившиеся мимо купы деревьев за дорожной канавой, ветхие домишки на подступавших к шоссе окраинных улицах редких деревенек, где нет-нет да промелькнет одинокий колодезный журавль, и бескрайние просторы полей с голубым небом над ними - ведь ничего этого в городе он не видел...
Оповещенные телеграммой родители молодых супругов ждали их загодя, собравшись у дома Сафоновых. После обычных приветствий, объятий и поцелуев Евдокия Кузьминична попросила зятя, чтобы он позволил ее дочке с внучком пожить под ее крылышком хотя бы недельку. Алексей проявил галантность, поскольку предчувствовал, что Веруне, остающейся без него, придется обращаться к родимой едва ли не каждый день. Со своей стороны зятюшка пригласил сватов в дом своих родителей, чтобы отметить, как он выразился, его приобщение к честной компании российских чиновников.
Во время застолья теща Алексея не спускала глаз с Генули, своего, как она говорила, первенца-внучонка, в котором она, по всему было видно, просто души не чаяла. Ребенок первое время дичился бабки - успел подзабыть ее за год-то. Но когда Евдокия Кузьминична преподнесла ему подарки - книжку с картинками и свистульку, он пошел к ней на руки и даже посидел какое-то время на коленях,
Алексей, обращаясь одновременно к тестю и своему родителю, спросил:
- Ну, а вам, отцы-патриархи, как сейчас тут живется-можется? Заговорил первым отец Веры:
- Да у нас за год ничего почти не изменилось. Колхоз наш по-прежнему прозябает. Но мне пришлось-таки вступить в него - устроился ночным сторожем на зерносклад. Прошлый год получил на трудодни пять пудов ржи да три - проса. А что это для нашей семьи, для пяти едоков? Причем трое - еще подростки, в школу бегают. Вобщем, на ползимы хлеба нам хватает. А потом, слава Богу, стирная выручает. Валенки людям пока нужны, да и заказчики меня не забывают, особенно из ближних деревенек. Словом, надеемся, что с голоду помереть земляки не дадут.
- Так уж и помереть... - проворчала теща. - А сам каждую субботу четвертинку покупает, от меня все прячет.
- Мамань, мамань! - оживленно вскинулась Вера. Ну зачем ты так? Папаня же только с устатку рюмку - другую выпивает...
- Во! Молодец, дочка! - обрадованно подхватил Матвей Иваныч. - А то совсем мужичий горб жалеть перестала... мать-то наша...
Про отца Алексей знал, что он дожил до пенсионного возраста, но продолжал трудиться в артели инвалидов.
- А тебя, папань, - просто так, из вежливости, спросил младший Сафонов, обращаясь к родителю, - на покой-то пойти пока не тянет?
- Да оно, может и тянет, да пенсия-то у меня, знаешь, какая...
- Знаю... Девятнадцать целковых в месяц - самая мизерная среди сверстников.
- То-то и оно... Только на то и хватает, чтобы полбуханки хлеба в день выкупить. А живем-то, чай, не хлебом единым.
К удовлетворению сына Петр Кузьмич держался еще прилично. Родители хотя и с горем пополам, но как-то умудрялись пока держать коровенку. Что и говорить, это было великое подспорье. Теперь и внучонку будет на чем расти, набирать силу.
...Тесть, когда Алексей вызвался проводить сватов до их двора, не преминул поинтересоваться:
- А тебе, зятюшка, как - бродячая-то жизнь еще не надолызила?
Зять от прямого ответа предпочел уклониться. Вспомнив высказанное в свое время Веруней пожелание - правда, в косвенной форме -чтобы он держался за свою теперешнюю должность, он ответил так:
- У всякой работы есть свои преимущества и недостатки. Ну, а для меня сейчас главное - то, что, по словам вашей дочки, денег нам на жизнь в данное время хватает. И что она к моим отлучкам по службе привыкла. Во всяком случае, не ропщет...
А когда молодой человек после проводов родичей вернулся к калитке своего дома, его встретил там батя.
- Погоди, сынок, - сказал он. - Дело есть...
Почувствовав по тону, каким были сказаны эти слова, что речь пойдет о чем-то серьезном, сын насторожился.
- Что-то случилось, бать?
- А это - как посмотреть... у нас с тобой, может, и ничего. А вот мать...
- А что с ней, бать? Она заболела?
- Я хотел попросить тебя предупредить Веру - чтобы она... ну, побережнее, что ли это... ну, со свекровью-то обращалась, учитывала ее состояние.
- Да какое состояние-то, бать? Что ты меня пугаешь?
- А ты не пыли больно-то. Дай сказать... я не стал тогда писать тебе. А получилось всё так. У нашей Капитолины, сестры твоей, роды подоспели. А она не может. Врачам пришлось ребенка через живот вынимать. Ты хоть можешь себе представить, каково женщине перенести это? И не лихо ли матери было узнать, в какую беду попала ее дочь? Когда Стапаниде об этом сказали, ее обморок хватил. А теперь вот скоро год, как у нее давление то и дело подскакивать стало. Вобщем, если жена твоя хочет, чтобы у нас лад в доме был, пусть она настроится держать себя в руках, А то ведь знаешь, иная сноха только о том и печется, чтобы в каждом пустячном деле ее верх был.
...Алексей, проснувшись на другой день рано утром и заметив, что Вера не спит, бережно дал ей понять, что его маманя нездорова.
- А я заметила это, - почему-то вздохнув, ответила жена.
- Это хорошо, - сказал муж. - Значит, ты будешь понимать ее.
...В тот последний перед отъездом в областной город день Алексей, заскочив зачем-то в кустаревский продмаг, встретил там своего родича Ивана. Справившись о делах, о здоровье, тот пригласил его с Верой в гости. Потом разговор перешел на знакомых, и тут родич хлопнул Алексея по плечу:
- А ты слышал - Федька-то наш, который "жела горянием", в гору пошел!..
И земляк со смехом, с прибаутками рассказал историю внезапного взлета штатного оратора местного райкома комсомола.
- Ты же знаешь, парень Федька недалекий, - начал Иван, - хотя насчет того, чтобы нос всегда по ветру держать, равных ему у нас нет. И знаешь, на чем он сыграл? Познакомился как-то в вагоне пригородного поезда не с кем-нибудь, а с дочкой самого начальника управления кадрами обкома партии. Люди болтают, что он чуть ли не прямо в вагоне сделал девахе предложение - как только узнал, кто у нее папа. Может, люди и врут, но факт остается фактом - уже полгода, как они с Татьяной - так зовут знатную невесту - муж и вена. Не повезло Федьке лишь в том, что деваха-то оказалась полуслепой. Когда знакомились-то, она в защитных очках была и не снимала их, если верить молве, до тех пор, пока молодым не пришла пора ложиться в постель.
- А может, - засомневался Алексей, - все это лишь клевета завистливых бабенок?
- Кто знает... Могу сказать только, что сам видел, как Федька с молодой женщиной в темных очках входили в дом его родителей. Так-то вроде Татьяна - девица из себя видная, голову держит гордо, только показалось мне, что на левую ногу малость припадает. Одна -ко чего своей половине не простишь, если тестюшка таким щедрым окажется...
- То есть?..
- Ну, как же! Земляк-то наш теперь уже не Федька, а Федор Евлампьич, заведующий общим отделом обкома комсомола. У дверей кабинета - секретарша, на дверях - табличка: "Без стука не входить!"
И тут Алексей не удержался от легкомысленного возгласа:
- А это уж, суди сам, получается, что человек не с женщиной в брак вступает, а с должностью!
Родич саркастически усмехнулся:
- Лёх, а ты взял бы, да и сказал это Федьке...
Алексею вдруг вспомнилось: когда он еще работал секретарем сельпо, возвращались они однажды поздно вечером из кино домой. Федька тогда дорогой спросил вдруг:
- Лёх, а ты жениться еще не надумал?
Спрошенному ни отвечать, ни разговаривать на такую тему не хотелось, тем более с парнем, к которому он не питал никакого расположения. Поэтому он решил отделаться встречным вопросом:
- А ты?
- Хм... Я-то? - усмехнулся собеседник. - А зачем? У меня Дунька есть.
И легкомысленный повеса начал бахвалиться,
- Мы уже с полгода как с ней вахляемся. Хочешь, я расскажу, как я взял ее?
У Алексея тогда, помнится, вдруг заныло сердце: он терпеть не мог, когда при нем смакуют так называемые альковные сцены. Но дорога тогда оказалась у молодых людей не ближней, а придумать предлог, чтобы отделаться от сквернослова, бедолаге никак не удавалось. Федька же, как назло, вошел в раж:
- Стал я ее уламывать - чую, целая она... Ну, ломлюсь, что есть силы, а внедриться - ну, хоть лопни, а не могу никак и все тут. А охота приперла - спасу нет. И тут мне втемяшилось: ямки надо в земле выкопать, чтобы значит, носками ботинок было во что упираться. Ну, встал я - а надо тебе сказать, что деваха еще до этого не раз меня просила - давай, мол, сначала распишемся, а потом делай со мной, что хочешь... Ну, а я что - дурак? У меня - ни кола, ни двора, а природа-то свое требует сейчас, не отходя от кассы. Да... Встал я с нее, значит, а ей спокойно говорю - отдохни, мол, пока. Вынул из кармана перочинный нож, орудую им в земле, тороплюсь, будто за мной гонится кто. А Дунька вдруг грозить вздумала: "Я сейчас закричу,- говорит. "Кричи, кричи , - думаю я про себя, - кругом лес, до села с полверсты будет, фига с два кто услышит". Я сначала-то было голову девке руками обцепил, а сам жму что есть силы. Только слышу вдруг Дунька-то моя стонать зачала: "Ты мне, - говорит, - голову сломать можешь"... Ну, а я про себя думаю - фиг с ней, с головой-то, мне как бы энто дело половчей сломать.
...С каким облегчением Алексей тогда, юркнув в калитку своего двора, отделался наконец от бесстыжего хвастуна-попутчика!
А вот прошли годы - и поди ж ты! - ему, Алексею, считавшему себя праведным человеком, вдруг закралось в душу сомнение: а не для того ли мать-природа умудрилась устроить анатомию женщины так, чтобы настоящему мужчине было что вспомнить, чем погордиться на пороге старческой немощи. Правда, за болтуном Федькой он права считать себя добропорядочным человеком почему-то признавать не хотел...
