Глава десятая
Наступила весна - третья после войны, которая вошла в историю как Великая Отечественная. В стране отменили карточную систему, хотя в Кустарях, как, наверное, и в других селениях державы продажу хлеба и других продуктов питания все еще нормировали. Правда, особой строгости при этом власти не придерживались, так что хлеба люди впервые после войны стали есть досыта.
Одежду, обувь, белье и другие необходимые в повседневности товары - простой народ в Кустарях ради краткости именовал их шмотками - торговые организации еще по довоенным установкам считали недостаточными. Ну, а ремесленники и колхозники на селе вынуждены были эти недостаточные шмотки не покупать, как это делалось во всем мире, а "доставать". Каким образом - это уж было личное дело каждого.
Отрадное явление тогдашнего сурового времени - то, что бытовые ущемления и загвоздки не остановили естественного хода жизни. Люди трудились, молодые обзаводились семьями, рожали и доводили до дела своих ненаглядных кровинушек. Правда, былая тяга к многодетности, веками передававшаяся из поколения в поколение, теперь стала заметно убывать, поскольку для того, чтобы прокормить многоголовую семью, зарабатываемых средств почему-то стало хронически недоставать.
Алексей Сафонов после тревожно-радостного сна, который напомнил ему душевную и в чем-то тревожно-радостную встречу на Ольховой поляне в первую послевоенную весну, стал день за днем все больше терять равновесие духа. Ему все мучительнее хотелось убедиться, действительно ли его бывшая соученица Верочка Цаплина обладает тем обаянием, каким она так взволновала его во время той встречи двухлетней давности.
Однажды, случайно в конце рабочего дня проходя мимо здания райпотребсоюза, в конторе которого работала единственная теперь девушка его надежды, Алексей увидел, как из дверей учреждения группами и поодиночке стали выходить сотрудницы. Среди них оказалась Вера Цаплина, с которой молодому человеку все это время так хотелось увидеться. Как это ни странно, горе-влюбленный не осмелился окликнуть девушку, попросить подождать его, заговорить с ней. Наверное, потому, что был в рабочей одежде - заношенном пиджаке и давно не глаженых брюках. Бедный невольник малодушия остановился и спрятался за угол палисада. С сердцем справиться оказалось труднее: оно, когда несчастный увидел виновницу своих беспокойных сновидений, гулко забилось и долго не хотело успокаиваться.
Вот Вера повернула лицо к своей спутнице и Алексей наконец-то смог удостовериться, что девушка за истекшие два года заметно повзрослела. Да и походка, и жесты ее, когда она разговаривала, сделались более плавными, неторопливыми, а выражение лица - уверенным, независимым.
Молодой человек проследил, как Вера своей размеренной, неторопливой походкой прошла мимо здания продмага и скрылась за углом. Главное, что усвоил Алексей за те мгновения, в течение которых он с жадностью наблюдал за девушкой, это - что обаяние, общее впечатление, которое она произвела на него там, на Ольховой поляне, осталось неизменным. Но, увы! Молодой человек тут же почувствовал, что в душу его закрадываются сомнение и нерешительность. Ему стало казаться - для того, чтобы завоевать расположение такой самостоятельной девушки, надо быть незаурядным мужчиной. Или, в крайнем случае, познакомившись с ней поближе, узнать ее слабые места, а точнее - угадать ту изюминку, которую она больше всего ценит в мужчине, и стать феноменом с такой изюминкой...
Настанет день, когда Алексей, чтобы иметь возможность видеть свою желанную, прифрантившись, заставит себя пойти в танцзал нардома, где он не был с того скандально знаменитого вечера, в который его милость, упившись в честь возвращения с фронта своей горестно любимой, бывшей одноклассницы, Вали Светловой, на славу удивил и потешил публику своим скандально-непристойным поведением на людях.
Алексей и сейчас, войдя в зал, чувствовал себя виноватым чуть ли не перед всеми кустаревцами. Не в силах побороть чувство стеснительности, он сначала забился было в наименее освещенный угол зала и, только убедившись, что на него никто не обращает внимание, пересел поближе к свету, откуда можно было видеть всех посетителей. Постепенно освоившись с общим настроением, царившим в танцзале, новичок стал наблюдать за танцующими. Переводя взгляд с одной пары на другую, он, наконец, увидел ту, ради которой он оказался в этом людном месте, куда его до сих пор никогда не влекло.
Чем дольше молодой человек следил за девушкой, ставшей нежданно ему такой небезразличной, тем больше его покоряли изящество и легкость, с которой она выполняла замысловатые па, независимо от того, был это вальс, тустеп или какой другой танец, в названиях которых молодой человек безбожно путался, потому что танцевать он практически не умел и никогда раньше не жаждал научиться.
Поскольку других мест, где, не навлекая на себя подозрений в преследовании, он мог бы любоваться предметом своего нескромного любопытства, Алексей придумать не мог, он стал посещать танцы почти каждый раз, когда на фасаде нардома вывешивали привлекающее его внимание объявление.
А однажды, после долгих раздумий и колебаний робкий влюбленный пригласил-таки Веру Цаплину на танец. И это при том, что освоил наш танцор в свое время всего несколько несложных движений вальса. Да и то лишь после долгих уговариваний сестры Капы, которая уверяла его, что нет ничего проще, чем "приучить себя двигать нижними конечностями в такт музыке".
"Хорошо бы, - думал Алексей, прежде чем пригласить Веру, - воспользоваться сейчас услугами сеструхи, чтобы малость поднатаскаться в этих замысловатых па... Ведь во время танца легче всего перекинуть мостик от сердца к сердцу", да вот беда - скоро год, как Капитолина выпорхнула из родительского гнезда. Приехал на побывку к родителям молодой капитан танковых войск, за три дня охмурил деваху и после скромной свадьбы увез ее в гарнизон.
Решающим моментом, подтолкнувшим Алексея на смелый шаг - станцевать с желанной девушкой, явилось его немаловажное наблюдение. Липовый танцор заметил, как Верочка старательно водила по кругу молоденького паренька, по-видимому, своего родственника, которому, скорее всего, и хотелось потанцевать, да поучиться было не у кого.
Танцуя, Алексей почувствовал, что напряжение от неловкости, с которым он подошел к Вере, постепенно стало спадать, как только ноги его, послушные тактам музыки, как бы сами стали двигаться в направлении, которое задавала Вера, увлекая куда надо обжимаемую ладонью партнера свою маленькую руку.
В общем, танец, первый в жизни танец с девушкой, к которой он питал симпатию, у Алексея получился. Это была маленькая победа над самим собой, над своим малодушием, после которой - чем не радость?- у молодого человека пробудилась надежда на то, что Верочка не позволит себе дерзости насмеяться над ним, развеять по ветру его надежду на последующие встречи, предложение о которых он намеревался сделать девушке.
А пока молодой человек продолжал посещать танцзал в нардоме, делал каждый раз два или три тура со своей желанной партнершей, во время которых молодые люди чаще всего обменивались новостями о делах и знакомых на своей работе, поскольку трудились они в одной системе. Особенно охотно, правда, не без веселой подначки, партнерша Алексея рассказывала об оплошностях и семейных неурядицах своих сослуживиц.
Для Алексея главным итогом танцев с Верой стало появление уверенности в том, что он не оробеет, если они с Верой окажутся одни где-нибудь на улице, скажем, на Большом тракте. А у Веры в сердце закралось сомнение, она заподозрила, что ее партнер, хотя и танцует только с ней, красноречиво выказывая перед публикой свое предпочтение и давая тем самым повод для пересудов, а сам чего-то тянет, по-видимому, испытывает ее. И она решила показать себя более смелой, более скорой на решение.
Как-то в воскресенье вечером Алексей, приглашая свою только что подошедшую постоянную партнершу на танец, обнаружил, что подружки, с которой Вера обычно приходила в танцзал, на этот раз с ней не было. Поколебавшись - такова уж была его натура - Алексей нарочито равнодушным тоном спросил:
- Верочка, вы сегодня одна?
- Увы... - девушка с улыбкой сожаления развела руками.
- Можно, я после танцев провожу вас? - сделав это предложение, Алексей почувствовал, что краснеет.
Между тем девушка простодушно ответила:
- Вот хорошо-то!..
- Почему? - не понял Алексей.
- Страшновато одной. Дорога-то дальняя, а ночь-то безлунная...
- А со мной?
- Что?
- Не страшно?
- Мы же свои, почитай, как соседи. И работаем в одном учреждении...
- Ну, положим, не в одном…
- Подумаешь - сельпо, райсоюз... Одного поля ягоды.
...Дорогой разговор между танцорами продолжился - Алексея - он сам не понимал, почему - подмывало выведать у спутницы, будет ли у него какой шанс, если он отважится поухаживать за девушкой. - Начал он так:
- Верочка, извините за назойливость, но мне любопытно - а ваш жених не обидится на вас?
- За что?
По тому, как долго колебалась девушка, прежде чем ответить, по тону ответа - отрывистому, сердитому, Алексей склонен был заключить, что забота о замужестве для нее - больное место. Не коснуться бы его! Но отступиться, не удовлетворив своего любопытства, было сейчас для Алексея равносильно признанию своего поражения. Поэтому он как можно спокойнее ответил:
- За то, что я позволил себе в такое время находиться в вашем обществе.
- Не рассердится, - уже раздраженно ответила Вера.- А если рассердится, значит, он дурак.
- Зачем же так сурово!
- А вы глупости не спрашивайте!!!
Алексея слегка покоробило: язык-то у девахи острее сапожного ножа! А молодому человеку хотелось, во что бы то ни стало добиться, чтобы между ним и Верой установились отношения доверия и доброжелательности, как между хорошими знакомыми. Поэтому он мягким, примирительным тоном спросил:
- Верочка, вам не кажется, что обращение на "вы" между нами немножко не того... Словно на заседании в нарсуде.
- В нарсуде - не в нарсуде, но и не у тещи на блинах...
- И все ж таки хотелось бы на "ты".
Девушка, помолчав, почему-то вздохнула, а потом тихо проговорила:
- На всякое хотенье у человека должно быть терпенье...
В голосе Веры Алексею явственно послышалась скрытая мольба: "Не надо гнать лошадей... Не зря же люди говорят: каждому овощу - свое время".
Входя в калитку своего двора, девушка задорно-озорным голосом проговорила:
- Приходите на следующие танцы - краковяк научу танцевать!..
Алексей, шагая домой сначала по Лесной улице, на которой жила Вера, а потом по своей, старался разгадать причины загадочно-причудливого настроения своей партнерши по танцам, которое она выплеснула на него во время проводов.
А причина обеспокоенности у девушки была простая - она была в расстроенных чувствах из-за внезапного прекращения дружеских встреч с Прошей-Певуном - горести, причину которой ей как раз в то время мучительно хотелось выяснить. Вера и проводить-то себя позволила Алексею не без расчета на то, что ей удастся выведать у партнера по танцам - не случилось ли что с ее дружком.
Однако, догадавшись по поведению Алексея, что он ищет сближения с ней, как говорили в старину, с серьезным намерением, девушка почему-то вдруг растерялась. Она почувствовала, что ей потребуется время на размышление. Не то, чтобы Алексей чем-то не подходил ей в мужья - просто она растерялась, ощутив в сердце какое-то раздвоение: с одной стороны - давшая корни девическая симпатия к другу юности Проше-Певуну, с другой - сознание, что Алексей - человек серьезный и самостоятельный, а главное, не из тех ветреников, которые наобещают сто коробов, а в конце концов, вильнут хвостом и поминай как звали... И все же забыть так просто первую любовь Вера не могла. Жаль, до слез жаль, что девушке на селе неприлично заявиться в дом к дружку и прямо спросить его: "Прохор, я могу считать себя свободной?" Попробуй-ка, отважься на это. Все село потом будет тыкать пальцем - видали, мол, такую бесстыжую нахалку?
А как помнит читатель, Вера и Проша в своей ранней молодости считались такой дружной, такой любящей парой! Им самим и их близким тогда казалось, что придет время и молодые создадут семью - самую счастливую и самую завидную, какие только могут быть на кустаревской земле.
Вера в глубине души до сих пор еще верила, что ее дружок рано или поздно придет, станет на колени - непременно на колени - и будет молить ее о прощении за долгое отсутствие.
Увы, тайным надеждам любящей и тоскующей по любимому не суждено было стать явью. У ее любезного Проши на пороге совершеннолетия в сознании произошел какой-то необъяснимый сдвиг. В его поведении родные стали замечать чудинки, которые их поначалу пугали и к которым они постепенно стали привыкать. Внешне это особенно-то не сказывалось, только разговаривать он стал меньше обычного, всё больше сосредоточенно думая, а когда оставался один, напевал себе что-то под нос. На вопрос родительницы, который она задавала сыну не раз, почему тот перестал встречаться с Веруней, Прохор, бывало, только как-то странно насупится и отвернется, оставляя вопрос без ответа.
Догадываться о том, что с сыном творится неладное, его родимая стала с тех пор, как заметила, что он стал как-то по диковинному относиться к работе. Стоит он, скажем, за верстаком, катает валенок, и вдруг, не завершив дела, остановится, швырнет заготовку в котел с горячей водой, а сам сядет на табуретку и все думает, думает о чем-то. А войдет в стирную маманя, посмотрит на него сочувственно, справится, не переутомился ли родимый, а он посмотрит на нее виноватым взглядом, словно ребенок нашкодивший, встряхнет молча головой, встанет молча с табуретки и опять примется за работу.
Песен Прохора на селе никто больше не слыхал, хотя привычку покидать по воскресеньям домашний очаг, если он не уходил на базар, он не оставлял. Только если раньше он вечерами гулял в роще, часа по два, по три, то теперь все стало по-другому. Встанет горемыка чуть свет, перехватит чего-нибудь на ходу, а потом снимет с гвоздя ружьишко старенькое, от отца оставшееся, да горбушку хлеба сунет за пазуху - и поминай его, как звали, до первой звезды. Домашние гадают - дескать, видно поохотиться пошел. А он, как стемнеет, с пустыми руками под родной кров возвращается... И так - всегда. И если маманя покормить его не догадается, он ломоть ржаного хлеба посолит крупной солью и уходит в свое запечье, где привык коротать ночь. Зимой, когда темнеть начинает рано, а светает поздно, Прохор любил до полночи проводить время с книгой - в том же закутке, где у него к стенке был прилажен самодельный светильник.
И еще одна диковинная причуда появилась у сбившегося с панталыку парня - полюбилось ему на досуге держать нечто вроде совета с картами. По субботам, вечером, накануне похода со своими валенками в соседние селения, где собираются базары, он по вечерам садился на кухне за стол и начинал раскладывать карты по оригинальной, ведомой только одному ему системе. Разложит один раз, пройдется взглядом по рядам карт, поморщится недовольно, и начинает раскладывать по новой - и так несколько раз подряд. Бывали и случаи, когда после таинственной консультации с королями да тузами молодой валяльщик наутро отказывался от намерения нести свои изделия на базар.
...Когда слухи о странном поведении Проши дошли до ушей его возлюбленной - Веруни, та уже знала от мамани, что Алешка Сафонов вот-вот зашлет к ним сватов и невесте надо было решать, как поступить. Ибо, какую невесту не страшит участь - засидеться в старых девах... Поломав свою бедную головушку да всплакнув глухой ночью по ласковым встречам с Прошей, по его задушевным песням, которые он посвящал только ей, девушка скрепя сердце примирилась с мыслью, что, видно, не суждено ей счастье прожить свой век с любимым человеком.
Хотела было дивчина сходить к милому дружку, проведать его, справиться о здоровье, утешить его как-то, если он в этом нуждается. Да рассоветовала ей маманя делать это - дескать, досужие языки в мгновение ока разнесут по селу сплетни, каково-то потом будет моргать зенками перед новыми родичами...
Осталась девушке только память о светлых, радостных мгновениях, проведенных с любимым, о нежной дружбе, которая сулила такое радужное, казавшееся безоблачным будущее.
Непонятно, почему до ушей Алексея, проживающего на селе, где каждый знает каждого если не лично, то хотя бы понаслышке, ни разу не дошло, что Веруня Цаплина, такая скромная и на вид стеснительная девушка почти два месяца подряд встречалась с молодым валяльщиком Прохором, и что они по нескольку раз в неделю гуляли вдвоем по роще, примыкающей к улице Лесной, где жила девушка. Не знал Алексей и о том, что те берущие за сердце задушевные песни, которые порой доносились по вечерам со стороны рощи, Прохор посвящал ей, Веруне, девушке, которая обучала его, Алексея Сафонова, танцам, и которая вела себя со своим новым партнером так, словно он был ее первым кавалером, первым парнем, с которым она вообще встречалась в жизни. К слову - последняя встреча у Веры с Прохором была всего за два месяца до того, как Алексей начал посещать танцзал.
То, что Вера после того, как оборвалась по непонятным ей причинам их нежная дружба с милым дружком Прошей, не ожесточилась сердцем, не замкнулась в себе, свидетельствовало о силе ее духа, о закаленности характера, воспитанного годами нелегкого, порой даже не женского труда на подхвате у отца-валяльщика и вообще по дому, населенному многоголовой, гомонливой ребятней. А главным следствием дружбы с Прохором было для девушки то, что она, эта дружба, дала Вере возможность познакомиться со своеобразием мужского права. Права она была или нет, но у нее укоренилось убеждение, что мужчина бывает в своей приверженности к особе нежного пола непостоянен, и к этому женщине надо быть загодя готовой. Этот ее опыт и заставил Веруню держать своего нового поклонника - а что Алексей тянется к ней, она догадалась с первых же танцев с парнем - на таком расстоянии, чтобы и не отталкивать его и, как говорят женщины, не подавать ему повода. Именно из этих соображений Веруня решила своего нового партнера по танцам малость поманежить.
На танцы, где Вера обещала Алексею помочь овладеть танго, она не пришла. На какое-то время она вообще прекратила посещать танцы. Весточка, полученная от подруг - о том, что Сафонов справлялся о ней, только укрепила ее в сознании правильности принятого ею решения. Так Вера, сама не ведая о том, сыграла на той особенности психики людей, в силу которой их всегда влекла и будет влечь неведомая даль, которая, сколько ни стремись к ней, всегда будет ускользать за горизонт...
Ее, Веру Цаплину, нетрудно было понять. Она достигла того возраста, когда, если хочешь жить по-людски, пора было выходить из-под родительской опеки и начинать действовать самой, и действовать разумно. Опыт дружбы с Прошей показал девушке, что судьба ей не очень-то благоволит. Но Вера имела полное право считать, что пока еще не вечер. Внешностью Бог ее не обидел: молодые мужчины, проходя мимо, глаз с нее не спускают. Вон уже и женишок из-за околицы показался - кажется ничего, серьезный, самостоятельный. Чтобы не потерять и его, как Прохора, надо, как бывалые люди говорят, показать ему, что он у нее не первый, кто домогается ее, и Бог даст, не последний. Так что, милый, не скупись, не бойся, что подметки сносишь, походи, потешь облюбованную невесту, докажи, что ты - самый достойный ее руки. А не то - пеняй на себя...
Жаль, правда, что соперников у тебя нет - война всех спалила. А то бы Веруня показала тебе, как перед девушками нос задирать. Ну, да Господь не без милости, надоумит, как конька-Горбунка обратать, не позволить ему с поводка сорваться...
Так рассуждала Вера-невеста, которая напоминала сейчас игрока в шахматы - того, который, сделав продуманный ход, ожидал, как воспримет его противная сторона, тоже, судя по всему, умудренная опытом.
Может статься, конечно, что рассуждала Веруня чуточку иначе, ведь, как говорится - сколько голов, столько и умов. Существенно-то, в конце концов, не то, что человек думал, а как он потом устраивал свою судьбу.
Так уж получилось, что когда Вера Цаплина своим задорным, звонким девичьим голосом пригласила его на следующие танцы, Алексей неожиданно почувствовал, как дорога ему эта девушка. Все последующие дни он то и дело возвращался мыслями к ней, своей теперешней партнерше по танцам. В голове его уже сами собой стали складываться планы, по какому кругу пойдет борозда их с Верой сердечной дружбы, как эти борозды, множась, образуют потом плодоносящее поле взаимной приязни, тяготения друг к другу - и так далее в том же плане с радужной перспективой.
Но когда Алексей в условленный вечер, тщательно отгладив свой выходной коверкотовый костюм и до блеска начистив специально пошитые стареньким батей хромовые штиблеты, заявился на танцы, своей милой партнерши он там не обнаружил. Он так и не дождался ее, терпеливо отсидев в танцзале почти до самого конца и со страстной надеждой поворачивая лицо к двери, когда ее открывали снаружи. Поколебавшись, осиротевший танцор подошел к девушкам, с которыми Вера приходила на танцы прошлый раз.
- Здравствуйте, дорогие землячки! - приветливо обратился он к ним. - Вы свою подружку по дороге случайно не потеряли?
Девушки многозначительно переглянулись. Одна из них, широкоскулая блондинка с пышными кудрями, не без ехидства сообщила:
- Не придет твоя Веруня... Заболела - жар у нее!
Алексей повернулся и вышел из танцзала. В голове мелькнула догадка: дать такой ответ ему - девушкам наказала сама Вера. Ему стало обидно, поскольку подобного отношения к себе он вроде не заслужил. Однако дорогой он одумался - начинать ухаживание за девушкой, думая о ней плохо, не трудно предугадать, к чему это может привести. К тому же Вера не завтра, так после завтра может прийти на танцы и сама объяснит, что ей помешало выполнить обещание.
Однако когда девушка не появилась в танцзале и на третий, и на пятый день, Алексей забеспокоился. В один из рабочих дней, улучив момент, когда все сотрудницы конторы ушли на обед, он позвонил в райпотребсоюз и попросил позвать Веру. Справившись, кто просит, на другом конце провода долго молчали, потом уже другой голос скороговоркой отбарабанил:
- Алло, кто спрашивал Веру? Она вышла. Позвоните попозже.
На повторный звонок - минут через двадцать - звонившему сообщили, что Веры нет и сегодня уже не будет. Голос отвечавшей Алексею не понравился: молодой человек не мог отделаться от подозрения, что на том конце провода попросту насмехались над ним.
Алексей поневоле возобновил вечерние посещения Большого тракта, завсегдатаем которого он какое-то время был еще в те приснопамятные дни, когда он метался в поисках своей неуловимой, по-мальчишески боготворимой Вали Светловой, которой, как молодой человек, повзрослев, понял, его тогдашние преследования претили. О той своей любви Алексей сейчас вспоминать почти перестал. Ему во что бы то ни стало хотелось увидеть Веру, посмотреть ей в глаза: неужели эта серьезная, как ему казалось, обязательная девушка с таким правдивым взглядом своих лучистых карих глаз могла затеять с ним игру в кошки-мышки?
Однажды, увязавшись за ватажкой девчат, как обычно, фланировавших по булыжникам Большого тракта, танцор-неудачник вдруг почувствовал, как сердце его забилось: в одной из девушек он угадал приметы Веры - тот же невысокий рост, та же тонкая талия, та же легкая походка. Молодой человек хотел было уже окликнуть свою любезную, как та вдруг совсем чужим, писклявым голосом проговорила:
- Девчата, у кого есть часы?..
Как-то так получилось, что желание увидеть Веру, объясниться с ней, установить нормальные дружеские отношения, с каждым днем возрастало, а она все больше отдалялась, отдалялась, словно переселившись на какой-то другой континент.
Можно было подождать Веру в конце рабочего дня у дверей конторы, где она работала. Но Алексей отгонял от себя эту мысль. Потому что около учреждения, где трудились в основном женщины, ожидали своих жен обычно только их мужья, и то лишь пока они были молодоженами. Ну и женихи, которых после войны были считанные единицы. А он, Алексей, разве имел право называть себя женихом? А раз нет, он мог только скомпрометировать девушку и в этом случае дать ей повод навсегда отвернуться от него. Словом, как ни крути, а в жизни молодого человека все шло к тому, чтобы, преодолев сопротивление своего неподатливого сознания, которое по определению опекавшего его в госпитале покровителя - начфина Князева - было отравлено боязнью жизни, он признал себя женихом, как говорят юристы, де-факто, то есть став человеком, готовым принять на себя свою долю ответственности за продолжение на земле существования рода человеческого. А у него в душе словно бесенок какой артачился, нашептывая ему на ухо что-то вроде предостережения - не спеши, мол, коза в лес - все волки твои будут. Собственно, внешних препятствий для того, чтобы объявить свою готовность к семейной жизни, у него не было. Заработной платы его на двоих на первое время должно хватить. Нет - так он завсегда может начать подрабатывать перенятым у бати ремеслом - сапожничеством. Родители, особенно маманя, была не только не против его женитьбы, а, наоборот, в последнее время заводила разговоры об этом чуть ли не каждый день. А однажды, доведенная до отчаянья равнодушным молчанием своего чада, а больше - колкими шуточками вроде той, что, мол, зачем ему жениться, когда у всех его товарищей жены есть, авось, какая-нибудь из них и к его сиротской доле снизойдет, родимая не выдержала, замахнулась на сынулю сковородником - она как раз пекла блины:
- Замолчи, охальник, а то вот огрею по горбятине-то, будешь знать, как над матерью изгаляться...
Поднадоела родительница своему отпрыску и слезными мольбами-жалобами.
- У всех сыновья как сыновья, - заведет она, бывало, свою любимую притчу. - Приходит время, женятся, честь по чести, детишками обзаведётся - бабкам радость, внучат на старости лет поняньчить довелось... Мой же упрямец только и знает службу да книжки. Взять бы эту заумщину, да в помойную яму. А нет, так на растопку пустить. Горюшко ты мое горькое... За какие грехи Господь меня таким дитем неразумным наказал...
Но, с другой стороны, как Алексей мог так вот запросто взять да и заслать сватов к облюбованной девице, сыграть свадьбу, нарожать детей, если он чуть ли не каждый день слышал или видел, как бедствуют или, выражаясь по-кустаревски, скалыдарничают иные его земляки, которые поспешили окрутиться, не позаботившись заранее о том, как добывать хлеб свой насущный, к чему приложить свои руки, которые на войне обвыкли управляться только с винтовками и прочим военным снаряжением.
Наглядный пример, к чему может привести поспешность в обзаведении семьей, Алексей имел возможность наблюдать в небольшой мордовской деревушке Подгорной. Председатель сельпо Палей попросил однажды его как сотрудника правления отвезти туда небольшую партию товаров. Продавец лавки в этой деревне оказался апатичным, засыпающим на ходу молодым мордвином, который не успел ожениться, как его мордовочка, может, не совсем ладно скроенная, но крепко сшитая, в первый же год принесла ему двойню - здоровеньких и громогласных мальчика и девочку. Кричали они почти постоянно, потому что, как говорила молодая мамаша, молока у нее в грудях на двоих не хватало.
Поскольку товаров в ту деревенскую лавчонку в то тяжелое послевоенное время поступало мизерное количество, заработка у Максима - так звали продавца - даже на покупку хлеба не всегда хватало. Наверное, отчасти по этой причине Максим, отвечая на вопрос одного из покупателей, как ему живется с молодой-то женой, не стесняясь присутствия гостя из района, уныло пробурчал:
Женишься - обабишься,
На все село ославишься...
Присказка молодожена показалась Алексею красноречивой, колоритно отображающей быт молодоженов, обстановку, в которой им суждено было вести свою каждодневную, правда, вроде бы бескровную битву за выживание.
...В крытой уже почерневшей от времени соломой избенке в два окна, в которой ютилась семья, была всего одна комната, причем больше четверти ее занимала огромная русская печь из кирпича-сырца. Другую четверть площади хозяева отвели под кровать - деревянную и такую просторную, словно собирались - в будущем - спать в ней всей семьей. Правда, пока двойняшки отсыпались в небольшой кроватке-качалке, для которой хватило места между печью и ложем родителей. На оставшейся свободной площади хозяева держали - на дворе уже вступила в свои права ранняя зима - приплод домашней живности: теленка, ягнят и, кажется, даже поросенка.
Алексею захотелось узнать, а что думает о своей жизни молодая супруга Максима. При своем юном возрасте - ей было немногим больше восемнадцати лет - она казалась уже взрослой, умудренной опытом женщиной.
- Скажите, - спросил любопытный приезжий из района, - как вам кажется, вы не поторопились малость с этим? - он кивнул в сторону кроватки с детишками.
На это хозяйка, повернув от чела печи свое разгоряченное от пламени лицо и держа наперевес ухват с широко расставленными рогами - она только что затолкала в печь почти ведерный чугун с картошкой - запальчиво и, как почудилось Алексею, с обидой в голосе набросилась на гостя:
- Поторопились, говоришь? Где же ты был, когда мой охламон, - она показала ухватом на своего благоверного, который, понурив голову, сидел на краю кровати. - Он меня, за то, что я ему двойню принесла, шалавой ругает, забыл, что ружье-то его было. 0н, вишь, считает, что у него, его ружья то есть, нужды-то никакой нет, вот оно и стреляет, как только дурь припрет. А каково мне с двойней-то, ему по фигу.
Помолчав немного, хозяйка, насупившись, сердито закончила:
- Наверное, вашего брата - русских - в такие молодые годы в семейное ярмо калачом не заманишь? Вас хотя бы взять... Умные... Лоб-то вон - как у попа просторный.
Женщина показала взглядом на голову Алексея и нагнулась, отгоняя ягненка, жалобно клянчившего кормежки.
- Эй, лодырь несчастный! - обратилась хозяйка к супругу.- Чего расселся будто в гостях! Отнеси ягненка в хлев, к матке – пусть покормит.
...Возвращаясь после всего виденного к себе в райцентр, Алексей по дороге почему-то чаще всего задавался вопросом - а чего этой сердитой мордовочке дался его лоб? Что она нашла в нем поповского?
Каким бы грустным ни было настроение Алексея после встречи с унылым молодым продавцом Максимом и его шустрой супругой - боевитой противницей ранних браков, ему становилось все яснее, что, продолжая медлить с женитьбой, он рискует остаться на бобах.
Перебрав в памяти всех девушек своего круга - с некоторыми из них ему довелось в свое время познакомиться поближе - он сейчас чувствовал себя загнанным в тупик, в котором у него был только один выбор - жениться на Вере Цаплиной. Не то, чтобы его кто-то заставлял сделать это силой - отнюдь нет. Девушка эта сейчас стала ему желанна, как никакая другая. Обидно было только, что за свои молодые годы он заглядывался на стольких миловидных барышень, причем каждая из них по-своему влекла его, и всех их жизнь пронесла мимо, словно некий феерический поезд, который пронесся мимо вокзала без остановки. А главное - на том вокзале, на который загнала его жизнь, Алексей никак не мог отделаться от мысли - беспокойной мысли о том, что если он не женится на Вере - девушке, которая аж явилась ему раз в вещем сне, то он не женится уже никогда.
...Поторопиться с женитьбой Алексея побудили два обстоятельства. Во-первых, он в своей конторе случайно подслушал обрывок разговора между девчатами о том, что в райпотребсоюз, где работала Вера, прибыл из области по путевке молодой специалист, который будто пытался ухаживать за девушкой. Во-вторых, он, Алексей, вспомнил: когда он в тот единственный вечер провожал Веру с танцев домой, вдруг подул хоть и слабый, но порывистый северяк, а девушка была в легкой кофточке. Молодой человек тогда, желая как-то оградить девушку от ветра, прикрыл ей спину полой своего пиджака и попытался слегка обнять ее за талию, Вера воспротивилась этому, отвела его руку, промолвив:
- Так молодые обнимаются только после помолвки.
- А вы хотели бы стать помолвленной? - сорвалось тогда у Алексея. Вера тогда уклончиво ответила:
- Таких вопросов девушкам при первой встрече не задают... Сейчас молодой человек был почти уверен, что Вера тогда думала, а может, и надеялась на последующие встречи с ним.
Теперь у Алексея, после того, как он принял твердое решение жениться, дело, как любил в таких случаях шутить его родитель, оставалось за малым. Надо было подумать, как довести до сознания полюбившейся ему девушки, что он не может жить без нее, а главное - выяснить, как и чем можно покорить ее сердце, как убедить ее, что он будет ей самым любящим, верным и заботливым спутником жизни.
Степанида Ивановна, когда сынуля в осторожных выражениях обратился к ней за помощью - взять на себя хлопоты по сватовству, не могла удержаться от недоумения.
- Лень, - терпеливо втолковывала она сыну, - да ведь ноне женихи вроде сами, без сватов управляются. Сам посуди - поступая так, они избавляют свои семьи от излишних расходов, а это при теперешней нашей вынужденной скопидомности нельзя не считать благом. Да и то сказать: если парень и девушка уже давно дружат и успели полюбить друг друга, то дураку понятно, у кого больше шансов на успех - у любящего жениха, которому не терпится поскорей окрутиться, или у чужой им обоим тёти.
Пока Степанида Ивановна выкладывала свои доводы, ее сынуля, нетерпеливый жених, с досады кусал себе губы. В запальчивости он сейчас готов был заподозрить маманю в сговоре с Верой, когда-то неведомой ему, а ныне - своей мучительницей и самой дорогой ему девушкой, поведение которой он и хотел, и никак не мог сейчас осмыслить.
- Мамань, да вы что, сговорились что ль с моей неумолимой... - Алексей хотел сказать - зазнобушкой, слово ему не понравилось, и он беспомощно замолк.
Степанида Ивановна растерянно посмотрела на сына, с обидой проговорила:
- Да ты что, Лень!.. Я даже и слыхом-то не слыхала, что это за краля такая заморская, что тебя так приворожить угораздилась...
- Да я и сам толком ее не знаю... - вырвалось у молодого человека.
- Вот те раз! - всплеснула руками Степанида Ивановна. – Мой взрослый сынуля, со средним образованием, не знает невесту, которую хочет, чтобы я ему сосватала...
- Ну, мам, разве я виноват, что так у меня получилось?
- Да что хоть получилось-то? Можешь ты хоть матери своей родной рассказать толком? А то я с болью в душе замечаю - маешься ты в последнее время, словно карась на сковородке... Лицом вон потемнел, по ночам стоны твои порой слышу, а в чем дело - не пойму. Здорово ты, видать, сердце-то себе занозил...
У Алексея какое-то время было сомнение: зачем втягивать родимую в свои сердечные смуты. Однако, взглянув матери в глаза, он понял: теперь уж она от него не отступится. Поколебавшись, он решил - будь, что будет. А когда начал, оказалось, что и рассказывать-то особенно не о чем.
- Мне, мамань, - заговорил сынуля неохотно, словно через силу,- давно хотелось познакомиться с девушкой, которая была бы мне по сердцу. А недавно я в нардоме, наблюдая за танцующими, обратил внимание на одну из них - нашенскую, с Лесной улицы. Я знал ее еще по школе - она тогда училась в шестом или седьмом классе. А тут, чувствую, мне очень захотелось станцевать с ней - так она за эти годы, что я ее не видел или не замечал ее, подросла и похорошела. Во время танца разговорились. Меня поразило, как она по-умному рассуждала о жизни. Не от всякого взрослого услышишь такое! Меня стало тянуть к ней, и я начал посещать все вечера танцев. А один раз мне довелось проводить ее до дому. На прощанье девушка то ли в шутку, то ли всерьез пригласила меня на следующий вечер танцев. Танго она меня обещала научить танцевать.
- А сама не пришла, так? - с еле заметной хитринкой в глазах спросила Степанида Ивановна.
- В том-то и дело, мам...
Степанида Ивановна торжествующе улыбнулась:
- Э, да ты, я вижу, простак в этих вещах...
- Почему это? - обиделся Алексей.
- А ты знаешь, что в таких случаях наши кустаревские парни меж собой говорят?- спросила мать и, не ожидая ответа сына, пояснила: - Что они, мол, девки-то, таким путем "честь закупают". Иными словами, стараются вбить в дубовые головы своих кавалеров простую истину, что девушка - такой же человек и хочет, чтобы ее интересы тоже уважали... Ты понял? А то уж больно мужики наши возомнили о себе.
Алексея эту истину заставила постигнуть еще Валя Светлова, дав ему понять, что ее интеллект кое в чем даже превосходит мыслительные способности иных тугодумов, к разряду которых он относил и себя. Наверное, поэтому он к девушкам и женщинам своего окружения относился с должным уважением. Однако сейчас, в своем теперешнем положении, он сам нуждался в том, чтобы и к нему проявили снисхождение. Поэтому он спросил:
- Мамань, а неужто нельзя без этого?
- Без чего "без этого"?
- Ну - без того, чтобы нам, мужчинам, мозги запудривать? Степанида Ивановна с недоумением уставилась в глаза сыну:
- Да ты что, в самом деле, малость того? - женщина повертела у лба пальцем. - Дай вам, мужикам, волю, вы нынче у одной танцам обучаться захотите, завтра к другой на чаепитие напроситесь, третьей ребенка сделаете, а сами потом - в кусты? Не-е-ет, сколько я помню, кустаревские девушки завсегда честь свою женскую блюли, да и обычаи в этом деле у нас на селе спокон веков были строгие,
Алексей хотя и понимал, что маманя говорит дело, но рана в душе, нанесенная ему Верой, от проповедей мамани саднить не перестала. В другое воскресенье он, воспользовавшись тем, что родительница с утра была в добром расположении духа, решил подольститься к ней: помыл после завтрака посуду, чего раньше почти никогда не делал, подмел в кухне пол и, поскольку был выходной, сходил в дальний колодец за водой. Мать была довольна - поняла, что вчерашний ее разговор с сыном был добрым посевом - кажется, уже всходы появились. Она сама начала разговор на больную для сына тему.
- Лень, а Лень, - вкрадчивым голосом позвала она, подсев к сыну, который, чтобы отвлечься от неприятных дум, взялся было за учебник.- А тебе очень хочется увидеться с той девушкой?
- Мамань, ну зачем ты опять об этом? - подумав, что мать хочет продолжить свои вчерашние нотации, нехотя отозвался сын. - Что у тебя - другого дела нет что ли?
- Да я помочь тебе хочу, негодник... - Степанида Ивановна ласково потрепала сына за вихры. - Я знаешь, что тебе предлагаю? Нарви в саду цветов и пойди заявись к своей ненаглядной домой!
Алексей представил себе, как он открывает дверь в чужое жилье, сталкивается нос к носу с Верой, которая, увидев еле знакомого парня, делает большие глаза... У молодого человека только от того, что он представил себе все это, похолодело в груди. Он попытался было вскочить с табуретки, мать с силой удержала его.
- Ну, мамань! - жалобным голосом воскликнул сынуля. - Ты что, хочешь, чтобы я осрамился на все село? Я ведь только отца девушки знаю немного - лес мы с ним и с батей пилили однажды...
- Ну, вот, - ободряюще улыбнулась Степанида Ивановна. - С отцом лес пилили, а дочке цветы преподнести - мужества не хватает...
- Да она моментом выставит меня за дверь вместе с букетом... Да еще вдобавок нахалом посчитает...
- Трусишка ты - так и скажи! - упрекнула сына Степанида Ивановна. - Неужто ты не можешь сообразить - сказать, к примеру, так вот, мол, родители попросили меня преподнести вам эти цветы из нашего сада... Ну, и еще что-нибудь в этом роде... Трудно, что ли слова придумать?
- Ну, а дальше что? Хозяева же сразу усекут, что я заявился по какому-то делу…
- Так оно, дело-то само и покажет, что к чему... Надо только не терять головы...
Видя, что сынуля никак не может собраться с мыслями, Степанида Ивановна встала и вышла на кухню. А вечером, видно, что-то надумав, решила вернуться к начатому утром разговору.
- Раньше-то, сынок, с этим делом проще было,- начала она, войдя в горницу и останавливаясь около стола, за которым сидел сын. - Приглянется парню какая девка сельская, он говорил об этом родителям. А те, обсудив меж собой родословную молодицы и признав ее достойной для того, чтобы породниться с ее семьей, засылали сватов. Конечно, обговорив все сначала с будущими родственниками. Может, и нам, чтобы не ломать голову, взять да и оженить тебя по обычаю отцов?
Алексей, поразмыслив, нерешительно проговорил:
- Мамань, извини, что я причиняю тебе столько хлопот... Но мне не дает покоя сомнение: Зашлем мы сватов, а невеста, не зная меня толком, заупрямится, возьмет, да и даст им от ворот поворот. Каково мне потом будет смотреть в глаза людям? У нас в конторе девки такие языкастые - мигом раззвонят о моем позоре по всему селу. А что моя зазнобушка может выкинуть такой фортель, я не сомневаюсь. За время тех встреч на танцах у меня сложилось мнение, что девушка она самостоятельная и очень гордая, хотя и кажется тихоней.
Степанида Ивановна задумалась:
- Вот задача, так задача, - со вздохом вымолвила она, - отойдя к окну. - Что же нам теперь делать?
- Мамань! А что если тебе как бы случайно встретиться, ну, скажем, на базаре с матерью Веры и как бы между делом дать женщине понять, что, мол, интересуется ее дочкой один молодой человек...
- Слушай! - оживилась вдруг Степанида Ивановна. - Что это мы с тобой столько времени переливаем из пустого в порожнее, а я даже не знаю, о ком речь. Матери-то хоть ты можешь сказать, кто она, твоя не то царевна, не то княжна...
- Извини, мамань - это мое упущение. А фамилия Веры - Цаплина.
- Что? - удивилась Степанида Ивановна. - Каких это Цаплиных? Не с Лесной ли улицы? Мать-то у нее случаем не Евдокией зовут?.. Конечно же, Евдокией, Дуней… Потому что других Цаплиных на Лесной нет. Чай, она, Дуня-то, мне родней приходится. Дальней, правда. Что-то вроде тетки троюродной. Мы с ней на базаре частенько видимся. А когда и сойдемся, дела обсудим, знакомым косточки перемоем. Да и отец-то твой в молодости корешковал с Матвеем, ее женихом.
Видя, что родительница отвлеклась, Алексей забеспокоился.
- Мамань, ну, ты о деле, о деле сначала, - нетерпеливо проговорил он.
- Ну, о деле, так о деле, - недовольная тем, что ее отвлекли от приятных воспоминаний, согласилась родительница. - Тогда ты говори напрямки, чего тебе хотелось, чтобы я сделала для тебя.
- Мамань, ну неужто я должен тебя учить? Поговори со своей родственницей по-хорошему, по-свойски... Так, мол, и так, сохнет мой сынуля по вашей дочке... Нет, нет, мамань, так не надо - смеяться будут.
Алексей задумался: в самом деле, что бы он стал говорить, доведись ему оказаться на месте матери? Ведь родительницу невесты надобно заинтриговать, пробудить ее интерес. Потому что исстари так завелось: невеста - товар, родители жениха - купцы. Кому же не хочется сбыть товар с выгодой?
- Знаешь, мамань, - оживляясь, заговорил Алексей, - ты можешь начать так: "Слышала я, Авдотья, дочка у тебя на выданье". И помолчи немного после этого, дай тетке время, чтобы до нее дошло.
А дальше - так надо говорить: "Женишок у меня на примете есть, вот я и подумала - может, Веруня-то, дочерь твоя любезная, заинтересуется. А заодно и вы с благоверным... Кстати, что немаловажно - жених нашенский, кустаревский, доченька твоя знает его хорошо. Да и приглянулась очень краля-то твоя жениху. Если, говорит, снизойдет - на руках ее носить согласен. Вот я и подумала - а не свести ли нам их? Пусть поглядят друг на друга, побеседуют - может, и слюбятся по молодому-то делу.
Следя за выражением лица матери, Алексей, еще не закончив фантазировать, убедился, что экспромт ему, кажется, удался. И в самом деле - не успел он закончить, как маманя от радости захлопала в ладоши:
- Ай да Лёня, ай да молодец! Да тебе прямая дорога - в сваты идти наниматься: без работы не останешься и жить будешь, как говорится - каждый день и сыт, и пьян, и нос в табаке!
Алексей засовестился, потупил глаза:
- Ну, ладно тебе, мамань - это у меня нечаянно так получилось. Наверное, потому, что соскучился я по Вере.
Сынуля посмотрел на часы, забеспокоился:
- Мамань, а ты когда собираешься на базар? Ведь сегодня воскресенье, время к полдню движется…
- Ох, и правда... Собираться надо, а то придешь на торжище к шапочному разбору. А мне говядинки надо купить на щи, надоело постные-то хлебать... Авось и на Евдокию, матерь Верину, набреду случаем. Постараюсь выведать у нее, что и как. А ты будь в надёже! Да в голову-то поменьше забирай! Ишь, обличьем-то как сдал: глаза ввалились, скулы как у дистрофика выпирают. Аль не боишься, что придешь в таком виде на смотрины, да и отпугнешь невесту-то?
Алексей пропустил замечание матери мимо ушей: какое значение имеет сейчас, упитанный он или худощавый, если, не дай Бог, у Веры уже есть жених. Молодой человек представил себе, как Вера - девушка, так сильно задевшая его сердце, идет сейчас по кустаревскому бульвару под руку с другим парнем и, увидев его, Алексея, даже не удостаивает вниманием его приветствие. От одной только этой мысли у бедняги-влюбленного перехватило дыхание. Чтобы отвлечься, он быстро вышел во двор, увидел у калитки в сад лопату и с азартом начал перекапывать землю под кустами смородины...
Вернувшись с базара, Степанида Ивановна в ответ на вопросительный взгляд сына отвела глаза, долго раздевалась, жаловалась на дождь, который внезапно припустил, помешав ей как следует поговорить с теткой. Трудно было не заметить, что мать не в духе, скрывает что-то от сына. Потом, кое-как собравшись с духом, она подошла к сынуле, который сидел за столом, делая вид, что занимается, положила ему руку на плечо и тихим, но нарочито бодрым голосом - чтобы не дать парню совсем упасть духом - неторопливо проговорила:
- Крепись, сынок... Тебе предстоит проявить свой мужской характер.
И Степанида Ивановна, старательно подбирая слова, рассказала то, что услышала от матери Веры. Оказывается, замуж дочь ее покамест не собирается. Евдокия Кузьминична под большим секретом поведала мамане, что с начала лета девушка дружила с валяльщиком Прохором, что поначалу она выглядела довольной и веселой, охотно делилась с матерью, где они с молодым человеком гуляли, о чем беседовали и вообще - как проводили время. О Проше дочь отзывалась с похвалой, не уставала повторять, какой он стеснительный и скромный. По ее словам - он скорее не парень, а словно красная девица, о которых в старых книжках писали. Слабость только, вишь, у него была одна - петь он очень любил. Да и о женитьбе ни разу словом не обмолвился.
А недавно Вера на свидания с Прохором ходить перестала. Настроение ее изменилось, она поскучнела, замкнулась, от разговоров о Прохоре стала уклоняться. А сам Прохор, который раньше, бывало, заходил к Матвею Ивановичу, отцу семейства то за колодками для сапог, то еще за чем-нибудь, вдруг словно исчез куда-то. Вот уже около месяца в доме Цаплиных он не появлялся.
Сделав паузу, чтобы передохнуть, Степанида Ивановна посмотрела в глаза сына, спросила осторожно:
- А ты, сынок, не знаешь случайно, что с ним, с Прохором-то? Мать только сейчас заметила, что ее сынуля заметно побледнел, взгляд его ставших неподвижными глаз был устремлен не на нее, а куда-то мимо - в пространство за ее спиной.
- Что с тобой, сынок, на тебе лица нет... - испуганно проговорила женщина. Она быстро вышла на кухню, принесла стакан воды, протянула его сыну:
- На, Лень, выпей... Это помогает... И - уже с мольбой в голосе:
- Сынок, ради всего святого, не мучь себя, перемоги напасть... Ведь ничего такого не случилось...
Алексей встал, осторожно отвел руку матери, протягивавшую ему стакан, быстро вышел во двор, потом в сад,- видимо, хотел уединиться, собраться с мыслями. Однако на свежем воздухе он быстро сообразил, что это все равно ничего ему не даст. Поэтому он вскоре вернулся в дом и, уже овладев собой, спокойно спросил родительницу:
- Мамань, а ты знала, что Вера дружила с Прохором?
- Откуда же, сынок? Что он по вечерам песни в роще распевал, ты, наверное, и сам знаешь... но с кем он там, в роще, гулял, люди болтали разное. Не буду же я к сплетням прислушиваться... Я их, сплетни-то, смолоду презирала.
- А что слышно о Прохоре сейчас?
...Степанида Ивановна сразу не нашлась, что ответить. Для нее главным сейчас было - как бы не дать сыну повода для новых огорчений.
- Да о нем все будто напрочь забыли, - как бы рассуждая сама с собой, проговорила она. - А он вроде и рад этому: уединился, на людях почти не показывается.
Маманя молча прошлась по горнице, потом опять заговорила:
- Ну, а для нас, сынок, главное- это что Прохор с Верой больше не встречаются... Но я бы, Лень, посоветовала тебе - ты Веру на время оставь в покое. Она тяжело переживает непонятную для нее разлуку с Прохором. Чтобы рана в душе перестала саднить, нужно время. А то, что они дружили - хорошей, безгрешной дружбой, - в этом для Веры нет ничего зазорного.
В другой раз Степанида Ивановна, понимая, что им с сыном надо что-то предпринимать, осторожно спросила его, что он думает о сложившемся положении, каково его мнение о поведении Прохора. Когда Алексей беспомощно пожал плечами, мать уверенно проговорила:
- Я убеждена, что Прохор - честный, добропорядочный парень, потому что такой у него был отец, такой я знаю его мать. Тебе нужно обязательно сходить к нему. Они дружили с Верой, хочешь – не хочешь, с этим надо считаться. К тому же неизвестно, каковы их отношения сегодня. Конечно, напрямик его об этом не спросишь. Поэтому обдумай, как говорить с ним, чтобы не задеть его самолюбия. Я думаю, что брака с Верой у Прохора не получится, так как ходят слухи, что у парня не все в порядке со здоровьем. Правда, по словам Евдокии, матери Веры, та еще ничего об этом не знает.
Закончила Степанида Ивановна свое невеселое собеседование так:
- Тяжелый ты выбрал себе удел, сынок. Только что же теперь... Сердцу, как говорят, не прикажешь. И не поступаться же нам своими интересами... я убеждена - если мы запасемся терпением и благоразумием, мы уладим дело по-людски - так, чтобы никому не было обидно...
...Идти к какому-то Прохору, чтобы кланяться перед ним, испрашивая разрешения на брак с девушкой, которая от рождения была свободным человеком, Алексею, конечно же, очень не хотелось. "Что это он возомнил о себе? - угрюмо размышлял невезучий влюбленный. - С какой это стати в нашей державе кому-то взбрело в голову перенимать обычаи из времен крепостного права? Возьму вот, заявлюсь к родителям Веры и напрямки скажу, что пришел просить руки их дочери". При этом Алексей как-то не подумал о том, что ни отец, ни мать Веры не могли приказать дочери выйти за него замуж - хотя бы потому, что они не имели такого права.
А тут маманя Алексея взялась подзуживать: "Лень, ну чего ты тянешь? Не ровен час - к Вере подкатится другой женишок... Такая девушка, при ее-то достоинствах, в невестах не засидится, можешь быть уверен. Будешь потом локти кусать, да реку вспять не повернешь".
...Как Алексей ни убеждал себя, что идет к Прохору как земляк к земляку, просто только чтобы справиться о делах, о здоровье, шагал он к дому дружка Веры с тяжелым сердцем.
Обнаружив, что дверь стирной во дворе его невольного соперника была открыта, молодой человек с неохотой, усилием воли заставил себя войти внутрь. Увидел он обычную для глаза ремесленника картину: Прохор, стоя за верстаком, вполоборота к посетителю, как раз обкатывал рубелем надетый на колодку мужской валяный сапог. Увидев Алексея, он, не отрываясь от работы, кивком ответил на приветствие гостя. На вопросы о житье-бытье, о валялщицких делах Прохор коротко бросил:
- Один момент, я сейчас закончу.
Алексей по настроению хозяина стирной понял, что тот его прихода ожидал. Поэтому, когда Прохор отложил валенок и вытер руки о замызганный передник, гость, поздоровавшись с ним за руку, постарался быть как можно более кратким:
- Я, Проша, забежал на минутку, справиться о твоем здоровье, о делах... Да, вот еще что... пожалуй, самое главное: по селу ходят слухи, что у вас с Верой Цаплиной дела идут к свадьбе. Я и подумал - поздравить надо кореша.
Боже, что тут произошло с Прохором! Алексей был уже не рад, что придумал такой подход к бывшему кавалеру своей зазнобушки.
- Какому злоязычнику вздумалось разносить эти коварные сплетни, которые порочат честь невинной девушки? Не было у нас с Веруней никаких планов насчет свадьбы и не могло быть! как люди не поймут - кто Вера и кто я? Да если ты хочешь знать, в Кустарях нет ни одного парня, который стоил хотя бы ее мизинца! Для меня она все равно как сказочная царевна, а я кто по сравнению с ней? Всего лишь задрипанный валяльщик, который, к тому же, погряз в долгах. Семье - больной мамане и пацаненку -брательнику сносного существования обеспечить не могу... И ты еще тут... Пришел, чтобы раны мои травить. Кто тебя просил?
В голосе Проши уже слышались слезливые интонации.
- Шел бы ты, мил человек, - жалобно проговорил он, глядя себе под ноги, - чем казниться здесь на горемычного пасынка судьбы.
- Прости меня, пожалуйста, - прочувствованно сказал Алексей,- я не думал, что приду к тебе так некстати...
Сказал это молодой человек, попавший в щекотливое положение, и замолк. Ему и жаль было дружка детства, с которым когда-то на пару бегали купаться на речку Леснянку, и помочь Проше он сейчас не знал как. А говорить ему сейчас слова утешения, сочувствия - что он, Алексей, женщина, что ли, чтобы опускаться до пустословия. "И вздумалось же мамане, - мелькнуло у него в голове, - посылать меня к человеку, чтобы травить ему душу..."
И гость принял, по его мнению, единственно правильное для него решение.
- Ладно, Прош, не обессудь, - сказал он миролюбивым тоном. - Прости, если причинил тебе неприятность. И прошу тебя - нужна будет моя помощь, скажи, не стесняйся.
А когда Алексей поворачивался к двери, чтобы выйти из стирной, он краем глаза заметил, как Прохор поднимал с пола тяжелый рубель. Гость на секунду с опаской подумал: "Уж не меня ли он собирается огреть этой штукой?" И тут же устыдился своей минутной трусости.
В ту ночь Алексею удалось сомкнуть веки лишь далеко за полночь. А дней через пять молодой человек встретил Прохора на улице Обозной, недалеко от базара. Тот, приветливо улыбаясь, первым протянул руку, чтобы поздороваться, и сразу же спросил:
- Так кто тебе наплел насчет нашей с Верой свадьбы? Алексей ответил уклончиво - ему хотелось сначала осведомиться о том, в каких отношениях находятся сейчас Вера и Прохор.
- Послушай, Прош, - сказал он, честно глядя в глаза земляку. - Я совсем недавно узнал о вашей дружбе с Верой... Скажу откровенно, я позавидовал тебе. Не моя вина, что я еще до этого полюбил твою подружку. А когда понял, что мне надо было держаться от нее подальше, не мешать чужому счастью...
- Не трать попусту слов, Лень, - уверенно и даже с легкой горячностью проговорил Прохор, - скажу тебе честно: я Веру люблю. Для меня она, как в книжках пишут, святыня. Я словно ребенок радовался, когда почувствовал, что и она ко мне сердцем тянется. Я благодарен судьбе за то, что мы с Верой были счастливы - по-детски счастливы - целых два месяца. Но, похоже, люди правду говорят: на весь век счастьем не запасешься...
Видно, запамятовав, что он хотел сказать дружку детства, Прохор смолк, растерянно оглянулся вокруг.
- Да, вот еще что, - тут же спохватился он. - Я вчера был у Цаплиных. Мы проговорили с Веруней больше часа. Я ей дал понять, чтобы она считала себя свободной... Хотя мы, когда дружили, никогда никаких клятв друг другу не давали - считали, что ни к чему.
Юноша улыбнулся растерянно, видимо, колеблясь - говорить или не говорить Алексею что-то, по его мнению, слишком интимное.
- Видел бы ты, - наконец, решился он, - как побледнела Вера, когда я сделай ей признание... Но у нее достало мужества, чтобы не расплакаться. А на прощанье она крепко пожала мне руку и твердо потребовала: "Дай мне слово, что будешь помнить меня до последнего..." Чего последнего - досказать не успела, голос у нее осекся...
Расставаясь, Прохор пожелал Алексею удачи в его намерениях, а, отойдя на несколько шагов, в доброжелательном тоне проговорил:
- Помни, дорогой, - мир и согласие у вас в семье будет зависеть от тебя, от того, сумеешь ли ты вникнуть в характер жены...
После разговора с бывшим дружком Веры у Алексея сложилось впечатление, что для отказа от Веры у того была другая, тайная, более веская причина, чем ссылка на материальные обстоятельства. Какая именно - для него осталось загадкой.
...Поскольку во время этой второй встречи Прохор беседовал с другом детства доброжелательно, дружелюбно, Алексей-жених не мог не оценить щедрости души и благородства юноши. Наверное, решил про себя Алексей, это было знамение судьбы. Известно же, что счастья без сучка, без задоринки на свете не бывает, И на его, Алексея, жизненном пути неуютным, как сон на голых камнях, напоминанием об этом станет горькая мысль о том, кому он в неизбежной гонке за собственным благополучием перешел дорогу...
После утешительной беседы с Прохором, давшим Алексею понять, что он отказывается от намерения свататься к Вере, жених, успокоясь, пришел к естественному в подобных обстоятельствах выводу, а именно, что гнать лошадей сейчас, когда решается вопрос о судьбе двух молодых людей. Веры и его, Алексея, причем на всю последующую жизнь, на весь их век - это все равно, что прыгнуть с Сиротской горы на каменистый берег речки Леснянки. Иными словами, надо было и самому освоиться с мыслью, что ему предстоит круто изменить течение своей жизни и Вере дать возможность подумать, как вести себя в изменившихся обстоятельствах. Ведь Прохор наверняка поставил свою недавнюю подружку в известность о том, что он, Алексей, проявляет недвусмысленный интерес к ее особе. Нет ничего невероятного в том, что девушка уже сейчас задумывается, как ей вести себя, если Алексей, чего доброго, захочет, да и сделает ей предложение. Ей, наверняка, потребуется время, чтобы примириться с мыслью стать сначала невестой, а потом и супругой человека, которого она так мало знает. Конечно, если она вообще захочет этого. Словом, и жениху и той, которую он прочил себе в жены, поразмыслить было о чем.
Поэтому когда Степанида Ивановна стала говорить сыну что-то о свадебных приготовлениях - в смысле, не пора ли приступать к ним - Алексей равнодушным голосом ответил:
- Как хочешь, мамань... Только не вздумай раззвонить об этом по знакомым, особенно, что касается наших с Верой Цаплиной дел. Тем более что никаких дел у меня с этой девушкой пока что нет, так ведь?
Выслушав замечание сына, которое Степанида Ивановна восприняла как отповедь, она не поняла, к чему клонит сынуля, и даже несколько удивилась:
- Это что же получается, сынок? Ты столько сил ухлопал, меня так переживать заставил, а теперь на попятный, что ли, пойти вздумал?
Да нет же, мамань... - сообразив, что с родительницей надобно объясниться, мягко проговорил Алексей. Встав из-за стола, он нежно обнял маманю за плечи.
Ну, неужто ты не понимаешь, - начал он втолковывать своей родимой, - что если сейчас с бухты-барахты заявиться к Веруне со сватовством, мы можем навредить и ей, и себе? Она же еще тяжело переживает разрыв со своим любимым, у нее нервы сейчас взбудоражены похлеще, чем у нас. Представь себя на ее месте, как бы ты встретила сватов Бог знает от кого?
Степанида Ивановна сделала вид, что согласилась с доводами сына, а сама, напуганная тяжелыми переживаниями, через которые прошел ее кровинушка, и почему-то вообразив, что полюбившаяся ему девушка уходит из рук, решила про себя - пусть сын говорит, что хочет, а она потихоньку будет проворачивать свою задумку, связанную с ее твердым намерением окрутить парня, пока тот не передумал.
В один из базарных дней мать семейства, как обычно, собралась, прихватила корзину для покупок и направилась на рынок с тайной мыслью встретить там свою дальнюю родню - Евдокию Кузьминичну Цаплину и выведать у нее, как она смотрит на то, чтобы устроить счастье их созревших для семейной жизни чад.
Сколько Степанида Ивановна пробыла вне дома, Алексей, углубившись в свою книжку, естественно, не заметил. Обратил он на маманю внимание только, когда она, вернувшись и даже не успев еще переодеться в домашнее платье, начала, не в силах сдерживать себя, хвастаться сыну, как она ловко взяла в оборот тетку Евдокию, мать Веры. Алексею невольно пришлось оторваться от своего занятия.
- Подкатываюсь это я, значит, - разглагольствовала Степанида Ивановна, - к своей дальней родственнице - седьмая вода на киселе... Здорово, мол, дорогая тетушка, как живешь-можешь? "Твоими молитвами", - отвечает она, а сама смотрит на меня: чего это она вдруг родне понадобилась... Столько лет ходили мимо друг друга, покланяемся только и - дальше по своим делам... Ну, покалякали мы о том, о сем. А потом я и говорю: дело у меня, Евдокеюшка, сурьезное до тебя. "Ну, раз сурьезное, - говорит, - подожди меня на выходе с рынка, я лук допродам и подойду". Да... А я, чтобы время не терять понапрасну, сделала покупки, какие намечала и - на выход. Евдокия уже поджидала меня. Ну, думаю, тетка уже наверняка смикитила, о чем речь-то пойдет, подготовилась к разговору. Так оно и оказалось. "А я, - говорит она, - кажется, догадываюсь, с чем ты пришла. Наслышана я, будто Лексей, сынуля твой, танцевать в нардоме с Веруней нашей повадился..." "Вот-вот, говорю я, и не только ради танцулек он к вашей дочке потянулся. У него самые что ни на есть серьезные намерения".
Тут тетка вроде даже обиделась на меня. "Вот те раз,- сказала она. - Пошто же ты ради такого дела домой к нам заявиться не надумала? Там бы мы самовар поставили, честь по чести все обговорили". "Да мне, отвечаю, хотелось, чтобы с глазу на глаз поначалу-то. Без лишней огласки то есть"... Ну, она, гляжу, задумалась маленько, а потом и говорит: "Тут, видать, твоя правда, у нас дом всю бытность как детсад - шум и гам с утра до вечера". А меня словно бес под ребро толкнул - я возьми, да и спроси: "Дочку-то вашу, Веру, еще никто не сватал?" "Ну, как это не сватал, - обиделась Евдокия.- Чтобы такой товар, да залежался... Скажу, не хвастаясь - у нас на всю улицу другой такой невесты днем с огнем не сыщешь". "Хвали, хвали свое детище, - подумала я,- не похвалишь, не сбудешь" А сама лыжи навострила да и смело так заявляю: "Ну, вот и ладно - ваш товар, наш купец - сына-то моего, чай, знаешь... Аль, по-вашему, он не жених? тут Евдокия и осеклась: "Hy, кто про это бает, что не жених..." А что насупротив сказать, так и не нашлась. А я этим и воспользовалась. "Так чего нам, - говорю, - воду-то в ступе толочь, время на пустые разговоры тратить? Давай и сведем наших чад - им жить-то потом, не нам. Вот и пущай поглядят друг на друга, побеседуют. Авось и слюбятся". "Это ты дело баешь,- говорит тетка.- Кто, как не мы, поможет молодым свидеться. Только я должна сперва с мужиком своим посоветоваться. Да и у дочки спроситься. Они ведь, девоньки-то, ноне куда как самостоятельные стали. Веруню-то хоть мою взять - она уже год как при деле, сама себе на хлеб зарабатывает". Ну, и я, не будь дурна, тоже про тебя словечко ввернула: "Наш-то, мол, парень тоже не лыком шит - и работает, и учится, заботится о том, чтобы, значит, когда семьей обзаведется, заработок был не хуже, чем у людей". Евдокии-то, вижу, и крыть нечем.
Степанида Ивановна, закончив отчет о своей хоть и добровольной, но не простой миссии, прежде чем уйти по своим делам на кухню, с минуту смотрела на сынулю, пытаясь определить, доволен ли он стараниями своей сердобольной мамани.
Алексей же, слушая рассказ мамани, сам тем временем думал о своем. "Ну, женишок, - с искренним сожалением решил он про себя,- размеренным будням в твоей жизни, кажется, пришел конец. Хочешь - не хочешь, а вскакивай на подножку кружащейся карусели бытовых забот и треволнений. Смоешься в кусты себялюбия - все "лавры" позора будут твои. Промахнешься - и того пуще: и самобичевания не избежать, и охоту жениться надолго отобьет".
Сынуля нехотя закрыл учебник, встал, поцеловал маманю в щечку.
- Спасибо, мам, - прочувствованно сказал он.- Ты уж извини, но я полагал, что мне будет позволено сначала сдать очередной экзамен...
- Да будь они неладны, эти твои экзамены... Куда они к лешему денутся? А девушку любимую можешь проворонить. Аль я неправду говорю?
- Ладно, мамань, - примирительно сказал Алексей. - Ты как всегда права... И когда же Цаплины осчастливят нас весточкой?
- Ну, торопиться-то они с этим не будут... Иначе люди подумают, что им не терпится сбыть дочку с рук. Но через недельку-другую - так мы порешили с Евдокией - встретимся с ней опять на базаре, тогда и обговорим, когда и что. А пока нам надо подумать - с чем явиться к Цаплиным. Ну, насчет выпивки-закуски дело ясное: без бутылки к Матвею, отцу Веры, лучше глаз не кажи - осрамит потом на все село. А вот чем почтить невесту? Делать подарки во время смотрин на селе не принято - кто знает, приглянутся ли молодые друг другу... А вот букет хороших цветов ты Вере преподнести обязан. Ты пионы-то, что у нас в саду, сходи, посмотри, как они – на люди-то с ними показаться не срамно?
...Отец, который зашел в горницу позже супруги - он занимался во дворе починкой сарая - слушал рассказ Степаниды Ивановны с интересом, так как знал, что любила она вникать в хитросплетения отношений между людьми на селе. Иногда по ходу повествования своей благоверной он хмыкал потихоньку то ли с одобрением, то ли с насмешкой. Когда маманя закончила, отец с интересом - что он делал нечасто - посмотрел на сына, спросил спокойно:
- Так ты, сын, это... окрутиться-то всерьез надумал?
Утром знаменательного дня - дня, когда для младшего Сафонова должен был решиться вопрос, станет ли его невестой девушка, на которой он по велению сердца решил остановить свой выбор, все семейство Сафоновых пробудилось от сна в пасмурном расположении духа. У старшего Сафонова почему-то именно в этот день разбушевалась печень, на которую он жаловался вот уже третий год. Степанида Ивановна переживала душой из-за пирога с капустой и белыми грибами, который она испекла ради такого торжественного в жизни семейства случая, и который посередке, по ее мнению недостаточно пропекся. Ну, а сынуля, виновник предстоящего мероприятия-торжества, чувствовал себя не в своей тарелке по той немаловажной причине, что той ночью ему приснился сон, который он посчитал вещим: пришел он будто к Прохору в стирную, а тот стоит у разбитого накануне финагентом котла, над которым он обычно стирал валенки - единственный источник его существования. Стоит, смотрит грустно-грустно на Алексея и спрашивает его с укоризной:
- Неужто у тебя хватит коварства лишить меня последней радости на Земле?
...Когда вся семья Сафоновых, заперев дом на замок, вышла за ворота и направилась в сторону Лесной улицы, где жили Цаплины, Петр Кузьмич, не подозревая о настроении сына, невольно подлил яда в чашу его душевного разлада, выдав на гора неуместную шутку:
- Вот придем сейчас к сватам, а невеста забастует и не выйдет к гостям...
- Это еще почему, - не принимая шутки, сурово спросила Степанида Ивановна, - не имеет права, раз пригласили нас.
- Имеет, не имеет - у девушек свой резон. Скажет, что жених слишком долго ее манежил, и вся недолга.
Алексей на шутку бати не реагировал никак - он всецело был поглощен мыслями о том, как и на какие темы он будет беседовать с Верой.
На счастье гостей, Цаплины оказались простецкими людьми, гостеприимными хозяевами. Особенно общительным - душа нараспашку! - показал себя глава семьи Матвей Иваныч. Он встретил гостей у ворот, Степаниду Ивановну проводил в дом, говоря: "Ты, Степанидушка, поди к моей хозяйке, она просила пособить там немножко. А мы, мужики, пока тут побудем". И он повел Петра Кузьмича с сыном в сад показать, какой он колодец там выкопал. "Целый месяц с Федькой, сынулей, как кроты, в земле копались да сруб клали... Спасибо, хоть вода близко оказалась.
Алексей отметил про себя, что Матвей Иваныч был одет так же, как и его отец - в так называемую пару, то есть пиджак и брюки из черного сукна. На голове - фуражка из того же материала с высоким околышем, какие, судя по кинофильмам, до революции носили российские купцы. Одежду для выходов, насколько знал молодой человек, на селе шили раз на всю жизнь. У мамани для этих целей служило платье из дешёвого ситца с мелкими светлыми цветочками по васильковому полю. Сам Алексей к своему коверкотовому костюму и сиреневого цвета рубашке в мелкую клетку впервые одел отцовский галстук.
У колодца отцы семейств начали было разговор "за жизнь" - о том, как трудно стало "правдить себя", то есть кормиться с семьей на доходы от ремесла, но тут в саду появилась Лизочка, десятилетняя сестренка Веры. Она подошла к отцу и взяла его за руку, говоря:
- Папань, идите в дом и гостей приглашайте. Маманя сказала, чтобы я без вас не возвращалась.
Петр Кузьмич первым чинно подошел к кухонной двери избы Цаплиных, открыл ее, спросил громким голосом:
- Хозяева, гостей непрошенных не ждете?
Непрошенных не ждем, а вас милости просим к нашему шалашу, - в тон ему отвечала Евдокия Кузьминична.
Когда Алексей с отцом вошли в горницу хозяев, Степанида Ивановна, расставлявшая посуду на столе, покрытом льняной скатертью, спрашивала Евдокию Кузьминичну, нарезавшую на кухонном столе хлеб:
- Дунь, а где же твои пострелята. Что-то я кроме Феди и Лизочки не вижу никого.
- Они у Марфуши, моей сестры. Я их сплавила туда, а то они нам спокойно поговорить не дали бы.
Матвей Иваныч взял Алексея за руку, провел его вокруг стола и усадил "под образами", то есть возле божницы. Петру Кузьмичу хозяин дома кивком указал место напротив сына, а сам стал помогать женщинам носить кастрюли и горшочки с кушаньями - студнем, тушеной говядиной с картошкой, жареной щукой - на стол в горнице.
- Рыбину-то, - заметил он, - сынуле, Федьке, пофартило выудить в Леснянке. Она еще леску там вокруг коряги запутала. Нырять пришлось мальчишке-то, ножом сучок отрезать.
- Ай да Федюня! - похвалил мальчонку Петр Кузьмич. - За это ему полагается двойная порция...
Когда гости и хозяева расселись за столом, Петр Кузьмич, изобразив на лице удивление, проговорил:
- Братцы, а что же это за пир такой сиротский? Без молодки и кусок-то в рот не полезет!
- Правильное замечание, Кузьмич. Вера, не томи гостей! - громко проговорил Матвей Иваныч в сторону цветастой ситцевой занавеси, отгораживавшей в горнице спальное место родителей.
Вера, появившись из-за полога, сразу приковала к себе взоры гостей, да и родителей тоже: в ладно пошитом белом платье из какой-то редкой тогда, видимо трофейной ткани, с едва приметными, удачно подобранными чудесами косметики на лице, а главное, с пышной, аккуратно заплетенной косой, которую она перекинула на грудь, и которая производила на окружающих впечатление взрослости ее хозяйки, девушка показалась Алексею неотразимой. Впрочем, наверно не только ему, бедняге. От внимания жениха не ускользнуло, как заблестели глаза его родителя, когда он воззрился на прямо-таки праздничное лицо старшенькой его приятеля Матвея.
Вера хотела было сесть рядом со своей маманей, но отец подхватил ее под локотки и усадил под божницей, за тот угол стола, другую сторону которого занимал Алексей.
- Чтобы вам, молодым, было сподручней разглядывать друг друга,- проговорил Матвей Иваныч.
От этого замечания родителя Веры молодые смутились, Алексей даже почувствовал, что краснеет.
Наполнив стаканчики: старшим - водкой, младшим - портвейном, хозяин дома провозгласил тост:
- Предлагаю выпить сначала за здравие старших, поскольку – не было бы нас, не было бы и молодых, ради которых мы сейчас собрались!
В ответ его дочка поднялась и провозгласила свой тост:
- Предлагаю выпить за эту необычную встречу!
Поскольку роль тамады за столом взял на себя Матвей Иваныч, а его девизом было - стаканы у гостей пустовать не должны, то, как заметил Алексей, он после третьего стаканчика начал "погонять лошадей" не жалея. Не жалел и питья, поскольку, как потом узнал Алексей, хозяева наготовили свекольной самогонки столько, что ее хватило бы на скромную свадьбу.
Такой разгул не понравился Евдокии Кузьминичне. Она уже собиралась припрятать от супруга наготовленное спиртное, как в дверь дома постучали, и когда Федька, братишка Веры, открыл дверь, в дом вошел молодой человек. Алексей узнал его. Это был Володя, сосед Цаплиных, работавший гармонистом в нардоме.
- А я иду мимо,- словно бы оправдываясь,- проговорил вошедший парень, - гляжу, у вас свет во всех окошках... Дай, думаю, зайду, может, кто закурить угостит.
Матвей Иванович вскочил из-за стола, взял гостя за плечи, усадил на свое место и предложил ему:
- Давай сначала выпьем с тобой по штрафному, а потом ступай и приходи обратно со своим баяном.
А когда в доме появилась музыка, то смотрины невольно превратились в веселое празднество с пляской и танцами. Плясал преимущественно Матвей Иваныч, который попеременно просил Володю сыграть то "русского", то "казачка". При этом пятидесятилетний мужчина с обильной сединой в бороде выделывал такие коленца, что Степанида Ивановна потом целую неделю то и дело с удивлением повторяла:
- Это ведь надо!.. Больше полдюжины ребятишек настрогал, дочь уже замуж выдает, а ногами еще такие кренделя выделывать может, что молодые за ним не угонятся...
Глядя на отца, не усидела за столом и Вера. По ее инициативе молодые чопорно станцевали два или три тура. Алексея подмывало попросить девушку – давай, мол, обещанный краковяк разучивать попробуем. Видно, само название танца приобрело для него какой-то магический смысл. Но эта же магия навеяла вдруг на него смутное опасение - а не он ли, этот таинственный краковяк, так осложнил тогда их с Верой отношения, которые поначалу, казалось бы, развивались по общепринятому, накатанному пути.
Пришлось молодому человеку, в сердце которого начала возрождаться надежда на взаимность ставшей ему дорогой девушки, ограничиться скромной просьбой разрешить ему прийти к Цаплиным завтра после работы. Выдержав для приличия небольшую паузу, возлюбленная согласие дала.
- Только, пожалуйста, ближе к вечеру приходите. А то я буду занята по хозяйству.
...Когда, наплясавшись и натанцевавшись, хозяева отпустили гармониста - он спешил в нардом, на работу - за столом мало-помалу завязалась всеобщая беседа, начались воспоминания, споры, обсуждение последних событий на селе. Ну, а молодых потянуло к уединению, каждого из них влекло и спросить, и услышать от другого что-то заветное, насущное. Они вышли в пустовавшую кухню, встали у окошка, за которым уже начало смеркаться.
- Какая у вас во дворе развесистая липа, - сказал Алексей. - Совсем как та ольха в нашей роще, под которой мы с вами два года назад встретились впервые... Помните?
- Помню... - встрепенувшись, почему-то шепотом ответила девушка.
- Как вы точно тогда подметили, - нежно глядя в глаза любимой, проговорил молодой человек, - насчет обманчивости праздничного веселья людей... Меня, помню, тогда поразило, каким образом такая молодая девушка могла проникнуть в сокровенные ощущения земляков. Как это вы тогда сказали? "Это показное веселье - всего лишь минутное забвенье". Откуда это у вас - умение читать в душе человека?
- Просто я научилась, - спокойно ответила Вера, - чувствовать, что творится в душах моих родителей, наблюдая, как они ссорились, мирились, жаловались на жизнь, мечтали вслух. Когда в наших тесных, да еще перенаселенных, как у нас, жилищах толчешься бок о бок друг с другом с утра до вечера, какие уж тут личные тайны... А со временем я стала догадываться, что подобное происходит и в других семьях на селе.
- Да, но не каждая молодая девушка способна подмечать движения души у людей, особенно взрослых.
- Я никогда не считала, что у меня какой-то другой ум, отличный от других. Просто я, может, чаще, чем мои сверстницы, задумывалась над тем, что слышала и видела.
- А не боялись, что это может сказаться на вашем душевном здоровье?
- Ну, я полагаю, люди в моем возрасте об этом вряд ли задумываются.
...Признания Веры так глубоко запали в душу молодого человека, впечатления от ее высказываний были так новы для него, что он решил без колебаний: Вера - человек особых душевных качеств. Ему на минуту стало даже как-то боязно: если им суждено сойтись, то сумеет ли он оценить по достоинству этот дар своей избранницы, не дать ему захиреть в цепях быта, которые в этой жизни, как говорят, не щадят никого…
Ночью после смотрин Алексей, выражаясь по-старинному, долго не мог смежить очей. Ему не давала покоя мысль - откуда у Веры, восемнадцатилетней девушки, такой ум, такая рассудительность, что она могла бы свободно беседовать на отвлеченные темы даже с Петром Ефимовичем, директором средней школы, имеющим высшее образование.
Почему-то вспомнилась госпитальная подружка, медсестричка Фая, которая не могла и двух слов связать, если они не касались ее бытовых забот или служебных обязанностей. А образование у нее было на уровне семи-восьми классов, как и у Веры.
Подумалось о будущей семейной жизни - с любимой женщиной, конечно, с Веруней. А ведь нелегко будет, предположил молодой человек, уживаться со своей лучшей половиной, которая в спорах на каждый твой довод сможет привести два своих, если не больше.
"Ну уж - дудки, - заегозил в душе молодого человека какой-то зверек, ершистый и неуступчивый, - на воде вилами писано, чтобы женщина могла одолеть меня в словопрениях. Для этого ей понадобится начитанность, хотя бы равная моей. Причем начитанность глубокая... А откуда она возьмется у Веры, если девушка, возрастая в многодетной семье, все свое свободное время вынуждена была тратить на помощь родительнице по уходу за младшими братишками и сестренками"...
Убаюканный это спасительной мыслью, молодой человек стал засыпать, когда в окнах горницы забрезжили первые лучи рассвета.
Когда назавтра по окончании рабочего дня Алексей, приодевшись и сорвав в саду три красных пиона, подошел к дому Цаплиных, его встретил у ворот братишка Веры, симпатичный паренек лет семи, имени которого молодой человек еще не успел запомнить.
- А Веруни дома нету, - бесцеремонно сообщил он Алексею, уставившись на цветы в руках гостя.
- Она не сказала, куда ушла?
- Не знаю... Я тогда еще спал.
- А дома есть кто-нибудь?
- Конечно... Маманя и Колька с Сонькой.
Подождав, не спросит ли дядя еще что-нибудь, малец деловито проговорил:
- Ну, я пошел, а то мне некогда...
Алексею оставалось только проследить взглядом, как паренек неторопливой походкой направился в глубь двора.
Евдокия Кузьминична, естественно, встретила гостя гораздо более приветливо, чем ее сынишка-малолетка.
- А! Это ты, Алеша... - радушно проговорила она. - Проходи, гость дорогой. Вы с Верочкой разминулись, видать... Она только что вышла. Подружка за ней забежала - помощь ее потребовалась. Она, ведь, дочка-то, у нас мастерица... Что покроить, что пошить - все подружки к ней за советом идут.
Алексей между тем досадовал: как же так, назначить встречу и уйти, не сказав матери, когда вернется.
- Евдокия Кузьминична, - обратился он к хозяйке, - я прошу меня извинить, но у нас с Верой был уговор о том, что я приду к вам спустя какое-то время после работы. Неужели она, уходя не сказала - подождать ее или прийти в другой раз?
Женщина заморгала глазами - как же это Вера так оплошала, назначив свидание и забыв о нем. Что теперь молодой человек подумает о дочке? Вдруг возьмет, да и обидится. Как ему потом в глаза смотреть - и ему, и сватам?
Озарение явилось к женщине в лице сынишки Петьки - паренька, который встретил Алексея у ворот.
- Петьк, а Петьк! - позвала Евдокия Кузьминична, выйдя на крыльцо. - Поди, сбегай на минутку к Федотовым, скажи Вере - ждут ее.
Парнишка повиновался, хотя и неохотно: он спешил на кухню, чтобы взять бадик - палку для игры в чижик. Дружок, подбивший его на эту детскую забаву, уже поджидал его на улице.
Минут через пятнадцать Петька вернулся, запыхавшись, протараторил: "Верка с Дунькой, с подругой, ушли на Кузнецову улицу, они там у кого-то шить будут", и выбежал из кухни.
Увидев, как на лицо его возможной тещи наползает страдальческое выражение, Алексей, сочувственно поглядев ей в глаза - не принимай, мол, оплошность дочери близко к сердцу - протянул хозяйке цветы и, попросив ее: "Передайте Вере, что я приду в воскресенье", последовал за шустрым братишкой Веры.
Сказать, что гость очень уж переживал факт пренебрежительного отношения Веры к их уговору о встрече, было бы неправдой. Бесплодное хождение по пятам своей первой любви - Вали Светловой - дало ему понять, что девушки в погоне за благорасположением к себе своих жертв способны и не на такое. Конечно, его мужское самолюбие было задето. Но он знал - опыт семейной жизни родителей показал ему,- что в супружеской жизни есть что-то от театра военных действий: стремясь к победе, умей порой примиряться и с поражениями. Так что если сейчас позволить взыграть своей оскорбленной гордости - значит показать, что ты, как мальчишка, не можешь управлять своими эмоциями.
Вера в тот день возвратилась домой поздно вечером. Когда маманя сообщила ей, что приходил Алексей, девушка спокойно ответила:
- Мамань, я знала, что он придет.
- Так ты что же - нарочно ушла?
- Ну, нарочно - не нарочно… Скажем так - у меня были дела поважнее, чем встреча с парнем...
- Он что - тебе как жених не нравится?
- Ну, мамань, ты даешь! к чему сразу и на это замахиваться - нравится - не нравится. Не должна же я вешаться на шею парню только за то, что он поманил меня пальцем?
- А не боишься, что карасик-то сорвется с крючка? У них ведь, у нынешних-то женихов, после такой губительной войны выбор невест куда как богатый...
- И что же, - с горечью проговорила дочь, - нам теперь перед ними, женихами-то, травой стелиться?
- Смотри, девка, не окажись плотвичкой на песке! Некому будет потом подобрать да обратно в воду пустить...
- Не бойсь, мамань! Я из речки выпрыгивать не буду - у меня молоко на губах давно уже обсохло!
Урезонив таким путем и поцеловав в щечку маманю, дочка спокойно удалилась в горницу - готовиться ко сну.
Размышляя на досуге, чем же все-таки взяла его Вера, Алексей всё больше склонялся к мысли, что главной изюминкой ее обаяния или, как говорили теперь, шарма, была всё же не внешность, которая до смотрин казалась ему безукоризненной. Хотел этого молодой человек или нет, но, когда отец Веры посадил их во время смотрин, что называется, нос к носу, жених, может и не желая этого, сразу же разглядел и родинку на шее возлюбленной, и маленький прыщик у основания носа. Да и сам носик был непропорционально мал для лица взрослой девушки. Не к месту вспомнилось изречение двоюродного брательника Ивана: "Издалека они, невесты-то, все кажутся писаными красавицами".
Позабавила жениха на смотринах и пудра на щеках девушки, и следы помады на губах, которыми и без того можно было бы залюбоваться. "Только, наверное, - подумал жених, - на свете нет такой женщины, которая смогла бы пренебречь косметикой. Может, они сомневаются в силе своих естественных чар?" Вспомнилась сестра Ивана, которая, когда Алексей гостил у них, больше часа вертелась у зеркала, готовясь к посещению танцулек. Когда мать хотела приструнить ее - хватит, мол, а то зеркало от тебя устало, деваха, по-видимому, взвинченная тем, что ей никак не удавались кудряшки над височками, со слезами на глазах воскликнула:
- Да, мам, тебе-то хорошо - у тебя есть тятя. А тут замуж-то, чай, вон как хочется!..
...К счастью для Алексея, он, в целом, внешностью и сдержанной приветливостью Веры был доволен. Немного жаль было ему только, что с невесты, как с гуся вода, как-то слишком неожиданно стек тот флер загадочности, в который он сам облек ее, бегая в поисках своей желанной то на танцы, то на Большой тракт. Он только теперь стал догадываться, что впереди его ждут и не такие разочарования, но теперь, успокоившись, он стал чувствовать себя готовым и к этому...
Когда Алексей в воскресенье пришел к Цаплиным, он застал Веру на кухне, где она вместе с матерью готовила для их многочисленной семьи обед. "Достается же и хозяйке, и ее помощнице на орехи, - подумал гость, - одного хлеба на трапезу, поди, каравая мало - девять ртов, как-никак".
Одета Вера была в застиранный легкий халатик, кроила который видать, опытная рука, поскольку он выгодно оттенял привлекательные очертания фигурки девушки. Протягивая возлюбленной цветы, Алексей смущенно спросил:
- Я, наверное, не во время пришел?
Ответила за Веру ее мамаша:
- Господи, да у нас, почитай, днем-то с утра до вечера так-то присесть, отдохнуть некогда... Так что ты, гостюшка, на нашу суету внимания не обращай.
- А ты, Верунь, - повернулась хозяйка к дочери, - приглашай гостя в горницу, да переодеться не забудь... Я пока тут накормлю свою оголодавшую артель, а потом самовар поставлю, чай будем пить.
Пока Вера мыла руки, Алексей с любопытством наблюдал, как Евдокия Кузьминична скомандовала своему выводку: "А ну, детвора, марш за стол!" и как ребятишки, которые - кто с лавки у окна, кто высунувшись с печки - до этого с любопытством разглядывали гостя, на зов матери стали проворно занимать места за столом, соблюдая при этом очередность, к которой их, очевидно приучили с малых лет.
Между тем Вера взяла гостя за руку:
- Пойдемте со мной!
В горнице, усадив молодого человека за стол под зеркалом, накрытый свежей льняной скатертью, девушка скрылась за занавесью. Алексей, оглядевшись, отметил: кроме общепринятых в кустаревских избенках и домишках комода и нескольких венских стульев в горнице родителей Веры никакой мебели не было. Не сразу догадался гость, как многочисленная семья устраивалась с ночным отдыхом. В закутке, где сейчас переодевалась Вера, несомненно находилась кровать родителей. Ребятишек, скорее всего, укладывали спать на русской печи и в запечье. Загадкой оставалось, где же устраивалась опочивать старшая дочь - Веруня. Ответ мог быть только один: она вносила на ночь в горницу самодельную раскладушку. Хорошо, если у них есть хоть какая-нибудь перинка. А то на соломенном матрасе, которые - молодой человек знал это - были далеко не редкостью в кустаревских семьях - хрупкой девической комплекции не разнежиться.
Когда Вера вышла из спальни родителей, жених - а гость семьи Цаплиных сейчас уже ощущал себя им - не без восхищения отметил, что одеваться со вкусом его невеста умеет, и еще как! На девушке сейчас были кофточка из какой-то блестящей бледно-розовой ткани и темно-синяя шевиотовая юбка. Причем пошито все это было так, что соблазнительные формы девического тела прямо-таки бросались в глаза, заманивали, напрашивались на то, чтобы потрогать их, заключить в объятья и замереть от восторга.
Легкой походкой Вера подошла к Алексею, села на стул рядом, положила свою маленькую ладошку на его руку, заговорила извиняющимся голосом:
- Леша, я знаю - я виновата перед вами в том, что тогда, в назначенный день, не подождала вас... Так вышло - я не буду оправдываться. Даю слово - больше такого не будет.
Искренний тон, в котором эти слова были произнесены, возымели свое действие: молодой человек встал, осмелев, поднял девушку за руки со стула, положил ей руки на плечи, легонько сжал их.
- Вы зря извиняетесь, Верунь... Можно, я буду так называть вас? Девушка с готовностью кивнула в знак согласия. Молодой человек между тем продолжал:
- И не по-мужски это было бы с моей стороны, если бы я вздумал каждый пустяк ставить вам в вину...
- И давайте, - почему-то с запинкой проговорила Вера, - перейдем на "ты". А то мы обращаемся друг к другу, как служащие в учреждении, где я работаю.
Алексей не сдержал улыбки.
- А чему вы улыбаетесь? - обиделась девушка.
- Верунь, - сказал молодой человек, продолжая улыбаться, - мы же договорились: не "вы", а "ты"... А улыбнулся я потому, что анекдот один вспомнил. Хочешь, расскажу?
- Расскажи... Только чтобы без матерных слов - я таких анекдотов не выношу.
Алексей с удовлетворением отметил про себя: человеческий контакт с девушкой, слава Богу, потихоньку налаживается.
- Анекдот мой, - начал рассказчик, - можно назвать "Постовой и хавронья". ...В некотором царстве-государстве до ушей высокого начальства дошло, что блюстители порядка на местах - как уж они там назывались, полицейские, милицейские - не суть, грубо обращаются с простым людом. Словом, хамят, рукоприкладства не чураются, ну и всё такое прочее. Было приказано местным чинам принять строгие меры, вплоть до очистки рядов служилых от трудновоспитуемых элементов. И надо сказать, старания властей возымели свое действие. Многие рядовые стали прямо-таки шелковыми. Дошло, например, до того, что один постовой в областном городе, завидев на улице свинью, вынырнувшую из подъезда одного дома, побежал за ней, и, догнав, начал усовещивать:
- Эй, вы куда? Постойте, вы туда не имеете права...
Видя, что слова не помогают, служивый взял в руки табельное оружие - саблю и, не вынимая ее из ножон, преградил животному дорогу, приговаривая при этом:
- Слушайте, я прошу вас, давайте уйдем вон в ту подворотню... А то, не дай Бог - увидит начальство. Не сдобровать тогда ни мне, ни вам...
Анекдот Вере не понравился. "Его, наверно, сочинил какой-нибудь бездельник. Вот если бы кто придумал анекдот про нашего участкового Кузьму Трусова, было бы смешно", - думая о чем-то своем, проговорила девушка.
- Но ведь у нашей милиции трудная и опасная работа...- возразил Алексей.
- Не спорю... Но посмотрел бы ты, как наш Трусов, завернув полы шинели, удирал от хулиганья...
- Верунь, зла и несправедливостей в мире всегда было более чем достаточно. Мы же сейчас встретились, чтобы вместе подумать и поговорить о нас самих.
- Не надо было рассказывать анекдотов, которые нагоняют уныние, - возразила девушка. - Пойдем лучше в сад. Там, на свежем воздухе, авось, и мысли в голову будут приходить хорошие, полезные…
Сад у Цаплиных, как оказалось, пострадал от вынужденных порубок, вызванных непосильными налогами на фруктовые деревья, не столь жестоко, как у родителей Алексея. Молодой человек насчитал пять плодоносящих яблонь и даже одно грушевое дерево. Вера подвела гостя к одной из яблонь:
- Вот за это дерево особенно боялась, когда на селе начали вырубать сады...
- А как вам все же удалось отстоять такое богатство?
- Финагент пощадил... Наверно, увидев целый выводок ребятишек, которые, когда он пришел требовать налог, все увязались за ним в сад, не выдержал стольких голодных взглядов. А мои братики, да и сестренки тоже, страсть как любят яблоки. Впрочем, не только их.
По-видимому, свежий воздух сада побудил Веру сделать признание.
- А ты знаешь, Леш, я с начала лета дружила с Прошей Стабровым. Он мне песни хорошие пел. А я так люблю наши старинные песни... "Эге, - подумал Алексей. - Деваха явно подталкивает меня на признание, не пел ли и я для кого-нибудь песни или что-то в этом роде".
- Верунь, - сказал он спокойно, - если я правильно понял, ты хотела бы узнать, не дружил ли и я с кем-нибудь из сельских девчат?
- Нет-нет, что ты! Как можно требовать от человека, чтобы он был прозрачен, как стеклышко?
- А почему бы и не потребовать? Тем более что я-то о твоих добрых, непредосудительных отношениях с Прохором наслышан. А долг, как говорится, платежом красен. Я тоже с Клавой – ты, наверняка, знаешь ее, она в финансовом отделе работает - встречался около месяца. Виновным в том, что у нас дружба не сложилась, я считаю себя. Но я ничего не мог с собой поделать...
- Как я хорошо тебя понимаю, Леш. Понимаю и сочувствую - и тебе, и Клаве.
- Спасибо, Верунь... Только ворошить старое - вряд ли это благодарное занятие.
- Я думаю, Леш, что ты и прав, и не прав... Прав потому, что прошлое бывает вспоминать неприятно. Но представь, что если бы тебе стал рассказывать о моей дружбе с Прошей кто-нибудь другой, да еще вздумал бы присовокупить что-нибудь неприятное для тебя. Нетрудно вообразить, чтобы ты тогда мог подумать обо мне, как девушке.
"А у девахи проницательный ум", не мог не отметить Алексей.
- Верунь, - мягко проговорил он, - не подумай, ради Бога, что я заядлый спорщик... и еще - я почему-то никак не могу заговорить о главном, ради чего я шел к тебе сегодня. А главное это вот в чем. Я чувствую, что ты вроде не отвергаешь меня. О том, что меня влечет к тебе, ты уже наверняка догадываешься. Так не пора ли уже нам делать выводы?
- Мне, Леш, тоже хотелось бы этого. Но у меня ни с того ни с сего ужасно разболелась голова. Давай перенесем этот важный разговор на другой день.
- Тогда разреши, я поцелую тебя в знак надежды на наше будущее, осмелился Алексей и почувствовал, что краснеет.
- Я не против, - стыдливо опустив глаза, ответила девушка.
Поцелуй у молодых людей получился долгим и согласным - наверное, потому, что хотя признаться друг другу они не успели, но у обоих уже начала складываться уверенность во взаимности тяготения друг к другу.
После этого воскресенья возлюбленные встречались в саду Цаплиных еще раз пять или шесть, и по выходным, и в будни - после работы. Вера на этих встречах посвящала друга в подробности быта своей многодетной семьи, расточала похвалы своим примерным братишкам и сестренкам, жаловалась на озорных и строптивых.
Алексею о своей семье рассказывать было нечего. Его единственная сестра Капа после того, как муж, старший лейтенант, увез ее на какую-то погранзаставу, домой почти не писала. Так что молодому человеку, чтобы не молчать, невольно приходилось делиться с подругой мыслями, рожденными впечатлениями от прочитанного в затворнический период его жизни. К счастью, Вера слушала друга с интересом, отчасти потому, что Алексею удавалось излагать факты и свои суждения в доходчивой, колоритной форме, а главное - по той простой причине, что девушка, будучи старшей дочерью в многодетной семье и обладая недюжинной любознательностью, совсем не имела времени для чтения. Так что в силу этих обстоятельств у молодого человека были основания благодарить судьбу за то, что она ниспослала ему такого благосклонного слушателя.
Молодым людям было хорошо друг с другом. Ну, а от добра добра не ищут, и они, особенно Алексей, с решительным объяснением не спешили. Сделать его их вскоре заставило не столько внутреннее побуждение, сколько вмешательство родителей.
Вера в тот поздний вечер, угревшись в своей девичьей постели - на улице уже второй день было прохладно - стала с тихой радостью вспоминать, каким ласковым был на свидании Алеша, как заботливо он укутывал своим пиджаком ее плечи, какие приятные говорил ей слова.
Неожиданно к ее раскладушке подошла мать, пододвинула табуретку, села рядом.
- А я услышала, - сказала она извиняющимся тоном,- что ты позевываешь, не спишь, значит - дай, думаю, потолкую с дочкой. Днем-то в нашем содоме разве улучишь хоть минутку...
Вере же очень не хотелось отрываться от счастливых воспоминаний.
- Мамань, мне спать охота, - жалостливо проговорила она. - Да и ты за день-то намоталась поди. Шла бы ты отдыхать...
- Что мне, ночи что ль не хватит, дрыхнуть-то. Ты мне вот что скажи - как он тебе, жених-то твой?
- А что - жених?
- Ну, как что? Я вижу - ты к нему - со всей душой... А он хоть ценит это?
Вере говорить на эту тему не хотелось.
- Мамань, у тебя старомодные представления об этих делах. В ваше время всего и делов-то было - родителям договориться меж собой да чуть ли не силком затолкать девку под венец...
- Ну, это уж ты вроде как поклеп на мать с отцом возводишь. За что это ты на нас так ополчилась? Разве мы тебе худа желаем?
Вера сочла за лучшее промолчать.
- Ну, он хоть, любезный-то твой, признался тебе? - не унималась Евдокия Кузьминична.
- Мамань, - уже в сердцах проговорила дочь, - ты в самом деле чего-то недопонимаешь. Разве, когда с человеком дружишь - по глазам, по поведению не видно, как он к тебе относится?
- Э, милая моя, глаза да слова - нынче они у человека одни, а когда ты парню покоришься, выложишься, он может оглобли и вспять повернуть.
И дочь, и мать какое-то время молчали. Вера чувствовала, что родительнице удалось-таки растревожить ее. До этого у нее не было ни капли сомнения, что Алексей не тот человек, в честности и порядочности которого можно усомниться. А после страшилок матери ей опять захотелось испытать друга - скажем, назначить ему свидание и не прийти на него.
Что-то вроде назидания высказала своему сынуле и Степанида Ивановна. Начала она вроде бы с невинной шутки. Заметив, что Алексей перетаскал на свидания почти все цветы с их клумбы в саду, маманя однажды за ужином пошутила:
- Я бы, Лёха, будь я на месте твоей хорошей, после столь обильных подношений не выдержала, сама жениху на шею бросилась...
Алексей деликатно промолчал. Тогда маманя решила подойти к сыну с другой стороны:
- Ты, Леш, не замечаешь, как за последнее время сдал с лица? Да и костюм-то на тебе скоро как на колу болтаться будет...
Тут молодой человек насторожился: - К чему ты клонишь, мамань?
- А ты будто не понимаешь...
- И всё же - нельзя ли поконкретней?
- Куда уж конкретней. Столько времени дружите - с невестой - не невестой, подругой - не подругой, а у тебя, видать, душа все не на месте: по ночам ты почти не спишь, все вздыхаешь да в постели ворочаешься. А вчера вдруг стонать во сне начал. Может, у вас с Верой что не ладится? Может, ты не говоришь ей, ради чего ты с ней встречаешься, а она мстит тебе за это?
Алексей тогда промолчал, потому что давно уже усвоил, что советы родителей слушать никому не возбраняется, но если хочешь жить, чувствуя себя мало-мальски комфортно, то поступать, особенно в серьезных делах, подобает согласно своим собственным взвешенным соображениям. А вообще-то маманя была не так уж и не права. Объясниться с Верой, судя по всему, время уже назрело. Об этом напоминали молодому человеку и беспокойные взгляды девушки, которые, как она ни старалась их прятать, он в последнее время все чаще стал ловить на себе. Да и сам он - вполне ли он уверен в своей неотразимости? Если бы так, он не испытывал бы порой сомнений - а в самом ли деле подружка тяготеет к нему, не откачнется ли она от него, если ей подвернется парень, более решительный, не подверженный, как он, непрошенным сомнениям и колебаниям. До Алексея уже дошел слушок, будто вокруг его желанной увивался какой-то практикант из областной торгово-кооперативной школы, проходивший стажировку в райпотребсоюзе.
В тот достопамятный день Алексей с нетерпением ждал окончания рабочего дня. Дела у него не спорились - он никак не мог сосредоточиться. В голове теснились неотвязные мысли о том, что и как он будет говорить любимой в миг решительного признания, как ему подобает вести себя при этом. А главное, что он должен предпринять, чтобы вынудить подругу дать ему прямой ответ - да или нет - на вопрос, согласна ли она связать с ним свою судьбу. Причем сделано это должно быть сегодня или никогда. Потому что, как ему сейчас казалось, все сроки уже прошли и если он промедлит хотя бы день, Вера посчитает его зряшным парнем и ненадежным женихом, и отвернется от него.
Вид у Алексея, когда он заявился к Цаплиным и, оторвав Веру от какого-то занятия на кухне, пригласил, как обычно, прогуляться в сад, был настолько целеустремленным, а приглашение прозвучало столь категорично, что девушка не могла скрыть удивленного взгляда. Когда молодые люди дошли до скамейки, на которой они всегда во время свиданий отдыхали, устав от ходьбы по саду, Алексей, мимоходом справившись у любимой о самочувствии, о делах на работе и дома, как обычно, положил руки девушке на плечи и, пристально взглянув ей в глаза, глухим от волнения голосом проговорил:
- Верунь, милая!.. Ну, скажи же ты, наконец, согласна ли ты выйти за меня?
Сердце молодого человека при этом гулко билось, но он сейчас не чувствовал этого. Вера мягкими движениями сняла с плеч руки возлюбленного, повернулась и медленно пошла по тропинке в сторону вишенника. Остановилась под раскидистыми ветвями деревьев, подождав Алексея, посмотрела ему в лицо. В глазах ее сверкали слезы.
- Леша, дорогой!.. Ради Бога, не томите мою душу, - не замечая, что снова переходит на "вы" умоляющим голосом проговорила Вера, - признайтесь - вы хоть любите меня?
Молодой человек, стараясь вложить в слова всю искренность, на какую он был способен, глухим от волнения голосом ответил:
- Да если бы я не любил, пришел бы я к тебе свататься? Девушка нервно передернула плечами:
- Это - не ответ...
Она сделала движение - обойти стоявшего на тропинке молодого человека, убежать домой. Алексей обнял возлюбленную, почувствовав, что плечи ее вздрагивают от сдерживаемых рыданий, стал левой рукой нежно гладить девушку по голове. Скоро он понял, что сам был в смятении, какого еще ни разу не испытывал. Взяв себя в руки, молодой человек начал увещевать девушку:
- Верунь, умоляю... Не надо так... Ты же мучаешь и себя, и меня... Скажи, что я должен сделать, чтобы ты поверила. Посмотри мне в глаза - люблю, люблю же я тебя. Обещаю - выйдешь за меня, я все сделаю, чтобы ты убедилась...
Девушка осторожно сняла с себя правую руку друга, которой он обнимал ее, достала из кармашка жакетки платочек, легкими касаниями к лицу осушила слезы.
- Леш, не трать, пожалуйста, слов, - жалостливым голосом проговорила она. - Как бы потом раскаиваться не пришлось...
Молодой человек обцепил ладонь возлюбленной, она ответила легким рукопожатием. Ни тот, ни другой даже не заметили, как приблизились к выходу из сада во двор дома Цаплиных. Алексей наклонился к лицу любимой, спросил шепотом:
- Так ты согласна, Верунь?
- Да... - тоже шепотом ответила девушка.
У дверей дома Вера остановилась.
- Не хочется идти через кухню, - сказала она, вздохнув. - Там сейчас весь наш содом.
Подцепив жениха под руку, невеста увлекла его обратно в сад. По ответвленью от главной тропинки сада молодые подошли к забору, в котором, как оказалось, была дверца, а за ней - тропинка, ведущая позади огородов соседей на дорогу к дому Алексея.
- Давай пока расстанемся, - предложила Вера. - Нам есть о чем подумать, так ведь?
Не дождавшись ответа жениха, Вера открыла калитку. Алексей хотел уже перешагнуть через порожек калитки, как почувствовал - невеста дернула его за рукав:
- Поцеловал бы хоть на прощанье-то, женишо-о-кl.. - последнее слово невеста произнесла с явной насмешкой.
Алексей, который и сам давно уже ломал голову над тем, как умаслить невесту, чтобы она снизошла к его страстному желанию вдосталь нацеловаться с ней, на секунду растерялся: как это девушка, которая по идее должна олицетворять собой скромность, сама призывает его быть свободней и раскованней?.. Ну же, любовничек, покажи, на что ты способен!
Подбодрив себя таким манером, молодой человек несмело полуобнял девушку, осторожно коснулся губами ее губ. Через мгновение, когда он собирался отстраниться, его суженая обхватила шею парня горячими девичьими руками и хотела уже сама расцеловать жениха с толком, с чувством... К счастью, воспрявшее мужество молодого человека во время подтолкнуло его на шаг, приличествующий моменту: он бурно обнял девушку и крепким мужским поцелуем вобрал в свои уста ее податливые губы. Поцелуй получился затяжным как прыжок парашютиста, когда он намеренно, как бы играя со смертью в прятки, длит свое свободное падение... Невесте пришлось подать голос и замахать руками: довольно, мол, а то задушишь. Но прежде она - Алексей явственно почувствовал это - соблазнительно пошевелила губами, с желанием ответила на поцелуй жениха.
А после того вечера Вере с упорной повторяемостью стали сниться вещие сны: она чуть ли не вьявь ощущала, как ребенок - ее кровинушка - жадно сосет ее грудь, вцепившись в нее обеими ручонками. Да и на работе в конторе, особенно в послеобеденный период, когда все сотрудницы погружаются каждая в свои заботы и упования, и над их головами на какое-то время повисает тишина, наша героиня стала часто ловить себя на том, что ей страстно хочется прижать к своей груди этот желанный теплый комочек жизни - плоть от плоти и кровь от крови ее существа...
На другой день после объяснения с невестой Степанида Ивановна, когда Алексей в приподнятом настроении вернулся с работы, присмотревшись к нему, не могла удержаться от иронического замечания:
- Что это ты нынче сияешь, как новый самовар?
- Маманя, сегодня это не возбраняется, - весело отозвался сын.
- Премию что ли получил? - недоверчиво посмотрела мать в глаза своему чаду.
- Премию, маманя - Веруня меня вчера премировала! - признался сынуля и поцеловал маманю в щечку, что он делал обычно, только когда поздравлял ее с днем рождения.
- Понимаю... - почему-то не очень весело произнесла родительница. - Значит, надо готовиться к свадьбе.
Сказав это, маманя зачем-то удалилась в горницу. Вернулась она оттуда с выражением серьезности и озабоченности налице:
- Теперь, сынок, - сказала мать не без сожаления, - придется и тебе, и нам с отцом забыть и про покой, и про сонливость...
Встретив вопросительный взгляд сына, Степанида Ивановна пояснила:
- Возьми хоть такую простую вещь - ты о подарке невесте подумал? Нет, конечно... То-то и оно. А это ведь старинный обычай - жених и невеста после помолвки осязательно обмениваются подношениями. Правда, после революции, после несусветной разрухи, люди стали об этом забывать. Но те, кто посовестливее, покультурней, последние жилы из себя тянули, но ударить лицом в грязь не желали…
Разговор этот маманя возобновила, когда вернулся с работы отец.
- Петюнь, а Петюнь! - обратилась она к мужу. - Невесте-то Лешиной подарок надо готовить.
Петр Кузьмич, неторопливо вытирая полотенцем руки, раздумчиво проговорил:
- Ну, что ж, надо, так надо... Меня вчера у раймага Матвей Иваныч, отец Веры, встретил. Он сначала похвастался, что приданое для невесты они уже, как он выразился, с миру по нитке насобирали, приготовили. А потом намекнул, что на самое главное-то, на постель для новобрачных, деньжонок, наверно, не хватит... В общем, дал понять - не можем ли мы подсобить.
- И много им надо?
- Да сотни полторы, я так думаю.
- А у тебя получка-то когда будет?
- Не скоро еще... Но я могу в конторе аванс попросить.
- Ты уж попроси, Петюнь. Не покидать же людей в беде. Ведь мы с ними породниться собираемся.
Поскольку разговор происходил при Алексее, он впервые за время дружбы с Верой почувствовал тяжесть бремени хлопот, а главное - ту меру ответственности, которую налагает на молодого человека намерение привести в дом молодую жену.
После ужина, когда Алексей попробовал было взять в руки учебник по экономической географии и почувствовал, что никак не может сосредоточиться, к нему подошла маманя, сочувственно говоря:
- Леш, а ты уж оставь их пока в покое - книжки-то. Поверь - будет еще у тебя время. А я посоветоваться хотела - что нам невесте-то подарить?
Алексей растерянно молчал: что он понимал в этом?
- Я хотела было, - продолжала мать делиться своими соображениями, - подарить Вере сережки, которые мне в юные годы купила родительница, царство ей небесное... Поносить их мне тогда не довелось - просто не хотелось портить ушей. А ты как думаешь - понравятся они твоей невесте?
Алексей тогда пожал плечами, поскольку чувствовал себя в таких вопросах полным профаном. Степанида Ивановна, видя такое дело, взяла решение деликатного вопроса о подарке на себя.
...Когда молодой человек на следующий день после работы шел на свидание с невестой, он бережно прижимал к боку завернутый в головной платок отрез крепдешина на платье для своей возлюбленной. Отрез, который маманя сберегла, как и серьги, со времени своего девичества, то есть с той поры, когда, как она говорила, "разных матерьялов" у купцов было навалом - были бы денежки.
Веруня встретила своего нареченного как обычно в эти дни - приветливой улыбкой на своем одухотворенном лице и затаенным огнем в красивых карих глазах. У молодых стало обычаем, что невеста тут же уводила своего милого в какой-нибудь укромный уголок и молодые спешили нацеловаться - прочувствованно и самозабвенно.
Когда потом в горнице, в присутствии матери, Веруня развернула принесенный подарок, будущая теща взяла в руки отрез, поднесла его к окну и, рассмотрев его с лица и с изнанки, восхищенно проговорила:
- Какой чистый цвет, какая отделка!.. Такие ткани могли вырабатывать только в старину.
Алексея тут словно бесенок за язык дернул:
- Видно, правду говорят - царь-то был дурак, а калач стоил пятак...
Сказал это жених и тут же спохватился, понял - сморозил-то глупость, и совсем не по делу.
- Царь-то нам, может, и не нужен был, - назидательно проговорила Верина мама, - а вот о хороших товарах для простых людей властям не мешало бы позаботиться.
И она тут же обратилась к дочери:
- Верунь, платье-то тебе пошить - надо, наверно, тетю Граню попросить - мою сеструху?
- А она сможет... ну, чтобы по моде было?
- Да ты что, доченька! Аль забыла, какую она тебе к Пасхе кофточку сварганила? Все соседки тогда тебе завидовали...
Когда молодые потом уединились на своей излюбленной скамейке в саду и обсудили все новости на работе и дома, они оба почувствовали, что мечтать вслух, а тем более вести праздные разговоры, как они это делали в первые встречи, им не хотелось. По-видимому, сказывалась и обычная после рабочего дня усталость, Веруня прильнула спиной к возмужалой груди любимого, накрыла свои груди его рукой. Так они и сидели, пока обычная для конца лета вечерняя прохлада не заставила их разойтись по домам.
...В одну из ночей, наверное, самой счастливой поры в жизни Веры Цаплиной - поры, когда она невестилась, обнималась и целовалась со своим женихом - девушка долго не могла заснуть, В ее прелестную головку постучалась непрошенная мысль: а в самом ли деле она счастлива оттого, что у нее, наконец, есть жених? Она вспомнила, какая горечь поселялась, бывало, в ее сердце, когда иная так называемая подружка, сияя от самодовольства, жеманно справлялась у нее: "Вер, а тебя еще не сватали? А мы с моим женихом на днях уже расписываться идем".
И вот теперь уже, кажется, можно быть уверенной, что доля старой девы ей больше не угрожает. И все же полного удовлетворения девушка не испытывала. По-видимому, слишком большие надежды возлагала она на любителя пения Прошу, слишком прикипело ее сердце к этому простодушному парнишке с его мягким, податливым характером, словом, к юноше, от одного взгляда которого она чувствовала, что ее сердце тает.
А вскорости ей предстоит выходить за другого человека, к которому она, когда танцевала с ним в нардоме, не чувствовала никакого влечения. "Почему так устроена жизнь?"- вопрошала себя девушка". Вот и маманя в минуты откровенности признавалась дочери, что за своего Матюшу она выходила без любви. Правда, потом, уже в замужестве, она так приросла к нему сердцем, что когда до нее дошел слух, будто за ее благоверным ухлыстывает разбитная деваха Клавка, их соседка, мать не постеснялась, подкараулила со скалкой в руках свою соперницу у ворот и, потрясая своим орудием, так отчехвостила ее, что бедняга стала обходить их дом по другой стороне улицы.
Возможно, со временем у нее и к Алеше появится такое же чувство, какое она испытывала к Проше. Тем более что у теперешнего жениха была масса своих достоинств. Он - грамотный» даже чересчур, упорно стремится к своей цели - выучиться, получить хорошую специальность, а главное, самое существенное для их будущей совместной жизни - это то, что ее, Веру, он любит не меньше, чем Проша. Изъянов, по крайней мере, заметных, у Алеши никаких нет. Кроме, пожалуй, того, что он при ходьбе слегка горбится. Ну, от этого она его, Бог даст, отучит. Последней мыслью засыпающей невесты было: "Как странно всё-таки устроен мир! Любить девушка может сразу двух мужчин, а замуж ей можно выйти только за одного"... Еще страннее был приснившийся ей этой ночью сон: будто позвонил ей Алексей на работу и проникновенным голосом посоветовал ей: "Верунь, выходи-ка ты лучше замуж за свою первую любовь - зачем тебе насиловать себя?.."
В ту же пору узнавания характера своей возлюбленной Алексею пришла в голову рискованная мысль - испытать Веру, как он это окрестил про себя, на предмет ее литературных вкусов. Он уже знал, что, когда родители оторвали ее от школы, она, отдавая дань привитой ей во время учебы любознательности, старалась не порывать связь с книгой.
Поскольку работа по дому, помощь отцу, обихоживание младших братишек и сестренок поглощали все ее время, читать ей приходилось, урывая час-другой у сна. Книжки она брала у бывших школьных подруг, а когда повзрослела - записалась в сельскую библиотеку при нардоме. Читать она больше любила русских классиков, поэзию недолюбливала, о творении Некрасова "Кому на Руси жить хорошо" отзывалась с неодобрением, считая, что если бы автор написал его прозой, у него бы сейчас было больше читателей.
Когда жених узнал, что одним из любимых писателей девушки был Тургенев, Алексей выбрал из имевшихся у него книг сборник повестей и рассказов этого автора и на очередном свидании передал его Вере. Она, полистав книжку, в присутствии жениха, углубилась в чтение. Углубилась настолько, что заставила молодого человека пошутить:
- Верунь, ты, наверно, напала на вещь, которая немножко интересней нашей встречи…
Вера тогда, вздохнув, закрыла книгу.
- Ну, женишок, - не то в шутку, не то всерьез проговорила она,- сегодня эта книжка не даст мне заснуть...
Когда через два или три дня возлюбленные встретились опять, невеста попросила:
- Леш, можно, я эту книжку подержу еще немного?
- Если она тебе понравилась, прими ее от меня в подарок... А можно узнать, какая вещь понравилась тебе больше всего?
- Ну, это я могу тебе сказать, не раздумывая.
- И что же это?
- "Ася", конечно... Я не знаю, что это - рассказ или повесть, - но характер, облик этой девушки Тургенев обрисовал потрясающе... Я такого еще ни разу не читала. Да наверно лучше это написать никому не удастся.
- Веруня, милая, как я рад... Ты высказала мои мысли, мои впечатления от этой вещи, - растроганный признанием возлюбленной, только и мог тогда сказать женишок.
Когда Алексей услышал разговор отца с матерью о том, что у родителей Веры не хватает денег на приданое для невесты, он забеспокоился - а как обстоят дела со средствами на проведение свадьбы у них самих? Дров в костер его забот подбросил отец, который в один из выходных, когда все Софроновы были в сборе - сидели за обеденным столом - полушутя, полусерьезно бросил реплику:
- Как бы и нам не пришлось пойти с шапкой по кругу... Заметив, как помрачнело вдруг лицо сынули, Степанида Ивановна сочла нужным упрекнуть благоверного:
- Вечно тебя за обедом бес за язык тянет...
- А чего я такого сказал?- обиделся отец.
- А такого, что ты своими шуточками сына в панику вгоняешь... Нет, чтобы честь по чести обсудить, как у нас обстоят дела с деньгами, распланировать расходы так, чтобы на все нужды хватило...
- А как они, в самом деле, обстоят, дела-то наши? – заинтересованно спросил Петр Кузьмич. - Я ведь отчета с тебя не спрашиваю - отдаю тебе всё, что зарабатываю и считаю это нормальным.
- И правильно считаешь... Кстати - и Леша тоже мне свою получку доверяет. Так что у меня скопилась кругленькая сумма - подпора про черный день. Однако, по моим расчетам к свадьбе нам не мешало бы раздобыть еще сотенки четыре-пять. Для подстраховки,
Петр Кузьмич, подумав, обратился к сыну:
- Лексей, ты у себя на работе не интересовался - тебе профсоюз по случаю бракосочетания помочь не обязан?
Алексей слышал, как девчата на работе обсуждали этот вопрос. По их словам, ссуды на подобные цели в профкоме предусмотрены, но в каких пределах, он не знал. Отцу он ответил:
- Я завтра же наведу справки, пап.
Председатель профкома, когда Алексей на другой день позвонил ему, дал такую справку: члену профсоюза, вступающему в брак, необходимо своевременно, за две недели до регистрации, подать заявление. Профком имеет право выдать заявителю ссуду в пределах двухсот рублей - ни копейкой больше. Алексей, выслушав своего профсоюзного босса, подумал: пожалуй, на жесткую брачную постель этих денег могло бы хватить, а вот торжество по случаю бракосочетания пришлось бы ограничить постным чаепитием в кругу двух семей - жениха и невесты... Хорошо хоть, что мамане удалось сэкономить, сберечь какую-то толику из скромных зарплат - отца и его самого. Ссудой профкома он, Алексей, конечно же, непременно воспользуется. Но вот где взять недостающие двести рублей? Алексей подумал было попросить взаймы у председателя сельпо Палея или старшего бухгалтера Алексея Михалыча. Но лезть в глаза начальству ему, рядовому служащему, казалось делом унизительным и постыдным.
Покумекал молодой человек, почесал в затылке и решил: "А пойду-ка я к дяде Григорию, потомственному валяльщику, напрошусь к нему на недельку в подмастерья. Молодой человек имел в виду мужа младшей сестры своего отца - Клавдии, о тяжкой доле которого он еще рассказывал Палею во время их пешей командировки в поселок Заовражный. Жил дядя Григорий с женой и тетушкой Марьей в избенке их отца - деда Кузьмы. Избенка была крыта соломой, теперь уже почерневшей, и оштукатурена в целях утепления как снаружи, так и изнутри. Сам дед умер лет десять назад в преклонном возрасте.
По мнению Алексея, это была семья, стойкая к ударам судьбы и самая трудолюбивая из всех, какие он знал. Сам дядя выкатывал отличные валенки и чесанки, его благоверная - тетка Клавдия, которая приходилась молодому человеку крёстной матерью, в сезон помогала мужу, отделывая валяную обувь из-под его рук, весной и летом обихаживала двенадцать соток приусадебного огорода, причем трудилась на земле с таким усердием, получала такие урожаи, что семья из шести человек круглый год обходилась собственными овощами - от картофеля и тыкв до огурчиков и помидорок! Не диво, что каждую весну почти вся улица приходила к тетушке Клавдии за доброкачественными семенами... Не отставала от сестрицы и тетушка Марья. Она успевала и в колхозе работать в качестве опытной доярки, и дома ухаживать за живностью - коровой с телком, тремя овечками, дюжиной пеструшек.
При всем своем трудолюбии семья похвастаться достатком не могла - львиная доля доходов уходила на оплату налогов, поскольку кустарей-одиночек власти в ту пору не жаловали. Единственное, в чем родичи себе не отказывали, так это в питании. Правда, разносолами они себя не баловали. Просто наедались досыта тех же традиционных щей и картошки, радовались, что детям вдоволь хватало молока, и считали, что уже за это надо было благодарить царя небесного. Хотя в глубине души дядя Григорий полагал, что к ним, и особенно к нему лично Всевышний мог бы отнестись и помилосерднее.
Дело в том, что когда дядя в начале тридцатых годов служил в так называемой трудармии, помогал на Урале налаживать металлургию, ему машиной отрезало полстопы правой ноги, и он теперь мог ходить, только сильно припадая на покалеченную ногу. Правда, к этому он, кажется, плохо-бедно уже притерпелся. А вот то, что судьба отняла у него любимицу - дочку Женечку, которая неизвестно каким образом утонула в Нижнем омуте, когда ей шел девятый годик - эта его сердечная рана долго зарубцовываться не хотела. Алексей был свидетелем, как бедолага чуть не впал в истерику, когда тетушка Марья по какому-то случаю упрекнула свою сестру - мать утопшей - за то, что она в тот роковой день отпустила Сашеньку к бабушке, зная, что дорога к ее дому проходит мимо рокового омута.
- Не смей упоминать имени дочурки в моем присутствии, кривая ведьма! - не своим голосом, в котором звенели слезы, закричал дядя и вскочив из-за стола - дело было во время семейного обеда - выбежал во двор. По-видимому, устыдился рыданий, которые, бывало, душили его всякий раз, когда кто-либо неосторожным словом пробуждал в его сердце память о трагедии. А обидное слово "кривая" в адрес тетушки Марьи дядя в состоянии запальчивости выкрикивал не без причины: у тетушки, в самом деле, на правом глазу было бельмо, оставленное еще в детстве какой-то болезнью. Подобные оскорбления тетушка предпочитала пропускать мимо ушей. Разве что иной раз ругнется беззлобно:
- Молчал бы уж ты, калека несчастный.
Алексей заявился к родичам в субботу вечером, когда семейство заканчивало ужин.
- Хлеб да соль вам, граждане! - веселым пожеланием приветствовал он трапезничающих.
- Едим, да свой, а ты рядом постой, - шуткой, как всегда в таких случаях, ответил дядя Григорий. - Что-то давненько ты у нас не бывал. Или знаться с нами не хочешь?
- Хочу, дядь Гриш, даже очень...
- А, понимаю... На свадьбу приглашать пришел. Ну, а мы, признаться, сами уже напроситься собирались.
- О чем речь, Григорий Дмитрич. Разве я без вас посмел бы окрутиться-то? Я же знаю - в таком деле напутствие родичей, это как путевка в жизнь, - говоря это, молодой человек даже сам не ожидал, что может быть таким льстецом.
- Ну, это само собой, - согласился дядя. - Если же ты за делом каким пришел - выкладывай, не стесняйся.
- Я хотел бы с глазу на глаз...
- Хорошо. Давай выйдем, - предложил дядя Григорий, вставая из-за стола и отодвигая табуретку, на которой сидел.
Извинившись перед крестной и тетушкой Марьей, Алексей направился вслед за дядей к выходу во двор.
На дворе, присев на опрокинутую колоду, как водится, побеседовали сначала о погоде, о здоровье, о делах на службе и дома. Но вот дядя посмотрел в лицо племяшу - выкладывай, мол, что там у тебя?
- Я давно уже хотел, - не очень уверенно начал Алексей, - напроситься к тебе - попробовать, почем он, фунт валяльщицкого лиха...
- Зачем это тебе?
- Ну... - замялся Алексей. - Сапожничать я немного умею. Только ведь наш брат сидит сейчас на мели. Кожа-то выделывать - запрет!
- Да, ты, пожалуй, прав. Но ведь труд-то у нас видишь, какой,- дядя показал свои ладони - кожа на них была похожа на подошву сапог, а может и превосходила ее по плотности и заскорузлости.
- Но ведь не боги же горшки-то жгут, - вздохнув, сказал Алексей.
- Горшки - не знаю, а наше ремесло, по-моему, черти придумали, - невесело улыбнулся уставший от своей профессии валяльщик.
- Так ты, дядь Гриш, дашь мне попробовать, гожусь ли я для этого дела? - спросил Алексей. - К тому мне подзаработать надо бы немного: сам знаешь, свадьба ныне влетает в копеечку.
- Ну, что ж, племяш - я со всем моим удовольствием. Заказов у меня сейчас много, думаю, одному мне в срок не уложиться. А что касается заработка, то сотни на полторы-две можешь рассчитывать. Так, когда тебя ждать?
- Да хоть завтра - у нас ведь выходной.
Когда Алексей на другое утро к восьми часам, как он привык на своей службе, пришел к дяде Григорию, тот уже с полной нагрузкой трудился у верстака над парящим котлом. Спина и плечи его лоснились от пота, продубленные ладони с силой жамкали и разглаживали на колодке очередной мужской сапог.
- Бог в помочь тебе, дядь Гриш! - не зная, с чего начать разговор, смущенно проговорил гость.
- На помочь, племяш! - ободряюще улыбнувшись, ответил дядя, не отрываясь от работы.
Алексей подумал: чтобы поскорее преодолеть чувство неловкости и стесненности, самое лучшее сейчас - это воспользоваться приглашением хозяина, пусть даже оно высказано для проформы,
- А я хоть сейчас! - бодрым голосом заявил молодой человек.- Я только разденусь...
Дядя окинул племяша пытливым взглядом и проговорил, перемежая слова жамканиями сапога:
- Лады... только... покури малость... сапог... закончу.
Когда дядя Григорий, отложив в сторону выкатанное изделие, отошел от котла, Алексей уже стоял наготове.
- Куда ты торопишься? - с легкой укоризной сказал дядя. – Поди не на свиданку!
- Попробовать не терпится,- с деланной бодростью ответил Алексей.
- Успеешь еще напробоваться... Вот женим тебя, нарожает тебе супруга нахлебников, тогда и навкалываешься вволю.
Алексей подумал: "Чего он тянет, неужто не понимает, мне без рубашки-то неудобно стоять, вдруг сейчас кто-нибудь из тетушек войдет".
- А вообще-то я тебе не советовал бы мой след торить, - продолжал дядя. - Я слышал, ты учиться собираешься.
Говоря это, дядя подошел к котлу, вытащил большими клещами огромную, чуть ли не в рост человека, заготовку мужского валенка, с которой струей стекала вода, положил ее на доски верстака, потрогал рукой:
- Горячая еще... Пусть остынет.
Когда подошло время, дядя показал, с чего надо начинать:
- Перво-наперво отожми из заготовки лишнюю влагу. Для этого пройдись ладонями по верху, жми посильней и делай движения - вперед-назад, вперед-назад. Ну, как при массаже, только с усилием. Когда закончишь отжимку, можно переходить к операции, которая называется собственно стиркой. Это то же самое, что и отжимка, только на каждом участке заготовки надо задерживаться подольше и нажимать посильнее. При этом следи за дыханием: оно должно быть равномерным, ни в коем случае не задерживай его, иначе быстро выдохнешься... Ты все понял? Приступай, а я пока послежу.
Понаблюдав за работой новичка минут пятнадцать-двадцать, в течение которых он терпеливо отмечал все промашки новичка и показывал, как их устранять, дядя ушел в горницу настилать следующую пару сапог.
Часа через полтора Алексей почувствовал, что с трудом переводит дыхание. Дядя, выйдя из горницы, без труда заметил это:
- Ну, вот... Я же говорил тебе: главное - правильно дышать. Сядь, расслабься, сделай дыхательную гимнастику.
Дядя встал к верстаку, прошелся ладонями по заготовке раз, другой - она заметно уменьшилась в размерах. Алексею показалось, вальщик работал играючи, без видимого напряжения.
- Видел, - сказал дядя, отходя от верстака, - я работал, словно ложкой орудовал в тарелке: не тужился, дышал нормально и пульс можешь у меня проверить - больше семидесяти ударов не насчитаешь. Поскольку молодой человек успел набить себе на ладонях кровянистые волдыри, а свадьбу договорились играть в следующий выходной, Григорий Дмитрич, который понимал толк в трудовых мозолях, категорически заявил:
- К верстаку, племяш, я тебя пока больше не допущу: ты на главном празднестве жизни осрамишь себя, а заодно и меня как виновника твоего увечья. Лучше мы дадим тебе денег, сколько не хватает на свадебные расходы, а потом, когда руки заживут, можешь в свободное время заходить, исподволь приучать свои ладони к непривычному труду. А лучше - это мой тебе совет - оставил бы ты свою затею с ремеслом. У тебя - я знаю - толковая голова. Ты еще молодой, я уверен - ты найдешь ей, голове-то своей, достойное применение. Ты же знаешь - ныне молодежи все дороги открыты.
На этом освоение Алексеем валяльного ремесла закончилось. А руки жениху в день свадьбы все же пришлось перебинтовывать. Молодая женушка с трехдневным стажем - считая со дня регистрации брака - употребила все свое старание, чтобы камуфляж на ладонях жениха привлекал как можно меньше внимания гостей.
Как-то Вера спросила своего жениха:
- Леш, а как ты посмотришь, если я захочу, чтобы мы обвенчались?
Было это в ту пору общения молодых людей, когда они уже достаточно познали и характеры, и повадки друг друга. Во всяком случае, Вера с ее женской проницательностью уже хорошо знала, о чем ей можно говорить со своим женихом, а от чего лучше воздержаться.
Алексея этот вопрос невесты не застал врасплох. Он знал, что, несмотря на гонения со стороны властей, которым подвергались попы, они продолжали проводить богослужения и блюсти церковные обряды. Однако, хотя в школе молодой человек обнаружил в себе неприятие комсомола с его бюрократическим формализмом, дома он скрытно противостоял проявлениям набожности, которую обнаруживала маманя. Она, несмотря на увещевания отца-коммуниста, сберегла иконы, перед которыми ночами накануне церковных праздников отправляла молебны. Отец поначалу выговаривал ей за это, пугая благоверную тем, что из-за ее приверженности религии его могут исключить из партии и лишить работы, но преодолеть в себе унаследованную от родителей, живших в царскую эпоху, истую набожность родительница так и не смогла.
В душе Алексея под влиянием таких домашних обстоятельств сформировалось нечто вроде гибрида: ему претила и рабская приверженность мамани религиозным канонам и казенное безбожие комсомола. Примерно в этом духе он ответил и своей суженой.
- Верунь, - назидательным тоном вещал он, - по-моему, венчание – это, по сути, то же самое, что и расписаться в сельсовете. Зачем же делать это два раза? Мне, например, достаточно, что ты дала согласие стать моей женой. Но люди говорят: закон требует порядка. Давай и мы соблюдем этот порядок - правила, установленные теперешними законами. Поскольку документ о нашем браке нам могут дать только в сельском совете, значит туда нам и дорога.
Веруня, когда Евдокия Кузьминична спросила ее, пойдут ли молодые венчаться, кратко передала родительнице содержание беседы, которую она имела на этот счет со своим суженым.
- Так что ты видишь, мамань, - горделиво заметила при этом сияющая дочь, - что у моего жениха на плечах не голова, а целый сельсовет. А главное - ты же понимаешь, что он прав?
Матери оставалось только ошалело заморгать глазами.
- Бог с вами, - сокрушенно вздохнув, ответствовала родительница. - Вы все теперь пошли чересчур грамотные. Словом, поступай, как знаешь. Только пеняй потом на себя, если Бог тебя накажет.
Так Евдокия Кузьминична впервые с горечью душевной отметила про себя, что ее кровное дитя - уже почти что отрезанный ломоть.
Церемония регистрации брачущихся в сельском совете, которую народ ради удобства именовал попросту "сходить расписаться", оказалась огорчительно скучной и непривлекательной. Невеста потом не раз попрекала благоверного, выговаривая ему, что если бы он согласился обвенчаться, у них потом хоть что-то осталось бы в воспоминании, а в сельсовет они сходили - все равно как за талоны на соль расписались, как это во время войны каждый месяц делать приходилось.
Немного притушило честолюбивые притязания невесты то обстоятельство, что узаконивание ее счастливого брака протекало в присутствии Аллы Мокеевой - близкой подруги, с которой она сошлась на работе. Участие Аллы было для Веры лестно тем, что она знала за девахой слабость - стоило ей узнать какую-либо новость, она не успокаивалась до тех пор, пока не сделает ее достоянием всех своих знакомых.
Что уж тут греха таить - обаятельная внешность свидетельницы не могла не привлечь и внимание жениха. Правда, Алексей успел подметить и небольшой изъян в красоте девушки: один из резцов в ее рту был довольно-таки уродливо вывернут, из-за чего бедолаге приходилось скупиться на улыбки...
Алексей в качестве свидетеля пригласил своего родича Ивана, который хотя и обижался на него за то, что он нетактично обошелся с хорошей девушкой Клавой, но относился к своему двоюродному брату по-прежнему дружелюбно.
...Секретарша сельсовета - та самая, вместе с которой Алексей работал еще в начале войны, встретила молодых неоднозначно. Жениху она радушно улыбнулась - как же, в пору их сотрудничества она питала к молодому человеку симпатию! На Веру глянула оценивающим взглядом соперницы, из чего Алексей сделал вывод, что она и сама была бы не прочь выйти за бывшего сослуживца, тем более, что супруг ее не вернулся с войны, оставив ее с дочкой, которая готовилась стать первоклашкой.
"Уж не ревнует ли меня моя бывшая сослуживица?" - невольно подумалось Алексею. Однако чувства чувствами, а обязанности свои представительница сельской власти исполнила квалифицированно и корректно, поздравление высказала с улыбкой на устах, в которой жениху почудилась некая толика двусмысленности.
Новоиспеченный молодожен еще подумал тогда - последствия тяжкой войны не преминули аукнуться для него даже и в такую дату, которая каждому человеку невольно запоминается на всю оставшуюся жизнь...
Когда Степанида Ивановна убедилась, что сынуля всерьез решил обзавестись собственной семьей, она как заботливая домохозяйка стала беспокоить благоверного вопросами - а где будут почивать молодые, когда их отпрыск приведет в дом сношеньку. Хозяйка имела в виду убогость планировки их жилища, которое, как и все хаты на селе, состояло всего из двух помещений - кухни и горницы. Правда, в горнице дощатой переборкой была отгорожена скромная по размерам спальня для родителей.
Вопрос благоверной был не из простых. Но когда она задала его супругу, тот не долго думая ответил:
- Пусть молодые ставят кровать в горнице. Степанида Ивановна возмутилась:
- Ты соображаешь, что говоришь? Да если бы мы с тобой в молодости оказались в положении, в которое ты хочешь поставить Алешу с Верой - думаешь, я ночью позволила бы тебе обнимать себя, зная, что из дверей спальни может выйти, скажем, до ветру, кто-нибудь из твоих родителей?
Возражение супруги было резонным. К счастью, Петр Кузьмич когда-то с помощью нанятого плотника приладил к стене кухни капитальный трехстенок, который был задуман как место готовки пищи в жаркую летнюю пору. Потом, когда власти откомандировали хозяина на работу в село Неведеево, пущенные в дом квартиранты завалили пристройку разным хламом, который продолжал загромождать его и по настоящее время. Выбрав один из выходных, Петр Кузьмич с активной помощью сынули выбросил из понадобившегося помещения все ненужное, утеплил полы, побелил и провел там - чтобы испытать, каково там почивается - две или три ночи.
- А ты знаешь, Стешь, - делился он потом с супругой, - там спится как на природе. Дух такой легкий - я теперь завсегда спать буду в пристройке.
- А зимой там не замерзнешь? - не без ехидцы спросила благоверная.
- Я и это предусмотрел. В следующий выходной приглашу печника - пусть сложит там небольшую голландку. Кирпич у нас есть. Когда всё будет готово, справим с тобой, так сказать, новоселье - на ночное время. А сына поставим в известность - пусть занимает с будущей новобрачной нашу спальню. Как ты на это смотришь?
Степанида Ивановна тогда промолчала. Ее благоверного это не обеспокоило: он по глазам супруги видел, что находчивость мужа пришлась ей по душе. Впрочем, она еще когда только собиралась поднять этот вопрос, была уверена: ее хозяин всегда найдет выход из трудного положения. По ее мнению на то он был и мужчина, чтобы она чувствовала себя за ним как за каменной стеной.
Если судить о сельской свадьбе исходя из того, кому из партнеров этого действа - родителям жениха или родителям невесты - больше достается на орехи, когда они стараются спроворить свадьбу так, чтобы все были довольны, то тут двух мнений у сельчан не бывает. Все сходятся на том, что, конечно же, - отцу и матери невесты.
И что дивно, главный вопрос - о том, какие условия жизни создаст жених своей невесте, когда приведет ее в свой дом - об этом ни у кого из сельской публики голова не Оолит. А вот если приданое у родителей невесты по оценке кумушек и зевак окажется ниже уровня, устанавливаемого этой публикой в зависимости от материальных условий данного времени - об этом кумушки-сороки в момент растрезвонят по всему селу. Наверное, поэтому здесь так уж повелось: семья невесты должна в лепешку разбиться, все жилы из себя вытянуть, а чтобы приданое было без сучка, без задоринки. А чтобы все это видели» на селе действовал неписаный закон: приданое хозяева должны доставлять в дом жениха прилюдно и в такое время суток, когда на улицах полно народу. А уж поскольку приданое собрано, причем такое, что самим любо-дорого посмотреть, его обладатели выбирают для перевозки добра маршруты попротяженнее, а улицы помноголюднее - нате, мол, люди добрые, любуйтесь, мы тоже не лыком шиты.
Зримую, наглядную основу приданого всегда составляла постель для новобрачных. А главной ее составной частью, причем самой дорогой, считалась перина.
Поскольку Евдокии Кузьминичне пухом для этой постельной принадлежности разжиться не удалось, она была вынуждена пожертвовать своей брачной постелью, которую когда-то дали за ней ее родители. Она раздобыла у спекулянтов плотной материи для наволочки, сама прострочила на ручной машинке всё честь по чести и набила изделие пухом из своей перины. А чтобы самой с благоверным не спать на жесткой проволочной сетке кровати, она стащила с чердака старую перину своих родителей, преставившихся несколько лет назад, и переложила пух из нее в свою опорожнившуюся наволочку. Получилось, как говорится, дешево и сердито. Кстати, пуха из двух перин хватило еще на полдюжины разноформатных подушечек для приданого.
Тканьевое одеяло для брачной постели, причем не такой расцветки, как хотелось бы, пришлось покупать тоже у спекулянтов.
...О подводе - конном транспорте для доставки приданого к дому жениха позаботился сам Алексей. Он попросил у своего шефа по работе разрешения взять лошадь на конюшне сельпо. Леонтий Матвеич, посоветовав оплатить стоимость ездки, написал записку конюху Сидорычу, который по старой памяти и за хорошую выпивку с закуской взялся доставить праздничный груз самолично.
Сидорыч подъехал к воротам дома Цаплиных около девяти часов утра. К погрузке добра почти вся многоголовая семья приступила сразу же. Тем не менее, ждать конюху пришлось битый час. Одну холстину - чтобы подостлать под добро - искали, укладывали и расправляли, наверное, минут десять. Перину, одеяла - стеганое и тканьевое - уложили довольно быстро, а вот мастерски соорудить красивую горку из подушек и подушечек, над этим Евдокии Кузьминичне пришлось-таки потрудиться, раза четыре менять эти постельные принадлежности местами. Зато и получилось в конце концов настолько изящно и привлекательно, что Матвей Иваныч, отец невесты, усмехнувшись в свою сивую бороду, пробасил:
- Дунь, тут в пору дорогой-то с ротозеев только за погляд мзду требовать... А что? я и сам хоть сейчас готов за это рупь выложить.
Ко времени выезда повозки с приданым из ворот Цаплиных у их дома собрались почти все родичи невесты, приглашенные на свадьбу. Поскольку хозяину не хотелось, чтобы на него по дороге к дому будущего зятя глазела праздная публика, он предложил родичам-мужчинам выйти немного раньше, а супруге и гостям женского пола предоставил право следовать за колымагой Сидорыча с приданым.
- Вам будет интересно, - сказал он им, - что будут стрекотать про наше добро вездесущие сороки-балаболки...
Справлять свадебный пир гостей пригласили на воскресенье к одиннадцати часам дня. В половине одиннадцатого Алексей заявился к невесте, чтобы сопроводить ее к новому месту жительства - в дом его родителей. Когда шел к ней, ожидал встретить ее радостной и счастливой, а застал беспокойной и даже немного взвинченной: она уже более получаса билась над тем, как бы поэффектней прикрепить к своей пышной прическе фату - с тем, чтобы она повыгоднее оттеняла черты ее миловидного личика. А оно из-за того, что невеста в ночь перед решающим в ее девичьей жизни днем беспокойно спала, выглядело усталым и помятым.
- Бедная ты моя голубка, - сочувственно проговорил Алексей, обнимая свое сокровище. - Только не надо расстраиваться. Иди умойся холодной водой и водрузи на лицо свою обаятельную улыбку...
И молодой человек попытался нежно поцеловать свою любимую.
- Сумасшедший, ты сотрешь мне всю косметику! - отшатнулась от него невеста. Лицо ее при этом от возбуждения оживилось и обрело свою обычную привлекательность.
- Ну, вот, - с улыбкой сказал Алексей, - разыграй возмущение еще раз и посмотрись в зеркало: на лицо твое вернулись его естественные краски. И давай поспешим - нас уже ждут.
Дорогой Вера оживилась, стала рассказывать о своей подружке, которая, как она помнила, тоже нервничала в такой обстановке.
К дому жениха молодые подошли, когда там уже толпился народ: любопытных, желавших поглазеть на жениха и невесту, а особенно на приданое, среди жителей села всегда набиралось достаточно. Алексей, который вообще плохо переносил скопища зевак, недовольно поморщился. Вера, наоборот, высоко подняла голову: нате, смотрите все, мне нечего скрывать, и своим выбором я довольна.
Люди охотно расступались, пропуская жениха с невестой к крыльцу дома.
А свадьбу Вере Цаплиной мечталось сыграть такую, чтобы она прогремела если не на все село, то, по крайней мере, на обе его улицы, где жили она и ее жених. По крайней мере, ей следовало быть, по ее грезам, не менее пышной и веселой, чем у ее мамани. А уж Евдокия-то Ивановна - семерых отставь, а ее приставь - расписать праздник по случаю ее бракосочетания - ox, как умела!..
Играть свадьбу решено было, как водится на селе, в доме родителей жениха. Когда на семейном совете подсчитали, оказалось, что только родичей с обеих сторон набирается больше дюжины. А там надо было еще дружков жениха да подружек невесты пригласить, потому как что же это за свадьба такая будет без молодых, без танцев и плясок зажигательных, без частушек задорных… Не дай Бог, чтобы кумушки потом разнесли по селу - мол, у Сафоновых свадьба на похороны смахивала.
Учли и пожелание невесты - чтобы на свадьбу пригласили гармониста, который играл на их с Алексеем смотринах. И чтобы к концу свадьбы устроили нечто вроде вечера танцев - пусть все, кто захочет, приходит и веселится в честь бракосочетания молодых.
Посоветовавшись, рассудили, что и соседей не позвать - обидятся, а ведь с ними век доживать придется. Да и за столами, стульями - гостей рассаживать - опять же к ним пойдешь кланяться.
Хотя и горница, и кухня у Сафоновых были просторными, но в одной комнате всем гостям было не разместиться. Поэтому часть столов пришлось устанавливать в кухне. Небольшой спор возник из-за того, в каком порядке рассаживать гостей. Петр Кузьмич предлагал места рядом с молодыми, в горнице, распределить между родителями и почтенными родичами жениха и невесты. Степанида Ивановна возражала: во-первых, друзей жениха и подружек невесты нельзя разлучать друг с другом, во вторых, те, кто окажется на кухне, могут обидеться. Спор, который разгорелся не на шутку, утихомирила Вера. Она сначала стояла в сторонке, не решаясь перечить старшим. А потом, вспомнив, что она отныне - член семьи жениха, тоже попросила слова.
- А по-моему, - ненавязчиво выкладывала она свое мнение, - гостям надо предоставить свободу выбора. Пусть каждый занимает место там, где ему заблагорассудится. Мы же не комсомольское собрание готовим. А ведь и там, я знаю, каждый участник, входя в зал, выбирает не место, а соседа, с которым посудачить есть о чем.
Пока она говорила это, Алексей, не отрываясь, смотрел на невесту: сколько достоинства было в ее одухотворенном лице! А какая разумность в суждениях! Это, наверное, о таких, как она, писал великий Пушкин:
...Жена не рукавица,
С белой ручки не стряхнешь
Да за пояс не заткнешь.
Показала Вера, что она не лыком шита, и во время церемониала ввода невесты в дом жениха. Бог весть, откуда она узнала об этом старинном обычае. Но в один из дней накануне свадьбы, прощаясь с женихом у калитки родительского дома, Вера, прежде чем позволить поцеловать себя на сон грядущий, упросила суженого исполнить ее маленькую прихоть. А состояла она вот в чем. Утром в день свадьбы Степанида Ивановна, мать жениха, при большом стечении народа преподнесла к крыльцу молодым освященный в моленной пшеничный каравашек. По-видимому, считая, что это - проформа, дань обычаю, Алексей только слегка надкусил хлеб. Каково же было его изумление, когда он увидел, как широко открыла рот его нареченная, как долго она прожевывала кусище, который явно лишь с большим усилием отделила от каравая, с трудом удерживаемого свекровкой. Молодожена только потом просветила маманя, рассказавшая о старинном поверье: кто из новобрачных больше откусит от заветного каравая, тому потом и верховодить в доме.
Следуя другому обычаю, о котором ему накануне вроде в шутку напомнила тоже Вера, молодожен, дождавшись, когда нареченная дожует хлеб, правой рукой обцепил ее сзади за плечи, левую подвел под колени и, оторвав ее от грешной земли, внес в свой родительский дом. Присутствовавшие при этом гости в знак одобрения сопроводили молодых аплодисментами.
Родители жениха и невесты, особенно, Петр Кузьмич и Степанида Ивановна, устраивая свадьбу детей, употребили все свое родительское старание и умение, чтобы гости были довольны, а у детей остались счастливые воспоминания. Столы и в первый, и на второй день торжества ломились от разных блюд, от бутылок со спиртным и разными напитками.
Отец жениха ради такого знатного случая забил бычка-летошника, мать пригласила из областного города свою родственницу, работавшую в свое время поваром в городском ресторане. Та настряпала котлет, которые на селе редко какая хозяйка умела толково готовить, по крайней мере, так, чтобы они и глаз радовали, и аппетит вызывали. Во время пиршества не одна гостья, отведав городской стряпни, нет-нет, да и наведается на кухню, чтобы выведать у тетки Глафиры - так звали повариху, - "что в них, в котлеты, класть-то надо, чтобы они не разбредались на сковороде"...
А еще городская повариха наготовила колбасок из бычьих кишок и гречневой каши, которые оказались такими аппетитными, что кумушки за столами то и дело толкали в Сок своих благоверных; "ну-ка, положь мне еще парочку - сроду этакой снеди не едала!" Слава Богу, что кишечник у бычка оказался чуть ли не безразмерным - все желающие напробовались гречневых колбасок досыта.
А уж студень из бычьих ножек гостям вообще показался бесподобным. "И как это городская тетка делает, - вопрошала потом кума Анисья, обращаясь к куме Авдотье, - что ее холодец столько времени стоит в тепле и не тает?" "Колдовство она какое-то знает, - авторитетно ответствовала тетка Авдотья, смакуя городскую стряпню, - не иначе"...
Известно же - студень с хреном на селе всегда славился как первейшая закусь к вину. А вином здесь спокон веков именовали любую сивуху, градусы которой никто никогда не мерил. Крепость питья любители заложить за воротник определяли спичкой: если налитая на стол лужица загоралась синим пламенем, мужики смачно крякали:
- Гожа! Ни дать, ни взять - первач!..
На свадьбе перед гостями "для начина" понаставили магазинных бутылок с казенным разбавленным спиртом-сырцом, которым в то время торговали и "монополка", и почти все лавки сельпо. Позже, когда гости захмелели, опорожненную посуду заменили разнокалиберными бутылочками с самогонкой, которую Петр Кузьмич собственноручно нагнал из доступного сырья. Мужики подмены, кажется, даже и не заметили, а женщины, за редкими исключениями, и доброкачественные-то напитки лишь пригубливали.
Парадом в горнице командовал Петр Кузьмич. На кухне, поскольку там разместилась в основном молодежь, обязанности тамады нес, причем с большой охотой, свидетель со стороны жениха, брательник Алексея Иван. Хозяева радовались - на кухне стоял веселый гомон, там было гораздо оживленнее, чем в горнице. Из кухни то и дело доносились взрывы смеха, там не стеснялись отпускать в адрес жениха и невесты соленые шуточки, рассказывать не совсем пристойные анекдоты, к которым, как оказалось, тамада питал болезненное пристрастие. За один из них, наиболее скабрезный - о том, что якобы не все невесты блюдут свою девичью честь, анекдотчик схлопотал увесистую оплеуху от сидевшей напротив девушки Аллы - подружки невесты. Meжду женской и мужской половиной гостей на кухне разгорелся спор о том, кто прав, кто виноват. Утихомирить спорщиков вызвалась невеста. Когда она вошла на кухню и с улыбкой на лице громко вопросила:
- В чем дело, дорогие гости? Может быть, вам чего не хватает? - любители доказывать свою правоту, погомонив, мало-помалу затихли.
А узнав, что ералаш на кухне разыгрался из-за несдержанности Аллы, Вера, уединившись с ней в сенцах, спросила, какая той была нужда давать волю рукам. Подружка, не колеблясь, твердо заявила:
- Иван не имел права публично позорить нашу девичью честь!
- А если Иван был прав?
- Боже, что ты такое говоришь, ты - невеста? - удивленно воскликнула Алла,
- А-а... - с горечью в голосе протянула Вера. - Много ты знаешь, святая простота.
И отрешенно махнув рукой, невеста удалилась в горницу, к жениху.
Самогонка Петра Кузьмича оказалась не только легко пьющейся, но и забористой. Она быстро ударила мужикам в головы, они загалдели, загомонили, женщины последовали их примеру. Этого всеобщего гомона будто только и ждали толпившиеся под окнами любопытные. Они по одному, по двое начали заходить на кухню - сначала молодые, а потом и те, кто постарше. Одним хотелось посмотреть, как люди свадьбы играют, других влекло - на жениха с невестой полюбоваться, третьим, особенно охотницам посудачить, не терпелось какого-нибудь чрезвычайно происшествия дождаться - ведь не может же быть, чтобы кто-нибудь не упился "вусмерть" или синяк своему ближнему не наставил...
Тут же, на кухне, тем временем кто-то уже пустился в пляс, девушки потанцевать захотели. Музыкальное сопровождение веселья с душой обеспечивал голубоглазый баянист Володя из нардома, у которого был уже солидный опыт обслуживания свадеб, благо это давало хороший приварок к его скудной зарплате по основному месту работы. Консерваторий он, правда, не кончал, но вкусы подвыпивших гостей свадеб знал доподлинно. И что особенно важно - он обладал неподражаемым искусством направлять пожелания публики в цивилизованное русло. Часто это и не требовало от него особых усилий. Подойдет, скажем, этакий увалень, заявит: "А ну-ка, парень, сваргань нам гопака!" "Гопака? С удовольствием!" - отзовется маэстро и забарабанит невинную "барыню". Публика хохочет, опозорившийся пьянчужка топчется не в лад музыке, пока его не уведут в темный угол сердобольные собутыльники.. И уж никто лучше Володи не умел улавливать настроение компании: он никогда не заиграет вальс "На сопках Манчжурии", если у большинства присутствующих ноги зудят, "Цыганочку" просят,
...Жених и невеста поначалу, сидя перед глазеющими на них многочисленными гостями, чувствовали себя, как говорится, не в своей тарелке - что делать, не каждый День приходится выставлять себя перед такой массой любопытных взглядов, порой - увы - далеко не беспристрастных.
Потом, по мере того, как веселье разгоралось, напряженные улыбки новобрачных делались все более естественными, жених и невеста стали замечать ободряющие подмигивания друзей и подруг, отвечать или грозить пальцами на их веселые реплики и соленые шутки, порой не совсем пристойные.
К чести невесты сказать, она на протяжении всех церемоний -регистрации брака, восшествия в дом жениха, за пиршественным столом, во время танцев с гостями, на которые ее приглашали уже как за -конную супругу - держалась с завидным достоинством, сознавая, по-видимому, что из всех присутствующих ей надлежало быть самой красивой - красивой той самодовольной красотой, которую придает всем девушкам сознание того, что именно ей отдал предпочтение ее избранник, который, кстати, среди всех присутствующих казался ей самым достойным, и что именно она виновница этого торжества. В общем, главный праздник жизни протекал на глазах невесты так, как она не раз видела его в своих грезах впечатлительней девушки, И она торжествовала. Тем более, что и со стороны молодые гляделись достойно. "Как на картинке", - сказала об этом в присутствии сношеньки городская кума, помогавшая Степаниде Ивановне стряпать.
Особенно приглядчивой была, естественно, невеста - в кремовом платье с кружевным воротничком, с изящной наколкой на темных волосах. Улыбок для гостей невеста не жалела. Отчасти, наверное, и поэтому даже от самых придирчивых кумушек в ее адрес не прозвучало ни одного въедливого замечания - ни прилюдно, ни за глаза.
Правда, от проницательного наблюдателя не могло бы ускользнуть, как на лучезарное обличье виновницы торжества нет-нет, да и набежит легкое облачко озабоченности, тень тревоги, скрыть которую она и старалась, да не всегда эти старания увенчивались успехом. К счастью, пристрастных судей среди гостей не оказалось, а самый заинтересованный человек на свадьбе - будущий "владыка и повелитель"- был поглощен заботой о том, как бы выглядеть сообразно торжественности момента. Может, он и не отдавал себе отчета, но его очень беспокоило, как бы не оскандалиться в один из самых торжественных моментов церемонии - покоряясь властному кличу гостей "Горько!"- не помять при многократных поцелуях с невестой ее пышный наряд и особенно - не сцеловать с ее нежных губ искусно нанесенную на них помаду.
...Неузнаваемо изменился, точнее, преобразился перед свадьбой родитель жениха, Петр Кузьмич, который, к слову, на своем жизненном пути не раз удивлял своих домашних зигзагами в своем поведении. Так, в последние два-три года он перестал ходить в парикмахерскую, якобы в целях экономии денег, бороду подстригал перед зеркалом собственноручно, а к фасонам прически вообще всю жизнь был безразличным. Теперь же, уступая многочисленным увещеваниям и подзуживаниям своей хозяйки - "поимей совесть, подумай, какая уймища народу Судет на тебя глазеть, молодым за тебя будет совестно"- будущий свекор посетил районного парикмахера Трофимыча и вернулся от него помолодевшим чуть ли не на десять лет. Степанида Ивановна, увидев его без привычной бороды и гривы, всплеснула руками:
- Отец, аль ты жениться еще раз задумал?
Чисто выбритый, с подстриженными усами, Петр Кузьмич и вправду выглядел этаким городским франтом. Причем молодецкую внешность родителя жениха подметили не только его домашние. В разгар всеобщего веселья, когда не плясали и не танцевали только самые ленивые, к отцу жениха, как только баянист объявил "белый" танец, подошла Алла Мокеева и, смущенно улыбаясь, попросила:
- Дядь Петь, вы не хотите станцевать со мной вальсок?
Петр Кузьмич, позволивший себе пропустить в кон с гостями пару стопариков и слегка захмелевший, хотел было возразить, что он уже двадцать лет не танцевал, но поймав умоляющий взгляд девушки, не нашел в себе мужества отказать ей. Тем более, что Алла, вцепившись своей девичьей ладошкой в его огрубевшую от повседневной физической работы руку, заставила мужчину подняться со стула и выдать первые па. Сделать это ему оказалось нетрудно, потому что водила девушка легко и непринужденно.
Как потом Петр Кузьмич догадался, Алла спровоцировала его на танец не бесцельно. Поборов смущение, она со страдальческим вздохом призналась ему:
- Дядь Петь, если бы вы знали, как я люблю вашего Лёшу!..
Застигнутый таким чистосердечным признанием девушки врасплох, Петр Кузьмич сразу не нашелся, что сказать этой симпатичной и, видать, не на шутку переживавшей свою незадавшуюся любовь страдалице. Но не мог же он отпустить ее, поскупившись на слова утешения, которых это явно невинное создание, несомненно, ждало от него. Поэтому, выждав момент, когда они оказались вне круга танцующих, старый человек, сочувственно глядя в глаза своей партнерше, уверенным голосом сказал ей:
- Я, дочка, не сомневаюсь - ты, с твоей-то пригожестью и золотым сердцем обязательно найдешь свое счастье!
После этого, взяв Аллу за руку, он подвел ее к группе молодых ребят и, обращаясь к стоявшему с краю младшему брательнику невесты - симпатяге Феде, любезно попросил его.
- Сынок, к тебе дружеская просьба: позаботься, пожалуйста, чтобы Аллочка, наша дорогая гостьюшка, не скучала в одиночестве.
Федя дважды просить себя не заставил. Уродившись в сестрицу страстным любителем танцев, он, заслышав первые звуки певучей мелодии танго, ввел ее в круг танцующих, удостоился лестного отзыва и ласкающего слух признания также и сам жених. Соседка Луша, которая в тот памятный день после ночного паломничества в лес, рискуя своей репутацией добродетельной вдовушки, предметно обучала его тонкостям отправления интимных мужских обязанностей, сейчас, во время всеобщей пляски, дотянулась-таки до уха жениха, шепнула ему с хитроватой улыбкой:
- Я рада за тебя - экую шикарную невесту отхватил. Я такую тебе и желала. Теперь гляди в оба... Держись за нее крепче!
Алексей, как сосед, постоянно был в курсе дел соломенной вдовушки. Когда она разрешилась от бремени здоровенькой зевластой девочкой, зачатой еще в замужестве, и немного оправилась, он помог ей устроиться в столовую сельпо посудомойкой, в которых предприятие в то время нуждалось. Ее начальница, на которую произвели впечатление сметливость и расторопность новенькой, пошлет ее потом на курсы работников общепита и через полгода с небольшим Луше доверят ответственную работу в качестве помощницы шеф-повара.
Не обошлось на свадьбе и без небольшой заварушки, которую пытался было учинить Костька - бывший авиатехник, который тем летом предпринимал попытки приударить за Верой. Сейчас, появившись в начале массовых танцев перед женихом и невестой в состоянии основательного подпития, он, обращаясь к жениху, развязно проговорил:
- Позволь, женишок, станцевать на прощанье с твоей э... э... не знаю как сказать... супругой... невестой...
Почувствовав, что нахал может испортить весь праздник, поскольку еле стоит на ногах и уже не владеет собой, Вера толкнула Алексея под столом коленом в бедро. Жених понял, что от пьянчужки надо избавляться, и как можно скорее. К счастью, пока новобрачный немного растерявшись, соображал, как поделикатнее, не привлекая внимания публики, выставить нахала, из кухни, где уже толпились любопытные, пришедшие поглазеть на свадьбу, вошел Проша-Певун, который, проходя мимо дома Цаплиных, не удержался от соблазна полюбоваться на счастье своей возлюбленной и фактически стал уже гостем свадьбы. Он с решительным выражением лица подошел к возмутителю спокойствия и, крепко взяв его под локоть, вполголоса сказал ему что-то. Буян покочевряжился было немного, плохо повинующимся языком пригрозил жениху: "Смотри, если обидишь Верочку, я тебя... я тебе..." и, увлекаемый Прошей, поковылял за ним.
О чем бывшие поклонники Веры говорили на улице, никто потом не узнал. Сама невеста об инциденте скоро забыла. Она только и могла увидеть через окно, как два таких разных парня, к одному из которых она до сих пор питала теплое чувство, мирно разошлись в разные стороны. Проша, вернувшись на кухню, пробыл на свадьбе еще какое-то время. Среди гостей было несколько его партнеров по ремеслу, в том числе дядя нареченного - Григорий, с которым, Вера заметила это, Прохор не раз принимался заинтересованно беседовать о чем-то. Бывшей подружке молодого валяльщика хотелось подойти к нему, спросить о здоровье, о делах. Но, посмотрев на озабоченное лицо своего молодого хозяина, она смекнула - вряд ли, думая и заботясь о мире и согласии в только что созданной семье, стоит начинать совместную жизнь с игры на нервах своего новоиспеченного благоверного. К тому же за время сравнительно немногочисленных встреч с Алексеем девушка не успела получить мало-мальски ясного представления о характере своего только что обретенного спутника жизни. Кто он - покладистый и снисходительный доброхот, способный понять душу юной женщины, которую влечет к общению с себе подобными, или себялюбивый бука, который сам дичится людей и захочет приучить и ее к такому же образу жизни? Всё это покуда, как говорится, тайна за семью печатями. Наверное, поэтому людям и дана такая долгая жизнь, чтобы они постепенно вживались в душу друг другу, приучались читать в них - пусть и не как в своих собственных, но и не плутать, как в ночном лесу, да еще с завязанными глазами...
Алексей обратил внимание, как Вера, его только что заполученная лучшая половина, во время свадебной сутолоки несколько раз уединялась с его родичами - то с тетушкой Марьей, то с дядей Григорием, то с обоими вместе. Притулившись либо у окна горницы, либо в дверях спальни, они не спеша, подолгу о чем-то переговаривались, а то и просто молчали. Хотя опытный глаз мог без труда удостовериться, что им хорошо друг с другом, что их связывает какая-то общность. Какая - постороннему человеку было трудно определить, но сами-то они, видать, с первых слов почувствовали себя родственными душами!
Когда Алексей потом спросил у своей молодой жены, как ей приглянулись его родичи, та, посерьезнев, высказалась в том дyxe, что и его дядя, и тетушка - умницы, с ними всегда есть о чем поговорить. А еще - что они такие люди, о которых не скажешь одним словом, но к которым, однажды послушав их, потом человека влечет какое-то доброе чувство.
- Да, и вот что, - помолчав, твердо заявила женушка, - я, по общавшись с ними, поверила в твоих родичей, я убеждена, что такие люди в беде не оставят.
Приятно было услышать молодому человеку и о высказываниях дяди Григория в его адрес.
- Когда речь зашла о тебе, - докладывала Вера, - дядя Григорий заверил меня, что ты далеко пойдешь, не надо только мешать тебе в твоих начинаниях. Впрочем, он добавил и еще кое-что, но я колеблюсь - говорить тебе это или лучше умолчать...
- Ну, раз уж замахнулась...- с улыбкой промолвил Алексей.
- Дядя сказал мне по секрету, что порой ты теряешь веру в свои силы, впадаешь в уныние. И что тебе в такие минуты требуется поддержка близкого человека. Это правда?
Сказав это, Вера ободряюще посмотрела на муженька, обняла и с чувством поцеловала его в губы.
Собратья по литературному труду - романисты, живописуя картины бракосочетания своих героев, чаще всего, блюдя каноны благопристойности, после описания свадебного пира ставят точку, закрыв за счастливой парочкой дверь опочивальни. Дескать, читателю не потребуется особой фантазии, чтобы вообразить, чем там будут заниматься молодые. Это, мол, как отход ко сну: все же знают, что должно воспоследовать, когда человек разберет постель и уляжется под одеяло.
...Увы - у героев нашего рассказа, когда молодая разобрала еще ни разу не использованную постель, события развивались не по общепринятому банальному сценарию.
Хорошо хоть, что свекровка, Степанида Ивановна, ласково отстранила невестку, когда та вознамерилась помочь ей собрать после свадьбы и перемыть посуду.
- Что ты, что ты, доченька! Иль не нахлопоталась - день-то был вон какой суматошный... Леня! - позвала она сынулю, который помогал отцу составлять к стенам скамьи и стулья. - Бросай все, иди сюда - молодая жена устала, вам пора отправляться почивать. Дела доделаем завтра, а сегодня пора честь знать.
Когда Алексей ввел свою милую женушку в спальню и хотел было уже закрыть дверь изнутри на засов, Вера обняла его и, поцеловав в ушко - в спальне было темно - томным голосом проговорила:
- Милый, послушай... Только ради Бога не огорчайся...
Она немного помедлила - ждала, пока начавший уже проявлять признаки нетерпенья супруг возьмет себя в руки.
- Нам сегодня нельзя... - сказала Вера как можно мягче.
- Нельзя - чего? - спросил бедолага машинально.
А когда до молодожена дошел смысл сказанного супруженькой, он, не подумав, начал было качать права:
- Но ведь мы теперь - муж и жена...
Верно, милый, муж и жена - отныне и навеки. Пойми: на-ве-ки!- по слогам произнесла Вера. Так к чему же нам сейчас гнать вороных?
Алексей был уверен, что, говоря эти слова, его молодая женушка улыбалась.
- Я не спешу, - подавляя в себе нетерпенье, проговорил он.- Только ведь обычай такой - после свадьбы молодые ложатся вместе в постель… ну и все такое прочее.
Вера в темноте опять улыбнулась, положила руки на плечи муженьку, растягивая слова, томным голосом проговорила:
- Вот мы и ляжем сейчас в постельку... вместе. Ну, а обниматься как муж и жена - куда это от нас денется?
Скоро они уже лежали в постели – Вера, отвернувшись к стене, Алексей - положив ей руку на плечо. Женушку клонило в сон - от сутолоки и веселья свадьбы она очень устала. А благоверного ее между тем не покидало напряжение - жажда предвкушаемого счастья, о котором он столько начитался в романах и досоздал в своем воображении, оказалась настолько всепоглощающей, что подавить ее у него не хватало сил. Почувствовав, как по телу ее мужчины прошла судорога нетерпенья, Вера поднялась, села в постели, взяла руку мужа, зажала ее в своих ладошках.
- Леш, можешь ты выслушать меня спокойно? - жалобным голосом спросила она. Не дождавшись ответа, начала спокойно вразумлять благоверного:
- Ты же знаешь - это ведь и в школе преподают - что организм женщины во многом не такой, как у мужчины. Ты, надеюсь, слышал такие слова: "женские", "месячные"... Так вот - у меня женские сейчас немного не в порядке. Докторша в нашей больнице сказала мне - надо пролечиться.
Алексей, подавив вздох разочарования, спросил:
- А это... ну, заболевание твое - серьезно?
- Да нет, - как бы извиняясь, проговорила Вера. - Если бы что серьезное, разве я стала бы затеваться со свадьбой? Меня бы в стационар положили. Гинеколог - наша специалистка по женским - подбодрила меня, мол, через неделю, от силы две можно будет мужика к себе подпускать.
Не трудно вообразить, каково было в тот момент состояние молодожена. Ведь вся его мужская сущность, всю неделю до свадьбы подстегиваемая горячечным воображением, настроилась на жаркие объятья, сжатая до предела пружина нетерпенья требовала, чтобы ей дали волю. Понимала ли это молодая законная супруга? Как знать - может и понимала. Но, по-видимому, на то, чтобы именно сейчас оставить муженька без лакомства, у нее были свои причины. И они казались ей более вескими, чем страдания человека, который отныне стал для нее самым близким на свете. Как потом выяснится, от того, как в эту ночь поведет себя новобрачная, для нее зависело очень многое - вплоть до того, захочет ли после этого обретенный ею с таким трудом спутник жизни считать ее своей законной супругой.
Среди ночи Алексей проснулся от саднящей боли в левой ладони. На время свадьбы он разбинтовал кисти своих рук, хотя волдыри, натертые им при катании валенок у дяди Григория, еще не все зажили. В суматошном чаду празднества счастливый новобрачный забыл о них, тем более, что утром, перед пиршеством, невеста заклеила больные места пластырем: не мозолить же гостям глаза малопривлекательной повязкой!
Сейчас болезненный нарыв вытряхнул Алексея из объятий сна, вернул его к мукам недоумения по случаю несостоявшейся первой брачной ночи. И хотя боль в руке была не очень сильной, заснуть незадачливый новобрачный долго не мог. Алексей старался не делать резких движений, чтобы не разбудить драгоценное сокровище - любимую девушку, которая спала рядом с ним в первый раз в жизни, рассыпав по подушке свои роскошные волосы. Невезучему рыцарю первой ночи, навевая грусть, вспомнилась почему-то госпитальная медсестричка Фая, которой, по-видимому, тогда, во время войны, очень хотелось ребенка - ребенка от него, Алексея. Значит, он все же чего-то стоит, ему следовало бы гордиться собой. Недавно до него дошел слух - Фая родила своему благоверному, которого она привезла с собой после войны из госпиталя, уже второго ребенка. Второro! А с Верой, получается, и первого-то когда еще дождешься!..
И стало бедняге-молодожену грустно-прегрустно на душе. Кажется, никогда еще такого с ним не было. На какие-то мгновения он почувствовал себя самым невезучим человеком на свете...
К счастью, на ум пришли горестные рассказы дяди Григория о его мытарствах в пресловутой трудовой армии, которую Алексей в своем сознании почему-то отождествлял с принудиловкой. Той самой принудиловкой, прелести которой районные власти в свое время заставили испытать на своей спине его горемыку-родителя.
Дяде - такому же горюну - шел девятнадцатый год, когда его и его сверстников высадили середь зимы на пустынном полустанке где-то в Предуралье и заставили долбить ломами мерзлую землю, строить себе казармы. Спасибо хоть, начальство позаботилось одеть ребят в полушубки и развернуть полевые кухни. Три раза в день трудармейцы могли порадовать себя пшенным супом - не супом, кашей не кашей... В общем, с чьей-то легкой руки кушанью дали хлесткое имя - баланда. Но всё это были пока еще только цветики. Ягодку трудармия подарила дяде, оттяпав ему за две недели до окончания его мытарств тележкой подъемного крана половину правой стопы. Ничего не скажешь, подарок был жестокий - дяде потом всю жизнь пришлось ходить, тяжело припадая на правую ногу.
И все равно - даже хромая, дядя считал, что жить на свете было еще можно. Дома его ждала верная жена - крестная Алексея Клавдия - и прелестная белокурая дочурка Женичка, в которой отец души не чаял. Но, чтобы нарадоваться на сокровище, на свое обожаемое детище, судьба отвела отцу всего три годика. А летом четвертого неугомонной любимице папани, которой тогда только что исполнилось восемь лет, одним погожим утром захотелось пойти к бабушке: дело в том, что баба Дуня умела стряпать бесподобные домашние печенья, которые девчушка безумно любила.
Дорога к дому, где жила бабушка, проходила мимо мельницы с ее бездонным Нижним омутом, в который неказистая речка Безымянная несла свои легкие светлые струи. Пройтись по этим струям жарким летним утром было одно удовольствие. Да вот беда - пересекая речку, да еще при сильном отражении водой солнечного света, трудно высмотреть границу, за которой начинался крутой обрыв омута.
...Никто не знает, как и что случилось с Женичкой, только до-мой в тот день девчушка не вернулась. Напуганная мать, когда прошли все сроки возврата дочки, не переодеваясь, чуть ли не бегом направилась к женичкиной бабушке. Обратно она пришла ни жива, ни мертва: бабуля, сама до смерти перепугавшись, дала знать – внучка у нее в тот день не появлялась... Она же, баба Дуня, и высказала страшное предположение - должно быть, бедная девчушка утонула.
В памяти Алексея ярко запечатлелись все последовавшие за трагедией события. На зов несчастных родителей к омуту сбежались молодые мужчины и взрослые ребята. Все, кто мог нырять, по нескольку раз погружались в гибельную пучину омута. Достигнуть дна смогли только единицы - омут в этом месте казался бездонным...
Дядя Григорий, постаревший за эти дни на добрый десяток лет, хромая сильнее, чем обычно, приходил к берегу омута, с тоской вперял взор в его мрачную пучину, потом тяжело опускался на песок берега и свешивая голову на грудь. Алексей, когда раза два или три сопровождал дядю, видел, как по щекам его струились слезы. А однажды несчастный отец с печальной решимостью в голосе, обращаясь к племяшу, поведал ему о своем намерении:
- Нет, я все же поеду в область, закажу механический насос... Я выкачаю этот проклятый омут до дна... Я обязательно отыщу дочурку, чего бы мне это ни стоило.
...Было это накануне того дня, утром которого трупик утопленницы всплыл на поверхность омута.
Сравнив сейчас огни и воды, и медные трубы, сквозь которые за свои неполные сорок лет прошел дядя Григорий, со своей надуманной обидой на Веру, Алексей с недоумением спросил себя - какие основания он имел, чтобы роптать на свою судьбу? Его желанная - навеки с ним. Сейчас у нее, как она сказала - легкое недомогание. А разве ему самому не приходилось болеть - и малярией, и гриппом и еще Бог знает чем? И еще неизвестно, что будет впереди. Так что, парень, наберись терпения и научись переносить подзатыльники и пинки судьбы с терпением и верой в завтрашний день.
Это самовнушение, которое будущий глава семьи сопроводил недюжинным волевым импульсом, привело в конце концов к тому, что нервы его постепенно расслабились, он подвигался в постели, выбирая позу поудобнее, и вскоре забылся праведным сном труженика, который по меньшей мере сутки напролет ходил в поле за плугом.
