ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
Три стиха третьего гимна Мадхуччхандаса, в которых призывается Сарасвати, звучат так на санскрите:
Pāvakā na sarasvatī vājebhir vājinīvatī |
yajñam vashtu dhiyāvasu ||
Chodayitrī sūnritānām chetantī sumatīnām |
yajñam dadhe sarasvatī ||
Maho arna sarasvatī pra chetayati ketunā |
dhiyo vishvā vi rājati || (I.3.10-12)
Смысл первых двух строк достаточно понятен, если мы знаем, что Сарасвати есть сила Истины, которую мы зовем вдохновением. Вдохновение, даруемое Истиной, очищает, освобождает от всего неистинного, ибо по индийскому представлению грех – это просто ложь, неверно устремленное чувство, неправильно направленные воля и действие. Основополагающая идея жизни и нас самих, от которой мы отталкиваемся, является ложью, а с нею искажается все остальное. Истина приходит к нам как свет, как голос, ведущий к изменению мыслей, побуждающий нас к новому пониманию себя и всего, что нас окружает. Истина мысли создает истину видения, истина видения формирует в нас истину существования, а из истины существования (satyam) естественно проистекает истина чувства, воли и действия. Это и есть главная идея Веды.
Сарасвати, вдохновение, исполнена лучезарного изобилия, богата субстанцией мысли. Она поддерживает Жертвоприношение, приношение божественному всех действий смертного существа, пробуждая его сознание, с тем чтобы оно обрело правильные эмоциональные состояния и правильные движения мысли в согласии с Истиной, из которой Сарасвати изливает свои озарения, и побуждая в нем рост тех истин, которые, по мысли ведийских риши, освобождают жизнь и само существование от лжи, слабости и ограниченности, раскрывая перед ним врата высшего счастья.
Посредством этого непрестанного пробуждения и побуждения, которое обобщается в одном слове ketu, осознание или восприятие, и часто называется daivya ketu, божественное осознание, дабы отличать его от неистинного видения вещей смертными, – Сарасвати вливает в активное сознание человека великий поток или великое движение, само Сознание-Истину и озаряет ею все наши мысли. Нам следует помнить, что Сознание-Истина ведийских риши есть супраментальный план, тот уровень горы бытия (adre sānu), который находится за пределами нашей обычной досягаемости и на который нам приходится восходить, преодолевая большие трудности. Этот уровень не есть часть нашего бодрствующего сознания, он скрыт от нас во сне сверхсознательного. Теперь нам становится понятно, что имеет в виду Мадхуччхандас, когда говорит, что Сарасвати непрестанным воздействием вдохновения пробуждает Истину, дабы она стала осознана в наших мыслях.
Но если исходить чисто из грамматической формы, эта строка может быть переведена и иначе; мы можем посчитать maho arna приложением к Сарасвати и дать следующий перевод: "Сарасвати, великая река, пробуждает нас к знанию посредством осознания и сияет во всех наших помыслах". Если под "великой рекой" мы станем понимать, как это очевидно делает Саяна, действительную реку в Пенджабе, то придем к такой бессвязности мысли и образа, какую возможно допустить лишь в кошмарном сне или в сумасшедшем доме. Но можно предположить, что под этим выражением подразумевается великий поток вдохновения, и здесь нет упоминания о великом океане Сознания-Истины. Однако в других местах неоднократно встречается упоминание о богах, действующих посредством безбрежной силы великого потока, mahnā mahato arnavasya (Х.67.12), и при этом нет упоминания о Сарасвати и маловероятно, чтобы она имелась в виду. Верно то, что в ведийских текстах о Сарасвати говорится как о сокровенной сущности Индры, – это выражение, мы можем заметить, лишено всякого смысла, если считать Сарасвати всего лишь рекой северной Индии, а Индру – богом неба, и оно обретает очень глубокий и поразительный смысл, если Индра предстает нам как озаренный Разум, а Сарасвати – как вдохновение, приходящее из скрытого плана супраментальной Истины. Нельзя, однако, отводить Сарасвати столь важное относительно других богов место, как того потребовало бы истолкование выражения mahnā mahato arnavasya в значении "величием Сарасвати". Боги действуют, и это постоянно подчеркивается, силой Истины, ritena, а Сарасвати – лишь одно из божеств Истины и далеко не самое важное или величайшее из них. Поэтому предлагаемое мной толкование есть единственное, согласующееся с употреблением этого выражения и в других местах.
Давайте начнем с того неопровержимого факта, который данный контекст ставит вне сомнений – не важно, считаем ли мы этот великий поток самой Сарасвати или океаном Истины, – с того, что ведийские риши использовали образ воды, реки или океана в переносном смысле, в качестве психологического символа, и давайте посмотрим, куда это нас приведет. Сначала мы отметим, что в индуистских писаниях, в Ведах, Пуранах и даже в философских рассуждениях и комментариях, само бытие постоянно описывается в образе океана. В Веде говорится о двух океанах, о верхних и нижних водах. Это океаны подсознательного, темные и непроявленные, и океан сверхсознательного, лучезарное и вечное проявление, но за пределами человеческого ума. Эти два океана и описывает Вамадева в последнем гимне четвертой мандалы. Он говорит о том, что медовая волна поднимается из океана, и посредством этой вздымающейся волны, которая суть Сома (amshu), человек достигает бессмертия; та волна или тот Сома есть тайное имя ясности (ghritasya, символ очищенного масла), это язык богов, это средоточие (nābhi) бессмертия.
Samudrād ūrmir madhumān udārad |
upāmshunā sam amritatvam ānat ||
ghritasya nāma guhyam yad asti |
jihvā devānām amritasya nābhi || (IV.58.1)
Полагаю, не может быть сомнений в том, что океан, мед, Сома, очищенное масло, по крайней мере в данном отрывке, являются психологическими символами. Несомненно, Вамадева не имел в виду, что волна или поток вина поднимается из соленых вод Индийского океана или Бенгальского залива или даже из пресных вод Инда или Ганги и что это вино есть тайное имя очищенного масла. Ясно, что он хочет сказать: из глубин нашего подсознания поднимается медовая волна Ананды или чистый восторг бытия, и именно благодаря этой Ананде мы можем достичь бессмертия; эта Ананда есть сокровенная сущность, скрытая реальность позади действий ума в его сияющей ясности. Сома, бог Ананды, и Веданта подтверждает нам это, есть то, что стало умом или чувственным восприятием; иными словами, все ментальные ощущения несут в себе тайный восторг существования и пытаются выразить эту тайну собственного бытия. Вот почему Ананда есть язык богов, которым они вкушают восторг бытия, это центр, средоточие, в который стянуты все движения бессмертного состояния или божественного существования. Вамадева продолжает: "Да выразим мы это сокровенное имя ясности, – то есть, да извлечем мы это вино Сомы, этот тайный восторг бытия; да удержим мы его в этом мировом жертвоприношении своими поклонениями или своей самоотдачей Агни, божественной Воле или Сознательной-Энергии, что есть Владыка бытия. Он есть Бык миров о четырех рогах, и когда он внемлет мысли души человека в ее самовыражении, то извергает это сокровенное имя восторга из его потаенного места".
Vayam nāma pra bravāmā ghritasya
asmin yajñe dhārayāmā namobhi |
upa brahmā shrinavach chhasyamānam
chatushringo avamīd gaura etat || (IV.58.2)
Следует, попутно, отметить, что поскольку вино и очищенное масло являются символами, то символично должно быть и само жертвоприношение. В гимнах, подобных этому гимну риши Вамадевы, завеса ритуала, столь изысканно сотканная ведийскими мистиками, рассеивается на наших глазах как туман, и нам предстает истина Веданты, подлинная тайна Веды.
Вамадева не оставляет нам ни малейшего сомнения относительно природы Океана, о котором он говорит; так, в пятой строке он прямо называет его океаном сердца, hridyāt samudrāt, из которого вытекают воды ясности, ghritasya dhārā; поток, продолжает Вамадева, постепенно очищаемый внутри умом и сердцем, antar hridā manasā pūyamānā. В заключительной строке он говорит о том, что все существование было троекратно установлено: сначала в обители Агни – которая, как нам известно из других стихов, есть Сознание-Истина, собственный дом Агни, svam damam, ritam brihat, – затем в сердце, в морских водах, что, очевидно, есть тот же океан-сердце, и наконец в жизни человека.
Dhāman te vishvam bhuvanam adhishritam |
anta samudre hridyantar āyushi || (IV.58.11)
Сверхсознательное, океан подсознательного, а между ними жизнь живого существа – такова ведийская идея существования.
Океан сверхсознательного есть та цель, к которой устремлены реки ясности, медоносные воды, а океан подсознательного во внутреннем сердце есть то место, откуда они берут начало. Эти верхние воды именуются словом Синдху которое может означать и реку, и океан, но в этом гимне оно несомненно означает океан. Обратим наше внимание на то, каким удивительным языком описывает Вамадева эти реки ясности. Он говорит вначале, что боги искали и нашли эту ясность, ghritam, трояко размещенную и скрываемую демонами пани в корове, gavi. Вне всяких сомнений, в Веде слово gau употребляется в двойном смысле: и как Корова, и как Свет; Корова есть внешний символ, Свет – внутреннее значение. Метафорический образ коров, похищенных и скрываемых пани, повторяется в Веде постоянно. Здесь, очевидно, подобно тому, как океан есть психологический символ (samudre hridi, океан-сердце), как Сома есть психологический символ и очищенное масло есть символ психологический, точно так же и корова, в которой боги находят очищенное масло, скрываемое там пани, должна символизировать внутреннее озарение, а не физический свет. В действительности, корова – это Адити, беспредельное сознание, скрытое в подсознательном, а тройственное гхритам (ghritam) есть тройная ясность освобожденного ощущения, открывшего свою тайну восторга, мыслящего разума, постигшего свет и интуицию, и самой истины, наивысшего супраментального видения. Это становится понятно из второй половины стиха (IV.58.4), где говорится: "Одну породил Индра, одну – Сурья, еще одну произвели эти боги согласно естественному развитию из Вены"; ибо Индра владычествует над мыслящим разумом, Сурья – над супраментальным светом, Вена есть Сома, властитель ментального восторга бытия, создатель чувствующего разума.
Мы можем также попутно отметить, что пани здесь безусловно должны выступать как духовные враги, силы тьмы, а не как дравидийские боги, дравидийские племена или дравидийские торговцы. В следующем стихе Вамадевы речь идет о потоках гхритам, о том, что они текут из сердца-океана, заключенные врагом в сотни темниц (загонов), дабы их нельзя было узреть. Конечно же, это не означает, что реки топленого масла – или же обычные воды, – вздымаясь из сердца-океана, или просто океана, удерживаются на своем пути нечестивыми и низменными дравидами, запираются в сотни оград, чтобы арии или арийские боги не могли даже взглянуть на них. Мы сразу же понимаем, что враг, пани, Вритра, в этих гимнах есть чисто психологическая концепция, а не попытка наших праотцев скрыть от потомков факты древней индийской истории в густом тумане запутанных и малопонятных мифов. Риши Вамадева пришел бы в ужас от столь неожиданного искажения его ритуальных образов. Вряд ли смысл станет нам яснее, если мы истолкуем ghrita в значении воды, а hridya samudra в значении восхитительного озера и предположим, что дравиды сотней плотин преградили воды рек, чтобы арии не могли взглянуть на них. Ибо если бы даже все реки Пенджаба вытекали из одного пленяющего сердце озера, то и тогда самым хитрым и изобретательным дравидам не удалось бы поместить потоки этих вод трижды в корову, а корову скрыть в пещере.
"Они вытекают, – говорит Вамадева, – из сердца-океана, заключенные врагом в сотню оград, они не могут быть увидены; я взираю на потоки ясности, ибо посредине них Золотой Прут. Полноводно текут они, словно быстрые реки, очищаясь внутри умом и сердцем; бегут эти волны ясности, словно животные, ведомые погонщиком. Словно бы на пути перед Океаном (sindhu, верхним океаном) могучие движутся, преисполненные мощной скорости, но ограниченные витальной силой (vāta, vāyu), эти потоки ясности; они подобны мчащемуся скакуну, который разбивает свои преграды, когда его питают волны". (IV.58.5-7)
С первого взгляда ясно, что это строки поэта-мистика, скрывающего от непосвященных их истинный смысл за покровом образов, которому он иногда позволяет стать прозрачным для взгляда, стремящегося увидеть суть. В этих строках он говорит о том, что божественное знание все время, не прерываясь, течет за нашими мыслями, но внутренние враги препятствуют его постижению, они ограничивают способности нашего ума, сводя их лишь к чувственному движению и чувственному восприятию, так что, хоть волны нашего существа и бьются о берега, граничащие со сверхсознательным, беспредельным, нервная деятельность нашего чувственного ума удерживает их, не давая раскрыть их тайну. Они похожи на управляемых, сдерживаемых уздою коней; только когда волны света вскормят их в полную силу, в стремительном порыве конь разобьет все препоны, и они свободно потекут к Тому, из чего выжимается нектар Сомы и рождается жертвоприношение.
Yatra soma sūyate yatra yajño
ghritasya dhārā abhi tat pavante || (IV.58.9)
Эта цель, кроме того, описывается как то, что исполнено меда, – ghritasya dhārā madhumat pavante (IV.58.10); это Ананда, божественное Блаженство. То, что эта цель есть Синдху, океан сверхсознания, становится ясно из последнего стиха, где Вамадева говорит: "Пусть будет нам дано вкусить ту медовую волну твою", – божественного Пуруши, Агни, Быка миров о четырех рогах, – "которая рождается в силе Вод там, где они сливаются вместе".
Apām anīke samithe ya ābhrita |
tam ashyāma madhumantam ta ūrmim || (IV.58.11)
Мы обнаруживаем, что эта фундаментальная идея ведийских риши находит свое выражение и в Гимне Творения (X.129.3-5), где так описывается подсознательное: "Вначале была лишь тьма, скрываемая тьмой, океан без ментального сознания... из него Единое родилось величием Своей силы. Оно вначале двигалось в нем как желание, и это было первым семенем разума. Властители Мудрости открыли в несущем то, что воздвигает сущее, в сердце они отыскали его через целеустремленное побуждение и мыслящий ум. Их луч был протянут по горизонту; было нечто вверху, нечто было внизу". В этих строках выражаются те же идеи, что и в гимне Вамадевы, но только без покрова образов. Из океана подсознания Единый поднимается в сердце, вначале как желание; он движется в этом океане-сердце как невыраженное желание восторга бытия, и это желание есть первое семя того, что позже проявляется как чувственный ум. Так боги находят способ создания сущего, сознательного бытия, из тьмы подсознания; они открывают его в сердце и проявляют через рост мысли и через целеустремленное побуждение, pratīshyā, под которым подразумевается ментальное желание, в отличие от первого туманного желания, возникшего из подсознательного в чисто витальных движениях природы. Сознательное существование, таким образом созданное ими, протягивается как бы горизонтально между двумя другими полюсами: внизу находится темный сон подсознательного, наверху – сияющая тайна сверхсознательного. Это и есть верхний и нижний океаны.
Ведийская образность проливает яркий свет на сходные символические образы Пуран, в особенности на знаменитый символ Вишну, спящего после пралайи (конца света) на кольцах змея Ананты в океане сладкого молока. Вероятно, можно возразить на это, отметив, что Пураны писались суеверными индусскими жрецами или поэтами, которые верили, будто причина затмений заключена в драконе, поедающем солнце и луну, а потому могли легко поверить, будто в периоды несозидания верховное Божество в физическом теле засыпает на физической змее в материальном океане настоящего молока, а следовательно, пустое это дело – поиск духовного смысла в этих сказаниях. Мой ответ на это заключался бы в том, что фактически нет нужды искать подобное значение, ибо эти суеверные поэты поместили его прямо на поверхности предания, где его может увидеть всякий, кто не пожелает оставаться слепым. Ибо они дали имя змею, на котором возлежит Вишну, это имя Ананта, а Ананта означает Бесконечный; тем самым они достаточно ясно показали нам, что образ этот есть аллегория и что Вишну, всеохватывающее Божество, в периоды между творениями почивает на кольцах Бесконечности. Что же до океана, то ведийская образность говорит нам о том, что это должен быть океан вечного существования, а океан вечного существования есть океан чистой сладости или, иными словами, чистого Блаженства. Ибо сладкое молоко (сам по себе ведийский образ) явно несет значение, по сути не отличающееся от madhu, меда или сладости, гимна Вамадевы.
Таким образом, мы обнаруживаем, что в Ведах и в Пуранах используются одни и те же символические образы; океан в них есть образ бесконечного и вечного существования. Мы также обнаруживаем, что образ реки или потока символизирует течение сознательного бытия. Мы обнаруживаем, что Сарасвати, одна из семи рек, есть река вдохновения, берущая истоки в Сознании-Истине. Это дает нам право предположить, что и другие шесть рек являются психологическими символами.
Однако нам не нужно целиком полагаться на гипотезы и косвенные доказательства, какими бы надежными и убедительными они ни были. Как мы увидели в гимне Вамадевы, реки, ghritasya dhārā, не есть потоки очищенного масла и даже не реки с обычной водой, но психологические символы, также мы находим и в других гимнах убедительные свидетельства образности семи рек. Чтобы показать это, я разберу еще один гимн, первый из третьей мандалы, сложенный риши Вишвамитрой в честь бога Агни; ибо в нем Вишвамитра говорит о семи реках языком столь же поразительным и недвусмысленным, как и язык, которым Вамадева описал реки ясности. В гимнах этих двух святых песнопевцев, в совершенно разных контекстах мы найдем точное повторение одних и тех же идей.
