Глава пятнадцатая
Вернувшись со стажировки, Алексей застал в отделе корифея ревизорского дела Виктора Федоровича Никитина. Корифеем его, сообразуясь с современными достижениями в ревизиях, отрекомендовал начальник отдела Калюжный. Ему, начальнику, Никитин как раз и докладывал о результатах только что законченной им ревизии, когда Алексей вошел в помещение отдела.
Рослый и плечистый, по возрасту года на три постарше нового сотрудника, экономный в движениях и высказываниях, он сразу же приглянулся вчерашнему студенту. Покорили сердце молодого человека также ненаигранное спокойствие и выдержка коллеги, его умение ценить время и терпение, как свое, так и собеседника, давать точную оценку вещам и явлениям окружающей жизни.
Будучи в конце войны демобилизованным из Действующей Армии в связи с серьезным ранением, он успел закончить краткосрочные курсы при торгово-кооперативном техникуме и наработать солидный стаж в должности инструктора-ревизора, выведя при этом за ушко да на солнышко не одного любителя поживиться за счет народного достояния.
В откровенных беседах с новым сотрудником Никитин ненавязчиво, приводя примеры из практики, просвещал его, к каким уловкам прибегают растратчики, чтобы замести следы своих темных делишек. Слушать его было интересно, поскольку даже о драматических моментах опытный специалист мог рассказывать с тонким юмором, словно за ними не стояли поломанные человеческие судьбы.
- Когда я пришел в отдел, - с тонкой иронической усмешкой повествовал Виктор Федорович, - здесь были одни старики, которые тянули служебную лямку еще при царском режиме, конечно, в других, тогдашних учреждениях. Помню, пригласил меня в свою командировку в качестве напарника, а точнее, мальчика на подхвате один дородный старикан в вельветовой куртке дореволюционного фасона, напоминающего одновременно и пиджак, и пижаму... Помню только, что по фасаду этого одеяния были нашлепаны сразу четыре кармана. Приезжает этакий ферт в райпотребсоюз, приказывает отвести ему особый кабинет, на худой конец - персональный закуток, и чтобы каждое утро приносили туда солидную посудину с чаем. В своих апартаментах неподкупный ревизор обкладывал себя со всех сторон массивными папками с документами - но это лишь для отвода глаз. Все свое внимание грозный ревизор сосредоточивал на журнале-главной... Есть, как ты знаешь, такая хитрая книга, куда заносятся все бухгалтерские записи дня. Сидит он, прихлебывает из кружки чай, утирает с лица обильный пот перекинутым через плечо полотенцем и старательно крыжит красным карандашом каждую запись в журнале. Акт заключительный списывает потом со своей прошлогодней копии, а на прощанье устраивает старшему бухгалтеру, который на своем деле зубы проел, инструктаж о том, как надо вести учет. Короче, каждый раз долбит как ворона клювом одно и тоже. И что уму непостижимо - на отчете перед правлением облпотребсоюза он свои выводы и предложения, то есть итоги ревизии, выкладывает настолько обтекаемо, настолько виртуозно, что никому из правленцев ни разу не удалось прищучить его на чем-нибудь.
- Сам посуди, - подводя итог, спрашивал новичка Никитин, -чему я мог научиться у этого живого памятника ветхозаветной старины? До всего приходилось додумываться своим умом, практикой. На мое счастье, в районах мне попадалось немало молодых, добросовестных и толковых бухгалтеров, которые в частных беседах просвещали меня, к каким уловкам прибегают современные жулики, чтобы напакостить да спрятать концы в воду. И таких добропорядочных работников - я убежден - сейчас в стране подавляющее большинство.
Между тем надвигалось время, когда начальник отдела Калюжный мог подозвать Алексея и своим бесцветным голосом проскрипеть ему:
- Ну-с, молодой человек, вам не кажется, что вы, как резвый орленок, засиделись в гнезде и вам не терпится испытать силу своих крыльев?..
А в силу того, что, по подсказке Никитина, право выбора объекта ревизии в отделе подчиненным предоставлялось только, когда начальство пребывало в добром расположении духа, а у новичка было пожелание, то он решил подстраховаться. Выбрав момент, когда они с Калюжным остались в отделе одни, Алексей подошел к столу шефа и, придав голосу как можно больше задушевности, заговорил:
- Николай Осипович! Мне, наверно, пора уже поехать в район, сверить с практикой знания, которыми нагрузили наши студенческие головы в техникуме.
- Нагрузили, говорите? А я ожидал, что вы скажете - знания, которые вы там, в учебном заведении, впитывали как губка... Ну, а что касается командировки, то у нас, как в каждом уважающем себя отделе, существует план. Согласно этому плану командировка ваш назначена на ...
Калюжный покопался в выдвижном ящике своего стола, вынул и раскрыл обыкновенную ученическую тетрадь.
- Та-ак, - протянул он, перемещая указательный палец по строчкам перечня фамилий. - Вам предстоит выезд через три дня на четвертый. А вот что касается пункта назначения...
- Как раз об этом, Николай Осипович, - тоном извиняющегося начал Алексей, - я и хотел бы поговорить с вами. Как вы знаете, у меня в городе нет жилья и нам с женой и сынишкой обитать приходится поврозь... Так вот, я и хотел попросить вас, нельзя ли мне поехать на ревизию в один из районов, соседних с моим родным?
Начальник с минуту размышлял. Потом, как показалось молодому человеку, безучастным тоном спросил:
- А семья ваша, если я не ошибаюсь, проживает в Кустарях?
И прежде, чем новичок успел подтвердить это, на лице руководителя отдела воцарилась улыбка удовлетворения:
- Так вам же назначен для ревизии райпотребсоюз в Гудково. Ближе к вашему дому там ничего нет, вы же знаете это...
- Точно, точно, Николай Осипыч! - закивал головой Алексей. Спасибо вам!
- Благодарность не по адресу: план составлял мой заместитель.
Так молодой муж и отец получил возможность аж целых пять выходных дней провести со своей Веруней и сынишкой - и, что немаловажно - благодаря этой счастливой случайности он мог советоваться со старшим Сафоновым относительно сложных вопросов, с которыми ему по молодости неизбежно приходилось сталкиваться при своей первой ревизии, не лишенной острых моментов.
Невзирая на то, что Алексея всего лишь пару дней назад перевели приказом по учреждению из стажеров в штат инструкторов-ревизоров, к нему, когда он отправлялся в свою первую самостоятельную ревизию, прикрепили для стажировки его бывшего сокурсника Федю Бояркина. Свежеиспеченный ревизор не возражал, тем более, что он знал Федю как добродушного, покладистого парня, еще в армии приученного беспрекословно исполнять повеления начальства. Да и нравом - душа вечно нараспашку - Федя молодому ревизору более чем импонировал. Что в бытность их студентами немного корежило Алексея, так это бесшабашная хвастливость, которая порой переливалась у Феди через край. Так, спросят у него, бывало, почему он до сих пор - парню перевалило за четверть века - ходит неженатым, а он в ответ, не без апломба:
- Терпеть не могу девиц, глядя, как они цену себе набивают да капризами изводят нашего брата... А возьми такую замуж, она только и будет знать, что точить тебя день и ночь - зарплаты, вишь, плутовке до получки никогда не хватает. То ли дело вдовушки - а их сейчас, после войны, хоть пруд пруди - что ни бабенка, то сущий клад: она тебя и чаем угостит, и ночевать у себя оставит... Потому как ломаться-то ей перед тобой - какой резон?
Покладистость Феди не только пришлась начинающему ревизору по нутру, она послужила ему чем-то вроде палочки-выручалочки, когда в самом начале ревизии в Гудковском райпотребсоюзе природная деликатность Алексея чуть было не загнала его в тупик... дело в том, что по инструкции ревизор, прибыв на место и предъявив руководству объекта ревизии командировочное удостоверение, обязан не мешкая закрыть и опечатать все торговые точки и склады. Новичок же наш, представив себе, как он будет врываться в лавку, вытуривать оттуда покупателей вместе с продавцом, короче - играть роль чуть ли не дореволюционного трактирного вышибалы, вдруг почувствовал нечто вроде приступа неврастенического малодушия. И кто знает, чем бы все это для него кончилось, если бы не спасительная мысль о напарнике.
- Слушай, Бояркин, - сказал ревизор официальным тоном, вложив в свой голос все мужество, которое он огромным усилием воли сумел наскрести в своей душе, - ревизия должна начинаться с закрытия и опечатывания всех торговых предприятий райцентра. Представь себе, что ты делаешь свою первую самостоятельную ревизию... Словом, я поручаю и полностью доверяю тебе выполнить эту процедуру честь по чести. Бери инструмент и можешь идти. Если кто будет сопротивляться, немедленно дай знать.
И Федя подчинился. Но какими глазами он посмотрел на руководителя своей стажировки! Сколько было в этом взгляде недоумения, покорности, отчаяния и Бог знает чего еще, когда он, взявшись за ручку двери, оглянулся на Алексея. Взгляд этот запомнился горе-ревизору Сафонову, наверное, до самого последнего его вздоха на этой грешной, непредсказуемой планете Земля.
Лавочные комиссии, привлеченные для проверки фактического наличия товаро-материальных ценностей в торговых предприятиях райпотребсоюза, закончили работу в разумные сроки, поскольку опыт в этой области человеческой деятельности у них был уже немалый. Сверку результатов с данными учета работники бухгалтерии также провели без задержек. Все райсоюзовские лавки и киоски к концу второго дня ревизии уже были открыты для торговли, поскольку все числившиеся на дату ревизии за материально-ответственными лица-ми товары в рознице оказались в целости и сохранности. Немного затянулась проверка оптового склада. Но там был организован отпуск товаров в розницу параллельно с ревизией, так что претензий со стороны покупателей и властей района к ревизору никаких не поступало. А это было главное, чего он опасался. Зато немало мо-роки доставил Алексею склад соли, которой не то теперешний председатель Донченко, не то его предшественники удосужились запасти на многие годы вперед. Узнал об этом ревизор случайно. Просматривая ведомости только что проведенной инвентаризации, он в одной из них обнаружил примечание: "Наличие соли записано по книжному остатку". Для молодого человека это было что-то новое - в техникуме о таких вещах педагоги даже не упоминали. "Как же это,- подумал он, - не перемеривая, не перевешивая, записать в наличие массу товара, который, может, наполовину растащили?"
Дело было после окончания рабочего дня, в конторе из персонала служащих остался только главный бухгалтер Алексей Иванович Сонкин, человек неказистого телосложения и с близорукими глазами: казенные бумаги он читал, поднося их к самому носу. Зато характер у него был - дай Бог каждому главбуху. Алексей уже успел убедиться - если Сонкин скажет своей помощнице, что ведомость на зарплату надо составить к пятнадцати часам, можно не сомневаться, что документ будет лежать на его столе в пятнадцать часов и ни секундой позже. Голоса Алексей Иванович на своих подчиненных никогда не повышал, да в этом и не было необходимости. Девчонки в бухгалтерии не столько боялись шефа, сколько уважали за усердное корпение над бумагами, которому он ежедневно посвящал по десяти-двенадцати часов, прихватывая порой и выходные. Или такой факт: когда однажды их подружка - картотетчица Зоя Касаткина опоздала на пять минут на работу и заметивший это строгий председатель правления Донченко начал ее публично отчитывать, Алексей Иванович встал из-за своего стола, подошел к начальству и твердым голосом проговорил:
- Григорий Опанасович, минуточку!.. Вы что, не знаете, что Касаткина - мать-кормилица? Вы что, не в курсе, что когда надо, она просиживает за картотекой сверхурочно столько, сколько надо? А вы с ней обращаетесь, как со злостной нарушительницей.
На что председатель тогда чертыхнулся и, пригрозив Сонкину: "Ладно, мы еще поговорим", скрылся в своем кабинете, громко захлопнув за собой дверь.
Как потом увидит ревизор, девчонки, подчиненные Сонкина, работали, как бы стараясь перещеголять друг друга в усердии и аккуратности. Начальство райсоюза могло получить в бухгалтерии справку по любому вопросу деятельности хозяйства, начиная от наличия денег на счету в госбанке и кончая кредиторско-дебиторской задолженностью. При этом Сонкин во всех случаях удовлетворял любопытство и своих руководителей, и проверяющих в считанные минуты.
Размышляя, как ему реагировать на злополучную запись в ведомости инвентаризации относительно наличия соли, Алексей обратился за советом к Сонкину. Тот, поразмыслив, ответил:
- С этой солью, будь она неладна, у меня постоянные разногласия с начальством. Я советую вам обратиться к председателю.
Глава правления Донченко, к дородной фигуре которого и солидному возрасту - ему было за пятьдесят - молодой ревизор еще не успел как следует привыкнуть, когда Алексей на другой день зашел к нему в кабинет, встретил гостя с официальной учтивостью:
- Ну, как вам у нас работается, Алексей Петрович? Обращение по имени-отчеству к нему, человеку, чувствующему себя ни много ни мало желторотым юнцом, чуть было не сбило ревизора с панталыку. Но он быстро овладел собой и со словами: "Как же это можно, Григорий Опанасович?" развернул на столе перед хозяином кабинета инвентаризационную ведомость. Донченко надел очки, прочел интересующую ревизора запись, снял очки, посмотрел на ревизора, не скрывая недоумения, вежливо осведомился:
- Здесь все правильно... Какие у вас претензии? - Так соль-то не перевешивали...
- Алексей Петрович, вы не знаете, сколько этой соли левит на складе.
- Почему не знаю?- Там написано, - ревизор кивнул на бумаги.
- По бумагам представления не составишь. Пойдемте, убедимся воочию.
И Донченко одел свой суконный картуз. Алексей заскочил в комнату заготконторы, где ему со стажером отвели место для работы, подхватил портфель со своими бумагами, присоединился к председателю.
Склад соли размещался в пакгаузе железнодорожной станции, в десяти-пятнадцати минутах ходьбы от правления райсоюза. Завскладом оказался на месте.
- Осмотрите на эту массу,- сказал Донченко, осклабившись, чем губа ею с небольшими усиками при этом приподнялась в обидной, как показалось ревизору, усмешке.
Представшая взору дотошного чиновника из области картина повергла его в уныние. Вместительный склад был забит солью под самую крышу. Потолка в помещении не было.
- Вы подойдите, потрогайте ее, - Донченко пнул соляную гору ногой. Звук получился как при ударе по каменной глыбе. И не мудрено: соль, как пояснил завскладом, скипелась, тем более, что ее не проверяли уже пять лет.
"Пять лет , - подумал ревизор-новичок.- Если какой-нибудь ушлый стукач-доброжелатель накапает в облпотребсоюз, что здесь соль как материальная ценность хранится бесконтрольно и что я отнесся к этому факту халатно, то моей репутации как ревизора - капут. Надо как-то выкручиваться".
- Григорий Опанасович, - проговорил Алексей, твердо глядя в глаза председателю, - я понимаю, что у вас есть дела поважнее соли. Но моя прямая обязанность как представителя областного органа контроля - обеспечить проверку наличия всех товаро-материальных ценностей. У меня к вам настоятельная просьба - выделить работников для проведения работ по перевешиванию соли.
Донченко нахмурился, а через пару минут, подумав, жестко произнес:
- Хорошо, Алексей Петрович... Я выделю вам людей.
И уже на улице, расставаясь с Алексеем - председателю надо было срочно явиться в райком партии - он спросил:
- Ну, вы довольны? - в голосе его ревизору послышались нотки ожесточения.
- И все-таки, - размышлял Алексей, - откуда у Донченко такая покладистость, даже в отношениях со мной, человеком, занимающим на лестнице чиновничьей иерархии едва ли не самую нижнюю ступень? Такой солидный мужчина, авторитету его у подчиненных можно только позавидовать - и вот на тебе, сдался, как говорится, без боя".
И тут молодой человек вспомнил рассказ своего нового знакомого - штатного ревизора Виктора Никитина, с которым они сошлись в облпотребсоюзе.
Так вот, по рассказу Виктора, года три тому назад, когда он был еще новичком в ревизорских делах, шайка злостных махинаторов едва не поломала ему жизнь. Главарем этой шайки, как потом оказалось, был Тарас Донченко, родной брат теперешнего председателя Гудковского райпотребсоюза. Когда Виктор приехал с ревизией на межрайонную базу облпотребсоюза, которой заправлял Тарас, и начал выявлять одну махинацию за другой, директор, то есть Донченко, опасаясь разоблачения, пошел на провокацию. Он велел подчиненному ему шоферу погрузить в полуторку мешок сортовой муки и отвезти ее в областной центр на квартиру к ревизору. В тот же день сообщник Тараса, заместитель начальника местного районного отдела НКВД Штукин выставил на околице городка двух милиционеров с заданием задержать машину с номерами, указанными махинатором Донченко, и направить ее к зданию отдела.
Встретив машину, Штукин тоном, каким привык разговаривать с преступниками, спросил шофера:
- Ты куда направлялся? - В областной центр... - Что у тебя в кузове?
- Сортовая мука. - Кому ты ее вез?
- На квартиру к областному ревизору.
- Так, ясно. Кусков, Петрунин, - приказал начальник милиционерам, - отправляйтесь в дом заезжих, задержите ревизора Никитина и доставьте его в следственный изолятор.
Обо всем этом Никитин узнал потом от жены милиционера Петрунина, которая приходилась ему дальней родственницей. И кто знает, чем бы кончилась эта опасная для ревизора история, если бы не находчивость Виктора Никитина. Он выпросил у одного из сокамерников, которого он расположил к себе рассказом о своем злоключении, листок бумаги и карандаш, написал письмо, адресованное в обком партии, в котором изложил обстоятельства своего задержания, сложил его фронтовым треугольником, и когда бедолагу вместе с другими арестантами переправляли в "черном вороне" в областную тюрьму, незаметно выбросил грустное послание на одном из людных перекрестков областного центра.
Нашлись добрые люди, письмо опустили в почтовый ящик и оно дошло до областных властей. Теплую компанию Донченко-Штукина разоблачили, начальника райотдела НКВД разжаловали в рядовые, а Донченко каким-то путем выкрутился. Когда Алексей приехал на ревизию в Гудково, бывший завбазой заявился туда же как раз в трудное время, когда на складе перевешивали соль. Тарас, вроде бы по делу, заходил и в комнату, где работал ревизор, разговаривал с сотрудницей райсоюза, но от Алексея-то не ускользнуло, каким хищным взглядом то и дело косился на него бывший махинатор...
Из-за хлопот, вызванных перевешиванием соли, у Алексея сорвалась поездка домой, в Кустари, которую он запланировал на первое же воскресение по приезде в Гудково. А он еще в областном городе заскучал по Веруне, по сынишке, которому он заранее накупил игрушек, а главное - ему посчастливилось с помощью спекулянтки, знакомой тетушки Катерины, достать шикарный детский костюмчик из дефицитного в то время вельвета.
Узнав случайно, что завхоз Гудковского райсоюза направляется в леспромхоз, расположенный неподалеку от Кустарей, молодой человек обрадовался, и поскольку запряженные райсоюзовским мерином дрожки уже стояли у крыльца правления, напросился к командированному в попутчики. Своему напарнику Феде он порекомендовал заняться проверкой документации чайной.
Заявившись в родные пенаты, любящий муж и отец застал дома одну лишь маманю. У нее, когда Алексей обнял старушку, отнялся было язык от неожиданного появления сынули. А может она просто притворялась - такое в последнее время сородичи замечали за ней.
Потом Степанида Ивановна начала суетиться - чем угостить свое кровное дитя, ставшее дома редким гостем. Алексей усадил родительницу за стол, сам сел напротив, попросил ее рассказать, что дома нового, как жизнь, как здоровье отца. Но маманя никак не могла собраться с мыслями. Тогда сын посоветовал своей родимой прилечь отдохнуть, а сам направился в ясли, чтобы отпросить Генулю по случаю своего приезда домой. Молодой палаша опасался, что сынишка не узнает его, однако поскольку юный отпрыск уже привык к тому, что родитель восходит на его горизонте реже молодого месяца и, по-видимому, крепко запомнил эту его особенность, он сразу; как увидел отца, стал проситься к нему на руки. Дома ребенок не мешкая устремился к новым игрушкам, которые пала загодя разложил в горнице на низенькой скамеечке. Одной ручонкой он вцепился в новенький пластмассовый автомобильчик, другой - в нарядную книжку. Соскучившийся по ребенку молодой папаша усадил его на родительскую кровать, сам стал перед ним на колени и начал объяснять картинки в книжке. Это увлекательное занятие отца с сыном прервала Степанида Ивановна, которая забрала ребенка, чтобы покормить его только что сваренной на керогазе манной кашкой...
Что показалось Алексею немного странным - Веруня, заявившись домой после работы, не устремилась, как бывало, с искрой в очах к мужу в объятья. То ли она привыкла к тому, что встречи у супругов были краткими, а разлуки долгими, то ли повлияла неприятность, которую она пережила на работе - главбух сделал ей какое-то замечание. Ночью, когда муженек с чувством приласкал супругу, она отошла, стала рассказывать, как они с сынулей скучают по нему - мужу и отцу, как ждут не дождутся того дня, когда они все трое заживут вместе.
- Хорошо хоть,- с грустью в голосе проговорила Веруня, - что ты этот месяц по крайней мере по выходным будешь заявляться домой... Все полегче будет на душе.
Утром, расставаясь, Алексей не мог не отметить про себя, что женушка его стала как бы взрослее, серьезней и ... печальней. Выйдя за ворота, глава семейства вспомнил: Веруня, кажется, даже не порадовалась - или не показала виду - когда он вручал ей свою первую ревизорскую зарплату, хотя она почти вчетверо превышала ее месячный оклад...
А когда молодой ревизор поспешным шагом топал по Большому тракту в сторону околицы села в надежде изловить там какую-нибудь полуторку, направляющуюся в сторону Гудково, его близоруким глазам померещилось, что далеко впереди путь пересекает женская фигурка, до боли живо напоминающая его запретную любовь Аллу, которая, как он узнал от Веруни, недавно разрешилась от бремени мальчиком. Неужто его сыном, подумал невольный любовник со смешанным чувством радости за Аллу и тревоги за себя и Веруню. Сказать, что у подпольного папаши в тот момент забилось ретивое - было бы, наверно, преувеличением. Просто он потом, дорогой, все пытался представить себе, как он будет вести себя со ставшей ему близкой женщиной, когда рано или поздно доведется встретиться с ней - с глазу на глаз или на людях.
Добравшись до Гудково и расплатившись с шофером, Алексей, как говорила его маманя, в первую голову направился на соляной склад. Его уже начинала одолевать совесть за то, что он легкомысленно обрек ни в чем не обязанных ему рабочих райсоюза на тяжелый и не-благодарный труд. Он вспомнил, как уже на второй день перевешивания соли на складе к нему заявился один из рабочих, грузчик Боков. Богатырского телосложения и, видать, недюжинной силы, он чуть ли не с мольбой в голосе начал увещевать ревизора:
- Ну, на что она вам сдалась, эта злосчастная окаменевшая соль, будь она не ладна? Она даже лому не поддается, мы каждые полчаса меняемся с напарником и все равно выбиваемся из сил.
Ревизор, застигнутый жалобой работяги врасплох, встал из-за стола, поздоровался с посетителем за руку, зачем-то спросил:
- Вас по батюшке-то как величают?
- Егорыч, - недоумевая, к чему клонит ревизор, ответил грузчик.- Семен Егорыч.
- Дорогой Семен Егорыч, - как можно душевней проговорил Алексей. - Поверь, мне самому всё это неприятно. Но такая у меня собачья служба. Меня обязывают все дотошно проверять, но я не предполагал, что этим я буду причинять неприятности людям. Обещаю, что я что-нибудь придумаю. А пока мой совет - не перегружайте себя, вас никто не гонит. Чаще отдыхайте, экономьте силы.
Разговор этот состоялся у Алексея во вторник, накануне его поездки домой. Если сегодня, в четверг, он не встретится с людьми, они сочтут его балаболкой-пустословом.
К удовлетворению ревизора, рабочие встретили его дружелюбно,- когда он пришел, наконец к ним на склад и поздоровался со всеми за руку.
- Ну, братцы,- сказал Алексей,- я, кажется нашел способ, как избавить вас от этого... этого мартышкина труда - так, кажется это называется?
Рабочие даже не удостоили чиновника ответом. Ему ничего не оставалось, как приступить не мешкая к делу,
- Давайте сделаем так,- сказал он, обращаясь к заведующему складом. - вы помните, какой примерно объем имела соль перед на-чалом перевешивания?
- Так вот же отметины, которые образовались на стенах от долгого хранения.
- Отлично,- сказал Алексей и, попросив метр, поднялся на лестницу. Вдвоем с завскладом они быстро замерили высоту прежнего объема соли, а затем длину и ширину. Потом, взяв ведро с известным объемом, ревизор определил удельный вес соли. Минут через двадцать, произведя несложные расчеты, он уже смог назвать примерную цифру тоннажа.
- Какое количество числится за вами по учету? - спросил Алексей у завскладом. Тот раскрыл складскую книгу, показал ревизору.
- Ну вот, - сказал тот с удовлетворением. - расхождение не превышает трех тонн. Это намного меньше, чем полагается вам на естественную убыль. Так и запишем - соль у вас в полной сохранности.
- А как быть нам, - ничего не поняв из разговора начальства, спросил рабочий Боков.
- Как быть вам... - задумавшись, проговорил областной чин. -Вам я упрошу председателя предоставить дополнительный день отдыха.
- Лучше бы вы распорядились выдать нам по бутылке...- как бы шутку сказал один из рабочих.
- Лады... попробую договориться с начальством.
Слово свое областной ревизор сдержал. Донченко выделил не-обходимую сумму из своего хитрого, как его называл Сонкин, фонда.
Чем детальнее областной ревизор знакомился с бухгалтерскими документами, с постановкой учета в Гудковском райпотребсоюзе, тем сильнее овладевало им беспокойство - а что, если он не раскроет в работе хозяйства никаких огрехов и ему нечего будет писать в заключительном акте, не о чем будет докладывать своему непосредственному начальнику Калюжному, а главное - на обязательном отчете перед правлением облпотребсоюза? Он слышал, что председатель правления Протасов - могучего сложения дядек за пятьдесят с густыми бровями и пышной сивой шевелюрой - был феноменально строг и придирчив к докладам своих чиновников, и особенно инструкторов-ревизоров. В конце концов, ему, областному ревизору, никто не воспретит воспользоваться фактами нарушений, обнаруженными работниками райсоюза в подопечных сельпо. И он потребовал их акты.
А стажеру Феде - Алексей не мог не видеть этого - не терпелось доложить своему старшому о результатах проверки работы чайной. Но его шефу-наставнику пришлось немного поманежить своего подопечного, потому что Алексею требовалось время, чтобы вникнуть в сущность оптовых операций райсоюза, нащупать те их слабые звенья, где морально нестойкие люди могут попытаться погреть руки.
Наконец, когда Алексей и Федя однажды остались вечером одни в комнате заготконторы, ревизор предоставил своему помощнику возможность высказаться.
- Ну, как, Федя, - в шутливом тоне спросил старшой, - судя по твоему озабоченному виду, ты обнаружил в чайной жуткие злоупотребления?
- А чего ты скоморошничаешь? - обиделся стажер. - Если не доверяешь, занялся бы чайной сам.
- А мне тамошняя бухгалтерша не приглянулась - она, по-моему, очень нервная особа.
- Что правда, то правда - здоровье у Лиды подкачало...
Алексей вспомнил: высокая, худая, с удлиненным, болезненного вида лицом и бдительно-настороженным взглядом горящих глаз, бухгалтерша Лида смотрела на ревизора, когда он зашел зачем-то в комнату бухгалтерии чайной, с таким видом, словно боялась, что он уличит ее в чем-то предосудительном. На Федю она произвела несколько иное впечатление.
- Мне, - делился он со своим шефом, - еще ни разу не приходилось встречать женщину, которую мне было бы так же жаль, как ее. Ну, ты сам посуди: живет она у какой-то скупердяйки-бобылки, которая дерет с нее неимоверную плату. Она одна воспитывает ребенка трех лет - и все это на одну зарплату. Ну, а ты сам знаешь, сколько сейчас платят счетным работникам. Наверно, до революции нищим подавали больше.... А между тем она работает не по часам, а сколько надо, чтобы в учете у нее был полный ажур. Хотя дается ей это нелегко. Ты видел, какое у нее испитое лицо?
Худобой своей, как вскоре узнал Алексей, Лида была не в меньшей степени обязана корыстному отношению к ней ее шефа, завчайной, чем сверхурочной работой, к которой, кстати, ее никто не принуждает.
- А как по-твоему, - спросил Алексей своего сердобольного помощника, - шеф-повар Федюнин норм раскладки блюд не нарушает?
- Я просматривал книгу жалоб и предложений - она висит в обеденном зале на видном месте. Записей в ней - раз, два, да и обчелся... Да, - спохватился вдруг Федя, - шеф-повар у них одной странной причудой прославился: в суп своим клиентам он наряду с порцией мяса обязательно косточку небольшую кладет. Я спросил его, мол, зачем это? А он в ответ - ну ты не можешь себе представить, как ракипятился! Вы что, говорит, клиентов наших не знаете? Они мясо-то из супа выудят, съедят, а потом повара требуют, оплошность ему в вину ставят, дескать, мясо положить забыл. А когда кость налицо, я хитрована в момент к стенке припру.
Алексей посчитал, что простодушная уловка повара Федюнина-мелочь, не достойная внимания. Главная беда - это то, что в столовках так называемого общепита, готовивших пищу по спускаемым обеды всегда бывали безвкусными и малопитательными. Начальство же оправдывало это тем, что, дескать, казенную кухню и пекарню учесть никому еще не удавалось. А казенным в то время было все, включая и самого человека, его жизнь.
Областным ревизорам шеф-повар Федюнин старался угодить. Так, дольки картофеля, прежде чем бросить на сковородку, он, не ленясь, нарезал в форме миниатюрных шестеренок, но от безвкусного комбижира, которого шеф наливал в сковородку не жалея, областного чиновника Сафонова, выросшего на простой крестьянской пище, почти всегда тошнило. Поэтому он предпочитал завтракать блинами, которые зачастую оказывались либо пригорелыми, либо холодными.
...Кстати, к вопросам, связанным с положением дел в чайной, Алексею вскоре невольно пришлось вернуться снова. И вынудила его сделать это никто иной, как законная супруга заведующего общепитовским предприятием райпотребсоюза Любодеева.
...Алексей после работы сидел в одиночку в обеденном зале чай-ной, поглощал без всякого аппетита свой ужин, состоявший из холодного гуляша с пшенной кашей, когда к его столу подошла высокая пожилая женщина со страдальческим выражением на лице, одетая в старомодный сак и накрытая такой же старомодной шалью, и чопорно представившись:
- Я - Любодеева, жена заведующего этим заведением, - спросила:
- Вы разрешите присесть?
Алексей вскочил, подставив женщине стул, вежливо осведомился:
- Чем обязан?
- Извините, мне неудобно говорить, - скороговоркой, как будто боясь куда-то опоздать, затараторила посетительница, - но мне не к кому больше обратиться... Я уже всех начальников обошла, но он, дьявол, всех, кого нужно, подкупил...
На глазах женщины выступили слезы.
- Успокойтесь, прошу вас, - волнуясь, проговорил Алексей. -Может, вам принести воды?
- Спасибо, не надо. Слушайте, для меня это очень важно. Он спутался со своей бухгалтершей, живет с ней, как со своей женой...
- Кто? - все еще недоумевая, спросил Алексей.
- Да муж, муж мой, заведующий чайной. Разве я не сказала? Тут несчастная тихо заплакала, проговорила сквозь слезы:
- У меня к вам просьба: разведите вы их. Пусть ее переведут на другое место. Иначе он совсем одуреет, уйдет от меня...
Тут женщина как бы замкнулась в себе и, как бы почувствовав, что ничего больше к сказанному добавить не может, с мольбой в глазах уставилась на областного ревизора, словно на свою последнюю надежду. Алексей как мог успокоил жалобщицу и, подождав, пока она накроется шалью, проводил ее до выхода из чайной.
Ночью после странной встречи Алексей долго не мог уснуть. Перед его внутренним взором вырисовывался облик новоявленного ловеласа. В сущности он, завчайной, был уже старик - высокий, сухопарый, с грязно-серым ежиком на голове и такими же усами - который то и дело справлялся у областного ревизора, удовлетворяет ли его питание, не желает ли он, чтобы ему приносили обед в номер дома заезжих, которым он заведовал по совместительству. Хотел понять ревизор и мотивы поведения бухгалтерши чайной, на которую положил глаз любвеобильный, хотя уже и порядком изношенный деятель общепита райцентра. Женщина за тридцать, чуточку, пожалуй, долговязая, с заострившимися чертами недоброго лица и постоянно настороженным взглядом горящих тревожным светом глаз - что, спрашивал себя Алексей, толкнуло ее на связь с неопрятным стариком? Соучастие в махинациях, к которым склонял ее шеф? Но результаты ревизии, проведенной в чайной стажером Федей, свидетельствовали о том, что все товарно-финансовые операции там совершались по установленным правилам. Может, Любодеев помогал своей подчиненной, которую он сделал наложницей, из своего кармана? А в помощи она нуждалась: у нее, матери-одиночки, был ребенок, а прокормиться с ним на мизерную зарплату счетного работника в то время было вряд ли возможно.
О том, что завчайной ведет себя по отношению к подчиненным ему женщинам нечистоплотно, областной ревизор мог бы догадаться уже давно, хотя бы по осторожным намекам главбуха райсоюза Сонкина. Однако поскольку вникание в моральные качества работников ревизуемых объектов в обязанности ревизора облпотребсоюза не входило, Алексей до поры, до времени старался не придавать значения сплетням и слухам, тем более, что до неожиданной встречи с женой завчайной служебных забот ему и без того хватало. Однако после беседы с Любодеевой, которая не на шутку всколыхнула душевное равновесие ревизора, он уже отмахнуться от неприятного ему вопроса не мог. Неприятным этот вопрос был для него уже потому, что он не видел реальных путей его разрешения. Не будешь же делать на аморального типа начет как на растратчика? И хотя ущерб, на-носимый нравственно ущербными людьми, казался Алексею не менее тяжким злодеянием, чем растрата, но кто-то наверху был, по-видимому, на этот счет иного мнения.
Ну, как в таких случаях поступать ревизору? И тут Алексей вспомнил: супруга завчайной проговорилась, что муж у нее - член партии. Чего проще, подумал было областной чиновник, - пойти в местный райком партии, рассказать о поступившей к нему жалобе на аморальное поведение их подопечного и попросить принять меры. Да, но ведь жалобщица проговорилась, что она обошла уже все районные власти - и райком, и райисполком, и даже чуть ли не прокуратуру, но тамошние головки якобы оставили ее жалобу без последствий.
Да тут еще память ревизора воскресила ему облик Коровина - второго секретаря райкома партии у него на родине в Кустарях, секретаря, который, находясь на вершине районной власти, чуть ли не у всех на глазах чинил беззакония куда более тяжкие, чем какой-то завчайной. И все сходило ему с рук...
В ту ночь, когда ревизор Сафонов обдумывал сложившуюся вокруг руководства гудковской чайной ситуацию, он не мог заснуть до рассвета. Но зато его в конце концов осенило: он отыскал решение, которое не могло не возыметь действия. Утром, заявившись в райпотребсоюз до начала рабочего дня, он прошел прямо в кабинет Донченко, поскольку знал, что тот уже давно взял за обычай приходить на работу не менее, чем за полчаса до урочного срока. И хотя в то утро председатель встретил его не очень приветливо, ревизор нашел в себе силы духа пересказать главе проверяемого пред -приятия все, что он узнал от супруги заведующего чайной об аморальном поведении одного из руководящих работников райсоюза. И когда Донченко, как это водится, начал было прибегать к отговоркам, заявив, в частности, что, мол, личная жизнь подчиненных ему работников в перечень вопросов "его епархии" не входит, Алексей все же уложил строптивого собеседника на обе лопатки.
Направившись к выходу из кабинета, он в дверях обернулся и с тонкой улыбочкой на устах проговорил:
- Григорий Опанасович, вы же знаете, я имею право на заседании правления облпотребсоюза, когда будут обсуждать итоги ревизии, поставить вопрос о ваших упущениях в работе с кадрами. Но я, так и быть, вопрос этот поднимать не буду. Как говорится, рука руку моет...
И Алексеи мягко прикрыл за собой дверь.
Уже перед самым отъездом в областной центр главный бухгалтер Сонкин проинформировал областного ревизора, что Донченко подписал приказ об освобождении Любодеева от занимаемой должности. На его место назначен на этих днях относительно молодой инструктор-ревизор райсоюза Панюшкин, которого Алексей успел узнать как исполнительного работника и стойкого ненавистника всякого рода аморалок...
О главном бухгалтере Гудковского райпотребсоюза Сонкине у ревизора первоначально сложилось впечатление как о скромном службисте, о котором можно сказать: он и место, которое он занимает, обоюдно довольны друг другом. Но однажды у Алексея состоялся с шефом бухгалтерии разговор, который заставил областного чиновника изменить представление о своем подопечном: тот, оказывается, был исполнен гордости за хозяйство, деятельность которого он отражал в своих гроссбухах.
Дело было после окончания узаконенного рабочего дня, ревизор и ревизуемый остались в помещении бухгалтерии одни.
- А вы знаете, - подал вдруг голос Сонкин, - в характере нашего шефа, Донченко, есть коммерческая жилка... Ныне это большая редкость.
Алексей вопросительно посмотрел на собеседника.
- Вы же видели, - с достоинством пояснил главбух, - у нас и в продмаге и в продовольственных ларьках торгуют копченой и вяленой рыбой - лещом, воблой, таранью...
- Видел и радовался за жителей райцентра и района в целом, -отозвался ревизор.- У них есть хоть чем-то разнообразить свой стол.
- Вот и я об этом. А у вас в областном центре, да и в любом районе области даже ржавой селедки порой днем с огнем не сыщешь.
- Что ж, известно - не место красит человека... Мало еще у нас инициативных людей в торговле.
- Дело не столько в людях, сколько в законах. Вы, наверно, не знаете, как райфинотдел мутузил нашего председателя...
- За что?
- За то, что рыбу на Арале за наличные покупаем. Говорят - мы спекуляцией занимаемся. А дело-то все в том, что Минфин с таких операций налогов ни копейки не получает, а у них финансовый план горит.
Ревизору почему-то наскучил затеянный Сонкиным разговор, поскольку он еще у себя в Кустарях наслушался жалоб кооператоров на нелепые инструкции и наставления, которые мешали людям жить и работать, руководствуясь прежде всего здравым смыслом. И он решил настроить беседу на более легкую волну.
- А вы знаете, коллега, - сказал Алексей, стараясь изобразить на лице беззаботную улыбку, - на что я обратил вникание, когда впервые заявился в вашу контору:
- Ну?..
- На то, что у вас тут не бухгалтерия, а настоящий девичий цветник...
Сонкин оторвал голову от бумаг, посмотрел на ревизора, не без гордости присовокупил:
- Кстати, и не такой уж заурядный цветник, есть из чего выбрать, - и он начал перечислять достоинства каждой из своих сотрудниц.
- Так что вы напрасно наших девушек недооцениваете,- заключил он. Ревизор, подыгрывая собеседнику, притворно вздохнул:
- Увы и ах, вы же, наверно, в курсе, что я уже давно не жених.
- А то, что половину наших девчат война обездолила мужским вниманьем, вы в расчет не берете? - переходя на серьезный тон, возразил Сонкин. - Тем более, что вы в командировке, жена за вами не бегает...
- Ну да, - не сдавался Алексей, - приглашу я вашу бухгалтершу опта в кино, а вы завтра - звяк в облпотребсоюз: кого, мол, вы нас уму-разуму учить присылаете, ревизор-то ваш ведет себя как бабий прихвостень...
- Ну, что я вам могу возразить? По-моему, вам бы не помешало вспомнить притчу о премудром пескаре...
Уходя из конторы - час был уже поздний - главбух пробубнил: Чем пылью-то с наших архивов дышать, проводили бы вон Лиду, бухгалтершу заготконторы - она в такую глухую пору боится возвращаться домой одна.
Не думал Сонкин, что ревизору, который представлялся ему этаким блюстителем нравственности, эту миссию - великодушного провожатого - вскоре все же придется взять на себя, хотя, увы, и не по своей инициативе...
По инструкции, очерчивающей круг обязанностей ревизора, он в процессе ревизии должен завязывать контакты с властными структурами на местах. Работая в Гудково, Алексей, вспоминая об этой своей обязанности, руководствовался, увы, не казенной инструкцией, а теми впечатлениями, которые отложились в его мозгу и душе в юности под влиянием молвы и личных контактов с людьми, которые обладали той или иной властью над ним, его ближними и всеми простыми односельчанами. Естественно, что его симпатиями пользовались разве что единицы из круга тех, кто имел право помыкать им, порой не считаясь в его человеческим достоинством. Скорее всего, видно, в силу именно этих причин областной ревизор не спешил идти стучаться в высокие двери райцентра Гудково.
С тяжелым сердцем заставил себя Алексей отправиться в один ненастный день в районный отдел наркомата внутренних дел, да и то потому, что служебная обязанность заставила. Дело в том, что во время ревизии кто-то ночью обчистил ларек райсоюза на вокзальной площади поселка, торговавший табачными изделиями да немудрящей галантереей - пуговицами, запонками, лентами... Отвечать за кражу должна была и милиция, поскольку на вокзальной площади был предусмотрен ее пост с круглосуточным дежурством. Между тем время шло, заявление о краже руководство райсоюза направило в органы без промедления, а милиция почему-то не чесалась. Вот главбух Сонкин и намекнул ревизору:
- А может, Алексей Петрович, ваш авторитет подействует... Все-таки как-никак вы - представитель области.
Алексею и самому хотелось прозондировать отношение милицейских к вопросам сохранности кооперативной собственности.
...Когда ревизор вошел в двухэтажное кирпичное здание с соответствующей вывеской, постового в дежурке не оказалось. Поколебавшись - кто их знает, какие у них тут порядки - он решил подняться на второй этаж. В длинном коридоре посетитель толкнулся не меньше, чем в десяток дверей. Все они оказались либо запертыми, либо скрывали за собой заставляющую человека недоумевать пустоту. Лишь из-за одиннадцатой доносились громкие голоса, какие можно услышать, когда возбужденные спорщики теряют над собой контроль. На стук Алексея в дверь никто не ответил. Когда, открыв дверь, он вежливо попросил разрешения войти, его взору предстала такая картина: рослый милицейский в начальнических погонах, верно, только что вскочивший со своего кресла, с разгоряченным лицом, размахивая руками, орал, по всей видимости, на своего подчиненного, который отвечал шефу языком, ничем не уступающим ему в насыщенности бранными словами.
Увидев в дверях постороннего, начальник на какие-то секунды словно онемел, а придя в себя, заорал:
- Вон отсюда, сукин сын, к чтобы я ноги твоей здесь не видел! У выскочившего, не помня себя, на улицу обескураженного ревизора на протяжении трех кварталов, отделявших милицию от райсоюза, продолжала звучать в ушах угроза рассвирепевшего горлопана в погонах:
- Ты что - хочешь, что б я тебя засадил? Так знай - у нас это дело не заржавеет...
С тех пор бедолага ревизор несколько лет, завидев здание с пугающей вывеской "Райотдел НКВД", непроизвольно старался переходить на другую сторону улицы. Неприятное впечатление произвело на него и содержимое кабинета энкавэдэшного шефа в Гудково. Все стены помещения с пола до потолка были заставлены штабелями разноформатных чемоданов, видимо, конфискованных стражами порядка у снятых с поездов спекулянтов, которых милицейские именовали меж собой не иначе как сявками, и которые через четыре десятилетия будут величать себя сначала робко, а потом во всеуслышание "новыми русскими".
"Почему работники правоохранительных органов, - рассуждал впоследствии Алексей, - прячут добро: одежду, обувь и другие самые необходимые в быту вещи, в которых в нищую послевоенную пору так нуждался народ? Неужто они извлекают корысть даже из нужды и горя народа?"
Когда ревизор Сафонов начал уставать от официальных, казенных, как он их называл, встреч и собеседований, его потянуло к простому, ни к чему не обязывающему общению с кем-либо из простых людей - местных жителей. Как-то так получилось, что, когда он, выжатый как постирушка в руках прачки, возвращался после ревизорских дотошных проверок и собеседований в дом заезжих, ему стало нравиться нет-нет да и перекинуться парой-другой фраз со скромной, неприметной для беглого взгляда, худенькой черноглазой девушкой Ниной дежурной дома. Ревизору здесь начальство райсоюза, скорее всего из корыстных побуждений, выделило одноместный номер. Как потом оказалось, моложавой на вид девахе было далеко за двадцать, она была почти ровесницей ее клиенту, но по се словам она не выходила замуж. Впрочем, Нина могла и слукавить - с такими случаями Алексей в свои двадцать пять лет сталкивался неоднократно. В условиях послевоенного дефицита в женихах, неоднократных женитьб уцелевших ребят, такие явления как соломенная вдова стали чуть ли не нормой.
Уже в первые дни своего пребывания в доме заезжих Алексей стал замечать, что Нина по вечерам зачастила в его номер. Началось это еще до того, как супруга завчайной Любодеева нанесла ревизору визит, чтобы пожаловаться на грехи своего благоверного.
...Нина заходила, каждый раз делая вид, что она прибирается в комнате, поправляет постель, а то и просто ожидает его с тем, чтобы он помог ввинтить в цоколь более светлую лампочку. Алексей, конечно не мог не подумать, что девушку ему как бы подсовывает Любодеев, чтобы замазать ревизору глаза. Правда, опасения подобного рода молодого человека не волновали: он знал, что на провокации такого пошиба он не клюнет, поскольку распущенность в интимных делах ему всегда претила. Другое дело - пользуясь тем, что простодушная девушка относится к нему с искренней доброжелательностью, постараться ответить ей тем же и, вступая с ней в непритязательные балачки, заставить себя расслабиться и таким путем хоть немного отдохнуть от постоянного напряжения - кому от этого будет урон? Его Веруня к таким вещам относится спокойно. Она доказала это, узнав о пристрастном отношении к мужу своей подруги Аллы, а особенно о том, что ее Алексей умеет держать свое сердце в узде.
Так или иначе, молодой человек не только приветствовал теплое отношение к себе добросердечной служительницы дома заезжих, но и не чурался в беседах с ней безобидной фамильярности, шутливых знаков приязни. Так, когда Нина, видя, что Алексей Петрович, как она звала постояльца, припозднился с возвращением в дом заезжих, а чайную вот-вот должны были закрыть, принесла и поставила ему на столик ужин, ревизор, ценя такое великодушие, шутливо обнял заботливую дежурную и даже расцеловал ее в обе щечки.
Словом, дело у областного командированного и дежурной по дому заезжих шло к тому, чтобы стать хорошими друзьями, вплоть до той степени доверительности, когда женщина позволяет в отношениях с мужчиной некую вольность. Однажды, задержавшись на работе чуть ли не до полуночи, Нина подошла к столику, за которым Алексей собрался полюбопытствовать, о чем пишет местная газетенка, и тут странно притихла, что называется, встала над душой.
- Ты, Ниночка, что-то хочешь сказать?
- Я...- девушка замялась. - Мне пора уже домой...
- Ну, так и ступай... Или тебя что-то держит?
- Н-нет... Впрочем, да. Вчера в эту пору нашу работницу, ученицу повара, какие-то хулиганы остановили на улице, приставать начали..,
- Понял, - сказал Алексей, вставая с табуретки, - на хулиганов мы управу найдем. Живешь ты далеко?
- Да не близко... С полчаса ходьбы.
- Пошли!
Дорогой, наверное, чтобы не молчать, девушка начала рассказывать о своих родителях, живших за пределами станционного поселка, на водокачке, и как ей, когда она поступила на работу в дом заезжих, приходилось пешком проделывать ежедневно по две версты туда и обратно.
- И не страшно было ходить? - спросил провожатый, хотя думал скорее о том, зачем его спутница сейчас все это рассказывает ему.
- Я тогда еще простушка была,- беззаботно проговорила Нина, -не понимала, чем мне пустынная дорога может грозить...
- И когда же ты это поняла?
- Когда меня по дороге домой изнасиловали, вот когда!.. - с вызовом отчеканила девушка. Она вдруг забеспокоилась, засуетилась, начала раскаиваться:
- Ой, дура я, дура... Зачем я все это вам рассказываю, со стыда сгореть можно...
Алексею надо было бы сообразить - его долг сейчас в том, чтобы утешить спутницу, выразить сочувствие, обнадежить, убедить, что она еще молода, хороша собой, что счастье еще придет к ней, не надо только терять надежду... Однако вместо этого он остановился, неуклюже выпалил:
- Ниночка, скажи, а ты не боишься, что и я с тобой что-нибудь сделаю?
- Со мной? - как-то странно усмехнулась девушка. - Да после того, как я узнала вас поближе, как полюбила...
И - после небольшой заминки:
- Да Боже мой, берите меня, делайте со мной, что хотите... Сделав это стихийное признание, Нина закрыла лицо руками, ударилась в раскаяние:
- Ой, что это я разболталась... Алексей Петрович, ради всего святого, не слушайте вы меня, а то такое обо мне подумаете...
Алексея неожиданное признание девушки заставило стушеваться. Овладев собой, он почему-то подумал: "Странно - в устах другой дочери Евы от такого признания разило бы непристойностью и бесстыдством, а это простодушное создание хочется заключить в невинные объятья и сделать для нее что-то хорошее-хорошее, чтобы она поверила в доброту людей".
Алексей не придумал ничего более оригинального, чем ласково обнять девушку, легонько прижать ее спиной к своей груди и начать неторопливо поглаживать по голове, которую Нина прислонила к его плечу. Молодому человеку даже примерещилось, что он сейчас обнимает свою Веруню - еще не жену, но уже невесту, желанную и готовую отдаться ему...
Потом молодые люди долго шли до дома тетки Нины, у которой девушка ночевала по будням. Дорогой молодая работница дома заезжих, кажется, совсем освоилась с мыслью, что областной начальник -обыкновенный человек, такой же как она, и прониклась к нему доверием. Благодаря этому Алексею, хотя ему и не хотелось вникать в суть, узнал, как иные местные чиновники ведут себя в быту.
- Вы знаете, - без обиняков выложила Нина, - Любодеева, заведующего чайной, которому и мы тоже подчиняемся, все считают страшным бабником. Он почти всем нашим девчатам - поварихам, официанткам - делал свои грязные предложения...
- А что же они? - только и осмелился спросить Алексей.
- Кто как... Если боишься место потерять - у нас ведь очень трудно устроиться на работу, а заработка мужа в семье не хватает— то... сами понимаете.
"Ну, а ты как?"- хотел спросить Алексей, но вовремя спохватился - перед ним все-таки зависимая от начальства, беззащитная девушка. Перед его мысленным взором встал облик Любодеева - его испитое низменными страстишками лицо пятидесятилетнего мужлана, реденькую шевелюру... Молодой человек представил себе, как этот тип лезет целоваться к худенькой, чистенькой Ниночке, и ему стало не по себе.
Между тем молодые люди уже стояли перед домом, о котором Нина сказала:
- Вот это хоромы, в которых я обитаю...
"Хоромы" представляли собой обыкновенную деревенскую хату в три окна по фасаду, крытую обветшалой соломой и прислонившуюся к воротам, которые и сами-то, казалось, вот-вот обрушатся.
- Алексей Петрович... - несмело проговорила Нина. - Я благодаря вам, кажется, впервые почувствовала себя человеком. Позвольте, я поцелую вас за все доброе от всего сердца.
А Петрович сам уже давно чувствовал, что ему хочется сделать во имя девушки что-нибудь доброе-доброе...
- Нет уж, - сказал он, тоже не скрывая растроганности, - раз уж ты считаешь меня кем-то вроде утешителя, позволь мне быть им до конца, дай мне расцеловать тебя по-братски...
Молодому человеку запомнилось ответное шевеление во время поцелуя горячих губ девушки. Таким путем, объясняла ему когда-то его подпольная, тревожная любовь - Алла Мокеева, чаровница дает знать, что она готова отдать ему свое сердце.
...Впоследствии Алексей тешил себя убеждением, что такие свидания, какое было у него с Ниной, не могут исчезнуть из его памяти бесследно. И что особенно важно - чем лучше он будет думать о Нине, тем больше у него будет оснований считать себя человеком, который блюдет самую важную добродетель мужчины - честное отношение к женщине.
Итоги своей работы по документальной проверке объекта ревизор был обязан отразить в бумаге, которая называлась актом. Как составлять эти акты, в техникуме, в котором целый год обретался Алексей, почему-то не учили. Однако у молодого человека достало смекалки, чтобы, следуя советам уже имеющего солидный опыт коллеги Никитина, составить итоговую грамоту так, чтобы руководители обревизованной им организации не усмотрели в ней критики своей деятельности, а тем более ущемления своего руководительского достоинства. Он, в частности, ни словом не упомянул о том, что в истекшем году райпотребсоюз не выполнил свою святую обязанность спущенный ему областной инстанцией план товарооборота. Ревизор просто отметил, что товаров здесь за год было продано на сумму ровно четыреста девяносто тысяч рублей при плане пятьсот тысяч. Так же проверяющий поступил и при освещении других показателей работы райпотребсоюза - заготовки сырья и сельхозпродуктов, сбора паевых взносов и так далее.
Сложнее обстояло дело с вымучиванием так называемых выводов из итогов ревизии и конструктивных предложений по устранению выявленных недостатков и упущений. Вот, например, злоумышленники обворовали в райсоюзе ларек. Охраняла его милиция, но с нее-то, как говорится, взятки гладки - откуда она возьмет деньги, если вор не пойман, а собственных средств для возмещения райсоюзу ущерба у милиции, как говорится, кот наплакал. Кому тут и что предложить сделать?
Алексей, разумеется, еще до выезда на ревизию достал из архива старые акты своих коллег, ознакомился, в каком ключе они составляли свои документы. Ну, усвоил, что любили они мусолить такие словечки, как недостаточная бдительность, халатность и так далее в том же роде. А предлагают чаще всего обязать руководителе сделать соответствующие выводы и, само собой, принять соответствующие меры. Вобщем, что-то похожее на барабанный бой.
Когда Алексей попросил Никитина подкинуть какую-нибудь свежую идею, тот, иронически улыбнувшись, заметил:
- А ты у нас, я смотрю, хочешь стать святее папы римского...
Алексей, не будь дурен, отыскал выводы и предложения, сочиненные его коллегой по одной из проделанных ревизий, и скулемал документ по образу и подобию старшего товарища. А председатель правления облпотребсоюза Протасов, внушительный облик которого с сивой шевелюрой и сильно выделяющейся светло-желтой прядью надо лбом даже однажды приснился Алексею, возьми да и начертай на творении ревизора Сафонова красным карандашом: "Брак!" Когда секретарь правления вернул бумагу с постыдной резолюцией ревизору, тот в смятении бросился к коллеге Никитину - что, мол, это может значить? Ироничный сослуживец, укоризненно покачав головой, спокойно заметил:
- Зря ты впадаешь в панику. Наш предправления привык разрисовывать таким макаром бумаги всех подопечных чиновников.
Алексей, успокоившись и поразмыслив, пришел к интересному выводу. Поступал так Протасов, наверное, потому, что его сознание формировалось еще в то время, когда на Руси торговлей заправляло купечество. А оно в отличие от современных опекунов торговли, плодящих главным образом несметное количество бумаг, ценило только одно предложение - доброкачественных товаров, и чем больше и дешевле, тем лучше, а вместо выводов оно искало во всех сделках выгоды, прежде всего, конечно, для своей персоны.
...При обсуждении итогов ревизии Алексея, на которое по заведенному обычаю пригласили и деятелей обревизованного райпотребсоюза, ревизора-новичка ждал приятный сюрприз.
Гудковский председатель Донченко, которому дали слово, пожаловался правленцам облпотребсоюза, что молодой ревизор принудил-де подчиненный ему коллектив заниматься бессмысленной работой - перевешиванием окаменевшей соли, которая пролежала без движения более пяти лет. Когда он закончил, глава облпотребсоюза Протасов с улыбкой одобрения посмотрел в сторону упавшего было духом ре-ревизора-новичка и во всеуслышание заявил:
- Это наш работник контроля сделал правильно... На то и щука в море, чтобы карась не дремал. И чтобы этот карась не убаюкивал себя тщетной надеждой, что наши ревизоры побоятся трудностей.
Так Алексею дали понять, что бедному чиновнику областного аппарата есть у кого искать поддержку в случае, если воин в поле останется один.
