Алексей Арсеньев

Алексей Арсеньев

 

ЖИЗНЬ РУССКИХ В ПРОВИНЦИИ СЕРБИИ

 

Прибытие и размещение русских беженцев

 

Сильно пострадавшее в балканских и Мировой войне, но при помощи союзников одержавшее победу, Королевство Сербии в 1918 г. вошло в состав Королевства сербов, хорватов и словенцев (с 1929 г. — Югославия). Оно оказалось одним из самых гостеприимных государств Европы, которое в 1919–1923 гг. приняло гражданские и военные эшелоны российских граждан, эвакуировавшихся из портов Черного моря, а позднее — из беженских лагерей в Турции, Греции, на Мальте, в Египте. Несомненно, этому способствовал молодой православный монарх — король Александр I Карагеоргиевич, воспитанник Пажеского корпуса в Петербурге, а также русофильские настроения политических партий, иерархи Сербской православной церкви и влиятельные представители интеллигенции. Новое государство на Балканах представляло реализацию идеи южнославянского единения, о котором в особенности мечтали сербы, веками разъединенные на этих территориях. Предоставляя временный приют русским беженцам, сербы отдавали дань признательности России за ее союзническую поддержку в войне с агрессорами.

Перед тем как первая беженская волна захлестнула страну, в Королевстве СХС уже находилось несколько тысяч российских граждан — военнопленных с Галицийского фронта 1914–1918 гг., солдат с Салоникского фронта 1917–1918 гг., а также одиночек, покинувших Россию после 1914 г.

Прибывшие с первой волной (начало мая — конец ноября 1919 г.), около 1600 душ, были беженцами так называемой 1-й «французской» эвакуации из Одессы. С мая 1919 г. в распределительном пункте в Белграде (т. н. «Доме чудес» — трамвайном депо на окраине города) о них заботился Русско-югославянский комитет со своими филиалами по всей стране.

Вторую волну, порожденную «англо-французской» эвакуацией из Одессы (январь 1920 г.) и «английской» (или «сербской») эвакуацией из Новороссийска (март 1920 г.), связанную с переговорами ген. Деникина и Милоша Ненадича, начальника дипломатической миссии Королевства СХС, составляло 7–8 тысяч беженцев, прибывавших партиями по железной дороге из Салоник или Софии. С 24 февраля 1920 г. в Белграде задействовал Государственный комитет по устройству русских беженцев. Главным распределительным центром являлся пограничный пункт Гевгели на железнодорожном пути Салоники-Скопье.

После напряженных переговоров и подписания протокола с Англией (11 октября 1920 г.) страну захлестнули отсиживавшиеся на острове Лемнос — третья волна (27 октября – 17 ноября 1920 г.), всего 2.053 человека. Эшелонами они погружались на пароход «Тамбов» и поездом прибывали из Салоник. О них заботилась созданная в июне 1920 г. Государственная комиссия по приему и устройству беженцев.

С четвертой иммиграционной волной (25 ноября – 23 декабря 1920 г.) в Королевство СХС влилась самая многочисленная, «крымская» эвакуация. С пароходов «№ 206», «Eastern Victor», «Szeged», «Siam», «Владимир», «Brisgavia», «Austria» и «Херсон» на берега Адриатического моря высадилось 21.343 беженца, военных и штатских.

Пятую волну (1 июня – 17 ноября 1921; февраль 1922; 5 мая 1923 г.) составляли новые эшелоны воинских подразделений Русской армии ген. Врангеля – всего 11.750 душ.[1]

Однако, статистические данные об общем количестве беженцев, прибывших в Королевство СХС, варьируются (34–74 тысячи). Если принять во внимание, что страна оказалась транзитной станцией для переезда русских во Францию и Бельгию (страны, нуждающиеся в мужской рабочей силе), и что среди эвакуированных солдат и казаков было распространено желание возвратиться на родину (и оно оказалось осуществимым), — можно доверить позднейшим переписям, согласно которым в стране осело около 44 тысячи подданных бывшей Российской империи.

Беженскую массу, осевшую в стране, составляли остатки Русской армии ген. П.Н. Врангеля и гражданские лица — семьи офицеров, административного аппарата южных городов России, несколько учебных заведений, люди свободных профессий, вдовы, сироты и военные инвалиды.

Большие партии беженцев, высадившиеся с пароходов и из вагонов, некоторое время пробыли в карантине. Их размещали в казематы, крепости, лазареты, казармы, деревянные бараки недавних военнопленных и железнодорожные ангары. Специальные государственные комиссии, международные филиалы Красного креста и местные благотворительные общества прилагали усилия, чтобы «временные» пришельцы равномернее были распределены по всей территории страны. Все-таки подавляющее большинство людей осело в ее восточной, православной части — Сербии, хотя она была более бедной, отсталой и потерпела огромные военные бедствия.

Приводим фрагмент воспоминаний инженера Георгия Владимировича Ярошевича (1909, Курск – 1996, Белград):

«Было мне тогда 10 лет. Помню, в ноябре 1920 г. наш поезд из Салоник переехал границу. Мы проезжали сербские села, разрушенные и сожженные. Вдоль дороги попадались поля со следами недавних битв. На вокзалах крестьяне встречали наш поезд с горячим супом, чаем, молоком, бутербродами, жареным мясом, сыром... Постепенно, нас стали рассредоточивать по городам: Отцепили вагон, и поезд продолжал дорогу. Ниш — отцепили вагон, Княжевац... Поехали дальше. Заечар... Неготин — последний вагон! В нем были мы.

Помню, толпа встретила нас на вокзале. „Русские приехали!” Сербки в нарядных национальных костюмах, со сплошной вышивкой... Тотчас забрали нас, детей, увели в свои дома. Согрели, выкупали, накормили. Кровати стелены чистым, белоснежным бельем. Два года я не знал про кровать. Заботились, как с родными.

Взрослых также приняли гостеприимно, сердечно. А на следующее утро все пошли в городское управление. Там происходила регистрация и размещение по домам, кого куда.

– Кто примет отца, мать с тремя детьми?

– Я могу.

– Бери!

– Я могу лишь мужа с женой.

– Принимай!

Всех пристроили.

И так, мы оказались на прочной почве, на месте, внушающем доверие. Нас ждала новая жизнь».[2]

Уже в первые годы русские оставили заметный след в развитии и европеизации страны. В Белграде создались благоприятные условия для богатой культурно-общественной жизни русской эмиграции. Вторым важным русским центром оказался придунайский городок Сремски-Карловцы. В нем были размещены канцелярия, издательство и Св. Архиерейский Синод Русской православной церкви за границей, с первоиерархом РПЦЗ митрополитом Антонием (Храповицким), а также чины Штаба Главнокомандующего Русской армией, во главе с ген. П.Н. Врангелем (проживал там до осени 1926 г.).

Как в столице, так и при «русских колониях» во многих городах страны возникали храмы и хоры, столовые, школы, библиотеки, театральные, литературные, музыкальные общества, приюты, филиалы эмигрантских военных и политических организаций... Сербская православная церковь и правительство страны дали возможность русским иметь свои церковные приходы, начальные школы, кадетские корпуса, девичьи институты, гимназии, санатории, прессу и издательства. У русских создалось впечатление, что они переехали в неевропейскую губернию Российской империи.

 

Русские колонии в Сербии

 

В столице Королевства СХС и ее окрестностях осело около 10 тыс. русских беженцев, первых эвакуаций. Городские власти были вынуждены ограничивать их дальнейший приток. Однако, получив «путевку» в Белград, русские из своего временного места пребывания в провинции страны часто наезжали в столицу, так как им приходилось непосредственно сноситься с чиновниками канцелярий Державной комиссии по устройству русских беженцев. Большинство из них стремилось переехать в Белград. Им казалось, что тут легче устроиться на работу, можно продолжить образование в университете, скорее получать материальную помощь, а и хотелось быть ближе к источникам событий, происходивших в России и диаспоре.

Административная жизнь русских колоний основывалась на «Положении о колониях русских беженцев в Королевстве СХС», принятом 10 марта 1921 г.[3] Если колония насчитывала более 25 человек, то помимо председателя избиралось и правление. Функции руководства состояли в следующем: представлении колонии перед Государственной комиссией, ведающей делами беженцев; поддержании связей и сотрудничестве с местными органами власти; регистрации беженцев; распределении месячных материальных пособий (в первые годы); заботе об облегчении жизни русских; выдаче соответствующих документов (удостоверений, проездных записок); сохранении в рядах беженцев порядка и достоинства.

В русских колониях сложилась система местного самоуправления. В первые годы неоднородную массу русских волновали те же вопросы: судьба России и оставшихся там близких, розыск родственников и друзей, устройство на новом месте. Постепенно идейные единомышленники, земляки, люди одинаковых профессий объединяются, вступают в кружки и организации, нередко погрязая в политических распрях. Насыщенная общественная и национально-культурная жизнь облегчала общение и контакты интеллигенции, в первую очередь ту, которая осела в провинции.

Компактные группы казаков, рассредоточенные по деревням и городам Сербии, создавали свои станицы, хутора и курени и не числились в русских колониях своего края. Они избирали себе атамана и подчинялись донским, кубанским, терским и астраханским руководителям в Белграде.

В первые годы русские беженцы получали месячную материальную помощь, в объеме, зависящем от их семейного статуса, возраста и состояния здоровья. Постепенно, государственная помощь беженцам уменьшалась и сосредоточивалась на финансировании русских гуманитарных и образовательных.  

Весна 1924 г. ознаменовалась важной политической вехой русско-югославских отношений, которые привели к установлению формально новых видов в защите интересов россиян, оказавшихся в Королевстве СХС. В начале марта 1924 г. официально упразднена дипломатическая миссия бывшего Российского правительства. Василию Николаевичу Штрандтману (1877–1963), который по назначению правительства адмирала Колчака с 1919 г. состоял дипломатическим агентом России в Белграде, была поручена лишь функция «делегата, ведающего интересами русских граждан, проживающих в Королевстве СХС».

Сообщая о дипломатическом «маневре» в Белграде, журналист софийской газеты «Русь» отметил эволюцию статуса россиян на чужбине и их необходимость осознать свое положение:

«Установление новых форм защиты русских интересов в Королевстве СХС приобретает для русских эмигрантов характер полезного предупреждения. Оно напоминает нам о том, что все те разнообразные, по инерции сохранившиеся российские учреждения, которые отвечали беженскому периоду нашего пребывания за границей, рано или поздно должны выдохнуться и закрыться. Оно лишний раз подчеркивает наше превращение из беженцев в эмигрантов. Если мы сумеем правильно понять это новое знамение времени, мы сделаем из него правильные и целесообразные выводы. В новых условиях нашей жизни в изгнании, мы сами должны найти и создать отвечающие нашей эмигрантской сущности формы организации, защиты своих интересов и политической работы».[4]

 

 

Казаки и калмыки

 

Прибытие в Королевство СХС казачьих военных подразделений с Дона, Кубани и Терека, небольших групп Астраханских, Уральских казаков и калмыков, а также административных и учебных заведений, как и гражданских лиц с Юга России, было связано с эвакуацией Русской армии ген. П.Н. Врангеля из черноморских портов в Крыму поздней осенью 1920 г., а позднее — из сборных лагерей в Турции и Греции. Оценивается, что в новоформированной балканской стране обосновалось около 5.000 казаков, из которых примерно 3.500 были выходцами с Кубани.[5]          

С первых дней многомесячного пребывания на неопределенном положении, на пустом, ветреном Лемносе и рассредоточенные по лагерям в окрестностях Константинополя, казаки, замерзая в палатках, землянках, овчарнях и в войне разбитых хибарках, выстояли перед ультиматумами французских оккупационных сил. Сравнительно малое число их репатриировалось в Советскую Россию, выехало на поселение в Бразилию или вступило во французский иностранный легион. Большинство из них выжидало исхода эмиссаров ген. Врангеля, ведущих переговоры о переправе трех армейских корпусов Русской Армии (Первого армейского, Донского и Кубанского) в славянские страны. Предыдущие, независимые переговоры казачьих атаманов с Правительством Королевства СХС о поселении казаков на Косово и Метохии, на неустойчивых границах с Албанией, не реализовались.

В мае 1921 г. началась переправа казаков в Болгарию и Сербию. В первом эшелоне, через Салоники и сербский пограничный пункт Гевгели, 1 июля 1921 г. прибыли саперные полки Донского и Кубанского корпуса (вместе с полком Первого армейского корпуса, всего 4.000 бойцов). Они были причислены к штату Министерства строительства и направлены на постройку стратегических дорог: Вранье–Босилеград (впоследствии эта коммуникация стала называться «Русский путь»), Гостивар–Дебар, Косовска-Митровица–Рашка, Штип–Кочане. С 1926 г. этот эшелон казаков получил работу на шахтах пирита в окрестностях г. Доньи-Милановац, на руднике «Кленовик» возле г. Пожаревац, затем работал на стройках железных дорог Кральево–Рашка и Мала-Крсна–Топчидер. Донские казаки строили железные дороги в Бихаче, Босанска-Крупе, а позднее, вместе с Кубанскими — железную дорогу Ормож–Лютомер–Птуй (в Словении).

Во втором транспорте, 9 июля 1921 г., прибыли основные части Кубанской казачьей дивизии, чины Генерального штаба и Гвардия ген. Врангеля (состоялась из 80-ти гвардейцев — Донских казаков и по одному эскадрону Кубанских и Терских). Запорожский казачий эскадрон при 3-м полку Кубанской дивизии прокладывал железную дорогу Ниш–Княжевац, эскадроны Кубанцев-гвардейцев собирали трофеи на полигонах битв Первой мировой войны  вблизи г. Битоль и некоторое время служили в составе пограничных войск страны.

После завершения постройки железной дороги в Словении гвардейский дивизион Кубанцев (около 250 казаков) в 1924 году переехал на постоянное жительство в северные области страны (Бараня и Славония), полным составом поступив на службу к барону Виктору Гутману на сахарный завод имения Браньино-Брдо близ г. Бели-Манастир, на лесозаготовки в Белище и на известное государственное имение «Белье».

По секретному заданию Военного министерства Королевства СХС в декабре 1924 г. вооруженные и хорошо обмундированные казачьи отряды, вместе с офицерами-добровольцами Русской армии (всего несколько сот бойцов под командованием полковника Миклашевского), провели успешное военное вторжение в Албанию, из направления Дебар, Призрен и Джаковица. Таким образом, они приняли непосредственное участие в свержении Фан Ноли в Тиране и вступлении Ахмета Бек-Зогу на албанский престол.

До 1926 г. Штаб Кубанской дивизии, во главе с ген.-май. Виктором Эрастовичем Зборовским, был расквартирован в г. Вранье, а затем переехал в г. Пожаревац. Размещенные в отдаленных пунктах, части дивизии оставались сплоченными между собой; эта дивизия оставалась единственным военным формированием Русской армии в изгнании, вплоть до 1941 г. сохранившем в Королевстве Югославии не только свою монолитность, но и казачьи военные традиции, боеспособность и форму. Некоторые роты и духовой оркестр дивизии в 20–30-е годы принимали участие в парадах и торжествах страны.

Из Новочеркасска в Королевство СХС прибыли и два средних учебных заведения: Донской Императора Александра III кадетский корпус и Мариинский донской девичий институт.

В отличие от основной массы гражданских лиц эмиграции, создавшей во всех уголках страны «русские колонии», казаки, проживавшие вне казачьих военных подразделений, не пожелали подчиняться комитетам русских колоний. Они создавали «казачьи станицы», самостоятельно избирая своего представителя — атамана. Такие станицы, хутора и курени были трех видов: чисто кубанские, донские и терские, «общеказачьи» (смешанные), и полуподпольные — «вольно-казачьи», возникавшие в 30-е гг. как политические группировки. С годами станицы реорганизовывались, объединялись или прекращали свое существование. Названия они получали по месту расквартирования или по округам. Некоторым присваивалось имя выдающегося (походного) атамана — Булавина, Некрасова, Краснова, Кухаренко, Шкуро... Самое большое сосредоточение казачьих станиц было в хлебородной области Воеводина.

Среди казаков проживавших в станицах были развиты солидаризм, патриотизм, лояльность к приютившему их государству и дружеские чувства к местному населению. Если вблизи станицы оказывалась русская колония или другое казачье поселение, царили сотрудничество и терпимость друг к другу. Образованные казаки принимали участие в культурной жизни русской эмиграции. В деревнях много казаков-священников оказалось на службе Сербской церкви; казаки были регентами церковных или любительских хоров, учителями начальных школ, инструкторами верховой езды. Традиционно привязанным к земле, казакам на чужбине редко удавалось приобрести собственный участок и заниматься хлебопашеством. Гордость и жизнь в кругу станичников отталкивали казака батрачить в периоды полевых работ. В деревнях и на хуторах охотнее всего они занимались ремеслами или создавали артели-задруги: изготавливали кефир, сыр, пекли хлеб. Казаки со средним образованием, оказавшиеся в воеводинских селах с преобладавшим населением из национальных меньшинств (не всегда лояльным к новой стране сербов, хорватов и словенцев), получили места государственных чиновников, становились писарями, бухгалтерами, землемерами...

Свою личную жизнь они улаживали женитьбой на местных женщинах, чаще вдовах или старых девах, преимущественно на словачках, русинках, немках, венгерках. Такие браки были прочными и многодетными. Детей крестили в православную веру. Какое такое приданое или имущество жены давали возможность создать собственное хозяйство. Отдаленность от русских культурных очагов и низкий уровень образования казаков способствовали быстрой ассимиляции младшего казачьего поколения.

Станицы, подобно казачьим военным подразделениям, подчинялись своим атаманам и войсковым руководителям. Необходимо отметить, что до 1941 г. Сербия являлась центром Кубанского и Терского казачества на чужбине. Тут жили кубанский походный атаман ген.-май. Вячеслав Григорьевич Науменко (1883–1979) и терский — ген.-лейт. Герасим Андреевич Вдовенко (ок.1865–1945). В Белграде находились «канцелярии» Кубанского и Терского правительств. Председателем Кубанского правительства был полк. Михаил Карпович Соломахин, а Терского — военный инженер Евгений Александрович Букановский. Кубанская краевая рада (парламент) в 20-е годы заседала в Новом Саду или в Белграде. В Сербии проживал походный атаман Астраханского казачьего войска ген.-май. Николай Васильевич Ляхов. Донской атаман ген.-лейт. Африкан Петрович Богаевский короткое время жил в Белграде, в 1923 г. уехал в Париж, ставший, наряду с Прагой, политическим центром Донского казачества.

С казаками в Королевство СХС прибыло и несколько сотен калмыков с донских степей. Они были направлены на шахты г. Сень, где строили дорогу, позднее большинство их переехало в Мали-Мокри-Луг (тогдашний пригород Белграда), другие группы уехали в банатскую деревню Црепая и в г. Парачин, где они поступили на суконный завод. Председателем калмыцкой колонии в Сербии был полковник Абуша Алексеев (1883–1948). В 1929 г. эта этническая общность построила свой буддистский храм, единственный в Европе, и в эмиграции сохранила свою монолитность, как и в 1942 г., когда почти все белградские калмыки перебрались в банатскую деревню Дебеляча, а оттуда в сентябре 1944 г. по железной дороге эвакуировались на Запад.[6]

20-е годы отличаются миграциями русских беженцев из Королевства СХС в промышленно развитые страны Европы, прежде всего во Францию и Бельгию. Самое многочисленное и известное переселение казаков последовало в мае 1929 г. в южноамериканскую республику Перу.[7] Несколько сот казаков, преимущественно Кубанских, уехало под предводителем ген.-май. Ивана Диомидовича Павличенко. Из Нового Сада он увез свою группу казаков-джигитов, вместе с духовым оркестром и танцовщиками.

 

Политическая деятельность

 

В течение всех побед и поражений «белых» на Юге России возникали трения между Добровольческой Армией (позднее — Вооруженные Силы Юга России, а еще позднее — Русская армия), с одной стороны, и казачьих правительств, парламентов и атаманов казачьих войск, с другой. Недоразумения существовали и после Крымской эвакуации, вопреки факту, что еще 22 июня 1920 г. все казачьи атаманы признали верховную военную власть за ген. П.Н. Врангелем. Случалось, представители Объединенного совета Дона, Кубани и Терека игнорировали договоренность с Главнокомандующим Русской армии, который в рядах казаков пользовался уважением и которому бойцы полностью доверяли. Перед отправкой первых транспортов с острова Лемнос, ген. Врангель обратился к казакам письмом-заявлением, в котором заверил их в том, что относительно них будет проявлена та же забота, что и о всей Русской армии.[8]

Массовое прибытие военных эшелонов на Балканы совпало по времени с расцветом политической деятельности русской эмиграции в Европе. Эти события начала 20-х гг. пока еще не оказывали значительное влияние на жизнь казаков в Королевстве СХС. Их станицы — гражданские и военные — были заняты борьбой за существование и улучшение условий жизни. Они одинаково гостеприимно принимали в гости различные делегации, генералов, походных атаманов и казачьих парламентариев, слабо разбираясь в политических веяниях. В конце концов, и они станут заявлять о себе. На сессиях Кубанской краевой рады 2–3 октября 1921 г. в Новом Саду резкой критике была подвергнута политическая деятельность пражской группы кубанцев и представлена как попытка расторжения единства в казачьих рядах. Кубанский парламент в Новом Саду заседал и 19–20 февраля 1922 г. На повестке дня проводился анализ работы представителей Рады в других странах, было поддержано формирование ряда общеказачьих организаций и рассматривались финансовые дела.

Постепенно, среди казаков распространяется казачья печать, поступающая из Праги, Софии, Парижа и Белграда. С 1921 г. в городке Вранье (Южная Сербия) выпускался бюллетень «Кубанец», в Белграде — «Кубанский зарубежный вестник» (1923), бюллетень Кубанской канцелярии «Вольная Кубань» (1925), орган Терского правительства «Терский казак на чужбине» (1926) и другие. Нами установлено, что в Югославии выходило более 20-ти казачьих периодических изданий, всего более 340 выпусков. Все эти издания писали о событиях в казачьих станицах и в центрах, публиковали приказы и призывы атаманов, официального и обязующего характера, своеобразно трактовали политическую жизнь эмиграции, полемизировали с казачьими или военными изданиями различных ориентаций.

Журнал «Наша станица» Белградской кубанской станицы им. атамана Сидора Билого отличался более прогрессивными устремлениями и заботой о молодежи. Членами редакции состояли Павел Иванович Курганский, бывший член Государственной думы, затем, Леонид Владимирович Зверев, собственник книжного магазина в Белграде и полковник Константин Герасимович Булгаков, чиновник Белградского муниципального управления. Журнал размножался на шапирографе, выходил с 1935 по 1938 г. (35 выпусков), был запрещен цензурой.

В середине 30-х гг. политическая жизнь казаков на чужбине достигла своего апогея. Выкристаллизовалось пять политических течений, не считая двух-трех молодежных, являющихся казачьими филиалами русских политических партий, возникших в эмиграции.

Первое течение – самое распространенное среди казаков зарубежья. К нему примыкали казаки, проявлявшие лояльность выборным представителям казачьей власти — атаманам монархических определений. Приверженцы этого течения считали, что между казаками и русским народом нет существенной разницы, исключая исторические традиции и специфику уклада жизни. Они отстаивали тезис, что казаки не являются самобытным народом, а лишь одним из сословий России. В вопросах государственного устройства будущей России они на словах были «непредрешенцами» — ни за монархию, ни за республику. Отстаивали позицию, что этот вопрос решается внутри России, а не в изгнании. Сотрудничали с российскими военными, гуманитарными и культурными организациями и создавали свои кружки и общеказачьи трудовые союзы.

Второе течение — демократы-федералисты. Они считали, что будущее Казачества в нерасторжимом союзе со свободной, демократической Россией, но лишь на добровольном и федеративном принципе. Выдвигали исконные демократические идеалы Казачества и необходимость его объединения. Это течение составляли приверженцы политиков из структур Кубанской рады и Объединенного совета войск Дона, Кубани и Терека. Непримиримые к некоторым атаманам, обвиняя их в интригах и личных амбициях, они в особенности были враждебно настроены к русским военным и национально-политическим структурам.

Третье течение — казачьи националисты. Казачество они рассматривали не как сословие, не как союз бытовых общин, а как особый народ, отличающийся от русского не только по быту, но и по своей психологии и своей идеологии. Они безоговорочно поддерживали войсковых атаманов, Донской войсковой круг и Кубанскую раду. Большое значение придавали казачьей интеллигенции, должное отдавали истории казачьих полков, но выше ставили казачью историю. Не отрицая больших ошибок в отношении к Казачеству в прошлом, они с уважением относились к России, высоко ценили русскую культуру, считая ее также и своей. Они хорошо ориентировались в современных европейских событиях и были реальными политиками, готовы были сотрудничать со всеми.

Четвертое течение — «вольные казаки», националисты, также считали Казачество народом. Их основным политическим устремлением было осуществление независимости казаков и создание суверенного, объединенного государства, «Казакии». Признавая институт войсковых атаманов, свое отношение к ним определяли персональной оценкой каждого из лиц. Непримиримые к коммунистам, они охотно вступали в соглашения, блокируясь с теми национальными группировками, которые проводили свою государственную независимость. Это течение не отказывалось от иностранной материальной помощи.

Пятое течение — в него входили казаки-социалисты. Было их немного. Они не имели свои организации, а примыкали к русским социалистам, действовавшим в эмиграции. Это были своеобразные социалисты, так как в казачьем вопросе были большей частью националисты. Признавая общее выборное начало, они признавали войсковых атаманов, войсковые круги и Раду, но фактически не поддерживали их. Не придавали особого значения казачьим традициям, хотя и считались с ними.[9]

К этому течению можно подвести кружок казаков, проживавших в Скопле, именовавшийся «Рабоче-крестьянской казачьей партией», опубликовавший свою политическую платформу и одно воззвание.[10]

Одновременно с ростом политических брожений в рядах российской эмиграции и Казачества, возмужало и молодое поколение, учившееся в Донском кадетском корпусе и в университетах. Национально определившиеся, казаки вступали в свои студенческие организации — Союз вольных казачек им. Галины Булавиной и в Белградскую общеказачью студенческую станицу, выпустившую всего один номер своего журнала «Единство».

Молодежь вдохновлялась идеями группы казаков-интеллигентов, объединенных вокруг пражского журнала «Вольное Казачество», отстаивавшего позиции формирования суверенного государства — «Казакии». Их ловко проводимая пропаганда вызвала новое размежевание в казачьих рядах, что привело к созданию полуподпольных «вольно-казачьих» станиц. В Сербии их было около 15-ти: в Белграде, Суботице, Смедерево, Чуприи, Парачине, Крагуеваце, Боре... В апреле 1935 г. «вольно-казачьему кругу», состоявшемся в Белграде, присутствовало 78 делегатов,[11] а свой 5-й Окружной  съезд «Вольное казачество» провело 4 апреля 1937 г. Под давлением  влиятельных деятелей русской эмиграции в Югославии 4 февраля 1938 г. в Белграде были арестованы вольно-казачий атаман И. Билый и десяток активистов. Нетрудно догадаться, что преследование активистов этого движения проводили русские политические организации.

Политическая деятельность казаков в течение Второй мировой войны, отдельных лиц или военных подразделений, была тесно связана с местными условиями, в которых они оказались, с их личной позицией к событиям, но и с давлением на них влиятельных гражданских и военных лиц русской эмиграции в Сербии. В апреле 1941 г., сразу после вторжения оккупантов, российские эмигранты с югославским гражданством были мобилизованы или записались добровольцами. В их среде было много казаков. Начальник 4-го отдела Русского обще-воинского союза (РОВС), ген. Барбович, вместе с начальником Кубанской казачьей дивизии ген. Зборовским и командиром Гвардейского казачьего  дивизиона полк. Рогожиным, весь свой военный потенциал предоставили в распоряжение югославскому Военному командованию.[12] В силу развала армии и молниеносной капитуляции, это предложение не реализовалось. Большинство мобилизованных эмигрантов, включая и казаков, попали в германский плен. После нападения Германии на СССР в Сербии формировался «Русский охранный корпус», в который влились и казачьи подразделения ген. Зборовского и полк. Рогожина, а перед концом войны — и казачьи отряды, через Румынию прибывшие с Восточного фронта. Принужденные сотрудничать с оккупантами, но и по личным идеологическим мотивам, казаки вмешивались и в гражданскую войну на просторах Югославии. Под натиском Второго и Третьего Украинских фронтов Красной армии «Русский корпус» отступил на северо-запад и покинул пределы страны.

 

Культурная деятельность

 

Культурную деятельность Казачества на чужбине можно рассматривать из двух планов — как работу видных одиночек: ученых и работников культуры (националистической казачьей или всероссийской направленности), и как работу казачьих организаций и одиночек, ориентировавшихся исключительно на изучение истории и самобытной культуры Казачества. В первые годы в Королевстве СХС преобладал этот второй вид деятельности.

В 1921 г. из Константинополя в Белград переехал Донской казачий архив, в полном объеме с историческим материалом периода гражданской войны на Дону. В марте 1923 г. была создана Донская историческая комиссия, задачи которой состояли в сборе, изучении и публикации архивных материалов. С этого года стали выпускаться периодические сборники «Донская летопись». Донской архив, вместе со своей Комиссией, в феврале 1925 г. переехал в Прагу.

Подобные исследования проводились и при Кубанской канцелярии, обосновавшейся в Белграде. Их труды публиковались в казачьей и российской военной периодике, а в виде отдельных выпусков печатались тексты патриотической направленности. При этой канцелярии создана и Делегация по охране кубанских военных регалий, знамен и военных трофеев, которые были отданы на временное хранение в Военный музей на Калемегдане. Председателем делегации состоял ген.-лейт. Петр Иванович Кокунько. Ряд казаков-военных ветеранов писали и публиковали свои исследования и воспоминания, связанные с участием казачьих отрядов в битвах Мировой и Гражданской войн.        

Два вида художественной деятельности казаков сохранили по себе живую память до наших дней. Это джигитовки — акробатические выступления на лошадях группы бравых казаков, происходившие на городских ипподромах и деревенских лужайках. Вооруженные казаки, облаченные в военную форму, исполняли и национальные танцы, чаще всего кавказские. Второй вид деятельности — мужские казачьи хоры. Групп джигитов и казачьих хоров было несколько, в Белграде и провинции. После успешных гастролей по Европе некоторые из них не возвратились на Балканы. Выступления известного хора Донских казаков Сергея Жарова, Хора имени атамана Платова, руководимого Николаем Кострюковым, и вокального квартета братьев Кедровых становились событиями концертного сезона избалованной белградской публики.

До наших дней всё еще не исследована литературная деятельность казаков, осевших в Югославии, а она представляет литературно-историческую ценность. Прозу и поэзию создавало молодое поколение — выпускники русских средних учебных заведений и студенты. В этой среде выделялся безвременно скончавшийся студент Белградского университета Борис Александрович Кундрюцков (1903–1933). Опубликован был его роман «Кожаные люди» (намек на большевиков) и юмористическая повесть «Казак Иван Ильич Гаморкин». Поэзию в Белграде писали: Павел (Павло) Сергеевич Поляков (1904–1981), состоявший редактором литературно-политического журнала «Казачья лава» (1937), балерина Людмила Михайловна Костина (1908–1974), Николай Федорович Букин (1903–1994), Николай Николаевич Воробьев (1908–1989), Александр Николаевич Туроверов (1903–1978), Виктор Архипович Иванов (?–1990), Федор Георгиевич Полковников (1904–?), Алексей Львович Персидсков (1903–1944), Иван Иванович Сагацкий (1901–1981), студент Загребского университета Михаил Николаевич Залесский (1905–1979), а из старшего поколения: Иван Михайлович Назаров (1874–1936) и др. Их поэзия проникнута патриотизмом и ностальгией изгнанников по родимому краю и идеализацией казачьей жизни. Реже представлены другие жанры, среди которых встречаются стихотворения, вдохновленные природой и народами Югославии. Ни одному из поэтов не удалось в Югославии опубликовать свой сборник.[13] Однако, в наше время в Ростове-на-Дону увидела свет антология поэзии донских казаков-эмигрантов. В ней представлено 44 поэта, из них 15 проживало в Югославии.[14] Позднее в Ростове-на-Дону опубликовано и два сборника стихотворений П.С. Полякова.

Любовь и верность казаков своей «второй родине», в которой они чувствовали себя как дома, запечатлены в стихотворении бывшего белградца, Павла Сергеевича Полякова, написанном под конец жизни, в Мюнхене, в его новой эмиграции:

 

                                                   М у з е

 

                           Пришла ты для последней встречи,

                           Что ж... вновь с тобою запою

                           Про скалы дикие Билечи,

                           Про  мајку Србију  мою.

 

                           Меня ты научила петь

                           О нашей и о сербской славе

                           И ставил я рыбачью сеть

                           В Дунай, на Тисе, на Мораве.

 

                           Цветков лазоревых огни

                           У нас не устрашались бури

                           Цветут и в Сербии они

                           Зовут их — косовски божури.

 

                           Где кровь лилась в боях с врагом

                           Веленьем Праведного Бога,

                           Для нас и сербов их ковром

                           Покрылась райская дорога.

  

                           Вот этой родине второй

                           Поставлю памятник навеки —

                           Я там изведал, молодой,

                           Добро в хорошем человеке.

 

                           И много раз проверил я

                           Словцо казачье — братушка —

                           Мне лили сербские друзья

                           Не в рюмку ракию, а в кружку.[15]

 

 

Перечень казачьих поселений в Сербии

 

Баваништская казачья группа – Баваниште (есаул Ф. Ефремов);

Белградская донская им. атамана М.П. Богаевского станица – Белград (ген.-май. Г.П. Янов, Б. Орлов);

Белградская донская станица – Белград (ген.-май. И.Т. Калиновский);

Белградская кубанская им. кошевого атамана Сидора Билого станица – Белград (П.И. Курганский, И.Я. Кишка);

Белградская общеказачья им. ген. Петра Краснова станица – Белград (ген.-май. М.П. Орлов, ген.-май. Г.П. Янов, ген.-лейт.  М.П. Иванов, ген.-май. Н.М. Марков, В.В. Кутырин);

Белградская вольно-казачья им. д-ра Фролова станица – Белград (А.П. Додура, Н. Дмитриенко, А. Черный);

Белградская студенческая общеказачья им. К. Булавина станица – (А.П. Беломестнов, Н.Ф. Букин);

Белградская вольно-казачья студенческая им. К. Булавина станица – Белград (П. Мерзликин);

Белградская терская казачья станица – Белград (ген.-май. В.И. Старицкий);

Бело-Церковская общеказачья станица – Белая Церковь (ген.-май. Г.Э. Генералов, Я. Глазков);

Бело-Церковский кубанский казачий хутор – Белая Церковь (А.А. Бекетов);

Бело-Церковский вольно-казачий им. Некрасова хутор – Белая Церковь;

Борская кубанская станица – Бор (полк. М.И. Свидин);

Борский вольно-казачий хутор им. Рябовола – Бор (И.М. Черкашин, Н.М. Клиш);

Велеский общеказачий хутор – Велес (И.И. Посевин);

Велико-Бечкерекская казачья станица им. ген. А.М. Каледина – Велики-Бечкерек (К.Ф. Паливода, Б.Н. Упорников);

Велико-Бечкерекская им. Кухаренко казачья станица – Велики-Бечкерек (К. Ачмизов);

Верхне-Курмоярская донская станица – Сакуле (Кондрашёв);

Вознесенский им. ген. А.Г. Шкуро казачий хутор – Кач (Ф.Е. Вакуленко);

Вольно-казачий им. К.Л. Бардижа хутор – Панчево (Г.П. Евсюков, А. Зотов);

Вольно-казачья Придунайская им. К.Л. Бардижа станица (М. Кашкаха);

Враньская казачья станица – Вранье (ген.-лейт. И.Е. Гулыга);

Враньская кубанская станица – Вранье (П.Д. Кучерья);

Горне-Милановацкая кубанская станица – Горньи Милановац (А.Д. Лысенко);

Грделицкий кубанский вольно-казачий хутор – Грделица (Е. Кичнарь);

Грделицкий казачий хутор – Грделица (И.И. Федаш);

Дебеляченская донская казачья станица – Дебеляча (есаул Сатаров);

Дебеляченский терский хутор – Дебеляча;

Доловская казачья группа – Долово (П. Мирутин);

Есауловская донская казачья станица – Томашевац (В.А. Алферов);

Жабальская азиатская станица – Жабаль (кап. Вербицкий);

Жабальский терский казачий хутор – Жабаль (К.Б. Долуханов);

Земунский казачий хутор – Земун (Н.С. Сазонкин, полк. И.К. Гопузов);

Идворский донской казачий хутор – Идвор (И.П. Землянухин);

Казачья станица – Српска-Црня;

Калмыцкая колония в Белграде – Мали-Мокри-Луг (полк. А. Алексеев);

Княжевацкая терская кубанская станица – Княжевац (ген. Родионов);

Колубарская казачья станица – Колубара;

Косовская общеказачья станица – Косовска-Митровица (Ю.В. Лыткин, полк. Д.М. Михеев);

Кочанская вольно-казачья станица – Кочане (С. Дацун);

Крагуевацкая общеказачья станица – Крагуевац (ген.-лейт. Ф.И. Горелов);

Крагуевацкий вольно-казачий им. А.И. Калабухова хутор – Крагуевац (И. Карамышев, Н. Пушкарев);

Крагуевацкий казачий хутор – Крагуевац (ген. П.Г. Бочаров);

Кральевацкая казачья станица – Кральево (князь М. Крымшамхалов, П.В. Маслов);

Кральевацкая вольно-казачья им. Петра Кральнишевского станица – Кральево (Е.К. Кривец, М. Мацко);

Крупаньская казачья станица – Крупань;

Крушевацкая кубанская казачья станица – Крушевац (Г.Т. Полонский);

Кубанская казачья группа войскового старшины Петра Федотьевича Калягина – Белград;

Кубанская команда джигитов – Господжинци (И.Н. Сиволобов);

Кубанская центральная станица (ген.-лейт. А.П. Филимонов);

Куцурский казачий хутор – Куцура (И.М. Шевченко);

Лесковацкая кубанская казачья станица – Лесковац (полк. И.С. Кузуб);

Митровицкая казачья группа – Сремска Митровица (В.Е. Салов);

Мокро-Лужский кубанский казачий курень – Мали-Мокри-Луг (М.А. Шеремет);

Мокро-Лужский казачий хутор – Мали-Мокри-Луг (Савченко);

Надальский донской казачий хутор – Надаль (А. Костин);

Нижнее-Курмоярская казачья станица – Уздин (Кондрашёв);

Нишская кубанская  казачья Атаманская станица – Ниш;

Нишско-кубанская станица – Ниш (войсковой старшина В.А. Кравченко);

Нишская вольно-казачья им. А.И. Калабухова станица – Ниш (В. Кондратенко);

Новосадская имени бригадира Антона Головатого станица – Нови-Сад (полк. М.В. Зозулин);

Новосадская кубанская имени кошевого атамана Чепыги станица – Нови-Сад (И.Д. Павличенко, полк. А.А. Есаулов);

Новосадская общеказачья станица – Нови-Сад (полк. П.И. Недбаевский, А.М. Протопопов);

Новосадский вольно-казачий хутор – Нови-Сад (полк. П.И. Недбаевский);

Обреновацкий казачий хутор – Обреновац (П. Сова, Д. Бурло);

Орловатский донской казачий хутор – Орловат (Г.В. Алферов);

Панчевская донская Платовская станица – Панчево (Н.Н. Рудаков);

Панчевская казачья группа – Панчево (полк. Дьячевский);

Панчевская вольно-казачья станица – Панчево (Р. Евсюков);

Парачинская кубанская станица – Парачин (есаул А.Д. Дюк);

Парачинская казачья станица – Парачин (Калабушкин, Ал. Гринько);

Парачинский вольно-казачий хутор – Парачин;

Парачинский союз вольных казачек – Парачин;

Парачинский казачий хутор – Парачин;

Петровградский вольно-казачий хутор – Петровград (ранее: Велики Бечкерек, атаман Н. Каменсков);

Пожаревацкая кубанская казачья станица – Пожаревац (П.И. Иконников);

Прешевская кубанская группа – Прешево (П.Е. Назаренко);

Приштинский казачий хутор – Приштина (А.К. Дибров);

Прокуплеский кубанский хутор – Прокупле (К. Супрунов);

Ральская казачья группа – Раля (Григорий Крапивин);

Рипаньская казачья группа – Рипань (И.С. Гавриш);

Скоплянская общеказачья станица – Скопле (Я.С. Ковган);

Смедеревская общеказачья станица – Смедерево (Г.Т. Кикоть);

Смедеревская кубанская станица – Смедерево (Н.Л. Гнилозуб);

Смедеревацкий вольно-казачий хутор им. А.И. Калабухова – Смедерево (Н.Л. Гнилорыбов, И. Кошкодаев);

Союз вольных казачек им. Галины Булавиной – Белград (В.К. Козлова, К.А. Мерзликина, Е.И. Черная);

Союз вольных казачек – Крагуевац;

Србобранский общеказачий (молочный) хутор – Србобран (В.В. Баев);

Сремско-Карловацкий казачий хутор – Сремски Карловцы (А.Т. Ступников);

Сремско-митровицкий общеказачий им. ген. П.Н. Краснова хутор – Сремска-Митровица (полк. Н.Н. Краснов);

Старо-Бечейская казачья станица – Стари-Бечей;

Старо-Пазовская казачья группа – Стара-Пазова (В.Е. Зубенко);

Суботицкая общеказачья станица – Суботица (А.М. Протопопов);

Суботицкий вольно-казачий им. Б. Кундрюцкова хутор – Суботица (М.И. Чеботарев);

Суботицкий донской казачий хутор – Суботица (К. Ситников);

Суботицкий кубанский казачий хутор – Суботица (В.М. Бедягин);

Ужицкая казачья группа – Ужице (полк. И.Г. Березлёв);

Ужицкий вольно-казачий им. Емельяна Пугачева хутор – Ужице;

Црепайская донская казачья станица – Црепая (ген.-лейт. Н.С. Рудаков);

Чачакский кубанский казачий хутор –Чачак (Т.Т. Никитин);

Чачакский казачий хутор – Чачак (полк. Успенский);

Чуприйская кубанская казачья станица – Чуприя;

Чуприйская общеказачья станица – Чуприя (ген.-лейт. М.В. Жученков);

Чуприйский  кубанский казачий хутор – Чуприя (Н.Е. Варавка);

Чуприйско-Парачинская вольно-казачья им. атамана К. Булавина станица (Н.Е. Варавка);

Чуругская казачья станица – Чуруг (урядник Н. Просвиров);

Чуругский донской казачий хутор – Чуруг (Д.А. Литвинов);

Шабацкая кубанская казачья станица – Шабац (П.И. Иконников);

Шабацкий вольно-казачий хутор – Шабац;

Ясеново-Брестовацкий казачий хутор – Ясеново / Брестовац (А.А. Дьяконов).

 

 

Русские монастыри и церковные приходы

 

Среди русских беженцев, нашедших приют в Королевстве СХС, оказалось не менее пятисот душ духовного звания — иерархов Русской Православной Церкви, священников, монахов и монахинь, богословов.

   Окончание освободительных войн и воссоединение южнославянских земель привело к объединению сербских епархий, которые веками располагались на территории балканских государств и Средней Европы. В октябре 1920 г. в Королевстве СХС восстанавливается Сербская Патриархия. Сильно пострадавшие в двух балканских и мировой войнах, сербские земли потеряли и свое духовенство. Монастыри в Сербии и Старой Сербии (Македонии), церковные приходы в Далмации, Крайине (Хорватия) и Боснии находились в запущенном состоянии. Поэтому, помимо оказания сестринской помощи и предоставления убежища Собору русских епископов и  Высшему Временному Русскому Церковному Управлению за границей, Сербская церковь охотно приняла и русских священнослужителей. Их направляли в отдаленные и бедные сельские приходы. Церковнославянский язык и практически идентичные церковные каноны позволили им легко приспособиться к новой среде. Их охотно принимали и в подданство Королевства СХС.       

На Богословском факультете в Белграде и во всех духовных семинариях страны преподавали русские профессора, оказавшие большое влияние на развитие югославской православной мысли и науки.

   Русских монахов расселяли по сербским монастырям. В некоторых сформировались русские братства, а кое-где русские назначались игуменами. Около 15-ти сербских монастырей на Фрушка-Горе после Мировой войны пребывали в упадке. Русские монахи охотно были приняты в братства монастырей Беочин, Врдник, Гргетег, Язак, Шишатовац, Привина-Глава и др.

В монастырях Фрушка-Горы («Сербском Афоне») нашли временный или постоянный приют:

×         архиепископ Минский Георгий (монастыри Крушедол и Раваница);

×         архиепископ Волынский и Житомирский Евлогий (Гргетег);

×         архиепископ Полтавский и Переяславский Феофан (Гргетег);

×         архиепископ Челябинский и Троицкий Гавриил (Бешеново, Шишатовац и Гргетег);

×         епископ Курский и Обоянский Феофан (Язак и Ново-Хопово; при епископе была Чудотворная икона Знамения Божией Матери, именуемая Курско-Коренная, вывезенная им из России);

×         архиепископ Новороссийский и Черноморский Сергий (Привина-Глава);

×         епископ Александровский, викарий Ставропольской еп. Михаил (Гргетег);

×         архиепископ Екатеринославский и Новомосковский Гермоген (Ново-Хопово и Гргетег);

×         епископ Севастопольский Вениамин, управляющий военным и морским русским духовенством (в разных монастырях Фрушка-Горы).

В ноябре 1920 года в монастыре Ново-Хопово размещено около 80-ти монахинь Свято-Богородицкого женского монастыря Лесна, бывшей Холмско-Варшавской епархии, во главе с основательницей этого известного в Западной России монастыря схиигуменьей Екатериной (в миру графиня Евгения Борисовна Ефимовская; 1850–1925). Спасая свои жизни и чудотворную икону Богородицы, монахини бежали в Сербию из Бессарабии, вместе с последовательницей матери Екатерины — игуменьей Ниной (Наталия Григорьевна Косаковская; 1874–1949). В октябре 1923 г. в обновленный монастырь Кувеждин из Хопова переселилось около 20-ти монахинь, которые вместе с сербскими сестрами и игуменьей Меланией внесли большой вклад в восстановление и развитие женского монашества в лоне Сербской церкви, способствуя духовному и экономическому возрождению фрушкогорских монастырей. Духовниками «Хоповского русского монастыря» состояли отец Алексей Нелюбов, схиархимандрит Кирик (Максимов), иеромонах Димитрий, «валаамцы» иеромонахи Тимолай (Пастухов) и Никандр (Беляков).[16]

В 1925 г. в Хоповском монастыре состоялся Третий съезд Русского христианского студенческого движения (РХСД) при участии митрополита Антония (Храповицкого), отца Сергия Булгакова, С.Л. Франка, В.В. Зеньковского, Л.А. Зандера, С.В. Троицкого, Г.Г. Кульмана и др.[17]

После неудачной попытки создать в сербском монастыре Петковица (Шабацкой епархии) свою обитель, русским монахам это удалось позднее, в 1926 г., в монастыре Мильков, близ городка Лапово. Игуменем состоял Амвросий (Владимир Зиновьевич Курганов; 1894–1933), выпускник Пензенской Духовной семинарии и Варшавского университета, один из последних послушников известной Оптиной пустыни в России. Обветшалый и опустевший монастырь Мильков вскоре был восстановлен и стал значительным духовным центром. В ближайшей деревне Гложане сформировалась колония для принятия паломников, русских и сербов, так как все они не могли устроиться в монастырских кельях. Монастырь часто навещал митрополит Антоний (Храповицкий) и иерархи РПЦ. После кончины архимандрита Амвросия, игуменом стал Лука (Виктор Вячеславович Родионов; 1901 – нач. 1950-х гг.), при котором русское братство покинуло монастырь и в 1940 г. обосновалось в монастыре Тумане (1940–1945), близ придунайского городка Голубац, (Браничевской епархии).[18]

   Решением Св. Архиерейского Синода Сербской православной церкви от 18/31 августа 1921 г. одной части Русской церкви, временно оказавшейся на территории Королевства сербов, хорватов и словенцев, предоставлялась автономия. С тех пор, вплоть до 7 сентября 1944 г., Русская церковь в Югославии имела свой Временный Св. Архиерейский Синод, Епископский совет, официальную прессу, а также местные русские церковные приходы и священнослужителей (приходских и «разъездных»).

   Секретарем Епископского совета при Управляющем русскими приходами в Королевстве СХС (Югославии), за период 1921–1941 гг., состоял Александр Павлович Юденич (1867–1942), один из ближайших сотрудников митрополита Антония по организации церковной жизни русских беженцев на территории Югославии.

Покидая пределы Югославии в сентябре 1944 г., архиереи РПЦЗ остающемуся в Белграде настоятелю русского храма Св. Троицы протоиерею Иоанну Сокалю вручили акт о назначении его управляющим всеми русскими церковными приходами в Югославии. По просьбе русских церковных деятелей в Югославии в адрес Сербской церкви (от 18 сентября 1944 г.) о принятии русских приходов под свое покровительство, Синод СПЦ ответил положительно (27/14 ноября 1944 г.) и назначил епископа Мукачевско-Пряшевского Владимира (Раича, 1882–1956) архиерейским управляющим русских приходов. Однако, после контактов и взаимных визитов архиереев СПЦ и РПЦ (Московского Патриархата), с апреля 1945 г., Белградский русский приход с русским храмом Св.Троицы стал Подворьем Московского Патриархата. Вскоре ему были обязаны подчиниться и все провинциальные русские приходы в Югославии. Русские «приходы и общины», каждые по-разному, окончили свое существование в 1950–60-е гг. 

Первая, неотложная забота русских на чужбине, как бы далеко судьба их ни занесла и при любых условиях, — это иметь свой духовный очаг, храм и хор. И хотя в православной части Королевства СХС канонизированное богослужение проводилось на том же церковно-славянском языке, эти желания беженцев не гасли, а благодаря сложившимся обстоятельствам чаще всего легко осуществлялись. 

   Приходы РПЦЗ на территории Югославии возникли в Белграде, Сараево, Эрцегнови-Игало, Цриквенице, Осиеке, Битоле. В северной части Сербии (Воеводине) — в следующих городах: Сремски-Карловцы,  Нови-Сад, Велики-Бечкерек, Белая Церковь, Панчево, Земун, Вршац. Русские церковные общины (без своего храма и постоянного священника) были в городах Сомбор, Суботица, Велика-Кикинда, Стари- и Нови-Бечей.[19] В центральной Сербии русские церковные общины были созданы в Нише, Крагуеваце, Кральево, Боре, Заечаре. У них не было своего храма, но был церковный хор, который постоянно или по временам пел в местном православном храме, отпевал скончавшихся русских и давал концерты, состоящие из духовных произведений и популярных русских народных песен.

Бывало, при сербских храмах пели сербско-русские хоры, которыми управлял русский регент. Эти энтузиасты и глубоко верующие люди были выпускниками русских духовных семинарий и провинциальных приходских школ, сыновья священников, монахи, люди военного звания, преподаватели, казаки. 

Учитывая условия, в которых оказалась русская эмиграция и Сербская церковь после смены государственного строя в Югославии–Сербии, необходимо отметить, что русские регенты сербско-русских церковных хоров в 1940–1970-е гг. сыграли важную роль в поддержании веры среди сербского населения. Не получая денег от обнищавшей Церкви, они рисковали лишиться занимаемого поста на государственной службе. Со смертью русского регента в сербском храме угасал и хор, состоящий из горсточки певчих в пожилом возрасте.

 

 

Русская эмиграция в Воеводине

 

Воеводине — ее частях Срем, Бачка и Банат (разделяемых реками Дунай, Сава и Тиса) осело около 10-ти тыс. русских беженцев. Их прибытие и устройство на этих территориях бывшей Австро-Венгрии отличалось от поселения русских в Белграде, центральной и южной Сербии. Сюда были направлены:

   - русские учебные заведения, эвакуировавшиеся в полном составе: Николаевское кавалерийское училище, Крымский кадетский корпус, Мариинский донской девичий институт,  Харьковский девичий институт;

   - разместились Госпиталь Русского общества Красного креста и Больница Гербовецкой общины сестер милосердия из Кишинева;

   - обеспечены помещения для созданных в стране: Первой русско-сербской гимназии с общежитием, домов для престарелых, военных инвалидов и сирот;

   - устроены по городам большие группы русских;

   - размещены по деревням и городам компактные группы казаков;

   - направлены группы офицеров, солдат и казаков в пограничные отряды вдоль недавно проложенной границы с Венгрией и Румынией;

   - обеспечено более комфортабельное поселение семейств государственных деятелей и (титулованных) дворян — на имения состоятельных австро-венгерских помещиков (по распоряжению Двора и Правительства Королевства СХС).

Перечислим несколько таких аристократических оазисов:

   - Во дворец имения Эчка (в 10-ти км от г. Велики-Бечкерек) направлено 16 беженцев. Вскоре там скончались граф Г. Н. Сиверс и барон О.С. Тизенгаузен.

   - Во дворце «Бобор» в Элемире (в 10-ти км от Великого Бечкерека) обосновалось около 30-ти русских: князья Голицины, Баратовы и Львовы, графы Бобринские, бароны Мегден, семьи: Потоцкие, Воейковы, генерала Романенко, полковника Генштаба Холодовского, капитана Арсеньева, морского офицера Свечина, гвардейских офицеров Руднева и Хитрово, художник Алексей Лажечников, семьи Бэер и Панчулидзевы.

   - Во дворце на имении графа Бисингера во Влайковаце (вблизи г. Вршац) поселились семьи гвардии полковника В.С. Хитрово и Н.Г. Бек-Узарова.

   - В просторном дворце «Каштиль Карачоли» имения Беодра (20 км от г. Нови-Бечей) поселили несколько видных семейств русских беженцев; управляющим этим имением под государственным секвестром назначен Михаил Владимирович Родзянко, последний председатель царской Государственной думы;

   - В «Каштеле» графа Чекунича (деревня Руско-Село вблизи г. Велика-Кикинда) нашло приют несколько семейств;

   - На своем имении в деревне Футог (вблизи Нового Сада) граф Котек оказал гостеприимство семьям князя В.А. Голицина, графа П.К. Ламсдорфа, члена Чрезвычайной комиссии Временного правительства Б.Н. Смитена, чиновника министерства финансов Вовси, генерал-адъютанта А.Г. Жеребкова, московского финансиста В.С. Вишнякова, профессора права М.Н. Ясинского, семье и родственникам поэта С.С. Бехтеева.

   И в русских колониях городов Воеводины встречались громкие фамилии русского дворянства, как и особы с высокими военными и гражданскими чинами. В Великом Бечкереке проживали князя Шереметьевы, Гагарины, Шаховские, графы Апраксины, Гендриковы, Витвинские, семья контр-адмирала И.И. Степанова; в Панчево — графы Мусин-Пушкины, бароны Толь, фон Андерсин, Фиркс и Мегден, ген.-лейт. К.Н. Смирнов (бывш. комендант крепости Порт-Артур), депутаты Государственной думы Ф.И. Родичев, М.В. Челноков, сенатор В.Н. Смолянинов, видный эсер С.М. Немчинов (командир отряда, сопровождавшего Императора Николая II с семьей из Царского Села в Екатеринбург). В Белой Церкви жили камергер Двора князь К.И. Карпов, сенатор А.А. Хвостов, барон В.О. Ган, семья князя П.П. Шаховского; в Великой Кикинде — камергер Двора князь Н.С. Волконский, князь Д.Н. Долгоруков, князь Н.П. Андроников, барон С.П. Корф; в Новом Бечее — семья графа Граббе, сенатор А.Н. Неверов; в Вршаце — прямые потомки писателя графа Л.Н. Толстого.

   Председателями русских колоний обычно избирались особы из среды высших чинов Русской армии, как генералы: В.И. Чекмарев и В.А. Лехович (Панчево), Н.Ф. Высоцкий (Нови-Бечей), Н.П. Савищев (Вршац), Г.Е. Генералов и Колобов (Белая Церковь), А.А. Швецов (Велика-Кикинда), В.П. Агапеев (Жомболь), Д.Н. Чернояров и Ф.В. Данилов (Новый Сад), или полковники.

   Оказавшаяся в изгнании аристократия, принесшая собой широкую европейскую культуру, не обладала определенными профессиональными знаниями и опытом. Легче было русской интеллигенции с высоким уровнем профессионального образования и стажем. Начало жизни в эмиграции этих людей нельзя назвать легким, в особенности потому, что они не всегда встречали одинаково радушный прием среди национальных меньшинств Воеводины. Местные крестьяне считали всех образованных россиян аристократами, что приводило порой к комическим недоразумениям.

   Беженцы жили в ожидании падения большевизма и скорого возвращения домой. Однако положение Советской России укрепилось, в том числе и за счет ее признания ведущими мировыми державами. У русской интеллигенции, в силу обстоятельств оказавшейся в провинции, было два пути — либо благодаря своим образовательным и профессиональным возможностям приспособиться к новой среде, либо, воспользовавшись помощью родственников или друзей, пробираться глубже в Европу, где труднее было найти соответствующую работу, но где за такую работу больше платили. Титулованное дворянство находило своих родственников в Западной Европе и охотно покидало Балканы.

   Лучше всех к жизни в Воеводине приспособились люди, не имеющие для продажи золото и бриллианты, привычные к интеллектуальному и физическому труду, владевшие ремеслом (портного, парикмахера и т. п.). Многие пошли работать в местные административные учреждения, становились бухгалтерами, почтовыми, железнодорожными служащими. Во многих деревнях с приходом россиян впервые появились врачи, агрономы и учители. Однако, из-за нерешенной проблемы подданства все эти землемеры, счетоводы, налоговые служащие, преподаватели, ветеринары и пр. на государственную службу принимались лишь временно, почасовиками или «чиновниками по контракту», отчего жалованье им полагалось меньшее, чем подданным страны.

   Уже к началу 20-х гг. русские начинают играть весьма заметную роль в хозяйственной жизни и работе административного аппарата Королевства СХС, преимущественно на территории, еще недавно принадлежавшей Австро-Венгрии, в экономически отсталых или этнически однородных (неславянских, неправославных) районах. В их лице государство получило лояльно настроенные и квалифицированные кадры. Подавляющее большинство имело среднее и высшее образование, владело иностранными языками.[20]

   Внутреннюю жизнь и деятельность русских в их колониях осветим на примерах нескольких городов Воеводины, отметив их специфику.      

 

 

Русские в Сремских Карловцах

 

Про Сремские Карловцы (Сремски-Карловци), сербский духовный центр, знали в XVIII в. российские императоры, архиереи, монахи, дипломаты, ректоры Московской и Киевской духовных академий. В XIX в. этот культурный центр посещали историки и слависты Казанского и Петербургского университетов, политики, плеяда знаменитых имен — А.С. Кайсаров, А.И. Тургенев, И.С. Ястребов, А.А. Александров, Н.Ф. Павлов, Т.Д. Флоринский, М.П. Погодин, О.М. Бодянский, Л.Н. Майков, В.И. Ровинский, В.Н. Перетц и др. Некоторые из них черпали материал из богатых архивов и библиотек Карловацкой митрополии. Следы о пребывании русских ученых можно найти на обложках подаренных ими книг, или в текстах их трудов, хранящихся сегодня на полках старой библиотеки Карловацкой гимназии.

По численности русская колония в Карловцах была небольшой.[21] До февраля 1921 г. здесь осело 16 россиян т. н. Сербской эвакуации из Одессы и лишь 20 человек крымской эвакуации — всего 36 душ. Согласно официальной переписи населения Королевства СХС, проведенной в 1921 г., в Карловцах проживало 5.907 жителей, из которых русских было 50 душ. Председателем «русской колонии» избран Иван Павлович Федорович. Весной 1921 г. была открыта Русско-сербская швейная мастерская, и формировался Кубанский казачий хутор, возглавляемый есаулом Александром Тимофеевичем Ступниковым.

Однако, решениями Правительства и Св. Синода Сербской православной церкви, в Ср. Карловцах поселились и две однородные группы беженцев с Юга России. Благодаря ним, этот городок занял особое место среди колоний русских эмигрантов в стране. Из примерно двух сотен новых пришельцев тут оказалось несколько десятков лиц, которые играли видную роль в церковной и военно-политической жизни всей русской диаспоры.

Первую группу составляли иерархи Русской православной церкви. Среди русских епископов, которые еще в феврале 1920 г. были рассредоточены по фрушкогорским монастырям близ Ср. Карловцев, был и деятельный архиепископ Волынский и Житомирский Евлогий (Георгиевский). По его ходатайству в адрес Сербской Патриархии, в марте 1921 г. из Константинополя в Карловцы прибыло Высшее временное русское церковное управление за границей (созданное в ноябре 1920 г. на территории Константинопольской Патриархии). Возглавлял его митрополит Киевский и Галицкий Антоний (Храповицкий). Русским иерархам и церковным администраторам Патриарх Сербский Димитрий уступил помещения в правом корпусе своего монументального «нового» Патриаршего дворца в Карловцах. Секретарями Управления были юрист Ексакустодиан Иванович Махароблидзе (в конце 20-х гг. состоял председателем карловацкой русской колонии) и полковник Тихон Александрович Аметистов.

В середине июля 1921 г. в Карловцы была направлена и основная часть Штаба Главнокомандующего Русской армией ген. П.Н. Врангеля. Первым сюда прибыл начальник Штаба ген.-лейт. А.П. Архангельский. За ним последовало около 30-ти чинов офицерского состава, с семействами. Осенью 1921 г. прибыл помощник Главнокомандующего, генерал от кавалерии Павел Николаевич Шатилов, с семьей. После некоторой задержки в Белграде, в середине марта 1922 г. в Карловцы прибыл и сам ген. П.Н. Врангель, позднее из Дрездена — его родители, а из Парижа — супруга, трое детей и няня (сын Алексей родился в 1922 г. в Белграде).

Офицеры Штаба и конвой Главнокомандующего (состоящий из 10-ти казаков и коменданта Артемьева) в Карловцах были расквартированы в здании бывшего Городского госпиталя, в актовом зале здания Магистрата, в здании «Благодеяние» и по частным домам карловчан. Сам ген. Врангель одно время проживал в здании Госпиталя, а затем ему с семьей была отведена квартира в солидном двухэтажном доме (сегодня: ул. Митрополита Стратимировича, д. 19–21). Личным секретарем ген. Врангеля состоял Н.М. Котляревский.  Помимо упомянутых, в его Штабе числились: ген.-лейт. Г.Л. Пономарев, ген.-лейт. П.А. Кусонский, ген.-лейт. Е.К. Климович, ген.-лейт. Е.П. Миллер, ген.-май. С.М. Трухачев, ген.-май. Л.А. Артифексов, полковники: Л. Н. Трескин, А.А. Подчертков, А.В. Алатырцев, К.Ф. Зерщиков, В.В. Бабенчиков, С.И. Сергеев, М.М. Покровский, А.В. Станиславский, капитан 1-го ранга Д.Г. Андросов, штабс-капитаны Н.А. Клименко и Н.В. Соколов, ротмистр Ю.В. Асмолов, священник отец Василий Виноградов, бывшие члены Госдумы: князь Н.Н. Львов и В.В. Шульгин, финансовый советник барон А. Тизенгаузен, чиновники Шаповалов, Исаев и др. Несколько офицеров Штаба проживало в Белграде и в других городах, но и про некоторых русских карловчан можно предположить, что они числились в штате Штаба. На пример, бывший адъютант Императора Николая II ген.-лейт. В.А. Брендель, ген.-май. М.А. Хрущев и полк. Пряслов.

Помимо офицеров и духовенства, третью значительную группу русских в Карловцах составляла интеллигенция — преподаватели Семинарии и знаменитой Карловацкой гимназии (открыта была в 1791 г.):

 

Преподаватели Семинарии  им. Св. Саввы

 

Николай Акаемов (преподавал греческий и латинский яз.);

Федор Федорович Балабанов (Священное Писание, патрология, философия, церковнославянский яз.);

о. Василий Виноградов (Ветхий Завет);

о. Борис Волобуев (история Христианской церкви, общая история, нотное и церковное пение);

Николай Георгиевич Дориомедов (греческий, латинский яз.);

о. Нил Малахов (моральное богословие, апологетика, философия, логика с психологией, педагогика, церковнославянский яз.);

Сергей Матвеевич Муратов (церковное пение, теория музыки);

Владимир Александрович Розов (общая история);

о. Борис Селивановский (Священное Писание, библейская история, церковно-славянский яз.);

о. Иоанн Сокаль (моральное богословие);

Владимир Николаевич Халаев (русский, французский яз.).

 

Преподаватели Сербской православной великой гимназии

 

Николай Дмитриевич Волков (рисование);

Родион Родионович Колчин (математика, география, чистописание);

Митрофан Петрович Косенко (рисование);

Владимир Семенович Курочкин (рисование);

Марианна Ниловна Малахова (рисование);

Вера Александровна Михайлова (русский яз.);

Сергей Матвеевич Муратов (теория музыки, хоровое пение);

Дмитрий Сергеевич Перегордиев (история, география);

Борис Федорович Соколов (история, география);

Николай Васильевич Соколов (математика, русский яз.).

 

   Педагоги публиковали свои статьи и исследования в русской и сербской периодике, служили в храмах. Ф.Ф. Балабанов состоял чиновником Св. Синода Сербской православной церкви, В.Н. Халаев был одним из основателей Русского археологического общества в Югославии, В.А. Розов — членом Института изучения России в Белграде, художники В.С. Курочкин, М.П. Косенко, Н.Д. Волков, М.Н. Малахова создали ряд художественных произведений.

   По свидетельству Теодоры Петрович, старожила городка:

«Здешние русские не общались с местным населением. У них был свой клуб. Собирались они в старом здании Благодеяния, некоторые там и жили. Там же располагалась и их большая библиотека с отборными книгами, преимущественно русскими, привезенными с родины. Я себе часто задавала вопрос, как им удалось привести эту уйму книг. Не только книги, но и иконы, самовары, части мебели и множество драгоценностей, от продажи которых большая часть и жила. В те годы в Карловцах были в ходу золотые кольца, браслеты, ожерелья, кулоны, ручные часы. Всё это можно было дешево приобрести.

В среде русских не было тружеников, а по-моему, осело и малое число дворян. По совести говоря, помню одну только княгиню Туманову, внешность которой сразу выдавала ее происхождение. Прожила она тут короткое время, вместе со своей компаньонкой, похожей на нее. Обе одевались роскошно, ходили в больших шляпах и с белыми кружевными зонтиками. Жили в доме покойного профессора Глиши Лазича.

В своем клубе эмигранты создали кружки. Там они музицировали, пели, декламировали, ставили спектакли. Среди них были талантливые и разносторонние люди. Выделялся некий полковник Чижов, всегда ходил в штатском. Пока он здесь жил вокруг него протекала и вся культурно-увеселительная жизнь Карловцев. (...) Библиотека Русского клуба и культурная жизнь русских, в особенности хоровая песня, постепенно втянули в их круг некоторых местных жителей, которые, состоя благотворительными членами этого клуба, могли брать на прочтение книги и принимать участие в деятельности любительских кружков. В этом и состоялись единственные контакты карловчан с русскими, продолжавшиеся пока эмиграция была в сборе и содержала свой клуб, значит — всего несколько первых лет. С теми же эмигрантами, которые осели здесь надолго, контакты поддерживались как с частными лицами, но всегда оставались сдержанными. Насколько помню, здешние русские не женились и не выходили замуж. Молодых вроде бы и не было, их можно пересчитать по пальцам. Некоторые приехали с детьми, но те учились в русских школах, вне Карловцев.

Русские царские офицеры, исключая полковника Чижова, ходили в форме, пока она не износилась — один так и ходил до конца своей жизни, умер он года два тому назад. Пожилые женщины летом предпочитали ходить в белом — у нас это не принято.

Большая часть любила подчеркивать свое дворянское происхождение, но наши им не всё принимали на веру. В особенности тем, кто кроме русского другого языка не знал. Были и такие, которые владели французским языком в совершенстве. Благодаря этим дамам, дававшим частные уроки, много карловацкой молодежи овладело французским языком, за низкое денежное вознаграждение.

Необходимо подчеркнуть, что наш народ не был хорошего мнения о семейной жизни русских. Мужей они видели под башмаком своих жен, а тех — ленивыми. Говорили: те отлеживаются, читают, командуют, а эти готовят обед, совершают покупки, занимаются уборкой».[22]

Русская колония в Карловцах уже с 1923 г. постепенно редела. Указами ген. Врангеля высшие чины его Штаба переезжали в европейские центры русского рассеяния. В последних числах октября 1926 г. ген. Врангель окончательно покинул Сремские Карловцы и с семьей обосновался в Брюсселе, в котором неожиданно скончался 25 апреля 1928 г. По воле покойника, в октябре 1929 г. его останки были перевезены в Белград и с военными почестями перезахоронены в русском храме Св. Троицы на Ташмайдане.

   Отец генерала, барон Николай Егорович Врангель (1847, Петербург – 1923, Ср. Карловцы) похоронен на православном карловацком кладбище «Черат». Был он необычным человеком. После сурового обращения с ним отца и неудавшейся попытки лишить себя жизни, ему была предоставлена полная свобода действий: учился в Швейцарии, доктором философии стал в Германии, знался с русскими марксистами, нигилистами и анархистами, встречался с Александром Дюма, дружил и кутил с принцем Уэльским (будущим королем Эдвардом VII), отбывал воинскую повинность в Лейб-гвардии Конном полку, служил в Министерстве внутренних дел, опробовался как судья, как «бизнесмен», как директор промышленных компаний и страхового общества, перевел «Фауста» Гете, писал драмы, был страстным коллекционером произведений искусства.

   В Карловцах барон Николай Егорович окончил писать свои воспоминания («От крепостного права до большевиков»). Они были опубликованы посмертно в Берлине, в 1924 г., а вскоре переведены на английский, французский, финский, шведский языки. Барон не питал иллюзий относительно восстановления монархии в России, но и не проявлял симпатии к социализму. Свои воспоминания он заверил на скептической ноте: «Жизнь окончена. Впереди одна смерть избавительница. Остается подвести итоги. России больше нет».[23]

   Его супруга, баронесса Мария Дмитриевна, урожд. Дементьева-Майкова (1858–1944, Брюссель) много сил и любви отдала на ниве народного просвещения,  интересовалась историей искусства. В Великую войну она работала в Красном Кресте. Воспоминания «Моя жизнь в коммунистическом раю» охватывают период ее одинокой жизни в Петрограде в 1918–1920 гг. и побег в Финляндию. Эти свидетельства ею пережитого рисуют верную картину происходящего в северной столице. Воспоминания были опубликованы в 1922 г. в Берлине, а публиковались и на английском, французском и немецком языке.

О том, чем баронесса занималась в Ср. Карловцах нетрудно догадаться. В 1933 г. она передала в библиотеку-архив Гуверовского института в Стэнфорде (Калифорния) уникальные материалы, о которых писала так:

   «После внезапной кончины мужа мне пришла мысль заняться составлением Архива о русской эмиграции после революции 1917 г. Цель работы: закрепить по свежим следам для будущего: дела, деятелей, родные таланты, пережитое ими. (...) Не теряю надежды, что мой маленький труд, который я делала по мере сил и умения, в который вложила всю душу, который явился моим спасителем в дни моего горестного одиночества и дал смысл моей жизни, окажется не бесцельным при возрождении нашей дорогой Родины и, быть может, принесет будущему историку злосчастной эпохи хоть маленькую пользу».[24]

  Супруга ген. П.Н. Врангеля, Ольга Михайловна, урожд. Иваненко (1882–1968, Нью-Йорк) происходила из богатой семьи с Юга России. В военный и межвоенный периоды тоже занималась благотворительностью. В 1918 г. она совершила подвиг, — спасла ген. Врангеля от расстрела в Крыму, во время расправ над офицерами бывшей императорской армии.

Прибыв в Королевство СХС, Ольга Михайловна состояла почетной председательницей Комитета помощи русским воинам и их семьям на Балканах, и в особняке Марковича в районе Топчидерско-Брдо в Белграде в 1922 г. открыла Здравницу — санаторий для подкрепления здоровья и лечения русских беженцев с Крыма. Материальные средства ей удавалось обеспечивать от организаций и частных лиц из США.

   У генерала П.Н. Врангеля было четверо детей: Елена, Наталья, Петр и Алексей.

   Трое детей ген. Врангеля учились в Бельгии и в Карловцы приезжали на каникулы, дружили с детьми из русских семейств — институтками, гимназистами  и кадетами русских учебных заведений в Сербии.

Самым значительным событием в Ср. Карловцах, связанным с историей русской эмиграции, является Русский всезаграничный церковный собор, состоявшийся с 12 ноября по 3 декабря 1921 г. В его работе приняли участие 109 делегатов, духовенство и миряне. Работа Собора проводилась на пленарных заседаниях (в актовом зале гимназии) и по секциям. Тут были представлены все группировки РПЦЗ, но между ними еще не были проведены четкие границы, а некоторые из участников позднее сменили свои позиции.

Собор принял ряд постановлений, из которых самое значительное — Призыв Собора объединиться вокруг законного представителя дома Романовых.

На первое официальное постановление Русской православной церкви во главе с Патриархом Московским и Всея Руси Тихоном, связанное с деятельностью иерархов в зарубежье, карловацкий Архиерейский Собор РПЦЗ в сентябре 1922 г. упразднил Высшее русское церковное управление заграницей и в декабре 1922 г. создал Русский всезаграничный церковный собор, а также и Временный духовный Архиерейский Синод РПЦЗ, ежегодно заседавший в Ср. Карловцах. Эти заседания породили период трагической истории «Карловацкого раскола» РПЦЗ, как и прекращение сношений с Московской Патриархией в Советской России.

  Канцелярия Синода РПЦЗ в Карловцах размещалась в темном помещении здания Патриархии, в одном углу которого сидел прилежный администратор, Василий Иванович Огородников. Тут же размещалась и малочисленная редакция периодического официоза Русской церкви — двухнедельного журнала «Церковные Ведомости» (1922–1930; редактор Е.И. Махароблидзе), а позднее — ежемесячника «Церковная Жизнь» (1933–1939, затем Белград, 1940–1944; редактор граф Юрий Павлович Граббе). Постоянным сотрудником обоих изданий был Петр Сергеевич Лопухин.

   С 1921 по 1937 г. в известной Карловацкой монастырской типографии на русском языке было напечатано около 20-ти книг и брошюр духовного содержания: труды митрополитов Антония и Анастасия, архиепископов Курского Феофана и Челябинского Гавриила, переводы трудов епископа Охридского Николая (Велимировича), исследования историков С.В. Троицкого, П.С. Лопухина, Вл.А. Маевского, врача-миссионера М. Аркадьева (М.А. Сопоцько-Сырокомля).

   На Архиерейском Соборе, состоявшемся в 1926 г. в Карловцах, глубже усугубились взаимоотношения между Св. Синодом и митрополитами Евлогием и Платоном (Северной Америки), как и между ими. Предпринятые в 1934 и 1935 гг. попытки Патриарха Сербского Варнавы примирить «карловацких» иерархов с митрополитом Евлогием удались лишь формально.

   В Сремских Карловцах, Новом Саду и Белграде вышло много трудов митрополита Антония. Этот выдающийся богослов и философ упокоился в Господе 10 августа 1936 г. в Патриаршем дворце в Ср. Карловцах. Последняя панихида и погребение были совершены в склепе Иверской часовни на русском участке «Нового кладбища» в Белграде.

   Все годы эмиграции помощником и келейником митрополита Антония был, по свидетельству Владислава Маевского: «простой монах Киево-Печерской лавры, без образования, но грамотный, с природным умом и дарованиями, верующий, но с хитрецой, — Феодосий (Мельник, 1890–1957), возведенный в сан архимандрита. Искренно преданный великому авве, он во время болезни митрополита Антония был его нянькой и опорой; проявляя массу терпения, но иногда с любовью покрикивая на владыку. Митрополит не знал цены ни деньгам, ни вещам, охотно всё раздавал, и на этой почве бывали печальные недоразумения. Преданный слуга, архимандрит Феодосий, был заведующим его несложного хозяйства и оберегал интересы старца от чрезмерных покушений слишком настойчивых просителей».[25]

   Вместе с о. Василием Виноградовым, о. Нилом Софинским и о. Борисом Волобуевым, архимандрит Феодосий служил в карловацком русском храме Рождества Пресвятые Богородицы (в помещениях здания Благодеяния, позднее — в погребном помещении старого здания Патриархии), одно время, состоял настоятелем этого храма. Скончался он в должности игумена сербского монастыря Високи-Дечани, а погребен в Белграде, рядом с митрополитом Антонием.

Старейший владыка в зарубежье, митрополит Кишиневский и Хотинский Анастасий (Грибановский, 1873–1965) в 1936 г. занял место первоиерарха РПЦЗ.

Под его предводительством с 14 по 24 августа 1938 г. в Карловцах был проведен Второй всезарубежный собор РПЦЗ с участием представителей клира и мирян. В его работе приняло участие 13 архиереев, 26 священника и 58 гражданских лиц. Согласно Вл. Маевскому: «Перед Собором стояли две задачи: создать национально-духовный центр эмиграции, за невозможностью создания политического центра, и найти пути к душе русского народа, пересмотрев свои отношения к митрополиту Сергию в Советской России. Главная задача митрополита Анастасия сводилась к тому, чтобы сохранить в неприкосновенности существующее положение вещей».[26]

И на этом соборе не произошло примирение русских иерархов, но Собор подробно ознакомился с положением дел во всех епархиях, на всех континентах, и были разрешены многие организационные вопросы.

После переселения Патриаршего трона и канцелярии Сербской православной церкви из Карловцев в Белград, административная жизнь Русской церкви больше была связана со столицей Королевства Югославии. В 1939 г. Синод РПЦЗ тоже перебрался в Белград. Перед самим освобождением Белграда от немецких оккупантов Управление РПЦЗ (16 членов, во главе с митрополитом Анастасием) покинуло пределы страны.

Метрические книги о крещении, венчании и отпевании прихожан русского храма в Карловцах частично сохранились (за период 1922–1942 гг.). На основании них и других доступных источников узнаем, что здесь родилось (крещено) всего 8 детей, до 1942 г. скончалось 19 русских и совершено 155 венчаний, преимущественно старшего возраста, проживавших в других городах страны (смешанных браков зарегистрировано около 40%). Перед началом Второй мировой войны в Карловцах проживало 32 русских. Всего их тут скончалось 60 душ. Почти все погребены на Верхнем православном кладбище «Черат».

           Статистические данные подтверждают отличительную особенность русской колонии в Карловцах. В основном это были образованные люди в летах, пережившие многие горести и невзгоды, немощные и утомленные, чтобы приняться за труд и вписаться в новую среду. Однако, были и такие: Бывший офицер при Штабе ген. Врангеля Николай Васильевич Соколов — директор предприятия «Стражилово» А.Д. (кирпичный завод, угольные шахты, производство кислорода), состоял он и секретарем барона Й. Раячича; Константин Александрович Политанский — собственник фотографического кабинета «Фото-ген»; Павел Николаевич Чижов — служащий в управлении кадастра; Михаил Васильевич Соковнин — чиновник Муниципалитета; Александр Тимофеевич Ступников и Дмитрий Федорович Ляшкевич — чиновники Городской канцелярии; Николай Ильин – геодезист; Дмитрий Омельченко и Иван Тимченко – портные; Константин Владимирович Киряков и Василий Фомич Дорофеев занимались торговлей; Анна Степановна Логинова — врачебным делом; Василий Измайлов — виноделием; Иван Собольский — столярничал в мастерской «Даница». Казаки преимущественно были сезонными поденщиками и физической рабочей силой.

           Излюбленным местом отдыха русских в Карловцах был Дунай: купание, рыбная ловля, прогулки на лодках. Ежегодно Н.В. Соколов устраивал охоту на уток и бекасов, когда из Нового Сада съезжалась группа русских офицеров — охотников.

           Галерея интересных жителей этого городка, связанных с политической, церковной и культурной историей России ХХ века, не была бы полной без упоминания еще одного эмигранта. Юрист по образованию, Василий Витальевич Шульгин себе и своей молодой супруге, Марии Дмитриевне, урожд. Седельниковой (это был его второй брак), избрал Карловцы как тихую гавань. В России он был видным политическим деятелем: депутат Госдумы трех созывов, лидер ее правого крыла, публицист и издатель ежедневной газеты «Киевлянин».

            В Карловцах и в течение своего проживания в Далмации, Василий Витальевич писал воспоминания, политические полемики и приключенческие романы. Здесь он с супругой прожил все годы хорватской оккупации и дождался освобождения Карловцев. В морозное утро 24 декабря 1944 г. его арестовал советский солдат и препроводил в здание Ратуши — в советскую комендатуру, сдав на руки органам СМЕРШ-а. Лояльный к любимой им Югославии, Василий Витальевич не сотрудничал с оккупантами и отказался уехать на Запад, до прихода сюда Красной армии. По прихоти судьбы, он оказался единственным русским в Карловцах, вывезенным в СССР. Свой срок он отбывал во Владимирской тюрьме, до 1956 г. Мария Дмитриевна переехала на жительство в Венгрию и дождалась его освобождения, приехав к нему в СССР.

           Жизнерадостный, при отличной памяти, Василий Витальевич продолжил писать. Под конец жизни он выступал на трибунах, писал обращения к эмиграции, его снимали в кинохрониках и в художественных картинах, присутствовал на съездах КПСС. На замечания историков, что ранее говорил совсем другое, старик соглашался: «Говорил, не отрекаюсь... Но вы как будто бы в данном случае отрицаете течение времени. Что же вы думаете? Долголетие... Разве оно дается для того, чтобы старик повторял слова молодого? Дожить почти до ста лет и ничему не научиться? Разве я могу сейчас, имея белую бороду, говорить, как тот Шульгин, с усиками?».

         Скончался он 15 февраля 1976 г. на 99 году жизни. У эмиграции и в Советском Союзе написал около 15-ти книг, некоторые из них переиздаются.

 

Русские в Новом Саду

 

Среди многочисленных русских колоний в Югославии одной из самых значительных была новосадская.[27] Она внесла новую культурную ноту, обогатившую западнический дух этого города. Уютная жизнь в многонациональной среде, близость столицы и соседство со Сремскими Карловцами способствовали тому, что Новый Сад оказался привлекательным местом для временного проживания беженцев. Корреспондент белградской русской газеты в мае 1920 г. о Новом Саде писал: «Вообще, район, в котором находится „купатило“ (ванные минеральные воды) особенно привлекательный. Вся эта часть города напоминает не то небольшой немецкий курортный город, не то наше Царское Село».[28]

В Новом Саду и его окрестностях поселилось около 2-х тыс. беженцев из России. До их прибытия в этих краях уже проживало 30–50 военнопленных Российской империи с Галицийского фронта, не пожелавших репатриироваться в Советскую Россию.

Весной 1920 г. в Новом Саду был создан Комитет по оказанию помощи русским беженцам. Пришельцы выжидали падение большевиков и лелеяли надежду на свое скорое возвращение на родину. Однако положение Советской России в мире укрепилось, признанием ее со стороны великих держав. Беженцы из России постепенно эволюируют в эмигрантов, сплачивают свои ряды и стремятся улучшить материальные и бытовые условия.

В Новом Саду свое пристанище нашли казаки (преимущественно кубанские), военные инвалиды, офицеры, интеллигенция и дворяне. Как на новом, призрачном «острове» Петербурга, тут оказались графы Толстые, Воронцовы, Бобринские, Канкрины, Уваровы, князья Волконские, Гагарины, Голицыны, Коморовские, Трубецкие, известные дворянские роды — Апухтины, Бибиковы, Васильчиковы, Гончаровы, Державины, Дашковы, Елагины, Игнатьевы, Куракины, Ковалевские, Кикины, Миловидовы, Новосильцевы, Оленины, Орловы, Раевские, Родзянко, Румянцевы, Савельевы, Соловьевы, Сперанские, Таракановы, Третьяковы, Хитрово, Чернышевы, Шишкины...

Первым председателем новосадской колонии состоял юрист Геронтий Гаврилович Харченко (бывший крупный владелец сахарных и конных заводов на юге России), а вслед за ним — ген.-май. Диодор Николаевич Чернояров (воспитатель сербского королевича Александра Карагеоргиевича в Пажеском корпусе в Петербурге), действительный статский советник Аркадий Ипполитович Келеповский (бывший чиновник особых поручений при вел. кн. Сергее Александровиче в Москве), гвардии полковник Владимир Юстинович Чаплиц и ген.-май. Кубанского казачьего войска Федор Владимирович Данилов.

В феврале 1922 г. в городе был создан Русский православный церковный приход. Богослужения проводились в сербском Николаевском храме и в часовне Св. Василия Великого (на втором этаже Епархиального дома). Настоятелями прихода состояли протоиереи Федор Синькевич, Нил Малахов, Сергий Самсониевский. Служили и священники Борис Селивановский, Иоанн Сокаль, Владимир Родзянко, Василий Колюбаев и др. В период 1922–1955 гг. старостами были д-р Г.Г. Харченко, полковник М.М. Бузинов, инженер Г.Б. Броневский и адвокат С.П. Метельский. Многолетние стремления построить в городе русский храм не осуществились, хотя перед самой Второй мировой войной были обеспечены земельный участок, проект храма и средства.

Любопытные данные читаем из сохранившихся метрических книг этого прихода. В период между войнами было крещено 124 ребенка, зарегистрировано 226 церковных браков (их них 40% смешанных), похоронено 225 россиян, преимущественно на «Русском участке» Успенского кладбища (всего в Новом Саду скончалось около 850 русских). Первое поколение эмигрантов чаще всего умирало от сердечных заболеваний и туберкулеза.

Вскоре после прибытия первых русских в городе было создано Русско-сербское благотворительное общество, при почетном председательстве сербского епископа Иринея (Чирича). Русско-сербский дамский комитет устраивал благотворительные чаи. В городе открылись  шестимесячные строительные курсы, русские комиссионные магазины и столовые. В 1921 г. возникли курсы кройки и шитья, руководительницей которых была графиня София Николаевна Толстая (урожд. Философова). В середине 1922 г. создано Русское общество распространения национальной и патриотической литературы, а в ноябре 1922 г. — Русский национальный кружок. Существовали еще Русский кружок любителей искусств, Российское общество Красного креста, Русское певческое общество Василия Григорьева, Балалаечный оркестр Владимира Черноярова, Хор трубачей и джигиты Новисадской кубанской станицы, великолепный церковный хор. Спортивное общество национальной ориентации «Русский сокол» устраивало лекции, концерты, спектакли, балы.

В Новом Саду и его окрестностях проживало около 30-ти генералов и 120-ти полковников. Они создали свои объединения и кружки, имеющие политическую окраску, прежде всего монархической, правой ориентации: Новосадский национально-монархический союз (граф В.А. Бобринский), Русский освободительный комитет (С.Ф. Шульгин), Новосадское русское правление верноподданных престолу, Общество офицеров Генштаба (полковник А.Л. Мариюшкин), Новосадский отдел общества русских офицеров в Королевстве СХС (ген.-лейт. А.Н. Розеншильд фон Паулин), Новосадский отдел Общества галлиполийцев (полковник Д.М. Краснописцев), филиалы: Объединения русских военных инвалидов (полковник А.Н. Сорочинский), Корпуса Императорской Армии и Флота (ген.-лейт. К.В. Апухтин), РОВС-а (ген.-май. А.Н. Черепов), Лиги Теодора Обера по борьбе с Третьим Интернационалом (бывший член Госдумы Н.И. Антонов), Русского военно-научного института (ген.-май. М.М. Георгиевич) и т.д. Со временем, эти организации гасли или объединялись. Русское офицерское собрание находилось на площади Трифковича. Позднее, русская колония собиралась в «Русском клубе», по улице Златна-Греда, в доме напротив входа в здание гимназии.

В 20-е гг. Новый Сад являлся важнейшим авиационным центром страны. В военную и гражданскую авиацию было принято свыше 30-ти русских летчиков, инструкторов полетов, авиамехаников, радиотехников, авиаконструкторов и несколько десятков бывших военных чиновников. Своей службой гостеприимной стране особо выделялись военные летчики К.Н. Антонов, А.А. Кованько, Н.А. Кутейников, С.М. Урвачев, инженер А.Н. Веденяпин. Широкую деятельность развило Общество офицеров российского военно-воздушного флота в Королевстве СХС, центром которого был Новый Сад. Бессменным его председателем состоял ген.-май. Вячеслав Матвеевич Ткачев, бывший начальник авиации при Главнокомандующем Русской армией. Общество имело библиотеку иностранной периодики, внимательно следило за мировыми достижениями, издавало свой журнал «Наша стихия» и сотрудничало в югославских журналах по авиации.

В городе существовал Русский детский сад (под руководством О.И. Бунаковой), а в периоде 1921–1938 гг. — Русское реальное училище Союза городов, директорами которого состояли Вера Федоровна Шкинская, а некоторое время Сергей Рудольфович Минцлов, известный писатель исторических романов, этнограф и библиофил. Некоторые из русских детей поступали в сербские государственные школы. Для них Правление русской колонии устроило двухлетние воскресные курсы по национальным предметам: русской словесности и истории.

Сплоченные в своих объединениях, новосадские русские и гастроли эмигрантов из других центров их рассеяния, в городе оставили заметный след в его общественной и культурной жизни. Благодаря инициативам русских, здесь возникают шахматные и теннисные клубы, дамские косметические салоны, курсы верховой езды, устраиваются выставки. Шахматист Николай Степанович Кулжинский ряд лет был чемпионом Нового Сада. Концертные выступления русских оперных певцов сыграли решающую роль в создании местной оперной труппы. В основном ее составляли бывшие солисты оперных театров Москвы, Петербурга, Одессы, Киева, Варшавы и Тифлиса. Весь оперный хор состоял из русских певцов. Дирижерами были Петр Иванович Колпиков и Федор Петрович Селинский. Музыкальные и драматические спектакли в местном театре ставили Е.С. Марьяшец, Я.О. Шувалов, Н.Н. Архипова, А.А. Верещагин, А. Лескова-Верещагина, Л.В. Мансветова, А.Д. Сибиряков, В.М. Греч с супругом П.А. Павловым. Супруги Н.Н. Архипова и Н.С. Баранов основали частную школу вокала. Музыкальными педагогами были и Е.С. Марьяшец, О.К. Молчанова. Дирижером местного духового оркестра «Сокольские фанфары» состоял Е.Е. Боде-Бодей, а регентом прославленного хора ремесленников «Невен» П.А. Фигуровский. Прибывшие после Второй мировой войны из Белграда, в новосадском театре работали Марина Петровна Оленина (основатель Новосадского балета, в 1950 г.) и режиссер Юрий Львович Ракитин (актер МХТ-а, ассистент Вс. Мейерхольда в Петербурге).[29]

В новосадских гимназиях преподавало около двух десятков русских преподавателей. Частные уроки иностранных языков и игры на фортепьяно давали княгиня Волконская, княгиня Долгорукая, Черноярова, Хитрово, Мирович, Тельнова, Чеснокова и др. Художник Владимир Семенович Курочкин, выпускник Московской Академии художеств, держал курсы рисования и технического черчения. По его эскизам были выполнены витражи на окнах Николаевского храма. Он написал и ряд икон для часовни в Епархиальном доме.

В 1920-е гг. особое место среди русских инженеров и техников в новосадском Управлении строительными работами занимали два выпускника архитектурного отделения Института гражданских инженеров императора Николая I в Петербурге — Константин Петрович Паризо де ла Валетт (1877–1940) и Юрий Николаевич Шретер (1888–1976).[30] Работая вместе или отдельно, по их проектам в Новом Саду были реализованы первые послевоенные объекты гражданского строительства. Основные работы этих архитекторов: Здание Управления строительными работами, Поликлиника, Офицерский дом, Палата семьи Джукич, «Дом с львиными головами», ряд жилых домов и вилл. Классическая «русская нота», прозвучавшая в Новом Саду после замирания пышного венгерского модерна и еще не набравшего в нем силу громкого «марша» конструктивизма и холодного функционализма, — представляла оригинальный лирический этап. Русские люди, осевшие в этом городе, воспринимали творчество архитекторов Паризо де ла Валетта и Шретера как ностальгическое напоминание о величии императорской России. Представительный Офицерский дом на набережной Дуная напоминал им дворцы на островах Петербурга. Не удивительно, что в этом особняке русские любили устраивать свои балы, концерты, литературные вечера, театральные спектакли.

Под надзором известного профессора Дмитрия Федоровича Конева в Новом Саду был построен бактериологический «Институт Пастера».

Между мировыми войнами Новый Сад был видным издательским центром русской диаспоры в Европе. Уже в 1920 г. здесь возникло Издательство братьев Георгия и Сергея Васильевичей Грузинцевых. Помимо книг на русском языке, оно выпустило свыше 70-ти брошюр «Дешевой библиотеки русской литературы» – переводы повестей и рассказов русских классиков. С 1922 г. в городе действовала Русская типография и книгоиздательство «Святослав» Михаила Григорьевича Ковалева, а в периоде 1924–1943 г. — Русская типография Сергея Фомича Филонова. Из этой типографии отсылались во все страны российского рассеяния: газеты, журналы, учебники, мемуары, юбилейные памятки, духовная и художественная литература. Эта типография занимает первое место по количеству напечатанных русских книг в Королевстве Югославии.

Новосадское отделение «Русской матицы» было основано в апреле 1925 г. и являлось одним из самых деятельных отделений этой культурно-просветительной организации («Русская матица» создана в 1924 г. в Любляне). Оно устраивало курсы обучения русскому языку, проводило торжественные академии, приуроченные к юбилейным датам, публичные лекции (и на сербском языке), ставило спектакли, соорудило памятники-склепы на могилах скончавшихся здесь российских военнопленных 1915–1918 гг. Библиотека «Русской матицы» в Новом Саду к 1941 г. насчитывала более 7-ми тыс. томов, выписывала периодику из ряда стран Европы. Новосадское отделение выпустило в свет несколько публикаций: сборник «Благовест», книги для детей и юношества, сборник стихотворений, финансировало издание на сербском языке воспоминаний бывшего австро-венгерского пленного, возвратившегося из Советской России в 30-е гг. Председателями «Русской матицы» в Новом Саду были публицисты и литераторы, преподаватели сербских гимназий – Александра Анатольевна Розеншильд фон Паулин и Дмитрий Васильевич Скрынченко.

В межвоенный период свыше 20-ти русских эмигрантов, проживавших в Югославии, состояли сотрудниками новисадского журнала «Летопис Матице српске». Они там опубликовали около двух сотен очерков, рецензий, статей и воспоминаний, преимущественно по общим вопросам славянских культур, литературоведению, социологии, законодательству.

Новосадская русская колония жила сплочено. Непримиримые между собой идеологические и политические течения первых лет не оставили длительный и заметный след. Оказавшись на периферии европейских событий, враждебная к Советскому Союзу, она, прежде всего, была ориентирована на идеализацию прошлого и сохранение традиций.

Под оккупацией Нового Сада со стороны фашистской Венгрии, юридическое и материальное положение русских не изменилось. Их и далее считали русскими эмигрантами, так как за все эти годы сравнительно небольшое число русских приняло югославское подданство. В т. н. «Рации» — геноциде над новосадскими сербами и евреями, проводимом зимой 1942 г., в Новом Саду пострадало 19 русских эмигрантов.

Самая многочисленная миграция русских из Нового Сада последовала осенью 1944 г. Эмигранты хотели миновать встречу с Красной армией и сопровождающим ее аппаратом — НКВД и СМЕРШ. Около 50% русских оказалось в лагерях «Ди-Пи» в Австрии и Германии, из которых они постепенно переезжали в разные внеевропейские страны. Часть русских, принявших советское гражданство (в 1945–1947 гг. оно в Югославии проводилось и по принуждению), после ухудшения государственных отношений СССР и ФНРЮ были изгнаны в Венгрию и Болгарию. Позднее, редко кому из желающих реэмигрантов удалось оттуда «возвратиться», но не в Россию, а в отдаленные от Европы советские неславянские республики СССР.

Значительный приток русских из других городов Югославии в Новый Сад последовал вскоре после окончания войны, из-за его стремительного развития в промышленный и административный центр. Одновременно, вплоть до середины 50-х гг., продолжалось выселение русских семейств на Запад, уже людей с югославским гражданством. Они уезжали по приглашению своих родственников и знакомых — сначала в лагерь «Сан-Сабо» в Триесте (Италия), а затем на отдаленные континенты.

После этого периода русских эмигрантов в Новом Саду осталось мало. К концу 50-х гг. был упразднен Русский православный приход Св. Василия Великого, последняя общественная организация русских в этом городе. Постепенно редели дома, в которых с песней и блинами отмечалась Масленица. На семейных вечеринках годами уже не звенят балалайка и семиструнная гитара... А сохранившиеся самовары утратили свое настоящее применение.

Молодое поколение, главным образом из смешанных браков, ныне полностью ассимилировалось, а если и знает русский язык, не владеет им как родным. По переписи населения 2001 г., в городе проживало 156 русских, преимущественно второе и третье поколение эмигрантов из России. В это число входит и пара десятков поселившихся здесь граждан СССР-РФ. Среди русских не осталось в живых никого, кто родился до 1917 г., в императорской России. 

 

 

Русские колонии в  Панчево, Белой Церкви, Новом Бечее, Великой Кикинде, Суботице, Вршаце, Сомборе, Великом Бечкереке

 

Некоторые города в Сербии русским стали известны по размещению в них специфических эмигрантских учреждений. В Сремских Карловцах это были Штаб Главнокомандующего Русской Армией и центр Русской Зарубежной Церкви, а в Панчево — Госпиталь-санаторий Российского общества Красного креста, с хирургическим, терапевтическим, гинекологическим и акушерским отделениями, тремя операционными залами, перевязочной, родильной, лабораторией, аптекой, рентгеновским и светолечебным кабинетами. Госпиталь был открыт в марте 1920 г. и работал до лета 1945 г. За первых десять лет через него прошло около 10-ти тыс. больных, проведено около 9-ти тыс. операций, 24 тыс. лабораторных анализов, родилось более 900 русских детей. В одной из самых современно оснащенных больниц в стране лечились русские из всех районов страны, но и местное население. Начальниками госпиталя состояли опытные врачи: И.А. Белоусов, В.А. Воронецкий, В.А. Левицкий. Позднее, мужским хирургическим отделением заведовал Ф.С. Пельтцер, женским А.С. Мандрусов, терапевтическим В.А. Воронецкий, лабораторией М.П. Метальников. В 30-е гг. панчевский госпиталь располагал 110 койками, более половины которых были бесплатными.[31]

 

После Белграда и Панчево, одна из самых многочисленных русских колоний была в банатском городе Белая Церковь, у границы с Румынией. Цены на квартиры и продовольственные продукты были там ниже, чем в других городах. Помимо старческого дома, дома русских военных инвалидов и приюта для сирот, в этом городе с 1920 по 1944 г. было размещено несколько русских учебных заведений:

- Николаевское кавалерийское училище (1921–1924). Это заведение являлось единственным специализированным русским военным училищем в Королевстве СХС. Его директором состоял ген.-лейт. Генштаба А.В. Говоров. До закрытия училища, указом ген. Врангеля, в Белой Церкви состоялось три выпуска русских юнкеров.

- Крымский кадетский корпус (1922–1929). Возникший 9 марта 1920 г. из остатков нескольких кадетских корпусов, возглавляемый директором ген.-лейт. В.В. Римским-Корсаковым, корпус был направлен на Балканы; сначала в Стрниште (Словения), а вскоре в Белую Церковь, в бывшие австро-венгерские казармы на окраине города. С декабря 1924 по сентябрь 1929 г. директором корпуса состоял ген.-лейт. М.Н. Промтов. За девять лет своего существования корпус окончило 616 юношей.

- Первый русский Вел. Кн. Константина Константиновича кадетский корпус (1929–1944). Указом военного министра страны, русский кадетский корпус из Сараево был переведен в Белую Церковь, переименован и принял в свои ряды кадет расформированного Крымского корпуса, а в 1933 году и кадет расформированного в Горажде (Босния) Донского Императора Александра III кадетского корпуса. После кончины директора, ген.-лейт. Б.В. Адамовича, в 1936 году на его место был назначен ген.-май. А.Г. Попов. Включая последний учебный 1943/44 год, за 25 лет своего существования этот корпус окончило 906 кадет.[32]

- Мариинский донской девичий институт (1920–1941) был основан в XVIII в. В Новочеркасске. До 1921 г. его начальницей была В.Ф. Вигост, а после нее — Н.В. Духонина, вдова убитого ген.-лейт. Н.Н. Духонина (Верховного Главнокомандующего Русской армией, смененного по приказу Ленина, так как в ноябре 1918 г. генерал не соглашался заключить сепаратный мир с Германией). В этом институте среднее образование окончили и ученицы закрытых Первой русско-сербской девичьей гимназии в Великой Кикинде (1931) и Харьковского девичьего института в Новом Бечее (1932). Решением министра просвещения от 31 марта 1941 г., и этот институт был закрыт, а институтки продолжили учиться в белградской Русско-сербской женской гимназии. Всего за 21 год своего существования на чужбине Мариинский донской институт окончило около 600 девушек, включая и десяток-два сербок.[33]

 

В воеводинский город Нови-Бечей был направлен эвакуировавшийся в полном составе Харьковский девичий институт (1920–1932), возникший еще в 1812 г. Начальницей его была М.А. Неклюдова (с шифром окончившая Смольный девичий институт в Петербурге). До своего закрытия аттестат зрелости в нем получило 320 институток. При институте в 1922–1924 гг. существовало два дополнительных отделения — Коммерческие курсы и Курс прикладного искусства, окончив которые девушки могли легче обеспечит себе дорогу в жизнь.

 

Заслугами энергичной Н.К. Тхоржевской-Эрдели, «смолянке» и актрисе Александринского театра в Петербурге, министерство просвещения в Белграде разрешило открыть в городе Велика-Кикинда Первую русско-сербскую девичью гимназию с общежитием (1921–1931). Это учебное заведение русские негласно называли «Вторым Смольным институтом», так как начальница, инспектор классов, преподавательский и воспитательский персонал старались соблюдать некоторые традиции привилегированного девичьего института императорского времени. После кончины Наталии Корнелиевны, начальницей была назначена Е.Э. Абациева, жена генерала. За десять лет в этой гимназии аттестат зрелости приобрело около 200 девушек.

С 1929 по 1952 г. в Вел. Кикинде существовал Приют для престарелых Российского общества Красного креста.

 

В 20-е гг. одним из самых многолюдных городов в Королевстве СХС был город Суботица, на крайнем севере страны, у границы с Венгрией. Характерным для русской колонии в этом городе было то, что многие русские здесь нашли работу в Управлении железными дорогами (Воеводина располагала самой разветвленной сетью этих дорог в стране, построенных при Австро-Венгрии).[34] В 1920 г. в Суботице был основан Юридический факультет (при Белградском университете), в котором преподавали русские профессоры, приобретшие имя в императорской России: М.П. Чубинский, Г.В. Демченко, С.В. Троицкий, П.Б. Струве, некоторое время К.М. Смирнов и Ф.В. Тарановский. Здесь с 1920 по 1941 г. училось 235 русских студентов. В этом городе, помимо распространенных русских организаций в других русских колониях, были созданы Союз русских юристов и Общество русских студентов.[35]   

  

В городке Вршац в июле 1920 г. размещалась эвакуированная из Кишинева Санитарная походная больница Гербовецкой общины сестер милосердия Российского общества Красного креста (в Кишиневе она работала до румынской оккупации Бессарабии). Прекрасно оснащенная, больница располагала отделениями: хирургическим, гинекологическим, офтальмологическим, стоматологическим, по внутренним болезням, рентгеном, лабораторией и опытным персоналом. Госпиталем руководил примариус-гинеколог Радован Савич Клисич (по происхождению черногорец). По приказу ген. Врангеля, ранней осенью часть больницы из Вршаца была направлена в Крым, а потом попала в окрестности Загреба, пока как оставшаяся ее часть, с медицинским персоналом, инвентарем и 180 койками, стала основой, на которой началось формирование Городской больницы в Вршаце.[36] В этом культурном и благоустроенном городе (в 1921 г. в нем проживало 27 тыс. жителей), преобладало немецкое население. По почину русских здесь возник Югославско-французский клуб, деятельными членами которого состояли французские и швейцарские гувернантки, прибывшие в Вршац с русскими семьями, а также русские дамы, подрабатывающие на чужбине частными уроками иностранных языков. Значительный вклад русские здесь внесли в сфере просвещения. В средних учебных заведениях Вршаца преподавало до 40-ка русских педагогов.[37]

 

Отличительной чертой русской колонии в Сомборе было то, что ее членами являлись семьи инженеров и техников на службе в Техническом управлении Системы бачских каналов им. Короля Петра I. Руководителем этой сложной системы был опытный инженер Сергей Павлович Максимов, выпускник петербургского Института путей сообщения Императора Александра I, одно время профессор этого знаменитого в России института. Максимовым был подобран технический кадр по навигации, эксплуатации и поддерживании в рабочем состоянии плотин и шлюзов, мостов, грузовых судов, зданий и коммуникаций вдоль каналов. Само Техническое управление стало культурным центром взаимного общения русских этого города. Имелись помещения, большой сад, теннисный корт, Библиотека русской колонии, отделение культурной организации «Русская матица».[38]

 

В многонациональном городе Велики-Бечкерек, с широко развитой промышленностью, обосновалась большая русская колония. Тут нашли себе работу врачи, инженеры, военные, педагоги, юристы, художники, коммерсанты, торговцы, казаки. В этом городе русские имели свой храм, детский сад и начальную школу, Русский дом, две библиотеки, театральную труппу, общество «Русский сокол», Русский теннисный клуб.[39]

 

О русских колониях в воеводинских городах Сремска-Митровица,[40] Рума, Сента, Бачка-Паланка, Оджаци, Црвенка, Врбас, Апатин и др. сохранилось мало данных, которые ограничиваются упоминанием русских фамилий и рассказами о судьбах отдельных лиц.

 

 

Русская эмиграция в центральной и южной Сербии:

Парачин, Врнячка-Баня, Ужице, Лесковац…

 

В отличие от равнинной, хлебородной и многонациональной Воеводины, ниже Белграда стелятся холмы, горы и широкие долины у берегов извилистых рек. Эту часть Сербии заселяет однородное сербское, православное население, в основном занимавшееся скотоводством, садоводством, виноделием, но и работой на шахтах и фабриках. «Русских братьев» здесь принимали с открытой душой, хотя народ был менее грамотным, беднее Севера и понес огромные потери в недавних войнах.

Оказавшиеся тут русские беженцы сами не выбирали себе место временного поселения. Их привозили партиями, или позднее направляли на работы. Преимущественно это были одинокие мужчины: офицеры, солдаты и казаки трех армейских корпусов Русской армии, привезенные сюда на строительство коммуникаций или для ведения пограничной службы. Устроились они в «рабочих колониях», в деревнях, на самих стройках, спали в палатках и бараках сооруженных собственными руками. После окончания работ, переезжали на другую стройку.

К 1924 г. заметно было стремление людей из этих групп переезжать в более культурные и благоустроенные центры, ближе к Белграду, или в Воеводину. Для них открываются курсы для изучения сербского языка (в Княжеваце, Алексинаце, Заечаре и др.). Так, несколько десятков военных, состоящих в течение пары лет на пограничной службе в Охриде, по предложению своего командира полковника Алексея Павловича Виноградова (1888–1944) согласились переехать в город Парачин. Там можно было получить работу на двух больших частных заводах: суконном и стекольном. Владельцы суконного завода, братья Влада и Славко Теокаревичи, охотно приняли русские кадры, доверили им и ответственные посты — электрическую станцию, счетоводство, заведовать складами. Группа казаков охраняла заводской комплекс. Русские, поселившиеся в фабричной колонии, женились на местных сербках и поступавших на завод молодых ткачихах. Русско-сербские семьи жили дружно, имели свой культурный очаг и хор, принимали заезжих русских гастролеров, коллективно ездили в Белград, совершали экскурсии в окрестности. На этом заводе работала и группа калмыков.

Более образованные русские в этом городе получили работу в городе. Типографией руководил Николай Волгин, директором местной гимназии одно время состоял историк и генерал от кавалерии Никита Васильевич Сальников. В гимназии преподавало несколько русских, включая Коровникова, регента гимназического и хора местного православного храма.[41]

 

Своеобразно сложилась жизнь 414 русских, временно привезенных в курорт Врнячка-Баня, славившегося источниками целебных минеральных вод еще со времен Римской империи. В феврале 1921 г. русских поселили в гостиницах, пансионах и лечебницах, но уже в марте–апреле им пришлось покинуть занятые помещения, ввиду начала курортного сезона. Русская колония уменьшилась: часть беженцев переехала на частные квартиры и виллы, остальные разъехались по окрестным деревням или уехали на север, потому что тут не нашли для себя соответствующую работу. Не увенчались успехом попытки Б.А. Байкова, агента районной биржи по трудоустройству в соседнем городе Трстеник, русских обеспечить работой.

Видными представителями русской колонии (при председателях Александре Александровиче Шмидте и Михаиле Стражневе) были: инженер Федор Петрович Гамалеев, занимавший ответственный пост в Городском управлении, и Александр Николаевич Щербинин, руководитель современно оснащенной Метеорологической станции.

Несколько русских подрабатывали изготовлением деревянных сувениров; выжиганием и росписью украшали ларчики, игрушки и деревянные бытовые предметы. Успех имели изделия «Избы русского деда Сергея П. Павлова», торговавшего сувенирами собственного изготовления, а также Петра Скачинского и Ивана Усенко. Графиня Серафима Владимировна Чегодаева вышивала на продажу гобелены; галантерейный магазин содержал Петр К. Ус.

В Врнячка-Баню приезжали лечиться и русские эмигранты. Они охотно шли к русским врачам, тут практиковавшим: интернисту Владимиру Валериановичу Плешакову, Михаилу Степановичу Зёрнову, Петру Александровичу Сергиевскому (на русском яз. он опубликовал книгу «Врнячка-Банья, курорт Югославии»), зубным врачам Лидии Всеволодовне Мартель и Клавдии Николаевне Верешниковой. Известный в России врач-бальнеолог Алексей Иванович Щербаков (1858–1944) изучал достоинства здешних минеральных вод (уже в 1922 году об этом написал книгу).

Из-за скорого отъезда большинства русских из Врнячка-Бани, в 1922 г. уже закрылась русская начальная школа. До своего назначения в Русскую духовную миссию в Палестине, в местном храме Пресвятой Богородицы русские службы совершал епископ Белгородский Аполлинарий (Кошевой; 1874–1933).[42]

 

Жизнь русских в городе Ужице была связана с проведением в его окрестностях широкомасштабных строительных работ: шести трасс шоссейных дорог, узкоколейной железной дороги, гидроэлектростанции, водопровода в городке Чаетина, строительстве зданий биржи, моста на р. Дрина в городе Байна-Башта, административных зданий и областной больницы в Ужице, реконструкции монастырского комплекса Рача. Частное строительное предприятие в Ужице открыли Николай Прохоров и Александр Осипов (с сербом Б. Йовановичем). В Городском архиве хранятся неполные списки русских, работавших в 20-е гг. в этом городе и окрестностях — Арилье, Байна-Башта, Иваница, Косьерич, Пожега, Чаетина. В них сведения о русских рабочих (133), инженерах (48), геодезистах (33), техниках (35), преподавателях (20), учителях (13), врачах (29), ветеринарах (6), железнодорожниках (9), юристах (9), чиновниках (33).

Интересно отметить, что после окончания работ на одном объекте русским работникам выдавалось удостоверение о том, что они прилежно выполняли порученные им работы, исправно себя вели и не были наказуемы. Недавно в Ужице была опубликована уникальная по содержанию книга,[43] которая содержит имена и биографии 457-ми русских, из около тысячи русских беженцев, временно или постоянно проживавших в ужицком крае.

 

Русская колония и кубанская казачья станица в южно-сербском промышленном городе Лесковаце насчитывала до 200 русских беженцев. Ее вклад в развитие города и окрестностей весьма заметен и сегодня. Председателями колонии состояли Александр Логинов, полк. Леонид Шатунов, Виктор Оберман и Сергей Медыньский, а атаманами станицы П.И. Бондарь и полк. И.С. Кузуб.

Русские здесь создали свою библиотеку, кружки и филиалы Союза русских инженеров, Общества русских офицеров, РОВС-а, «Русского сокола», Союза русской национальной молодежи, Союза младороссов. В местных средних учебных заведениях преподавало более 20-ти русских педагогов, среди которых выделялись своей культурной работой Анатолий Красовский (содействовал созданию историко-археологического музея), Иван Татаркин и Владимир Курагин (регенты хора местного кафедрального храма), Юрий Арбатский (концертной деятельностью).

Фабрику металлических изделий «Монтафон» строили русские, ее техническим директором стал инженер Сергей Александрович Багур; на электрификации г. Црна-Трава трудился инж. Григорий Пирмен, в Городском управлении Лесковаца — архитектор Петр Новиков, инженер Вячеслав Буйко и ряд геодезистов; на суконных заводах в Лесковаце, Вучье и Грделице — русские специалисты и рабочие. Во многих деревнях лесковацкого края свещенниками были русские.

Особую память о себе в Лесковаце оставили русские архитекторы и художники. Василий Михайлович Андросов выполнил проекты кафедрального храма Св. Троицы в Лесковаце, храмов Св. Параскевы-Пятницы в Кумарево, Св. Апостолов Петра и Павла в Донья-Лакошнице. Андрей Васильевич Биценко и Василий Пирожков фресками и иконами украсили лесковацкий кафедральный храм. Архитектор Григорий Иванович Самойлов проектировал здание аптеки в Лесковаце и заводские цеха суконного завода в Вучье, здание заводского управления, дома для рабочих, виллу фабриканта Лазы Теокаревича и храм Св. Иоанна Крестителя в Вучье (также расписал его иконостас, Петр Сухарев стены расписал фресками). Иван Петрович Дикий расписал фресками храм Св. Иоанна Предтечи в Грделице, а Евгения Долгова — храм Св. Николая в Црна-Траве.[44]

 

Крупные русские колонии формировались и в других промышленных городах: Нише, Кральево, Неготине, Боре, Пожареваце, Вальево, Шабаце, Чачаке, Княжеваце, Заечаре. В военной промышленности Сербии, сосредоточенной в Крагуеваце и Крушеваце, русские военные инженеры и специалисты занимали самые ответственные посты, руководили научно-исследовательскими проектами и занимались педагогической деятельностью. Так, инженер Борис Николаевич Румянцев многие годы руководил кафедрой артиллерийского вооружения при Военно-технической академии.

На самом крупном в стране оружейном заводе в Крагуеваце («сербской Туле») трудились: подполковник Василий Иваницкий (начальник отдела пиротехники, составитель ценного каталога по боеприпасам), майор Рекалов (начальник отдела пистонов), полковник Костевич (начальник отдела ружейных пулей), инженер Макаев, Кухлин (начальник отдела пиротехники), Иван Филиппов, Терекьев, Иван Гуржин, Иван Волянский, Тертиловский (начальник лаборатории), майор Константин Скориков.

На военном заводе «Обиличево» в Крушеваце трудились инженеры: майор Николай Караиван, капитан Евгений Лесов, офицеры Александр Чебетов, Сергей Нащокин, Гавриил Зоц (исследовал новую методику добычи боевых отравляющих веществ), инженер Дмитрий Поспелов (занимался тогда еще неразвитой отраслью техники — роботикой, при конструировании устройства для опоражнивания взрывчатых веществ из центрифуги), инженер Донской, инженер-химик Владимир Макаров. Инженеры Антон Еремеев, Николай Шаколи и Иван Крыжановский руководили монтажными работами цеха низкодымящихся нитроцеллюлозных порохов.[45]

Русские специалисты работали и на военных заводах в Младеноваце, Лучане, Бариче, Лазареваце.

 

 

Русские в Косово и Метохии

 

Области Косово и Метохия (называются еще и Старой Сербией), в средние века были населены преимущественно сербами, так как на этих территориях распространялись их княжества. Роковым событием всей сербской истории оказалась печальная битва на Косово-поле, в 1389 г., между сербским и турецким войском. В ней пали оба полководца — князь Лазарь и султан Мурат. В неравном бою (35 тыс. сербов, 100 тыс. бойцов противника), сербы потерпели поражение, потеряли свою независимость, а турки продолжили свое продвижение на север Балканского полуострова. На этом поле и позднее велись бои с турками. С ними воевали венгры (1448), австрийцы (1689), боснийские повстанцы (1831). Оказывая военную помощь австрийцам, при их отступлениях, сербы были вынуждены покидать свои исконные земли и переселяться на север, по ту сторону Саввы и Дуная, тогда как на Косово и Метохии турки благосклонно относились к  албанскому населению и ассимилируя его. Тем не менее, сербский народ оставался жить на этих землях и защищал свои очаги и многочисленные православные храмы (Богородица Левишка в Призрене), монастыри Високи-Дечани, Грачаница, Баньска, свой духовный центр — Печскую Патриархию.

В решительной Сербско-турецкой войне 1877–1878 гг., Сербская армия впервые пробилась на Косово, а в 1912 г., в Первой балканской войне, без особого сопротивления Турции, овладела и возвратила свои исконные земли.

О притеснениях сербов со стороны Турции, Греческой православной церкви, об экспансии Австро-Венгрии на Балканы, а также зверствах, чинимых спускавшимися с албанских гор арнаутов, писали российские путешественники, слависты и дипломаты: В.И. Григорович (1815–1876), А.Ф. Гильфердинг (1831–1872), А.А. Башмаков (1839–1894), консулы И.С. Ястребов (1839–1894) и Г.С. Щербина (?–1903), убитый на своем посту арнаутами в городке Косовска-Митровица, подобно ими же убитому в том же 1903 году А.А. Ростковскому, российскому консулу в Битоле (Македония).

Россия на территории Косово и Метохии открыла свои консульства ‒ в 1886 г. в Призрене и в 1892 г. в Косовска-Митровице. По просьбе правительства Королевства Сербии, с 1896 г. в сербском монастыре Високи-Дечани пребывали русские монахи с Афона, охраняя его от арнаутских банд. Этому монастырю Россия оказывала и материальную помощь. Российские консулы Ястребов, Лисевич, Беляев, Ачимович и Тухолка дарили книги и целые библиотеки православной Духовной семинарии в Призрене.

После балканских войн и Первой мировой войны, в новообразованном государстве сербов, хорватов и словенцев, юго-западная область Сербии была самой отсталой в сфере просвещения, здравоохранении и экономики. Доминировал традиционный патриархальный крестьянский уклад жизни, при 80–90% неграмотного населения. Край, хотя и обладал значительными природными ресурсами — залежами угля, цветных и редких металлов, плодородной почвой, лесами, пастбищами и реками, — нуждался в притоке интеллигенции и специалистов всех профилей и специальностей. С 1921 г. в городах Приштина, Печ, Косовска-Митровица, Джаковица, Призрен, Урошевац  возникли русские колонии беженцев-эмигрантов. С первых месяцев Государственная комиссия по устройству русских беженцев направляла их в Косово и Метохию. Позднее, русские специалисты из других городов страны направлялись на юг Сербии по распоряжению соответствующих министерств: просвещения, вероисповедания, здравоохранения, сельского, водного, лесного, горного хозяйств, строительства и проч.

Так, на строительство дороги Косовска-Митровица–Рашка министерство строительства направило эшелоны из состава прибывших в Королевство СХС трех технических полков Первого армейского корпуса, Донского и Кубанского корпуса Русской армии генерала П.Н. Врангеля. А в сентябре 1921 г. военное министерство — части кавалерийской дивизии Первого армейского корпуса в пограничную стражу, вдоль неустойчивой и опасной границы с Албанией (на участок Дебар–Призрен–Джаковица).

Трудно представить себе, какой вклад в развитие этого веками отсталого региона внесли русские, в особенности в период между двумя мировыми войнами, с какими препятствиями и лишениями им приходилось бороться…

На Косово и Метохии поселились технические кадры (инженеры путей сообщения, горные инженеры, электрики, геодезисты, механики), медицинский персонал, преподаватели и административные кадры на государственной службе, а также казаки, крестьяне, занятые на строительстве коммуникаций, промышленных объектов, административных и жилых зданий, прокладке водопровода, работах в рудниках.

Русские проектировали и строили дороги Печ‒Андриевица (через гору Чакор), железные дороги Косовска-Митровица–Рашка, Косово-поле–Печ, Куршумлия–Приштина, участки дороги Доганович–Тетово (через гору Шара). Русские были не только квалифицированными врачами, стоматологами, ветеринарами, медсестрами, но и управляющими и руководителями городских госпиталей, единственными хирургами, боровшимися с распространением эпидемий, серьезных заболеваний, малярией.

На Косово и Метохии не было ни одного среднего учебного заведения, в котором бы русские не преподавали естественные и гуманитарные предметы, иностранные языки, музыку, гимнастику. В православной Духовной семинарии в Призрене русские преподавали основные церковные предметы, а также старославянский, латынь, греческий, русский языки; церковное пение. Русские женщины тоже находили себе занятия. Многие из них были врачами, преподавателями, но особенно они отличались своей благотворительной деятельностью, как члены гуманитарных женских комитетов («Коло српских сестара», «Друштво кнегинье Любице» и др.), устраивали и принимали участие в благотворительных концертах, «Рождественских елках», открывали детские сады, площадки для спортивных игр.

Память о консулах Российской империи на еще не освобожденной от турков территории, как и о русских эмигрантах, проживавших до и после Второй мировой войны на Косово и Метохии, сохраняется среди сербов и по сей день. В военные и послевоенные годы большинство их переехало в другие части страны или выехало за границу.

Упомянем лишь некоторые имена русских,[46] оставивших о себе добрую память:

 

Андросов Василий Михайлович – архитектор в г. Косовска-Митровица. Проектировал 60 храмов, среди которых храмы в Джаковице, Истоке, Подуеве, Обиличе;

Баранова Евгения – врач-педиатр в г. Кос. Митровица;

Баранова Ольга – врач-гинеколог в г. Кос. Митровица;

Бойко Аркадий Андреевич – ветеринарный врач в г. Печ;

Васильев Петр – инженер-лесовод, директор Управления по лесоводству в г. Печ;

Волков Николай Дмитриевич – архитектор и живописец, проектировщик многих зданий в Приштине, построил первую теннисную площадку на Косово;

Волкова Наталия Родионовна – одна из главных устроительниц культурных и благотворительных мероприятий в Приштине;

Гладилин Николай Федорович – врач в г. Печ;

Гладилина Александра Оскаровна – врач-педиатр в г. Печ;

Гребенников Алексей – врач-стоматолог в Призрене;

Денисенко Николай Федорович – инженер-строитель в г. Кос. Митровица, проектировал и строил железную дорогу Куршумлия – Приштина, Косово-поле – Печ, железнодорожный вокзал в Косово-поле, восстанавливал разрушенные мосты. После войны – технический директор строительной фирмы «Рамиз Садику», основатель предприятия «Ситница», реставратор древних храмов и монастырей (Високи-Дечани, Богородица Левишка), Царской мечети, зданий учебных заведений, принимал участие в проектировании почти всего центрального района Приштины, преподаватель строительных предметов в Техническом училище, проектировал промышленные объекты в Зрзе, Гнилане, Клине;

Домоховский Казимир – инженер-электрик, директор ГЭС в г. Печ;

Дьякова Анна Марковна – врач-интернист, управляющая Городским госпиталем в Приштине;

Знаменский Владимир – адвокат, судебный следователь Военного трибунала Косовской военной области;

Козлов Леонид Павлович – инженер-строитель, строитель железной дороги Печ – Косово-поле;

Кожин Михаил – ветеринарный врач, один из основателей Института по скотоводству в Приштине;

Кривошей Георгий – геодезист, начальник Геодезического управления в Приштине

Кригер Роберт Васильевич – инженер путей сообщения, главный инженер при строительстве дороги Печ–Андриевица;

Лаврова Антонина Васильевна – военный врач в Кос. Митровице;

Лопырев Павел Павлович – инженер-строитель, строил железную дорогу Печ–Косово-поле;

Малюга Святослав – агроном, главный агроном и советник-агроном Косово, специалист по виноградарству;

Манохин Всеволод – горный инженер, строил Горный комбинат «Обилич»;

Музалевский Василий Иванович – ветеринарный врач (работал и в г. Печ, Прешево);

Педанов Георгий Иванович – врач-хирург, управляющий госпиталем в г. Печ;

Позняков Борис Александрович – инженер-строитель, главный инженер строительной фирмы «Рамиз Садику» в Приштине. Под его руководством велось строительство современных районов города, здания театра, кинотеатра, школ, гостиниц, прядильной фабрики. Проектировал жилые здания, надзирал за строительством Философского факультета;

Проценко Евгений Павлович – инженер-строитель, строил дорогу Печ–Андриевица;

Румянцев Анатолий Михайлович – врач в Призрене;

Русиян Владимир Леонидович – горный инженер, технический директор ТЭС «Обилич» (работал и в Приштине);

Сальников Никита Васильевич – генерал, историк, преподаватель, директор гимназии в г. Печ, организатор культурной жизни города;

Сатаров Николай Александрович – инженер-строитель, строил Южно-печский мелиорационный канал;

Серебряков Павел Иванович – ветеринарный врач в г. Печ;

Светов Иван – педагог в Молодежном образовательном центре. Организовал первые в мире Детские объединенные нации (зарегистрированы при ООН в Нью-Йорке);

Сенкин Александр – инженер-строитель, строил православный храм в Урошеваце;

Симонов Иван Иванович – геодезист, автор первых топографических карт многих районов Косово;

Скрынников Дмитрий – ветеринарный врач в Призрене;

Слунин Андрей – директор гимназии в г. Гнилане, преподаватель композитор, регент хора;

Соляник Иван – инженер-лесовод, доктор наук, директор Института по лесоводству в г. Печ, основатель рассадника, видный специалист по лесопосадкам оголенных гористых местностей;

Стороженко Яков Андреевич – юрист, коммерческий директор строительной фирмы «Рамиз Садику» в Призрене;

Стукалов Василий – инженер-лесовод, директор Института по лесоводству в Урошеваце;

Суслов Петр Сергеевич – инженер-электрик, один из первых инженеров Комбината «Обилич»;

Сысоев Игорь Николаевич – инженер-строитель, строил железную дорогу Печ–Косово-поле;

Татаринов Всеволод – архитектор, проектировал первые современные жилищные блочные застройки в Приштине;

Тяпкин Аркадий Николаевич – инженер-строитель, работал на строительстве дороги Печ – Андриевица. Оставил по себе видный след в г. Печ: проложил водопровод с пункта Црне-Воде (над Патриархией), соорудил парк «Карагач» с теннисными площадками, был инициатором постройки ГЭС у истока р.Црни-Дрим, основатель футбольного клуба «Дукаджин»;   

Чернявский Сергей Владимирович – художественный фотограф, открыл первый на Косово фотографический ателье;

Чистов Олег Владимирович – инженер-строитель, строил Южно-печский мелиорационный канал;

Чубаровский Василий – юрист, судья в м. Драгаш;

Шестоперов Лев Львович – геодезист, начальник Геодезического управления в г. Призрен. Работал и в Приштине, на ТЭС «Обилич», проектировал плотины на Батлавском искусственном озере.

 

   Трудно установить точное число русских эмигрантов проживавших в 20–30-е гг. на Косово и Метохии, так как большинство лишь временно работало на постройках и по окончании работ покидало край. Но, можно предположить, что постоянно осевших здесь было до 2-х тыс. человек.

   Из официальной переписи населения социалистического периода Югославии приводим статистические данные о числе русских, проживавших в Сербии и на Косово и Метохии:

 

 

1948 г.

1953 г.

1961 г.

1971 г.

1981 г.

Сербия

13.329

7.829

6.984

4.746

2.761

Косово и Метохия

     362

   273

   239

       174

     112

 

 

Вклад русских эмигрантов в культуру, науку, экономику Сербии

  

Русские профессоры, принятые на все факультеты Белградского университета, не только пополнили его кафедры дефицитными кадрами, но и качественно изменили университетское преподавание. Точные области знания, которые ранее преподавались как прикладные — лечебная практика, строительство и проч. — получили научно-исследовательское направление. Вклад русских профессоров в эту сферу несомненен и общепризнан.

В 1919 г. в Белграде был основан Сельскохозяйственный факультет с отделением лесного хозяйства, где в основном преподавали профессоры из Москвы, Киева, Харькова, Ростова-на-Дону, ставшие впоследствии основателями научно-исследовательских институтов в Белграде: энтомологического (Ю.Н. Вагнер), зоотехнического (И.П. Марков), сельскохозяйственных машин и механизмов (Т.В. Локоть), удобрений (Н.И. Васильев), почвоведения (А.И. Стебут), микробиологии (С.Н. Виноградский). Подобное положение было и на Техническом факультете (со своими отделами: машиностроения, электротехники, архитектуры, строительства). В начале двадцатых годов много русских преподавало и на Философском, Юридическом и Богословском факультетах.

Интересно отметить, что профессура гуманитарного профиля наук, оказавшаяся в эмиграции, чаще переезжала из одной страны или города, в другие университетские центры. Так, уже в середине двадцатых годов, многие русские профессоры из Сербии перебрались в Прагу, Париж, Софию, или переехали в Любляну.

Между двумя мировыми войнами, на территории Сербии существовал один, Белградский университет, но в 1920 г. при нем были основаны Философский факультет в Скопле (как тогда говорили — в «Новой Сербии»), и Юридический факультет в Суботице. На этих факультетах тоже преподавали русские профессоры (Е.В. Аничков, П.М. Бицилли, Н.Л. Окунев, В.А. Розов, Е.К. Елачич, М.П. Чубинский, Г.В. Демченко, П.Б. Струве, С.В. Троицкий), но и просто «лекторы». Их вклад в развитие высокого образования этих районов страны оказался особенно веским.

 Среди русских ученых звания действительных членов Сербской академии наук и искусств удостоены: А.Д. Билимович, К.П. Воронец, И.Г. Грицкат, С.М. Кульбакин, В.Д. Ласкарев, Г.А. Острогорский, Н.Н. Салтыков, Ф.В. Тарановский, В.В. Фармаковский, Я.М. Хлытчиев, а членов-корреспондентов — Е.В. Спекторский (1934) и Н.А. Пушин (1947). Здесь не приводим имена 86-ти русских профессоров Белградского университета.  

В своем выступлении на IV съезде русских академических организаций за границей профессор Е.В. Спекторский, председатель Русского научного института в Белграде, отметил: «Когда гонимые на родине английские пуритане уходили в заморские края, они уносили с собой самое священное и ценное для них, именно Библию. Когда Наполеон на коне, окруженный блестящей свитой, входил в одни ворота Йены, в другие пешком уходил Гегель, неся под мышкой рукопись «Феноменологии духа». Подобным образом и русские ученые уходили в изгнание с пустыми руками, но с полным сердцем. Они уносили с собой не сундуки, наполненные хозяйственным добром, а священное пламя русского духа. И первой их заботой при водворении на чужбине было стремление не удушать этого духа, сохранить пламя и передать его идущему на смену поколению».[47]

Русские гуманитарии (ученые, педагоги, литераторы), обосновавшиеся в Сербии, продолжали свое служение русской науке и культуре, воспитывали второе поколение русских на чужбине, но и самоотверженно служили своей «второй родине». В особенности они оказались нужными в отсталых районах Сербии и в северных территориях, Воеводине (до 1918 г. находившихся в составе Австро-Венгрии). Между мировыми войнами в средних учебных заведениях Воеводины преподавало более 350 русских преподавателей. Примерно столько их было и в центральной и южной Сербии.

Русские литераторы и журналисты становились сотрудниками и корреспондентами сербских и русских печатных органов, возникших на чужбине. Тысячи их работ, опубликованных в сербских литературно-общественных журналах «Сербский литературный вестник», «Мысль», «Новая Европа», «Эпоха», «Политика», «Время» и др., не утратили свою актуальность.

В 1925 г. в Белграде был создан Союз русских писателей и журналистов, насчитывавший более 200 членов. В него вступали и молодые русские поэты «белградского круга». Постепенно акклиматизируясь в Сербии, они интересовались югославской литературой и поэзией, становились первыми переводчиками сербских поэтов на иностранный (русский) язык.

Русским историкам в Сербии принадлежит почетное место в изучении истории, искусства и языка сербского средневековья, сербско-византийских и русско-сербских культурных связей и влияний. Имена ученых Г.А. Острогорского, А.В. Соловьева, Ф.В. Тарановского, С.М. Кульбакина, А.Л. Погодина, Н.Л. Окунева, И.Н. Голенищева-Кутузова, В.А. Мошина, А.К. Елачича, И.Г. Грицкат широко известны в научном мире.

К этой плеяде можно причислить еще ряд имен, много сделавших на плане составления сербских учебников по истории, собирания данных и публикации трудов о русской эмиграции в Сербии: Вл.А. Маевского,   Р.В. Полчанинова, Л.М. Сухотина, С.Н. Смирнова.

Между двумя мировыми войнами в югославской периодике русские опубликовали на сотни статей о русской и советской художественной литературе. Согласно одной библиографии, Л.Г. Захаров опубликовал 240 статей, Н.Я. Федоров — 140, П.А. Митропан — 72, А.Л. Погодин — 67, А.К. Елачич — 64, А.А. Сердюкова — 42, Е.В. Спекторский — 30, И.Н. Голенищев-Кутузов — 30, К.Ф. Тарановский – 25. В Сербии были выпущены переводы собраний сочинений Толстого, Достоевского, Тургенева, Чехова, Горького, сборники и антологии поэзии русского «золотого» и «серебряного» века, произведения советских писателей и поэтов. С.Н. Сластиков переводил сочинения Тургенева, В.Г. Лидина; П.А. Митропан — Достоевского и Короленко; К.Ф. Тарановский — пьесы Островского, Чехова, Горького, стихи Есенина.

«Братья Грузинцевы» — одно из русских издательств в Новом Саду (1920–1923), опубликовало на сербском языке около восьмидесяти книжек популярной серии «Дешевая библиотека русской литературы», три сборника рассказов русских классиков и десяток книжек серии «Детская радость». Эти общедоступные издания многих сербских читателей впервые знакомили с произведениями русских писателей.

В 1926 г. Анатолий Иванович Прицкер в Белграде создал сербское книгоиздательство «Народное просвещение» («Народна просвета», ныне «Просвета»), одно из самых значительных сербских издательств на протяжении девяти десятилетий. Его редакторами и сотрудниками являлись известные сербские писатели, литературоведы. Издательство прославилось выпуском больших серий книг «Библиотека иностранной литературы» и «Библиотека сербских писателей».

Три молодых поэта «белградского круга», И.Н. Голенищев-Кутузов, А.П. Дураков и Е.Л. Таубер, совершили своеобразный подвиг: на русский язык перевели подборку стихотворений современных сербских поэтов. В издании Союза русских писателей и журналистов вышла их «Антология новой югославянской лирики» (Белград, 1933).

Период после Второй мировой войны был ознаменован интересом к советской культуре и интенсивными переводами популярных изданий, на темы общественных наук, литературы, техники. Русские, проживавшие в Сербии, часто выполняли заказы издательств, которые крайне редко указывали фамилии переводчиков.

В наши дни один из самых выдающихся переводчиков русской художественной литературы в Сербии, «второго поколения», является Лидия Владимировна Затворницкая-Суботина. Среди авторов ее переводов встречаем имена Гоголя, Кузмина, Бунина, Ремизова, Мережковского, Вяч. Иванова, Брюсова, Цветаевой, Ахматовой, Сологуба, Пастернака, Леонтьева, Розанова, Флоренского, Шкловского, Жирмунского, Эйхенбаума, Аверинцева, Лихачева, Меня, Солженицына, Набокова, Битова, Войновича, Т. Толстой, Пелевина и других.         

В передовой статье сербско-русского литературно-художественного журнала «Медуза» (1923) содержится своеобразный манифест русских деятелей культуры: «Белград — центр политической и художественной жизни страны и той части России, которая перекочевала сюда, — должен стать центром объединения славян. Здесь, далеко за пределами родины, живо творчество, живо искусство русское, не иссяк источник вдохновения и только обострился от боли, от горьких мучений. Мы познакомим сербов с лучшими образцами творчества тех, кто на своих плечах перенес всю скорбь, все страдания маетной России».[48]

Обещание выполнено. Россияне поистине были вестниками русской и мировой культуры не только в Белграде, но и повсюду, где им пришлось распаковывать чемоданы изгнанников или гостить недолгое время. Меньшинство работало исключительно в рамках русских художественных объединений в Белграде или провинции. Большинство же было связано с существующими тогда сербскими культурными учреждениями.

Вклад русской эмиграции в обновление и развитие культурной жизни Белграда широко известен (драма, опера, балет, музыкальное исполнительство, педагогия…). В провинциальных городах, на театральных сценах, в гостиницах, залах кинотеатров и репетиционных помещениях сокольских, певческих обществ, устраивались русские концерты с танцами, пением, плясками в народных костюмах, оперными ариями, балетными номерами, лихой казачьей джигитовкой, выступлениями оркестров балалаечников и хоров. Здесь выступали солисты бывших императорских оперных и драматических театров, выпускники консерваторий, балетных училищ, циркачи и певцы эстрады. Русские артисты способствовали выявлению и росту местных талантов в провинции, были их первыми учителями, влияли на формирование художественного вкуса, создавали представление о профессиональном уровне артиста.

Драматический репертуар сербских театров включал русскую классику. Тон театральной жизни Сербии задавали русские режиссеры, работавшие в театрах Белграда, Нового Сада, Сомбора, Вел. Бечкерека, Ниша, Крагуеваца, Вршаца, Вел. Кикинды, Панчево, Суботице, Сремска-Митровице.

Большие заслуги в ознакомлении сербской общественности с русской музыкой, а также европейской современной и сербской классикой, имела музыкальная семья Слатиных («Трио Слатин») — братья Илья Ильич (пианист, дирижер, композитор, педагог), Владимир Ильич (скрипка), Александр Ильич (виолончель) и члены их семейств: Людмила Васильевна, урожд. Троцкая (меццо-сопрано), Ольга Александровна, урожд. Цакони (пианистка) и София Николаевна, урожд. Давыдова (сопрано).

Русские внесли свой заметный вклад в искусство хорового пения в Сербии: основали и дирижировали любительскими и церковными хорами, устраивали духовные концерты, гармонизировали сербские духовные песнопения, преподавали пение в духовных семинариях и гимназиях, изучали православное пение.

Белградское концертное агентство «Югоконцерт» основал и возглавлял Е.А. Жуков, известный общественный деятель и журналист с большими международными связями. Его заслугами в Сербии гастролировали выдающиеся солисты и коллективы Европы.

Русские принимали участие и в зарождении кино-искусства, художественной фотографии, искусства комикса, эстрады, подготовке музыкальных радио-передач, становлении Белградского телевидения. Балетные, музыкальные и драматические педагоги, как  К.Л. Исаченко, Е.Д. Полякова, Н.В. Кирсанова, Ю.Л. Ракитин, Л.Н. Курилова, З.Г. Грицкат, А.А. Бутаков, Н.Н. Архипова, Е.С. Марьяшец, Н.Д. Мисочко, С.Г. Гущин, О.К. Молчанова, Т.К. Полонская, Н.Н. Петин и многие другие, вывели на профессиональный путь сотни сербских деятелей искусства.

   Большинство русских художников в Сербии устроилось на работу преподавателями рисования в средних учебных заведениях провинциальных городов. Бывало, там на эти посты принимались просто образованные, талантливые русские (художники-дилетанты), оказавшиеся в этих городах.

Художники, учившиеся в академиях и училищах России, предпочитали поселиться на побережье Адриатики или в живописной местности, вдохновляющей их на творчество. Обосновавшиеся в Белграде и городах зарабатывали работой в театре, писали портреты местного населения или выполняли заказы — Двора, министерств, Сербской церкви, музеев. Художники-графики становились иллюстраторами  в книгоиздательствах, карикатуристами в редакциях газет и журналов.

Имеются сведения, что в межвоенный период в одном Белграде проживало около 30 русских художников-живописцев и 5 скульпторов. Популярность в салонах столицы приобрели импрессионистские портреты Б.И. Пастухова, реалистические жанр сцены и лирические пейзажи С.Ф. Колесникова и А.И. Лажечникова, сентиментально-романтические сцены из русской и казачьей жизни баталиста А.И. Шелоумова, монументальные, красочные полотна мариниста А.П. Сосновского. Выдающимися скульпторами были Р.Н. Верховской и В.П. Загороднюк.

Русские очень много дали на плане фрескописи, иконописи, прикладного и театрального искусства. В одном Национальном театре в Белграде трудились сценографы и художники костюма Л.М. и Р.Н.  Браиловские, А.А. Вербицкий, В.И. Жедринский, скульптор В.П. Загороднюк.

Вклад русских художников в сербскую культуру сказался и в популяризации искусства. Этому способствовали их персональные и групповые выставки (группа «Круг» и др.), а в особенности международная Большая выставка русского искусства (400 работ), проведенная в 1930 г. в Белграде.

Следует выделить группу талантливых молодых графиков — родоначальников искусства комикса, «белградского круга комиксов» (1934–1941):  Г.П. Лобачева, С. Соловьева, К.К. Кузнецова, Н.П. Навоева, И.И. Шеншина, А.Б. Ранхнера. Несколько русских выдвинулись в жанре художественной фотографии, особенно всесторонне талантливый Г.В. Скрыгин. Из среды молодых, уже родившиеся в Сербии и окончивших художественное  образование после Второй мировой войны, обвенчаны славой три художника: Леонид Шейка, Оля Иваницкая и Игорь Васильев.

Творческое наследие русских архитекторов на просторах бывшей Югославии и сегодняшней Сербии огромно. Если в начале ХХ в. известно всего несколько объектов, построенных по проектам архитекторов из Российской империи, то между двумя мировыми войнами работ русских архитекторов насчитываются тысячи. В фондах одного Исторического архива Белграда хранится примерно 2 тыс. проектов около 50 русских архитекторов, творивших в Белграде. Русские проектировали храмы, банки, дворцы, посольства, архивы, театры, промышленные и военные комплексы, мемориальные военные кладбища, студенческие общежития, больницы, поликлиники, школы, почтамты, доходные жилые дома, особняки и загородные виллы.

Архитекторы старшего поколения оставались верны классицизму и эклектике, удачно уживавшимся с господствующими в Сербии национально окрашенным романтизмом («сербско-византийский стиль»), наднациональным академизмом и модерном начала века. Среднее поколение, представители которого быстро завоевали себе имя, постепенно склонялись к современной архитектуре, к эстетике функционализма. Молодые, талантливые и дерзающие, приняли новые течения времени, одновременно сохраняя собственное творческое лицо.

В 1998 г. в Белграде, Москве и Петербурге была показана выставка «Русские архитекторы в Белграде». Отклик одного из рецензентов об этой выставке гласил: «С полным правом можно сказать, что архитектурный облик Белграда между мировыми войнами формировали именно русские градостроители, архитекторы и строители».

Приводим имена самых выдающихся архитекторов: Василий Михайлович Андросов (1873–1944); Василий Федорович Баумгартен (1879–1962); Роман Николаевич Верховской (1881–1968); Георгий Павлович Ковалевский (1888‒?); Николай Петрович Краснов (1864–1939); Павел Васильевич Крат (1907–1969); Виктор Викторович Лукомский (1884–1947); Александр Иванович Медведев (1900–1984); Николай Владимирович Мессарош (1892–1963); Андрей Васильевич Папков (1890–1972); Иван Афанасьевич Рык (1888–1961); Валерий Владимирович Сташевский (1882–1955?).

   Среди гражданской эмиграции россиян в Королевство СХС прибыло 836 инженеров, не считая военных инженеров. Большинству из них не удавалось сразу найти работу по специальности. Для улучшения своего положения, уже в июне 1920 г. в Белграде был создан Союз русских инженеров. Членами этого союза становились и молодые соотечественники, получившие образование в приютившей их стране (за 1919–1938 гг. из 1.777 студентов, окончивших Технический факультет в Белграде, русских было 451 — более 25%).

Невозможно коротко представить деятельность и вклад русских инженеров в хозяйство и экономику Сербии. Они строили дороги, мосты, гидроэлектростанции, занимали самые ответственные посты на горных шахтах и военных заводах. По одному подсчету, в Югославии жило 1.787 русских инженеров, большинство их работало в Сербии.

Помимо профессоров, преподавателей Сельскохозяйственного факультета в Белграде, к старшему поколению русских агрономов в Сербии принадлежали Сергей Агапитович Виноградов, выпускник Московской Петровско-Разумовской сельскохозяйственной академии, главный агроном г. Стари-Бечей, сотрудник Аграрного комитета (г. Петровград-Зренянин), а также Иван Евдокимович Анненков, главный агроном г. Бачка-Топола.

Молодые русские агрономы, окончившие образование в Сербии, внесли видный вклад в развитие страны (на Сельскохозяйственном факультете в Белграде с 1926 по 1932 г. из 96 дипломов россиянам выдано 56). Они разъехались по малоразвитым областям или поступили на работу к частным хозяевам. Десяток из них были оставлены на факультетских кафедрах, а большинство нашло работу на опытных и санитарно-эпидемиологических станциях. Приняв гражданство страны, многие стали районными агрономами или преподавали в сельскохозяйственных училищах хлебородной Воеводины. Особые заслуги на поле развития сельского хозяйства страны принадлежат почвоведу Виктору Карловичу Нейгебауэру (1897–1988), первому доктору агрономических наук в Сербии.

По окончании Первой мировой войны авиация в Королевстве СХС находилась на весьма скромном уровне и не могла развиваться без иностранной помощи. Своими успехами и выходом на мировую арену она во многом обязана русским эмигрантам.

В 20-е годы Новый Сад был наиболее значительным авиационным центром страны. Здесь находился один воздухоплавательный полк, аэродром, летная школа, «Икарус» — Первый сербский завод аэропланов, автомобилей и двигателей. Сюда в военную авиацию было принято более 30 русских летчиков, летных инструкторов, авиамехаников, радиотехников, конструкторов самолетов, метеорологов. Работая потом и в Земуне, Панчево, Белграде, русские авиаторы и конструкторы отдавали авиации приютившей их страны свои знания и опыт, особенно в период создания первого югославского военного самолета. Конструктор Н.И. Лобач-Жученко создал гражданский самолет «Ресава», летчик полковник К.Н. Антонов занимался планеризмом, опубликовал два капитальных труда. Техническим инспектором по приему импортных военных самолетов был опытный инженер А.Н. Веденяпин, выпускник Петербургского политехнического института. Имя летчика-истребителя С.М. Урвачева вошло в историю сербской авиации. Среди российских авиаторов, оказавшихся в 1918 году во Франции, он выдвинул идею всем им вступить добровольцами в Сербскую армию и отправиться на Салоникский фронт. Эти русские летчики были приписаны к Первой сербской эскадрильи в Вертекопе и приняли участие в воздушных боях.

С основанием в стране первой компании гражданской авиации («Аэропут», 1927) все три первых летчика там были русскими: В.И. Стрижевский, В.М. Никитин и М.С. Ярошенко. Несколько русских летчиков югославской военной авиации геройски погибло в воздушных боях в первый день Второй мировой войны в Сербии.

Согласно переписи населения 1921 г. в Сербии (2,8 мил. жителей) проживало 593 врача (Белград — 158, Воеводина — 301, Косово — 10). Гибель большого количества врачей в войнах отразилась на состоянии защиты здоровья, особенно сельского населения. При таких условиях в Сербию и Черногорию прибывает около 440 врачей из России. Большинство из них было с мест недавних военных действий и располагало богатой практикой. Вскоре 390 врачей нашло работу в гражданском здравоохранении, остальные по военно-санитарной части. Территориально они приблизительно были размещены так: Сербия, всего — 350 (Белград — 98, Воеводина — 83, Косово — 22). Цифры показывают, что с прибытием врачей из России, количество гражданских врачей на Косово выросло в три раза, а на территориях Сербии, южнее Саввы и Дуная, число врачей удвоилось.

Содействие в улучшении состояния здравоохранения и развитии медицинской науки в Сербии оказали и русские врачи в частях военно-санитарного управления страны, а также русская молодежь, окончившая Медицинский факультет в Белграде. За 1926–1941 гг. на этом факультете дипломы выданы 166 русским, что составляет около 10% из числа врачей, окончивших этот факультет в указанный период.[49]

 

    

Быт и досуг русских на чужбине

(на примере Нового Сада)

 

Как в Белграде и других городах страны, и в Новом Саду проживали представители разных сословий России — дворяне, мещане, помещики, военные, купцы, интеллигенты, казаки, молодые и пожилые. У каждой группы сложился свой «мирок», свои интересы и досуг.

   Появление беженцев из России вызвало понятное любопытство. Новосадцы ходили на благотворительные концерты в пользу русских сирот и военных инвалидов, беженцам помогали, жалели их, в чем-то осуждали. Чаще всего бросались в глаза неприспособленность пришельцев к повседневной жизни, их нежелание прочно устроиться, пусть даже и в течение временного (как они утверждали) пребывания здесь. Удивляли и пренебрежение беженцев к быту, их нарочитая вежливость и изысканность манер. Русских женщин упрекали в лени и чтении книг, в чрезмерном внимании к уходу за собой и своему туалету, а их супругов — за ведение домашнего хозяйства (работы «чисто женские»).

Местных сербов возмущало стремление русских основать собственную приходскую церковь: «Разве сербское православие, мужественно противостоявшее всем натискам Рима и Австрийского двора, не является достаточно православным для наших русских братьев?!». Регулярное посещение русскими их длительных церковных служб, особенно субботних всенощных бдений, удивляло сербов, но вскоре они стали восторженно говорить о пении и атмосфере, царившей в русском храме. Благодаря русским регентам русские церковные песнопения привились в сербских приходах. Встречая перед воскресной литургией знакомых, новосадцы справлялись, в каком храме сегодня будет петь русский хор, и шли туда.

Интересное свидетельство о россиянах оставил пожилой венгр, владелец цветочного магазина. В Новом Саду не было принято покупать цветы, отправляясь в гости, и его магазин прозябал от продажи венков и букетов, которые возлагались на могилы. По утверждению цветочника, обычай преподносить хозяйкам цвету привили русские эмигранты. Может быть, это не совсем так, но известно, что среди беженцев преобладали одинокие мужчины, льнувшие к семейному очагу. Случалось, они становились почти членами иных семей, помогали, чем могли и умели. Другие со сладостями каждый вечер ходили в гости и лишь после многих чашек чаю поздно возвращались по неосвещенным улицам окраин в свои неприглядные «чуланы». Хождение к знакомым запросто, без приглашения, не было праздным времяпрепровождением; оно давало возможность узнать новости, познакомиться с людьми нужными, схожих взглядов и интересов, а некоторым — отвести душу, поспорить, отведать русские домашние блюда.

Возможность общаться предоставляли и новосадские русские столовые (Веры Забусовой, Евдокии Ванифатовой и др.), где приятно было испить рюмку перцовки или зубровки, закусив селедкой, маринованными грибами, соленым огурчиком. С появлением русских в продуктовых лавках можно было приобрести водку, сельдь (поступала из Норвегии в бочках), кетовую и паюсную икру, гречневую кашу и чай (московской фирмы «Братья И. и С. Поповы»).

Было ли у русских свободное время? Несомненно, по крайней мере вечером. Членство в благотворительных комитетах, в правлении русского церковного прихода, в офицерских, монархических, культурных и иных кружках отнимало массу времени, энергии, но зато создавало иллюзию прежней жизни. Эмигранты как бы снова становились теми, кем были раньше, забывали свое беженское положение. Они устраивали балы, концерты, готовили любительские спектакли, отмечали юбилеи, принимали заезжих гостей и знаменитостей, читали русские газеты…

Как были обставлены их жилища? Первые годы, когда в Новом Саду ощущался квартирный кризис, приходилось ютиться в маленьких, сырых помещениях, в одной комнате на всю семью или в зале, отданном нескольким семьям. Некоторым беженцам удалось покинуть родину с достаточным количеством личной клади; это были дорожные кованые сундуки с замками, чемоданы. Внушительных размеров и качества («мирного времени») сундуки превращали в предметы мебели, накрывали вышитыми салфетками, ковриками и редко их отпирали. «Сидеть на чемоданах» значило выжидать и верить в скорое возвращение домой.

Русские привезли с собой семейные или венчальные иконы в окладах, киоты. Их вешали с лампадой в красный угол, на фоне вышитого белого полотенца. У постелей и детских кроваток висели нательные иконки святителей и ладанки. У пожилых вдов стены комнат могли быть увешаны десятками дешевых иконок, которые попадали к ним от умерших подруг. В большинстве домов были самовары. Местное население поражалось, как беженцам удалось вывести их, не догадываясь, что при эвакуации эти самовары многих спасли от эпидемий и стужи. На стенах русские любили развешивать фотографии Царской семьи и любимых писателей, своих близких. Рамок не было, стекло обклеивали полоской черной бумаги. Декоративные ларчики, где хранились безделушки, колоды карт или документы, размещали на подвесных полочках причудливых форм, которые выпиливали из фанеры лобзиком или выжигали военные инвалиды, казаки. До тех пор, пока в квартирах не появлялись шкафы, буфеты и кровати, их заменяли искусно драпированные материей деревянные ящики, приобретенные в продуктовых лавках. Роль кресел выполняли шезлонги с пестрыми чехлами и вышитыми подушками. Нередко комнаты разделяли складными переносными ширмами. Эмалированные подвесные тарелки над электрическими лампами украшали самодельными абажурами. Этот камуфляж удавался, создавались уют и иллюзия по-домашнему обставленного интерьера. Одно портило впечатление — квартиры русских подчас были переполнены вещами.

Бывшие выпускники российских учебных заведений с благодарностью вспоминали, как в школах их обучали ремеслам. В беженстве пригодились эти умения: мужчины плотничали, столярничали, изготовляли мебель  (по памяти умудрялись восстанавливать фасон мебели, какой были обставлены их квартиры в России); женщины обшивали семьи или выгодно зарабатывали шитьем. На досуге увлекались вышиванием бисером, стеклярусом (сумочки, кокошники) или разноцветными нитками (кофты, пояса, косоворотки), вязали. В конце Великого поста расписывали пасхальные яйца; подрабатывали и изготовлением детских игрушек, абажуров для настольных ламп, кукол в национальных костюмах, модных шляпок, цветов из шелка.

Посуду и мебель молодоженам или знакомым на новоселье дарили в складчину, расходы делили поровну. Позднее во многие семьи попадали вещи скончавшихся одиноких соотечественников, соседей — мебель, кухонные принадлежности, книги. Об этом заблаговременно заботились русские адвокаты. В среде колонии было принято опекать престарелых, ухаживать за могилами тех, у кого не осталось близких; ежегодно служились кладбищенские панихиды.

В определенные дни недели русские любили сходиться поиграть в карты, лото, шашки, шахматы. Так создавались не только интимные кружки единомышленников, но и гнезда всяких пересудов, сплетен. Излюбленным местом встреч был читальный зал Библиотеки Русской матицы; там назначали свидания, оставляли письменные поручения, узнавали и обсуждали местные новости.

Оказавшись на чужбине, русские много читали. Местные жители поражались, откуда у пришельцев столько книг, толстых журналов, газет. А их, вопреки трудностям, выписывали из Берлина, Парижа, Риги, Шанхая… В первые годы эмиграции зачитывались бульварными романами Лаппо-Данилевской, Крыжановской, Нагродской, Куликовского, историческими и приключенческими романами Краснова, Алданова, Минцлова, Чирикова, Наживина, рассказами Теффи, фельетонами Аверченко, стихами Лоло, Дон-Аминадо, Агнивцева. Произведения Бунина, Зайцева, Шмелева, Куприна, Мережковского, Блока, Гумилева, Есенина стали пользоваться успехом позднее. Читатели всех возрастов и сословий перечитывали отечественную классику; большими тиражами она переиздавалась в Берлине. В офицерских и казачьих кругах знакомились с мемуарами государственных деятелей, военачальников. Военные сами охотно брались за перо, описывали эпизоды мировой и гражданской войн; неизвестно, что из этих рукописей им удалось опубликовать.

В русских домах постепенно создавались личные библиотеки. Книги неохотно давали на чтение знакомым, их берегли, переплетали. Не удивительно, что до наших дней в глухом захолустье Балкан можно обнаружить переплетенные тома петербургских журналов «Нива», «Маски», «Столица и усадьба», «Музыкальный современник», берлинских «Театр и жизнь», «Жар птица», рижских «Перезвонов», парижских «Иллюстрированная Россия», «Часовой» или подшивки газет «Русь», «Возрождение», «Руль», «Новое слово», даже советских журналов «Вокруг света», «Красная панорама».

Русская молодежь вела дневники, заводила альбомы, писала стихи. Люди в летах по памяти восстанавливали истории семей, составляли родословные. Бережно хранили фотографии, семейные документы, аттестаты, кредитные билеты. Бездетные охотно заводили  домашних животных, чаще собак, а вдовы — кошек; подбирали их во дворах и на улице, кормили бездомных котят, возбуждая насмешку или недовольство соседей. Интеллигенты занимались коллекционированием, в особенности того, что не было связано с материальными издержками: погашенных почтовых марок, открыток с видами курортов или репродукциями произведений искусства, вырезок из газет (на всевозможную тематику); собирали русские пословицы, записывали анекдоты и тексты песен. Другие годами подбирали материал и писали «в стол» какие-либо работы, изучали Священное Писание, философию; из удовольствия и по доброму сердцу обучали соседских детей игре на музыкальных инструментах, рукоделию, иностранным языкам, помогали готовить школьные уроки, пробуждали любовь к природе, рыбной ловле, животным.

Эмигрантская молодежь в большинстве училась в русских кадетских корпусах, девичьих институтах или гимназиях с общежитиями и на каникулы приезжала к родителям. Свободное время юноши и девушки проводили с ровесниками, увлекались теннисом, выезжали на природу.

Характерной чертой эмиграции было вести частую переписку с родственниками и знакомыми, отправлять иллюстрированные открытки с поздравлениями или из мест отдыха и командировок. Писали друг другу и в тот же город, и во многие страны мира. Благодаря этому люди были информированы об условиях жизни на всех континентах. Через Берлин, Латвию или непосредственно из Югославии некоторым удавалось переписываться с близкими в СССР, чаще с теми, кто проживал в провинции. Предприимчивые дельцы открыли конторы, через которые можно было отправлять посылки и денежные переводы в Советскую Россию. В большинстве случаев отправленные деньги в руки получателей не попадали.

В картонных коробках и старых чемоданах, на шкафах и в чуланах русские хранили письма. Как и дневниковые записи, эпистолярное наследие содержит яркие свидетельства об эпохе и пережитых мытарствах изгнанников.

С годами Югославия для русских эмигрантов становилась всё более близкой и дорогой. Они приняли ее устои и культуру. Страной правил православный монарх Александр I Карагеоргиевич, «Король-Рыцарь». Его убийство в Марселе (1934) было воспринято эмигрантами как апокалипсическое повторение злодеяния над российской Царской семьей:

«Король Александр был великим человеком, большим другом русских. Много сделал добра для беженцев в своем молодом и небольшом государстве… Мы проливали искренние слезы, может быть, более искренние, чем сербы, так как потеряли своего покровителя, защитника, свою надежду».[50] 

Собственный быт неуловим для нас, мы замечаем особенности чужого быта. Белградский поэт Евгений Кискевич (1891–1945) в одном из своих стихотворений своеобразно использовал тему эмигрантского быта:

 

 

                           Я полюбил беседы о погоде,

                           О родственниках, жалованье, снах.

                           Ни резким взлетам, ни большой невзгоде

                           Нет места в наших дружеских речах.

 

                           Мы безобидно обо всем толкуем:

                           Что пишут, как устроиться прочней,

                           Как сделаться пейзаном иль буржуем

                           И чем заполнить счастье наших дней.

                           ……………………………...

 

                           Поменьше вечности! Высоким раем

                           Не совратить наш укрепленный дом,

                           Мы обволакиваем, обтекаем

                           Все острое, опасное кругом.

 

                           И просто отмыкаем всякий ларчик:

                           Шкаф несгораемый, и спальню, и киот;

                           Наш беженский помятый самоварчик

                           Покорно подвывает и поет,

 

                           Урчит о том, как наше бремя просто,

                           Когда насыпана над жизнью гать,

                           Как бодро от купели до погоста

                           Способны мы по жизни прошагать,

 

                                    Не позавидовав тем донкихотам,

                                    Что жить хотят на сказочной звезде,

                                    Сражаться, ссориться, служить оплотом.

                                    Смышленые, мы можем жить везде,

 

                                    Чтоб быть, как все, толкуя о погоде,

                                    О правильной житейской полосе,

                                    О женщинах, и братстве, и свободе,

                                    О счастье быть, как все.

 

 

 


[1] Подробнее о прибытии русских в Королевство СХС, см.: Јовановић Мирослав. Досељавање русских избеглица у Краљевину СХС 1919–1924. Београд, 1996.

[2] Запись передачи Белградского радио от 12 октября 1990 г. – коллекция автора.

[3] Текст Положения, см.: Палеолог С.Н. Около власти : Очерки пережитого. Москва, 2004. С. 286–293.

[4] Юрьев Н. Дипломатические превращения. // «Русь» (София). 1924, 14 марта.

[5] Даватц В.Х., Львов Н.Н. Русская армия на чужбине. Белград, 1923. С. 111; Казаки на Чаталдже и на Лемносе в 1920–1921 гг., Белград, 1924. С. 32.  

[6] Хара-Даван Э. Калмыки в Югославии // «Информация Калмыцкой комиссии культурных работников в Ч.С.Р. (Прага), 1930, № 1. С. 60; Борманшинов А. Записки о калмыцкой диаспоре // «Тесгин Герл (Элиста), 1996. № 8. С. 93–99.

[7] Королевич П. История переселения казаков в Республику Перу. Новый Сад, 1930.

[8] «Новое время» (Белград). 1921, 22 июня.

[9] «Наша станица» (Белград). 1935, №№ 4, 5.

[10] Рабочее-крестьянская казачья партия : Всем! Всем! Всем! Доклад 24 февраля 1930 г. Скопле, 1930; Рабочее-крестьянская казачья партия : Сборник лекций политической науки. Скопле, 1931.

[11] «Наша станица». 1935, № 5.

[12] Русский корпус на Балканах во время Второй великой войны 1941–1945 гг. : Исторический очерк и сборник воспоминаний соратников. Нью-Йорк, 1963. С. 12.

[13] Поэтические сборники П. Полякова, Н. Воробьева и М. Залесского опубликованы на Западе после Второй мировой войны. Рукописная тетрадь стихотворений Л. Костиной уничтожена соседями по белградской квартире, после ее кончины (сообщение Т.К. Николаевой-Марич автору).

[14] Родине покинутой молюсь…: Хрестоматия. Сост. К.Н. Хохульников. Ростов-на-Дону, 1994.

[15] Поляков П. Опава. Мюнхен, 1981. С. 55.

[16] Подробнее, см.: Свято-Богородицкий Леснинский монастырь. Мадрид, 1973.

[17] Зандер Л. Съезд в Хопове. // «Путь» (Париж), 1926, № 2.

[18] Ксјуњин А. Манастир Миљково. // „Политика“ (Београд), 1929, 25 август; Тарасјев Андреј, ипођакон. Руски духовници – обновитељи српских манастира. Ариље, 2008.

[19] Подробнее, см.: Арсеньев А. Русское духовенство и русские церковные приходы в Воеводине (1920–1950-е гг.). // Макарьевские чтения : Материалы шестой международной конференции (21–23 ноября 2007 года). Горно-Алтайск, 2007. С. 223–242.

[20] Подробнее, см.: Арсеньев А. Русская интеллигенция в Воеводине. // Русская эмиграция в Югославии. Москва, 1996. С. 72–99.

[21] Подробнее, см.: Арсеньев А. Русская эмиграция в Сремских Карловцах. Сремски Карловци, 2008.

[22] Петровић Теодора. Сећања. // „Зборник Матице српске за књижевност и језик“ (Нови Сад), 1977, књ. 25, св. 3. С. 524–543.

[23] Врангель Н.Е. Воспоминания : От крепостного права до большевиков. Берлин, 1924. С. 257.

[24] Шевеленко И. Материалы о русской эмиграции 1920–1930-е гг. в собрании баронессы М.Д. Врангель (Архив Гуверовского Института в Стэнфорде). Stanford, 1995. S. 12, 14.

[25] Маевский Вл. Русские в Югославии 1920–1945 гг., Нью-Йорк, 1966. С.151.

[26] Там же. С. 165.

[27] Подробнее о русских в этом городе см.: Арсеньев Алексей. У излучины Дуная : Очерки жизни и деятельности русских в Новом Саду. Москва, 1999.

[28] «Русская газета» (Белград). 1920, 23 мая.

[29] Подробнее о Ю.Л. Ракитине, см.: Јуриј Љвович Ракитин : Живот, дело, сећања. Нови Сад – Београд, 2007.

[30] Подробнее, см.: Арсеньев А.Б. Петербургские архитекторы Нови-Сада. // Изобразительное искусство, архитектура и искусствоведение русского зарубежья. Санкт-Петербург, 2008. С. 378–365.

[31] Подробнее о русских в Панчево, см.: Палибрк-Сукић Несиба. Руске избеглице у Панчеву 1919-1941. Панчево, 2005.

[32] Подробнее о кадетских корпусах в Королевстве СХС / Югославии, см.: Кадетские корпуса за рубежом 1920–1945. New York, 1970.

[33] О русских в Белой Церкви, см.: Шаховской Иоанн, архиепископ. Биография юности. (б. м.), 1977; Апостол љубави II : 1932–2002, Бела Црква : Истраживачки рад ученика Техничке школе „Сава Мунћан“. Бела Црква, 2002.

[34] Подробнее о русских в Суботице, см.: Петковић Татјана. Из живота руске емиграције у Суботици у међуратном периоду (1919–1941). // „Ex Panonia“. Гласник Историјског архива (Суботица). 1996, бр. 1. С. 155–164.

[35] Петковић Татјана. Руска емиграција на суботичком Правном факултету (1920–1941). // „Ex Panonia“. 1997, бр. 2. С. 105–120.

[36] О русских в Вршаце, см.: Рогаткин А.А. Русская колония в Вршаце. // Русские в Сербии. Белград, 2009. С. 189–199.

[37] Там же, С. 194–196.

[38] Подробнее о русских в Сомборе, см.: Панчулидзев А.А. Русские в Сомборе. // Русские в Сербии. Белград, 2009. С. 199–201.

[39] Подробнее о русских в Великом Бечкереке, см.: Павлов Б.Л. Русская колония в Великом Бечкереке (Петровграде – Зренянине). Зренянин, 1994.

[40] О русских в Сремска-Митровице, см.: Попов Живко. Долазак Руса у Митровицу. // „Сунчани сат“ (Сремска Митровица). 2006, бр. 14. С. 40–54.  

[41] Подробнее о русских в Парачине, см.: Корбутовски Никола. Осам деценија једне слике. Београд, 2005.

[42] Подробнее о русских в Врнячка-Бане, см.: Топаловић О., Миленковић Т., Обрадовић М. Врњачки Руси. Врњачка Бања, 2008.

[43] Познановић Раде. Руси међу Ерама : Прилог спречавању заборава. Ужице, 2007.

[44] Подробнее о русских в Лесковаце, см.: Илић Никола. Руски емигранти у лесковачком крају после 1917. године. Лесковац, 2003.

[45] Радовић Радован. Руски стручњаци у војној индустрији Србије. // „Политика“ (Београд). 1993, 30 мај.

[46] Источники: Кецић А., Матијашевић Ј. Руска емиграција на Косову и Метохији (рукопись); Радојевић Рајко. Руске избеглице у Пећи у сећању млађих савременика. Београд, 2005.  

[47] Спекторский Е.В. Десятилетие Русского научного института в Белграде, 1928–1938. // «Записки Русского научного института в Белграде» (Белград). 1939. № 14.

[48] «Медуза» (Белград). 1923. № 1.

[49] Подробнее о русских врачах, см.: Литвињенко Стеван. Руски лекари у Србији и Црној Гори. Београд, 2007.

[50] Жуковски Анатолиј. Мој живот. // „Театрон“ (Београд). 1995, бр. 90. С. 95.